Сравнительное исследование метода аналитической психологии 5 страница

6.1. Пещера сокровищ

Сравнительное исследование

6.2. Пещера сокровищ

Дремлющее стремление к интроверсии и потребность бо­лее полной интеграции своей личности, существовавшей в его бессознательном и требовавшей распознания, были ответ­ственными, в основном, за его настоящий конфликт, выражен­ный в этих рисунках. На то же самое намекает и лунный лан­дшафт на ночном пейзаже, подразумевающий, что рисунок символизирует экскурс в область бессознательного. В целом рисунок представляет собой следующее: пациент находит се­бя в обществе своей анимы (жены), которая выступает пос­редником между ним и глубокими слоями психе при путеше­ствии по лунному ландшафту коллективного бессознательно­го. Путешествуя, он пришел к пещере - сокровищнице, тая­щей в себе множество загадочных символов. И его задачей, по-видимому, будет раскрыть смысл этих символов, которые указывали на определенные нерациональные и интегративные, т.е. в широком смысле " религиозные", тенденции в нем самом, о существовании которых он до сих пор и не подозре­вал. (Интересна в этой связи причудливая форма посоха в ру­ке одной из фигур. Она несет в.себе некоторое сходство с crux ansata, древнеегипетским символом вечной жизни). Этот рисунок четко объясняет почему пациент не в состоянии со­средоточиться и теряет свою энергию. Его либидо, очевидно, заключено в символах сокровищницы-пещеры, где оно долж­но быть увидено, заново открыто и заново завоевано.

Следующий рисунок (см. рис. 6.2) показывает, как пациент продолжает свое путешествие в этом направлении. Здесь изображена подводная пещера, т.е. говоря психологическим языком, действие происходит в глубинах коллективного бес­сознательного и весьма активно, судя по пару, поднимающе­муся над чем-то вроде очага, отражая довольно забавное по­нимание пациента, с полной уверенностью и без капли коле­бания утверждавшего, что это - Тайная Вечеря, тогда как фи­гура справа, в соответствии с его же представлениями, озна­чала божественное существо, сидящее на троне.

Пациент настаивает на символе Тайной Вечери, поскольку у него имеются для этого веские причины. Действуя со все­ми нашими полностью дифференцированным функциями и возможностями, мы самоуверенны и самодовольны до той поры, пока можем поддерживать нашу жизнь на этом уровне и нам не нужна ничья помощь. Но как только мы будем вынуждены взглянуть в лицо нашей неразвитой и худшей сторо­не нашей тени - мы становимся беспомощными из-за своей ограниченности. Тогда мы чувствуем себя зависимыми и забытыми, и впервые узнаем на собственном опыте, что зна­чит быть одиноким. Только тогда мы становимся настоящими людьми и вступаем в контакт с настоящим таинством сущес­твования - бытия. Этим кризисом неразвитой худшей сторо­ны нашей натуры зачастую сопровождается решающий пово­ротный момент в середине нашей- жизни. То, что поначалу было важным, теперь становится неважным и наоборот. Вот почему мой пациент, как только осознал свою уязвимую точ­ку, представил себе символ Тайной Вечери с глубинным смыслом смерти и воскресения и, более того, архетипом ду­ховного союза и братства. С этой отправной точки он может достичь и воплотить совершенно новый план существования. 3ia потребность, порожденная односторонним развитием па­циента и заведшая его в глухой тупик, вызвала совершенно неожиданную помощь со стороны до сих пор неведомых уровней. То же иллюстрируется и символом сердца, содер­жащим крест. Обряд Тайной Вечери, общения между Богом и человеком. выпустил на волю энергию, испаряющуюся из то­ге слоя коллективного бессознательного в его личной жизни, который способствовал возникновению духовных ощущений. Это еще одно доказательство того, что человек испытывает потребность ассимилировать противоположный полюс своей сознательной личности, и именно это потребовалось от пациента в критический момент его жизни. Здесь и нигде больше он вновь приобрел доступ к своей ''утерянной энергии".

Когда мы впервые обсуждали эти рисунки, реакция моего пациента была удивительной. Мы вместе смотрели на рису­нок и вдруг его лицо залила алая краска и он стал тихо пла­кать. Бессознательное пациента определенно прореагирова­ло: при взгляде на свою же картину он, по крайней мере в первый раз, проник сквозь слой земли, покрывавший пещеру В этом случае казалось желательным усиление его контакта с бессознательным, и я предложил ему сделать это при помощи активного воображения в рамках конкретной ситуа­ции, что благоприятствовало его соединению с внутренним миром символов. Я предложил ему также этим вечером про­гости некоторое время совершенно спокойно и расслабившись, с закрытыми глазами, чтобы посмотреть, предстанут ли какие-нибудь картины перед его внутренним взором. Мой па­циент очень быстро научился владеть своими внутренними процессами и испытывать от них облегчение и расслабление, как компенсацию за внешние тревоги и хлопоты. Мне хоте­лось бы упомянуть один пример из серии фантазий, получен­ных таким путем, которые продемонстрируют, как тесно здесь соприкасаются рисунки с воображением.

Религиозный символизм с поразительным упорством за­нимает центральное место в его картинах, и эти фантазии подтверждали тот факт, что его невроз во многом был обус­ловлен угнетением таких глубокорасположенных нерацио­нальных потребностей натуры, которым никогда прежде не было позволено существовать. Дав волю своему творческо­му воображению, мой пациент обнаружил себя блуждающим по какому-то ландшафту. На некотором расстоянии он заме­тил хибарку и направился к ней. Подойдя поближе, он уви­дел, что это землянка, а внутри - загадочная старуха. Пос­кольку природа таких картин бессознательного абсолютно автономна, то замечательно, что пациент не смог распознать лицо женщины, несмотря на величайшие усилия. Этот факт важен как ответ на возражения, что эти фантазии создаются по нашему сознательному желанию. Но все, для чего мы можем исполь­зовать нашу сознательную волю - это сфокусироваться на психическом фоне, который полностью бессознателен. Т.о. мы не производим эти картины, а даем им возможность выйти наружу и повлиять на нас.

В хижине пылал яркий огонь и приятно пахло пищей. Старуха спросила его, не хочет ли он немного супа, и посколь­ку он был очень голоден, то принял предложение с удоволь­ствием. Пациент сел за стол, сделанный из шиферной пли­ты с подставленными камнями. Внезапно в его руках оказал­ся кусок мела и он понял, что должен рисовать на столе. По­ка он сидел, удивляясь и выбирая, что же ему нарисовать, вдруг перед ним в воздухе возникло видение (т.е. видение в видении, указывающее на то, что был задействован еще бо­лее глубокий слой бессознательного) - красочное шествие " святых". Первым шел Христос в белых одеждах, затем - Ма­гомет, за ним следовала " группа людей такого же типа". И тут он мгновенно понял, что же ему надо рисовать или (как он очень четко охарактеризовал это в своей фантазии) " что мне предлагалось нарисовать", а именно " волны интерференции. которые получаются, если бросить камень в воду -волны расходятся концентрическими кругами и уходят в бес­конечность." Заканчивалось видение так: " Прекрасный цве­ток был передо мной - зеленые листья и свежие оранжево-розовые лепестки расходились концентрическими кругами".

Суть фантазии достаточно очевидна. Она более-менее ана­логична символизму двух рисунков, только еще и воплощает от­вет на его психологические проблемы в более определенный символ. Женщина из воображения - это опять образ анимы, но теперь уже отделенный от его жены, т.е. проекция на нее отсут­ствует. Она " мудрая старуха", женская противоположность " мудрого старца", которая приглашает его в свой магический круг и питает его. Видение религиозных образов подводит его лицом к лицу к его пренебрегаемой внутренней реальности, а окончательно резюмируется в прекрасном символе волн интер­ференции. Здесь его бессознательное дает ему личный религи­озный аспект вселенского символа. Он отражает движение из центра, срединной точки, символ, который в действительности представляет собой прямую противоположность его образу жизни, где центр утрачен, последствием чего и стала его иден­тификация со всем, что вне его. Этот образ интерференции ука­зывает на мандальный символ, который, в конце концов, приоб­ретает форму прекрасного цветка. В то же время это интерес­ный и поучительный пример того, как действие может тран­сформироваться в символический образ: процессия религиоз­ных фигур, символическое выражение нового порядка в его жизни, проявляется трансформированным символом мандалы.

Эффект от такого внутреннего процесса очень значителен. Одно дело, если бы я старался объяснить моему пациенту психологический факт, но совсем другое, если бы он пред­стает перед идентичным фактом, идущим изнутри как пере­живание в его собственном воображении. Ибо это - слой его собственной психе, " внутренний голос", который и говорит сейчас с ним. Это его опыт и, следовательно, он гораздо бо­лее подлинный и действенный, чем идея другого человека. Важнейшей чертой является, конечно, активация собственных исцеляющих тенденций. Поэтому нашей задачей было помочь пациенту удержать эти образы и символы и объяснить ему их значения, тем самым осознанно извлечь из них пользу в той реальной и острой ситуации, в которой он оказался.

Только что я описал два главных метода, используемых в технике применения активного воображения, но ради полно­ты изложения я должен добавить, что существует целая се­рия и других возможностей. Например, можно предложить пациенту использовать лепку (моделирование) вместо рисо­вания; а иногда наши пациенты сами изобретают причудли­вейшие средства выражения содержимого своего бессозна­тельного, и в подобных случаях лучше всего дать им возмож­ность идти своим собственным путем. Другой возможностью может быть, например, уже упоминавшийся диалог с образа­ми сновидения или фантазии, т.е. с персонифицированным содержимым бессознательного.

В заключение хотелось бы обратить внимание на тот факт, что метод активного воображения может и должен использо­ваться только теми психотерапевтами, которые познали его на своем собственном опыте, и это sine qua поп (Непременное условие (лат)). для каждого аналитика, методом какой бы школы он не анализировал само­го себя. Более того, этот метод приемлем и может использо­ваться в полной мере, когда он основан на определенном от­ношении со стороны аналитика, а именно - когда он сам аб­солютно убежден в творческой правомочности содержимого бессознательного. Так как бессознательное - не мусорный ящик, в котором можно найти все негодное и непереваренное содержимое сознания, а наоборот, оно - матрица сознания, мышления. Только на этой основе можно понять метод актив­ного воображения. Только тогда невроз воспринимается как последний довод психе, делающей крайне важное и храброе уси­лие, чтобы заставить пациента реализовать подаренные, но потенциально конструктивные элементы своего собственного сознания; тогда мы сможем взять на себя большую ответствен­ность за поощрение попыток пациента полностью отдать себя во власть образов бессознательного. В действительности же, использование этих методов просто как поверхност­ной методики может привести к серьезному травмированию пациента, поскольку очевидно существование опас­ности, что бессознательное начнет господствовать при от­сутствии строжайшего контроля со стороны аналитика, который должен временами фактически запрещать даль­нейшее использование воображения и фантазирование.

Именно потому, что примеры активного воображения, об­суждавшиеся до сих пор, показали все положительные возмож­ности, необходимо упомянуть и об опасности, скрывающейся при столь близкой встрече человека со своим бессознатель­ным. Во время описания случая с тридцатипятилетним мужчи­ной и обсуждением его рисунка с пещерой-сокровищницей, я сказал, что пациент при помощи своей фантазии проник внутрь сквозь тонкий слой земли, покрывавший пещеру. Но этот про­цесс проникновения через тонкий слой земли иногда может привести к внезапному падению в пропасть и такой прорыв мо­жет вызвать либо оцепенение, либо взрыв, действительно, в крайних случаях сила удара может разорвать тоненькую пере­понку, ранее скрывавшую латентный психоз. Такая ситуация призывает аналитика к величайшей осторожности и опытности. В любом случае, необходимо точная синхронность, поскольку содержимое бессознательного может ассимилироваться созна­тельным мышлением, если это успешно осуществляется анали­тическим процессом и если связь с аналитиком достаточно крепка, но может оказать наиболее деструктивный эффект в случае отсутствия строгих показаний. Мы всегда должны пом­нить о включении в наши расчеты относительного фактора ста­бильности сознательного мышления, поскольку, как последнее средство, всегда существует эго - центр сознательной личнос­ти, которое должно выполнить задачу по ее интеграции. Так, на­пример, я помню случай, когда мне напомнили об этом факто­ре довольно неприятным образом. Я посоветовал пациентке продолжать рисовать дома ее фантазии. Через несколько часов она позвонила в состоянии совершенного отчаяния: рисунок за рисунком выходил из-под ее кисти и она почувствовала себя бессильной, чтобы противостоять мощи образов, всплывавших из ее бессознательного. Мне пришлось тотчас же навестить ее, чтобы оборвать этот, так сказать, искусственный психоз. В по­добных ситуациях жизненно важная связь аналитика и пациен­та становится особенно очевидной. Ведь без этой сильной и спасительной связи ситуация могла бы стать безвыходной.

Мне бы хотелось проиллюстрировать этот случай еще од­ним рисунком (см. рис. 7). Он был сделан сорокалетней женщиной: шар вот-вот свалится в пропасть. Эта ситуация застав­ляет нас воздержаться на некоторое время от любых попыток анализа. Единственное, что мы можем сделать - это лишь быть источником возможной помощи, пока процессы более-менее неуклонно развиваются в своем направлении. И тем не менее, даже такие случаи совсем не обязательно выходят за пределы нашей досягаемости. Даже такие откровенно катастрофичес­кие по сути рисунки могут скрывать в себе определенные положительные черты. Ведь если пациент в состоянии представить себе свое положение, что собственно и выражается в самом рисунке, то такая ситуация обратима. В данном случае пациен­тка уже почти сброшена в пропасть, но только глубокой пот­ребности ее психологической ситуации могло соответствовать движение вниз в бессознательное. Очевидно, она находится " слишком высоко" и потому должна " спуститься". Если она сможет принять такое движение вниз, то это падение в про­пасть может превратиться в katabasis eis antron* " погружение в пещеру" бессознательного, становясь компенсацией для слиш­ком возвышенного положения сознательного. (Пациентка, дей­ствительно, была высокоинтеллектуальной женщиной а чув­ствительная сторона ее натуры была в полном подчинении рассудка). Вопрос в какой степени возможно интегрировать бессознательные проблемы возникает всегда, и в нем решаю­щим фактором является прочность установившегося эго.

В двух нарисованных позже картинах наша пациентка подает больше надежды на то, что ее состояние страшной депрессии уже подошло к концу (см. рис. 8).

На первом рисунке показан цветущий тюльпан, росту которо­го сильно мешает черное кольцо. Цветок не может распустить­ся и только после смерти избавляется от этого кольца. Очевид­но, что это отражение фатального вмешательства невротической депрессии в эмоциональную жизнь пациентки. Тем более важен второй рисунок, где уже нет кольца, а вместо умирающего ви­ден широко раскрывшийся цветок, выглядящий почти как масля­ная лампа с золотым пламенем или как вместилище света.

Тип психологического устройства пациента в значительной мере может ограничивать активацию бессознательного, поэ­тому для экстраверта гораздо труднее принять значение рисунков бессознательного, чем для интроверта и уж совсем тя­жело, когда экстраверсия сочетается с сильно чувствующим типом. (В уже упоминавшемся случае с крайне экстравертированным мужчиной ощутимой помощью для активного вооб­ражения стала его интуиция). При адаптации интроверта к потребностям внешнего мира мы должны быть предельно.внимательны, но не меньшая осторожность требуется и для адаптации экстраверта к потребностям внутреннего мира.

7. Пропасть

Jung, Psychology and Alchemy. CW 12, Personality, p. 150

p.450, The Integration of the

Герхард Адлер

^^^^^^^

8. Два цветка

Мне вспомнился случай, когда у моей пациентки, экстра­верта сенситивного типа, возникли серьезные проблемы из-за экспансивного характера эмоциональной жизни. Она уже не­сколько месяцев проходила анализ, когда рассказанный ею фрагмент сна побудил ее развивать ситуацию сновидения с помощью активного воображения. Ей приснилась комната с за­крытыми занавесом полками, скрывавшими заднюю стену. Я попросил женщину закрыть глаза и вспомнить, что еще нахо­дилось в этой комнате. Я и раньше просил ее делать подобное: моя пациентка терпеливо на протяжении всех этих месяцев об­суждала достаточно трудные вещи, но теперь не хотела даже на десять секунд закрыть глаза. Постоянно их открывая, она протестовала против моего жесткого к ней отношения и была права: жизнь экстраверта настолько привязана к внешнему ми­ру, что, заглядывая внутрь, он как будто сталкивается с хаосом.

Но все-таки она справилась с этой задачей и впоследствии обнаружила, что занавес отдернут, а за ним на полках стоят ты­сячи книг. В комнату вошел человек, взобрался на лестницу и стал рыться в них, но так грубо, что целая груда книг свалилась с полок и сбила его с лестницы. Снова и снова он залезал на­верх, шарил на полках, но снова книги его сбивали. Это пора­зительная иллюстрация необдуманного образа жизни, из-за ко­торого у пациентки, у ее негативного анимуса, возникли непри­ятности и неудачи, которые и привели ее ко мне. С точки зре­ния терапии эта фантазия была полезна. Когда я прекратил эту довольно жестокую процедуру (длившуюся не более пяти ми­нут), моя пациентка выглядела раздраженной и очень уставшей. Этот обычный пример показывает, насколько психологические типы отличаются реакцией на подобные обстоятельства и как важно учитывать эти факторы, во всяком случае при определе­нии продолжительности, темпа и частоты сеансов.

Подводя итог, хочу подчеркнуть, что метод активного во­ображения нельзя рассматривать как панацею. Существуют случаи, когда его использовать опасно.

Большой ошибкой является применив любого метода, связанного с бессознательным к тем пациентам, кто неадек­ватно к этому относятся. Более того, на поздних этапах ана­лиза, когда фантазии (подобные только что приведенным) замещают сновидения из-за своей большей ясности, скон­центрированности и интенсивности, использование этого метода следует ограничить.

Ну и, наконец, с течением времени в таких фантазиях и рисунках возрастает количество образов, эманированных из коллективного бессознательного (т.е. архетипов), что требу­ет специальных знаний по этнологии, мифологии и психоло­гии религии.

Завершая обсуждение данного метода аналитической пси­хологии, необходимо подчеркнуть, что ни один метод не мо­жет и не должен обладать правами истины в последней ин­станции, поскольку каждый обобщающий метод игнорирует не только индивидуальность пациента, но еще более важный в данной ситуации фактор - индивидуальность аналитика. Мы все начинаем с общих правил, но в течение работы каждый из нас развивает свои индивидуальные приемы и " методы". Каждый изберет себе метод, наиболее отвечающий его инди­видуальности. И едва ли имеет смысл говорить, как тщатель­но мы должны избегать влияния на пациентов наших со­бственных предпочтений или склонностей.

Это совсем не означает, что аналитики не должны пол­агаться на свой опыт и способности, рекомендуя пациенту тот или иной метод. Нелепо предполагать, что кто-то может полностью отрешится от своей личности.

Совсем наоборот: мы просто обязаны использовать все, что есть у нас индивидуального, чтобы помочь другому чело­веку. А это означает, что вначале мы должны познать наше " персональное равновесие", подчеркивая этим еще раз не­обходимость анализа самого психотерапевта.

Это вынуждает меня указать еще на один важный аспект в выборе метода. Во время каждого анализа неизбежно на­ступает момент, когда сам термин " метод" теряет смысл. Та­кой момент наступает, когда мы общаемся с пациентом не как с больной, а как с индивидуальной личностью. Тогда сло­ва " аналитик" и " пациент" утрачивают свое значение и ана­лиз превращается в живой спор между двумя равными со­беседниками. В это время на первый план выходит истинная личность аналитика и любая методика здесь бессильна. Ана­литик превращается из " психотерапевта" в один из полюсов взаимного психологического процесса и, соответственно, принимает в себя ровно столько же, сколько и отдает. Вызов брошен уже всей его человеческой личности, поскольку проблемы " пациента" больше не являются отражением " па­тологических феноменов", а требуют ответов и решений на человеческом уровне, общем для обоих партнеров, находя­щихся в аналитической связи.

Теперь анализ приобретает черты " рецепторного взаимо­действия двух психических систем". (Jung, Grundsatzliches iur practichen Psychotherapie, Zentralblatt fur Psycho-therapie und ihre Grenzgebiete, Hirzel, Leipzig, vol VIII Heft 2. p.67 CW 16 p.4)

В этой диалектической взаимосвязи, как отмечал Юнг, " врач должен выйти из своей анонимности и стать на свои лич­ные позиции, точно также как требовал этого от пациента". (Там же. с.80)

Тогда все изъяны в целостности личности аналитика бу­дут безжалостно изобличены и никакой аналитик никогда не сможет по настоящему помочь пациенту, не превзойдя уро­вень своего собственного сознания, что. в свою очередь, потребует глубочайшего саморазвития личности самого па­циента. Диалектическая взаимосвязь " требует не только трансформации пациента, но также и применение врачом к самому себе того метода, который он использует в данном случае. И, занимаясь собой, врач должен проявить столько же непреклонности, последовательности и упорства, как и в занятиях с пациентом". (Jung. Modem Man un Search ot a Soul, p 59. CW16, p 73)

В конечном счете, личность аналитика, его целостность, играет куда большую роль, чем его " метод".

" Метод" - лишь необходимое начало, но чем глубже захо­дит аналитический процесс, тем больше он расширяетесь, погружаясь в реальную и непредсказуемую жизнь.