Типичные ошибки журналистов при освещении темы семейного устройства детей-сирот

Подготовила С. Осадчук

по материалам А. Рудова, Л. Петрановской, Г. Семья

Предлагаемый ниже анализ неудачных вариантов подачи в СМИ материалов о семейном устройстве детей-сирот собран с помощью практиков, много лет работающих в этой области. Как известно, не ошибается тот, кто ничего не делает, но ошибки, вольно или невольно допущенные в этой теме, особенно досадны. Ведь такой материал, во-первых, может нанести вред конкретным людям, во-вторых, невольно способствует укреплению в обществе негативных стереотипов и тормозит процесс решения проблемы сиротства в стране.

Первая причина неудач при освещении этой темы – незнание журналистами терминологии и непонимание разницы между различными формами семейного устройства. Подобное вольное использование терминологии - распространенное явление. Например, рассказывается о некоем священнике, «усыновившем» сорок детей, тогда как он создал детский дом семейного типа. А человек, периодически навещающий детей в интернате, называется автором статьи «приходящим опекуном» шести сирот. Это не просто фактическая неточность: когда в рассказе о замещающих семьях используется словосочетание «усыновить ребенка», у большинства людей, которые по формальным признакам не соответствуют критериям, предъявляемым законом к усыновителям, возникает ощущение, что к ним все сказанное не относится.

На самом деле не все дети, находящиеся в детских домах могут, могут быть усыновлены, остальные могут обрести новых родителей через приемную семью, на условиях патронатного воспитания и опеки - эти формы подходят для представителей разных возрастных и социальных групп. Некоторая путаница с терминами вызвана и не совсем удачным «присвоением» одной из ныне действующих форм семейного устройства названия «приемной семьи». Традиционно в России «приемными» назывались все некровные семьи, взявшие детей-сирот. Теперь они стали именоваться «замещающими» или «принимающими», а «приемная семья» стала просто разновидностью формы устройства, подобно усыновлению или опеке.

Публицистический стиль, безусловно, позволяет наряду с юридическими терминами использовать и «бытовые», но при этом автор должен понимать их значение. Например, повсеместно используемая фраза «отказ от ребенка» – это неофициальное выражение, подразумевающее подписание родителями согласия на последующее семейное устройство их ребенка, или акта о его оставлении в медицинском или сиротском учреждении. Выражение «ребенок без статуса» часто употребляют, имея в виду, что органы опеки не хотят передавать его в семью: «Эти дети без статуса и в семью переданы быть не могут». На самом деле у каждого ребенка есть тот или иной статус. У него может не быть статуса для передачи на усыновление, но на другую форму семейного устройства он может быть передан. То есть выражение «ребенок без статуса» следует использовать только в отношении к той или иной форме семейного устройства, возможной для конкретного ребенка.

Если научиться грамотно оперировать понятиями и терминами, в принципе, не так уж сложно, то представить в своем материале суть проблемы значительно труднее. Семейное устройство детей-сирот - это огромный пласт проблем. Поэтому серьезной и, к сожалению, распространенной ошибкой необходимо признать решение редактора или журналиста подготовить материал в срочном порядке – например, при принятии соответствующего закона или в связи с приближающейся датой.

На первый взгляд кажется, что рассказать о семейном устройстве легко. Увы, это впечатление обманчиво. Во-первых, данный институт имеет сложную юридическую базу, в которой легко запутаться. Во-вторых, есть сложности в общении с чиновниками и руководителями детских учреждений, которые в большинстве своем не горят желанием сотрудничать и отправляют журналиста за получением разрешения на интервью в руководящие инстанции. И, в-третьих, это касается внутренних, глубоко личных переживаний, и затрагивает интересы конкретной семьи. Отсутствие традиции публичности в этих вопросах, негативное отношение окружающих к детям-сиротам, а подчас и к замещающим семьям – все это может вызвать у приемных родителей решение «не пускать в свою душу посторонних», даже пришедших с лучшими намерениями.

Нередко журналисты обращаются к практикам семейного устройства детей с просьбой - за пару дней подыскать будущих усыновителей или патронатных родителей, готовых предстать перед камерой или пойти вместе с журналистом в органы опеки. Выполнить такую просьбу очень сложно. Родители, даже не скрывающие, что воспитывают приемного ребенка, крайне осторожно относятся к СМИ. Прежде чем они согласятся на откровенный разговор с журналистом, требуется длительное общение. Поэтому при подготовке материала на эти темы журналисту потребуется достаточно времени на то, чтобы разобраться в проблеме, наладить контакты со специалистами и семьями, готовыми на откровенный разговор.

Еще одна ошибка журналистов - трагедия как информационный повод. Например, в материале рассказывается, как некая семья взяла приемного ребенка, его растили, кормили, о нем заботились, а он вырос и отплатил черной неблагодарностью - навел на квартиру воровскую шайку. Подобные случаи действительно бывают, и они муссируются в СМИ чаще, чем рассказы о приемных детях, поддерживающих своих престарелых родителей.

Получая подобную информацию без всякого анализа причин, люди испытывают полное и безоговорочное сочувствие к несчастным родителям, и у них возникает впечатление, что все приемные дети – монстры, и «сколько волка ни корми»… Между тем специалисту ясны истоки печального финала. Как правило, в таких случаях речь идет о приемных родителях с сильнейшей потребностью «присвоения», которые правдами и неправдами, в том числе эмоциональным шантажом, заставляли ребенка отречься от своего прошлого, явно или неявно требовали от него «быть благодарным». Часто «спусковым крючком» происшествия становится открытие тайны усыновления, которое как бы дает ребенку «разрешение» на выход всей накопленной обиды и злости на приемных родителей (подробнее об этом см. в статье «Стереотипы массового сознания»). Мы отнюдь не призываем замалчивать подобные печальные истории, но ситуация должна быть проанализирована специалистами, прокомментирована практиками семейного устройства. Это позволит другим приемным семьям избежать ошибок, и не будет дискредитировать саму идею воспитания приемного ребенка в глазах аудитории.

Иногда журналисты используют прием противопоставления международного и внутрироссийского усыновления, надеясь, что это заставит соотечественников задуматься о принятии ребенка в собственную семью. В таких материалах иностранные усыновители изображаются злодеями, мучающими и убивающими российских детей. Возможно, кого-то и привлечет такая подача темы, однако нужно помнить, что статьи читают не только потенциальные приемные родители. Для обывателя, в общем-то, все равно, кто - иностранец или россиянин - возьмет на себя ответственность за судьбу сироты, у него складывается впечатление, что все, связанное семейным устройством – это «темная история».

В настоящее время вокруг международного усыновления ведутся дискуссии - в основном они касаются жестокого обращения с усыновленными детьми (всего за 15 лет зафиксировано 13 таких случаев) и преобладания международного усыновления над российским.

Представляется, что проблему жестокого обращения с усыновленными детьми следует рассматривать с учетом российской статистики. В 2005 г. Минобрнауки были собраны предварительные данные за последние пять лет по смертельным случаям и фактам жестокого обращения с сиротами, усыновленными россиянами, взятыми под опеку или в приемную семью, согласно которым:

из 1220 детей 12 погибли по вине усыновителей и опекунов;

из 116 детей, здоровью которых по разным причинам был причинен тяжкий вред, по вине усыновителей и опекунов пострадали 23 ребенка;

всего к уголовной ответственности за совершение преступлений в отношении детей, принятых на воспитание в российские семьи, привлечено 65 взрослых.

К сожалению, эта статистика, в отличие от международной, неизвестна нашему обществу.

Действительно, в последнее время наметилась тенденция увеличения числа детей, передаваемых на усыновление иностранным гражданам и гражданам РФ, постоянно проживающим за пределами России. Всего в 2004 г. были усыновлены посторонними гражданами (не родственниками) 16432 ребенка (гражданами РФ – 7013 детей и иностранными – 9 419); в 2003 г. – 15174 ребенка (7188 и 7986 соответственно); в 2002 г. – 14101 ребенок (7175 и 6926 соответственно). Однако надо учитывать, что для иностранцев усыновление российских детей – единственная форма принять ребенка в семью. Для россиян существуют и другие формы – опека, приемная семья. Зачастую они делают выбор в пользу указанных форм по экономическим причинам (сохранение выплат на содержание ребенка, льгот для ребенка, в том числе на жилье, при поступлении в вуз). Поэтому закономерно сравнивать данные по международному усыновлению со всеми случаями устройства детей в семьи россиян.

Журналисту не стоит забывать, что получение негативной информации о международном усыновлении подкрепляет отрицательное отношение к практике принятия детей в целом, отталкивает людей, которые, возможно, и решились бы помочь ребенку, не «дави» на них столь сильно общественное мнение. Проигрывают в результате появления таких материалов не иностранные усыновители, а российские дети, остающиеся в стенах сиротских учреждений.

Некоторые журналистские штампы при освещении темы можно проиллюстрировать примерами – в данном случае телевизионных репортажей, хотя подобные ошибки могут быть и в печатных, и в радиоматериалах.

1. В кадре – дети, явно больные и неблагополучные, плачущие, в невзрачной одежде. Диктор читает патетический текст о несчастных сиротах, которых тысячи и тысячи, и они никому не нужны. Их настоящее ужасно, а будущее безрадостно.

Здесь мы имеем дело с попыткой воздействия на аудиторию посредством чувства жалости. Тяжелая жизнь сирот - это правда, но одна лишь констатация нелицеприятных фактов не способствует сдвигу ситуации с «мертвой точки». Зрители, защищаясь от негативной информации, просто переключат канал. Подобные «гнетущие зарисовки» из жизни детдомовцев приводят к формированию отрицательного отношения как к самим сиротам, так и к возможности взять их в семью. А ведь симпатия гораздо скорее подтолкнет человека к мысли взять ребенка, чем жалость. Дети, как бы ни складывалась их судьба, остаются детьми - милыми, трогательными, непосредственными, и такими их стоит показывать. А перспектива помочь маленькому человеку выправиться, стать не хуже своих сверстников воодушевляет больше, чем идея всю жизнь мучиться с «убогим сиротой».

Как показывает практика, на материалы, «давящие на жалость», в первую очередь откликаются люди с неустойчивой психикой. Для них принятие ребенка в семью является некоей психотерапией. Все время испытывать жалость к нему и восхищаться своим поступком такие люди не смогут, им будет очень сложно построить нормальные отношения с ребенком. Таким образом, безрадостные и проникнутые скорбью сюжеты отталкивают тех, кто мог бы успешно вырастить ребенка, и привлекают тех, кто на это не способен в принципе.

2. В кадре – семья с множеством детей. На коленях у матери – малыш, еще два ребенка чуть постарше на руках у подростков. Рассказывается история семьи, которая взяла на воспитание десять (восемь, пять) детей. Основная идея сюжета: «приемные родители – необыкновенные люди».

Эта ошибка может быть названа «героизацией приемных родителей». Конечно, такие замечательные люди есть, и о них нужно рассказывать. Но не стоит думать, что эти рассказы способствуют пропаганде семейного устройства детей, скорее наоборот. Здесь неявно (или явно) присутствует мысль об исключительности («ненормальности» - в общественном сознании) такого поступка, о том, что приемные дети – не для всех, а только для «героев», готовых полностью подчинить им свою жизнь. Между тем главный ресурс развития семейного устройства – семьи, которые могли бы взять ребенка из детского дома, не меняя принципиально своего образа жизни. Таких семей – тысячи, а подвижников – единицы. Поэтому важно рассказывать об обычных семьях, с кровными детьми и без, полных и неполных, состоятельных и не очень, городских и деревенских. А главное – никакой героизации. Более приемлема другая концепция: воспитание приемного ребенка – «дело житейское». Понятно, что такой рассказ требует большего профессионализма от журналиста, чем сюжет об исключительном семействе. Но, если вникнуть в тему, жизнь «обычной» приемной семьи не менее интересна.

Если два представленных выше варианта подачи материала вызваны, скорее всего, стереотипами, и здесь журналисты мало чем отличаются от основной массы населения, то элементарную недобросовестность, нежелание вникнуть в тему и просчитать последствия в погоне за «потрясающим душу» словом или видеорядом следует признать совершенно непростительным. Так, называя материал о патронатном воспитании «Ребенок напрокат», журналист, скорее всего, представлял себе его «неточность», но отказаться от соблазна не смог – уж слишком оно яркое! Результат – оскорбленные патронатные воспитатели, на которых теперь показывают пальцами соседи. Другой пример: в статье всячески подчеркивается, что за воспитание приемного ребенка родители получают деньги. В итоге читателям корыстолюбие представляется основным мотивом приемных и патронатных родителей (для справки: зарплата патронатного воспитателя в Москве 2, 5 тыс. руб.).

Нередко бывает, что без разрешения снимаются крупным планом лица детей и их кровных родителей, зачастую ведущих асоциальный образ жизни. Это делается в нарушение этических норм, и может нанести непоправимый вред детской психике. Практики сталкивались с тяжелыми нервными срывами у детей, которые неожиданно увидели на телеэкране кадры, запечатлевшие момент их изъятия из семьи, или кровных родителей в непристойном виде. Грустно, но приходится напоминать людям с камерой: пьющие родители или нет - они граждане нашей страны, имеющие определенные права, и их дети не должны страдать и становиться жертвами впечатляющей «картинки».

В заключение хочется отметить, что тема сиротства редко вписывается в формат ток-шоу, с его спецификой быстрого перехода от героя к герою, от вопроса к вопросу. Когда в студию ко Дню защиты детей приглашается воспитанник детского дома, переживший трагедию, и ведущий пытается за две минуты вызвать ребенка на откровенный разговор, то это обычно оставляет у зрителей либо чувство стыда за искусственность происходящего на экране, либо обиду за ребенка, которого заставляют раскрыть душу, чтобы развлечь обывателей.

Либо же в формате ток-шоу разбирается конфликтная ситуация, в центре который - ребенок. В его присутствии «эксперты» переругиваются, приводят интимные подробности из жизни родителей, призывают ребенка в свидетели, обращаются к нему: «Поцелуй маму прямо сейчас и пусть все увидят, что ты ее любишь!» или «А тебе не стыдно, что ты отказался от отца и сделал его несчастным?». Возникает вопрос: почему насильника, изнасиловавшего ребенка в лифте, сажают в тюрьму до конца дней, а случаи, когда ребенка психологически «насилуют» в телестудии на глазах у всех страны, не привлекают внимания ни контролирующих органов, ни журналистского сообщества.

Психологам на телевидении приходится предварительно много работать с будущими героями, чтобы облегчить ведущему последующий контакт с детьми. Однако гораздо труднее бывает справиться с психологическими последствиями стресса, пережитого ребенком во время съемки, но об этом телевизионщики не задумываются.

Поэтому журналисту, решившему сделать материал о семейном устройстве детей-сирот, необходимо отдавать себе отчет в исключительной важности и одновременно деликатности этой проблемы. Это тот случай, когда за газетными строками и кадрами телерепортажа стоят детские судьбы - неважно, тысячи или одна, и права на ошибку у него нет.

«Мы не боги…»