Сюжет - это связи, противоречия, симпатии, антипатии и вообще взаимоотношения людей – история роста и организации того или иного характера, типа».

Стоит и есть над чем подумать. Данное определение сюжета вполне доступно. Для этого надо лишь освободиться от предубеждения к Горькому.

Не будем сейчас пускать критические стрелы в его адрес, как одного из основоположников «социалистического реализма». Не будем отвлекаться на разбирательство, почему в этой знаменитой теории было так много фальшивых, угодных требованиям времени положений, «заповедей». Мы к Горькому, в данном случае, обратились за помощью не как к «буревестнику» социалистических прокламаций и идеологу «культурной революции», а как к талантливому писателю, драматургу. У него ведь кроме «заказных» песен «О Данко», «О Соколе» - целая плеяда литературных шедевров! Один роман «Клим Самгин» чего стоит?! А такие пьесы, как " Варвары», «На

дне»?!..

Так вот, Горький, именно как талантливый писатель, знал толк в своем деле и в литературоведении, потому и дал такое емкое, убедительное определение сюжету, как мне кажется, «вполне доступное для восприятия, не требующее разъяснении».

Теперь «прикоснемся» к сверхзадаче. Но прежде, еще раз хочу обратить ваше внимание: многие

режиссеры и артисты путают или «смешивают» два понятия - идею и сверхзадачу. Да, они стоят рядом и по своему смыслу очень сопряжены, но по своей «рабочей нагрузке» несут разное значение! И в этом нам поможет разобраться Станиславский:

Сверхзадача - это не сама идея. Это то, ради чего художник хочет внедрить свою идею в сознание людей, то, к чему художник стремится, в конце концов. Это - идейная активность художника, то, что делает его страстным в борьбе за утверждение идеала и истины, дорогих для него».

Позднее, через много лет упорных теоретических поисков и настойчивой сценической работы с актерами по «системе», Станиславский сделает дополнительное определение сверхзадачи, уже более практически полезное:

«Сверхзадача - это главная, всеобъемлющая цель, притягивающая к себе все без исключения задачи, вызывающая творческое стремление двигателей психической жизни и элементов самочувствия артисто-роли».

«Очень важное значение имеет точность в определении сверхзадачи, меткость в ее наименовании, какими действенными словами ее выразить, так как часто неправильное обозначение сверхзадачи может повести исполнителей по ложному пути», - предостерегает М.О.Кнебель, и в доказательство приводит пример из актерской практики Станиславского, когда им была допущена грубая ошибка при определении сверхзадачи роли Аргана в «Мнимом больном» Мольера.

Первоначально она была определена Станиславским: «Хочу быть больным» - и комедию тут же потянуло в трагедию, но позднее и правильнее:

«Хочу, чтобы меня считали больным». Казалось бы, какая незначительная корректировка, нюанс, но как эта «разница» ощутимо изменила всю линию поведения Аргана-Станиславского! «Все встало на свое место», - продолжает Кнебель. «Сразу установились правильные взаимоотношения с врачами -шарлатанами, сразу зазвучал комедийный, сатирический талант Мольера».

Об этом случае из актерской практики Станиславского мы еще раз вспомним, когда займемся жанром.

Сейчас же, ссылаясь на вышеприведенный пример, я хочу подчеркнуть, к каким серьезным последствиям - смысловому искажению пьесы - может привести ошибка, допущенная в определении сверхзадачи всего лишь одного персонажа.

Вот еще пример, объясняющий причину происхождения подобных ошибок.

Во МХАТе времен Станиславского и Немировича-Данченко трижды возвращались к постановке «Горе от ума», и каждый раз спектакль имел большой успех, демонстрируя огромное режиссерское и актерское мастерство. Однако постановщики спектакля - тоже каждый раз - были недовольны финалом третьего акта, считая его неудачей, провалом. Надеюсь, вы помните, что происходит в третьем акте. Устроив Чацкому «головомойку», (он - сумасшедший!), гости Фамусова «переходят к танцам»... Станиславского и Немировича-Данченко, постановщиков спектакля, смущал этот переход», они считали его психологически неоправданным, драматической натяжкой автора пьесы: как, дескать, можно танцевать, когда в доме находится сумасшедший человек, это же небезопасно для окружающих. Критики той поры тоже предъявляли, как они считали, обоснованные претензии к поведению Фамусова (считай, к Грибоедову): почему, мол, хозяин дома не принимает никаких мер к удалению сумасшедшего, почему ведет себя беспечно, болтает о каких-то пустяках; почему длиннющий монолог Чацкого не прерывается ни одной репликой, ни одной ремаркой?.. Но критики тоже ошибались: у Грибоедова все было точно выверено, согласно сверхзадаче! Дело в том, что грибоедовский Чацкий «не сошел с ума»! Это театры, в их числе оказался и МХАТ, трактовали слух о сумасшествии Чацкого, как «информацию об истинном положении дела», и поэтому все гости и сам Фамусов - в редакции театров - «искренне верили», что Чацкий действительно сошел с ума. При такой трактовке становится ясно, почему режиссеров-постановщиков смущал «переход к танцам»: конечно, разве пустишься в пляс, когда рядом находится «настоящий псих»?

Но факт остается фактом: была допущена в трактовке пьесы грубейшая ошибка, которая, - как отмечала искусствовед М.В.Нечкина, - «снижала остроту ситуации и не соответствовала истинному смыслу комедии». Именно так. Потому что у Грибоедова все - и Фамусов и его гости - вовсе не считают, что Чацкий в самом деле сошел с ума. Они «нарочно», специально, умышленно распускают об этом слух, то есть сознательно клевещу. Клевета - их единственное оружие в борьбе с Чацким! И, в результате, мы «имеем вполне известные мотивы»: общество глупцов высмеивает, охаивает «умника», выталкивая тем самым его из своего круга - «борьба миров, двух лагерей» - «до чертиков знакомая картина»! Ох, как дружно и остервенело набрасываются глупцы на умного человека! «Ату его, ату-у!» - науськивают они друг друга на него: облаяли, облили грязью - и торжествуют победу! Так как же после этого не танцевать? «Почему молчит оркестр? Пусть грянет он мазуркой! А где шампанское? Подать его сюда!» Если это событие оценить по-чеховски, то это же «гуляет мразь, гуляет мелюзга!» А Грибоедов? Ах, как он современен! Разве нам, живущим сегодня, в «эпоху склок и компроматов», не известны изгнанники Чацкие, не знакомы вольготно гуляющие умельцы грязных дел?!

Но, в сторону эмоции, а то уж слишком далеко они могут увести нас от изучаемой темы. Сделаем совершенно рациональное заключение.

Почему великие мастера театрального искусства, как Станиславский и Немирович-Данченко, могли допустить такую существенную ошибку в трактовке третьего акта «Горе от ума»? Мысль о том, что они «сознательно

сгладили остроту ситуации» - не укладывается в голове. У самих постановщиков этого спектакля нет никаких письменных объяснений тому. Объяснение дала М.В.Нечкина: «Они подпали под общую трактовку, бытующую в литературоведении тех лет». Допустим. Нам остается только поверить в это, согласиться с выводом Нечкиной. Для нас же полезнее и важнее другой вывод, который мы сами должны сделать, извлечь из данной истории: необходимо предельное внимание при действенном анализе пьесы, литературного произведения; прежде всего, нужно идти точно «по автору»,

вскрывать предлагаемые обстоятельства, события, поступки действующих лиц во взаимосвязи ее со сверхзадачей, с идеей произведения! Только тогда мы будем застрахованы от ошибочных «трактовок»!

Решающее слово всегда должно принадлежать авторской сверхзадаче, потому что она придает произведению (спектаклю) свой особый смысл! Не случайно же «учение о сверхзадаче возведено Станиславским в один из главных принципов всей «системы».

Теперь будет вполне своевременно, уместно, если мы сразу же, следом за сверхзадачей, поведем разговор о сквозном действии, тем самым как бы приблизим их друг к другу - и поступим правильно.

Вот почему:

«Сквозное действие пьесы, - по Станиславскому, - всегда направлено на достижение ее сверхзадачи, оно соединяет воедино, пронизывает, точно нить разрозненные бусы, все элементы и направляет их к общей сверхзадаче... Как сверхзадача объединяет и подчиняет себе все задачи, точно так же сквозное действие подминает под себя все без исключения действия и поступки персонажей, накрепко связывает, сбивает их в прочный остов, который служит роли, пьесе, спектаклю своеобразным стержнем, подобно позвоночнику, скрепляющему и питающему весь организм»».

Следует подчеркнуть - весь организм! И у Станиславского же возьмем образное объяснение этому: «Разбейте статую Аполлона на мелкие куски и показывайте каждый из них в отдельности. Едва ли осколки захватят смотрящего».

Возникает логический вывод: при анализе, определяя сквозное действие, нельзя «мельчить»», ибо это «излишнее усердие грозит потерей целого», то есть, прежде всего, следует отбирать и анализировать самые крупные события и факты.

Вот что еще необходимо повторить и добавить:

-сверхзадача (хотение) и сквозное действие (стремление к сверхзадаче) создают и обеспечивают верное целенаправленное действие всего спектакля;

-единство и взаимосвязь сверхзадачи и сквозного действия обеспечивают органическое живое биение пульса, нерва пьесы.

Не будет ошибкой, если мы здесь же, рядом со сквозным действием поставим контрдействие. Однако пока это сделаем как бы формально, лишь обозначим его место, и примем к сведению, что оно является «неизбежным спутником»» сквозного действия и несет свои очень важные функции: питает и усиливает