Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 33. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как потрескивают факелы






В наступившей тишине было отчетливо слышно, как потрескивают факелы. От этого звука почему-то ломило виски, словно голову сдавливал стальной обруч.

«Забыл».

А ведь действительно забыл. Как будто рассеивался морок с каждым словом, слетавшим с искривившихся губ, и все яснее вырисовывался прежний облик хорька, того, которого Гарри ненавидел и презирал. На миг даже показалось, что он вот-вот вынырнет из странного затянувшегося кошмара через ярость, обиду, боль, но нет.

Гарри медленно поднял руку, рассматривая растопыренные пальцы. За секунду до удара перед глазами вдруг возник залитый кровью Малфой, лежащий на полу в туалете плаксы Миртл. И все. Словно из замаха разом ушла вся сила, оставляя лишь звонкую пустоту, хотя еще мгновенье назад хотелось, чтобы кулак с хрустом врезался в надменно задранный нос.

И дело было даже не в том, что никакой дракой не заглушить боль, которую причиняли слова, а в том - Гарри вдруг понял это со всей отчетливостью - что он не сможет причинить вред Малфою. Просто не сможет. Потому что любит. Даже таким, даже зная теперь, что все было ложью.

Медленно передвигая ноги, он подошел к стене и съехал вниз, чувствуя спиной холодные камни, обхватил согнутые колени, сжался, чувствуя себя маленьким и потерянным. Это отчаяние не было похоже ни на что из пережитого: ни на горе, когда гибли любимые им люди - тогда оставались другие чувства: жажда отомстить убийцам, желание жить и действовать, ни на страх, при котором всегда были надежда на победу и уверенность в друзьях.

Сейчас не было ничего.

Гарри уткнулся в колени, ясно понимая, что на этот раз он действительно одинок, по-настоящему. Он сам попался в ловушку неизвестной магии или Малфоя и добровольно запутался в тонких, невидимых глазу сетях, из которых уже никто не сможет его вытащить. В этом не помог бы даже Дамблдор.

Очнулся Гарри, только когда в окнах Выручай-комнаты забрезжил рассвет. На цыпочках, чтобы никого не разбудить, вернулся в спальню и, нырнув в кровать, накрылся с головой, не надеясь заснуть.

Наступило самое обычное утро, с суетой сокурсников, с шутливыми перепалками и сборами на завтрак. Гарри брел вслед за Роном, который что-то оживленно объяснял Дину и Невиллу, мечтая о том, чтобы никто ничего не заметил и никто ни о чем не спрашивал.
Легендарное везенье все-таки не оставило его окончательно – у дверей в Большой Зал он увидел Хагрида. Тому срочно требовалась помощь с загоном, с которым Гарри помогал ему зимой – поголовье соплоховостов росло, и им становилось тесно. Крикнув, что позавтракает у лесничего, Гарри бросился за Хагридом, радуясь возможности отвлечься и ни с кем не общаться.

Но ничего не длится вечно – в сумерках он возвращался в замок, по инерции догрызая врученный ему «на дорожку» каменный пряник, и с ужасом думал о том, что завтра придется войти в один класс с Малфоем.

Он боялся не того, что Драко поделится с сокурсниками новостью о влюбленном Потти, и даже не того, что его окатят надменным презрением – к этому он был готов. Больше всего пугало другое, казалось, что стоит ему увидеть Малфоя, и весь самоконтроль полетит к чертям, потому что, несмотря на предательство, Гарри бы с радостью отдал правую руку за возможность вернуться в нежданное, невозможное счастье, туда, где были серые глаза и тонкие теплые губы, и капли растаявшего снега на светлых ресницах. То, что он чувствовал рядом с Малфоем, невозможно было сравнить ни с чем в его жизни, скупой на радостные события, и эту потерю никак не получалось осознать.

На следующий день всеми правдами и неправдами Гарри умудрился проскользнуть в кабинет трансфигурации последним, тихо усаживаясь с краю. Макгонагалл уже что-то говорила, но так стучало в висках, что Гарри не слышал. Он смотрел прямо перед собой, изо всех сил стараясь сосредоточиться и не поддаться искушению – не уставиться на светлую макушку, которая маячила за второй партой в первом ряду.

Стиснув зубы, Гарри наконец разобрал слова директрисы: «Повторим пройденный материал. Превращение неживого в живое. Постарайтесь использовать невербальные заклятья. Нужно, чтобы стоящие перед вами предметы превратились в черепах. Будьте осторожны, это старинный сервиз, и мне бы не хотелось, чтобы он стал неполным».

Гарри посмотрел на голубоватую масленку. Все вокруг уже шептали заклинания или сидели, наморщив лоб и поджав губы, пытаясь применить невербальное. Он тоже достал палочку. В голове по-прежнему была только одна мысль: не смотри на него.
Не отрывая взгляд от масленки, он взмахнул рукой и произнес заклинание. Посудина завибрировала, покрываясь сеткой трещин, но Гарри не сразу понял, что происходит, и только в последний момент догадался выставить щитовые чары. Несчастную масленку разорвало на тысячу мельчайших осколков, которые, врезавшись в щит, осыпались на соседний стул, парту и пол рядом.

Гарри как сквозь вату услышал чей-то визг, крик Макгонагалл, испуганные восклицания, грохот перевернутых стульев. Он с трудом поднял голову, собираясь сказать, что все в порядке, просто он не сосредоточился, но уперся взглядом в Малфоя. Тот сидел вполоборота, приподнятая бровь, светлые ресницы. Такое родное лицо. И такое холодное.

Язык словно прилип к небу, ни сказать что-то, ни отвернуться Гарри уже не мог. Только смотреть, как в последний раз, запоминая каждую черту. Из странного транса его вывел голос Рона, раздавшийся прямо над ухом:

- Плохо себя чувствует. Две ночи не спал, готовился к контрольной по зельям.

- Мистер Уизли, проводите, пожалуйста, мистера Поттера в Больничное крыло.

Гарри заставили подняться, протащили до двери. В полумраке коридора ему стало легче. Рон молча тянул за руку и сосредоточенно пыхтел.

- Пусти, - Гарри дернулся, вырываясь, и отступил к стене. - Не надо к Помфри. Я лучше в башню вернусь.

Рон шагнул к нему, крепко взял за плечи.

- Правда вернешься? Без глупостей?

- Правда.

- Смотри. Иначе я тебя найду и прибью.

- Все в порядке. Я действительно паршиво спал последние ночи.

- Я слышал. Ты вообще не спал. Может, сейчас заснешь? – Рон протянул изрядно помятый и не очень свежий платок: – У тебя кровь на щеке. Возьми у меня в чемодане, там, кажется, осталось немного заживляющего зелья. И смотри мне, приду - проверю.

Но Гарри не собирался обманывать друга. Все, чего он действительно сейчас хотел, это лечь в свою кровать и задернуть поплотнее полог. Прижав платок к порезу, он побрел в башню.

Неделя превратилась в сплошной непрекращающийся кошмар. Гарри ходил на занятия, делал домашние работы, о чем-то говорил с друзьями, ел, не чувствуя вкуса. Дни тянулись черно-белыми кадрами немого кино. Зато ночи... Стоило задернуть полог, и тут же приходили воспоминания – яркие, подробные до мельчайших деталей – до легкого, почти невидимого глазу румянца на бледных щеках и едва заметной родинки на мочке уха. Гарри даже не знал, что она у Малфоя есть – а оказывается, много раз видел ее, наблюдая, как тот заправляет за ухо выбившуюся прядь. Сейчас это казалось таким значительным, до кома в горле важным, и Гарри ворочался без сна, в сотый раз взбивая подушку.

Он изо всех сил отгонял эти видения, но они возвращались снова и снова, как будто пытались убедить в том, что чувства были взаимными. Если бы Гарри под руку сейчас попалась белая птица надежды, он бы с садистским удовольствием свернул ей шею и оторвал крылья.

«Лечь под меня можешь, в любви признаться тоже…» «Ты забыл, кто я, а кто ты». «А я не забывал никогда, ясно?»

Какой же я идиот!

На третью ночь бессонницы Гарри, перепугав одноклассников, спалил Инсендио квиддичную перчатку, некстати выпавшую из-под подушки. Пламя взметнулось до потолка, а в спальне еще несколько часов стоял запах горелой кожи.

На четвертую ночь Гарри сдался и, накинув мантию-невидимку, прокрался во владения мадам Помфри. Снотворное зелье удалось украсть без приключений, но с утра он очнулся в развороченной постели, измазанный засохшей спермой, и не составило труда понять причину такого пробуждения. Это было унизительно.

Приведя себя в порядок, Гарри вылез из-за полога. Ребята многозначительно ухмылялись, но он одарил их таким свирепым взглядом, что вслух пошутить никто не отважился.
Несвойственное Рону встревоженное выражение лица Гарри не заметил. Не заметил и того, как друг долго шептался за завтраком с Гермионой, которая украдкой поглядывала на Гарри с настороженностью и сочувствием.

Он чувствовал себя окончательно запутавшимся в противоречиях, безумно хотелось прекратить все разом, поставить жирную точку и попытаться избавиться от безответного чувства, или хотя бы загнать его глубоко-глубоко, туда, где оно превратится в ноющую, тупую боль, не такую острую, как сейчас. Только как это сделать, Гарри не представлял.

***

Сложно было сказать, что произошло. Драко вовсе не собирался причинять Поттеру боль, он просто… просто вел себя с ним так, как привык. Как будто и не было этих шести с лишним месяцев, как будто все вернулось на свои места. Слова срывались с языка и становилось легче дышать. Будто все это время Драко сдерживал себя, а теперь снова стал самим собой. Поттер – враг, все верно, и как он мог об этом забыть?

Возвращаясь в подземелья, Драко испытывал какое-то мрачное удовлетворение от того, что наконец-то смог. Не было страха, что Поттер уйдет. Нет, больше не было. Сейчас Драко уходил сам, зная, что больше не вернется.

Сон пришел на удивление быстро, и не было ни кошмаров, ни Поттера, только усталость и странное облегчение, как после Инкарцеро, когда затекают все мышцы и ты не можешь пошевелиться, а потом путы исчезают, и ты лежишь, глядя в потолок, и наслаждаешься покоем.

А вот утро было ужасным. Голова раскалывалась, от боли темнело в глазах и хотелось спрыгнуть с Астрономической башни или заавадиться, чтобы не мучиться. Драко, сжав зубы, нашарил пузырек с обезболивающим зельем и без сил упал обратно на подушку, считая секунды до того, как боль отступит. Эти приступы начались после битвы, что послужило их причиной, выяснить так и не удалось, хотя отец консультировался с несколькими известными колдомедиками. Но в Хогвартсе боль прошла на третий день учебы, и Драко уже успел забыть, насколько невыносимой она бывает. И вот - опять. Ну почему все так не вовремя?

А потом вспомнился вчерашний вечер, и блестящие, злые глаза Поттера, и почему-то не долетевший до цели кулак. Драко зажал рот, чувствуя, как накатывает волна тошноты. С трудом проглотив вязкую горькую слюну, которой моментально наполнился рот, он соскочил с кровати и метнулся в душ. Под струями ледяной воды стало легче.
Прижавшись пылающим лбом к холодным плиткам, Драко стоял, боясь пошевелиться. При одной мысли о Поттере голову вело, а горло перехватывало спазмом. Как он докатился до такого? Чем думал? Дьявол, трахаться с парнем, с Поттером, и ловить от этого кайф! «Я извращенец», - по слогам произнес Драко. Слова были отвратительными, а воспоминания, которые они вызывали, – еще хуже. Драко распахнул глаза, потому что под веками вспыхивали яркие откровенные картинки – закушенные губы, разведенные бедра, сочащийся смазкой член и Поттер… Поттер… Поттер…

Вода заливала глаза, от напряжения болели веки, но Драко терпел, он не хотел видеть это, не хотел вспоминать. Никогда больше. Если бы мог, сбежал бы из Хогвартса сегодня же, чтобы вычеркнуть последние месяцы из жизни и убедить себя, что они ничего не значат. Он не свихнулся, не предавал отца, не признавался Поттеру в любви… Черт! О, черт!

Драко дрожал, пальцы онемели, спина почти не чувствовалась, ледяные струи все текли и текли по телу, но ничего не могли исправить. Выбравшись, наконец, из душа, он замотался в полотенце и вернулся в спальню. Было еще слишком рано, чтобы идти на завтрак. Кроме него, в комнате все спали. Одевшись, Драко спустился в гостиную и сел за стол, уронив голову на руки. Настало время подумать обо всем спокойно. Он с удовольствием принял бы свое неожиданное прозрение как данность, но слишком много всего произошло, чтобы списать на гормоны или временное помутнение рассудка. Он все еще слишком хорошо помнил, что чувствовал к Поттеру. Если это не было любовью, то он вообще не представлял, какое еще чувство можно определить этим словом. И неважно, что сейчас при одной мысли об этом бросает в дрожь и сжимаются кулаки, еще вчера все было по-другому. Почему?

Кубок не выявил магии, с помощью которой Поттер мог бы его очаровать, зелье исключило приворот, что же осталось? Драко задумался, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь вариант, который смог бы объяснить если не все, то хотя бы большую часть случившегося. Но ничего не вышло. Если и существовали еще настолько же сильные заклятья, то Драко никогда о них не слышал, и они точно не были темномагическими. Тупик. Замкнутый круг, по которому можно метаться сколько угодно, все равно вернешься к исходной точке.

Нужно было смириться и жить дальше, так, как привык, так, как должен. Интересно, а что вчера подумал Поттер? Поверил в то, что его использовали? Лучше бы поверил, пусть все станет как раньше. Неприязнь, взаимные издевки и глухая стена отчуждения. Драко хорошо осознавал, что сказал достаточно для того, чтобы Поттер его возненавидел. Но мстить он не будет, в этом можно было не сомневаться, значит, ничего страшного не произойдет, если враги снова станут врагами. А то, что было - просто страница в книге, которую проще вырвать, чем переписать. И никто никогда ничего не узнает.

Решение казалось верным и простым, но только пока Драко сидел один в пустой гостиной, отгороженный от всего мира надежными стенами, а стоило выйти за дверь, оказалось, что ни забыть, ни смириться он не может. Особенно страшно было входить в Большой зал, а вдруг там – он? Ноги стали ватными, ладони – влажными, а в голове снова запульсировала боль, притупленная зельем, но не исчезнувшая. Она словно затаилась и ждала подходящего момента, чтобы наброситься с новой силой. Драко шел мимо галдящих студентов, но ничего не видел – черные мантии, яркие галстуки прорисовывались нечеткими оплывшими пятнами, все усилия уходили на то, чтобы не налететь на кого-нибудь и без приключений добраться до слизеринского стола.

Только бы Поттер не полез за объяснениями, только бы ни о чем не спрашивал, только бы не пытался встретиться. Только бы… Горячий черный кофе тек по горлу, обжигая, но не позволяя ни согреться, ни успокоиться. Справа что-то бубнил Грег, слева Нотт размешивал в чашке какао. А прямо – через зал – спорили о чем-то Грейнджер и Уизли. Поттера не было, но легче не становилось. Сегодня воскресенье, но уже завтра будут сдвоенные занятия с Гриффиндором, а сегодня – еще обед и ужин, и когда-нибудь Поттер появится все равно.

Драко сжал в кулаке салфетку с такой силой, что заболели пальцы, и всерьез задумался о том, чтобы взорвать котел, как Блейз, и попасть в лазарет. Хорошо бы надолго, до самых экзаменов. Все что угодно, лишь бы не видеть Поттера, потому что ни на один его возможный вопрос у Драко не было ответов. Если Поттер не врал, если он и правда его любит, то это еще хуже. Да что там хуже – ничего ужаснее и представить нельзя. Вот если бы Поттер влюбился курсе на третьем, или на четвертом, да даже пусть на пятом – все было бы иначе. Ох, как это было бы здорово! Драко нашел бы возможность насладиться таким преимуществом над Золотым Мальчиком. Весь Хогвартс стоял бы на ушах, уж он бы постарался. Столько возможностей и перспектив! Раньше. Все – раньше. Теперь – нет. И не потому что жаль Поттера, просто то, что могло бы быть пределом мечтаний тогда, теперь казалось глупым и неважным.

А может… Комок, в который превратилась салфетка, выпал из разом ослабевших пальцев. Может, у Поттера тоже все вчера прошло? Может, они оба угодили под какое-то дурацкое неизвестное заклятье, непонятно кем и непонятно когда примененное? Абсурд, но абсурдом можно было назвать и все, что происходило с ними. Это была самая отличная мысль за все ужасное утро, но почему-то никакой радости она не вызвала. Врать себе Драко не привык и сейчас с каким-то глухим отчаянием понимал, что не хочет, чтобы Поттер вдруг снова стал прежним. Пусть разглядывает исподтишка и, задумавшись, опрокидывает чернильницы, пусть рисует хорьков на лекциях, пусть… любит.

- Ты идешь? – Грег, посмотрев в спину уходящей Панси, обернулся к нему. Драко кивнул. У него есть еще целый день, чтобы хоть немного успокоиться.

Но день прошел слишком быстро. Первой в расписании понедельника стояла трансфигурация, конечно сдвоенная. Поттер пришел последним.

Макгонагалл нужны были невербальные заклинания, и Драко выкинул из головы вообще все мысли, сосредоточившись на голубоватой перламутровой чашке. Она дергалась и покачивалась, но никак не хотела превращаться в черепаху. А потом раздался взрыв. Если бы они были на зельях, Драко решил бы, что кто-то в очередной раз взорвал котел, но здесь…

Медленно оборачиваясь, он был абсолютно уверен в том, что увидит. И не ошибся. Поттер вовремя прикрылся, но даже так его задело стеклом. На щеке кровь, взгляд совершенно невменяемый.

Вскочивший Уизли махал руками и что-то объяснял Макгонагалл. Идиот. Лучше бы очки Поттеру поправил, свалятся же сейчас. А тот сидел как загипнотизированный. Ну, что уставился? Драко не смотрел на него, не смотрел, ему было безразлично, он смотрел в стену. А потом резко отвернулся и уставился на чашку. Одно, совсем крошечное усилие, и на столе перед ним уже ползала черепаха.

У Поттера ничего не прошло, и, поглаживая пальцем теплый панцирь с крупными коричневыми пятнами, Драко улыбался.

К концу недели страх притупился. Поттер не делал попыток поговорить, выглядел потерянным и измотанным. Драко не раз замечал обеспокоенный взгляд грязнокровки, и кажется, даже Уизли понял, что с лучшим другом что-то не так. Но Поттер явно не собирался ничего им рассказывать, страдал в одиночку. Драко даже подумывал послать ему какое-нибудь успокаивающее сонное зелье, потому что Поттер явно не спал – под глазами темнели круги, а в глазах… Хотя, какое ему дело, что там у Поттера в глазах, они обходили друг друга десятой дорогой, а в Большом зале Драко сосредоточивал все свое внимание на слизеринском столе.

Блейза выписали в пятницу, а в субботу Драко поддался его уговорам вместе пойти в Хогсмид. В школе делать было все равно нечего, а проветриться не мешало. К тому же, надо было завернуть в «Волшебный фонарь» и посмотреть что-нибудь для матери – в следующие выходные Драко собирался в Мэнор на день рождения Нарциссы. И почему, собственно, любимый магазин должен становиться запретной территорией из-за воспоминаний о двух встречах с Поттером, о ромашке и о сломанном кресле? К тому же, Энни наверняка оставила для него что-нибудь интересное.


Данная страница нарушает авторские права?





© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.