Глава 5. Самурайская лихорадка

Когда наступил рассвет, меня снова настиг страх. Задолго до того, как зазвонил мой будильник, я проснулась и лежала, как доска, на простыне. Мой страх гнал мою кровь по телу. Почему я так боялась? Один год без друзей можно пережить. Зато у меня не было проблем с учебой. Во всяком случае, мне не нужно бояться экзаменов. Но эти мысли не успокоили меня. Когда будильник, наконец, зазвонил, я ходила, шатаясь, как пьяная, по комнате и постоянно что-то роняла.

Завтракала я одна. Мама спала, а папа всё ещё был в клинике. На траве ярко блестела каждая капелька росы и две сороки, громко треща, гонялись друг за другом по маминым грядкам.

Я попробовала проглотить ложку мюсли, но желудок взбунтовался. Ещё десять минут до прибытия автобуса. Я последний раз поднялась в свою комнату и села на кровать, в надежде, что знакомые запахи успокоят меня. Ведь больше нечего было делать. Мои школьные вещи были собранны, зубы почищены, макияж приемлемый. Я даже надела уже свою куртку.

Но я не могла здраво мыслить. Как только я думала о том, что меня ждёт, то чувствовала себя слабой и смущённой. А если пробовала отвлечь себя пережитым вне школы - грозой, незнакомым всадником, - то в моей голове начинал бушевать неконтролируемый хаос.

Я закрыла глаза и уперлась лбом на свои холодные руки. «Дыши, - сказала я себе. - Спокойно дыши дальше». Внезапно сороки, крик которых был слышан здесь на верху, замолчали, а так же весёлый щебет певчих птиц тоже внезапно прервался. Я удивленно подняла голову. Я чуяла мокрую, холодную траву, хотя моё окно было слегка приоткрыто, и дрожь от страха на моей спине превратилась в приятное ласкающее тепло.

- Не бойся. С тобой ничего не случится.

Я резко вскочила, так что прикроватный столик перевернулся и ударился о стену. Мой стакан с водой разлетелся на тысячи осколков, которые начали сверкающе переливаться на мокрых деревянных досках.

- Эй? Кто там? - закричала я тонким голосом. - Папа? Мама?

Но я знала, что здесь никого не было. Всё было как всегда - спокойный дом, тикающие часы из гостиной, треск изразцовой печи. Ничего не изменилось, кроме того факта, что я слышала каждый звук здесь, на верху. Я что, начала терять рассудок? Напряжённо я вслушивалась в себя. Мои мысли успокоились. Узел страха в мгновение разошелся, хотя моё сердце продолжало быстро стучать. Да, страх исчез.

Что это был за шёпот? Слышать голоса, которых не было, не мелочь - это я, как дочь, психотерапевта очень хорошо знала.

Я поспешно покинула дом и решила по дороге к остановке несколько тяжёлых, самой придуманных арифметических примеров. Потом я прошла в голове построение ДНК. Никаких помутнений - всё прекрасно получилось. Французские спряжения? Тоже без проблем. Моя голова, значит, ещё работала. Потом я вспомнила, что папа мне рассказывал: гениальность и безумство находятся очень близко друг к другу. Я поймала себя на том, что при этой мысли я усмехнулась.

Но если голос не был воображаемым и принадлежал живому существу - тогда кто это был? Шёпот нельзя причислить определённому человеку, об этом я читала. Все голоса шепчут одинаково. В автобусе была толкотня. Несколько младшеклассников блокировали проход и наклонились, гудя над своими мобильниками. Видимо, они пытались показать своё расположение одной девчонке похабными колкостями.

У них, значит, была связь. Я вытащила свой телефон из сумки, но он показывал всё ту же картину: моргающий экран и никакой связи. Чёрт побери. Я прислонилась головой к стеклу, с трудом игнорируя крик и наблюдая за освящённым солнцем пейзажем.

Поверить ли мне голосу? Это было соблазнительно. Он звучал так умоляюще и уверенно, что воспоминания этих слов, да и эти странные приглушенные секунды ранее, продолжали успокаивать и сейчас. Итак, кто-то или что-то во мне видимо знал, что ничего не случится. Может, это поможет, если хотя бы чуть-чуть в это верить.

Но это помогло только до того момента, когда я поставила последнею точку в своём домашнем задании и решила написать письмо Николь и Дженни, и рассказать им всё, что меня угнетает. В прошлом это было не очень удовлетворяющее, потому что почти всегда в ответ приходили лишь рассеянные строчки, которые возбуждали во мне чувство, будто я навязываюсь. Но мне надо было убить время.

Но вход в сеть сорвался. Наш интернет всё ещё не работал. Папа разбирался с ним неохотно и решил через каких-то десять минут, что есть более важные вещи. Например, распаковать коробки. Эти коробки просто не кончались. Я везде об них спотыкалась, в углах собирался изолирующий матерел в серые кучи, и постоянно где-то стучало, гремело, и звякало.

Так что я должна была попробовать это сделать через мобильник. На нём за интернет у меня было заплачено, но набор текста эпического сообщения продлиться точно до ужина. Но я нигде не могла его найти. Его не было не в моей школьной сумке, не в кармане моих штанов, не в моей куртке. И потому что я не хотела в это верить, я обшаривала их снова и снова, пока у меня на лбу не выступил пот и от негодования не заболел желудок.

Действовать нужно последовательно. Когда я его последний раз использовала - или лучше: попробовала использовать? Утром в автобусе. На перемене для этого не было времени, потому что Майке обеспечила меня новыми сплетнями. Но на физкультуре... О нет. Я, должно быть, забыла его на физкультуре. В виде исключения мы тренировались в спортивном зале клуба рядом со школой, потому что у нас ремонтировали вентиляцию, и там я несколько раз пробовала выслать сообщение. Снова неудачно, конечно.

- Всё хватит, - прорычала я и втиснула ноги в ботинки.

Я сразу же поеду в эту проклятую деревню, обеспечу себе доступ в спортзал и буду искать мобильник. Если это действительно был клубный спортивный зал, он будет открытым. А если нет – ну, я была в таком настроении, что запросто взломаю дверь.

Несмотря на мою огромную комнату, у меня было чувство, будто я заперта в темницу со стенами в метр толщиной, защищена и ограничена от всего мира. Это заставило меня запаниковать. Ни минутой дольше я не хотела пассивно смотреть, как меня забывают в Кёльне, потому что я была не доступна. Торопливо я спустилась с лестницы. Мама как раз складывала всё в кухонные шкафы.

- Я быстро съезжу в деревню, - крикнула я и схватила ключ с полки. Норвежский тролль ядовито смотрел на меня при этом. - Я забыла мой мобильник в спортзале.

- Хорошо! – радостно крикнула мама. Так, всё ещё хорошее настроение. Это стало уже болезнью.

Ужасные сорок минут спустя я вышла из автобуса и сразу увидела, что перед спортзалом слоняется горстка молодёжи. Трое жующих жвачку парней били друг друга своими рюкзаками в зад и находили это, очевидно, ужасно смешным. Я пошаркала им навстречу. Косматый пёс проковылял из выезда во двор прямо ко мне. Когда я приостановилась, он тоже остался стоять и оскалился. Почти неслышное рычание заставило вибрировать его высунутый язык.

- Перестань, - сказала я тихо, но он продолжал рычать.

Я шагнула два шага назад и сделала медленный крюк вокруг него. Пёс не выпускал меня из виду. Наконец, я стояла перед спортзалом. Молодежь убралась на другую сторону улицы и атаковала закусочную кебаб. Локтем я попробовала отодвинуть тяжёлую дверь.

Внезапно она открылась, и запах затхлого пота, сгнившей резины и магнезии забрался мне в нос. Три грязные неоновые лампы мигали и щёлкали. Хорошо, что никого не было. Я сбежала по лестнице вниз, к раздевалкам и залу.

Мысли о том, что мой мобильник украли, преследовали меня всю дорогу, они одновременно разозлили меня и испугали. Правда, у меня была маленькая надежда, что здесь в деревне не так часто воруют как, в Кёльне, но при одном взгляде на нашу раздевалку эта надежда испарилась.

Здесь не было ничего, кроме двух смятых бумажных салфеток и неряшливого полотенца, свисавшего с крючка. Но всё-таки я ползала на коленях по всему пыльному полу и заглядывала под каждую скамейку и в каждую душевую кабину. Безрезультатно.

С раздражённым стоном я поднялась и прижала руки к пояснице. Была ли я вообще в верной раздевалке? Раздевалки выглядят всегда одинаково, и у меня всегда было плохое чувство ориентации - тем более, внутри зданий. Спотыкаясь, я вышла в коридор. Где-то плескался душ. Я остановилась и прислушалась.

Шум воды раздавался справа. Поэтому я раскрыла левую дверь. Передо мной находилась ещё одна полутёмная раздевалка. Мне не нужно было включать свет, чтобы увидеть, что я здесь ещё никогда не была. Было бесполезно искать дальше. Может быть, мой мобильник лежит в зале, хотя я не помнила, что брала его туда с собой.

Вдруг я почувствовала, что больше не в состоянии сделать ещё хотя бы один шаг. Уставшая, я опустилась на скамейку рядом с дверью и выдохнула, застонав. Боль в моих плечах усилилась, так что мне нужно было опереться назад. Я закрыла глаза и свесила свою голову на бок.

Что-то возле меня так приятно пахло, что я прижала к этому мою щеку. Оно поддалось, хотело съехать, но я подняла сонно свои руки, прижала к себе, чтобы зарыться в него своим вспотевшим лицом.

Мои мускулы расслабились. Да, даже твёрдая спинка за моей спиной, казалось, вдавливалась, как поролон. Мой мобильный стал мне безразличен. Я могла потом его поискать. Завтра. Когда-нибудь...

- Там кто-то внизу ещё есть?

- Не знаю, посмотри!

Голоса слышались сверху и были дружескими и свободными, но мне они казались вражеским рыком. Так как второй принадлежал однозначно Чёрной Лоле. Какого чёрта она здесь делает? Я резко почувствовала прилив сил, и мой желудок свело судорогой. Я ударилась затылком о стену, когда заметила, что моё лицо прижимается к белой мужской рубашке.

Неохотно я от неё оторвалась. Она так хорошо пахла. Я что, снова спала? Это не могло длиться всего пару минут, потому что моя левая рука занемела, а мой рот высох. Я уже слышала знакомый скрип кроссовок о линолеум. Он всё приближался, как раз в мою сторону.

Связка ключей зазвенела. А я сидела совершенно заспанная в мужской раздевалке и обнималась с чужой рубашкой. Чтобы подумать, у меня не осталось времени. Одним прыжком я оказалась у запасного выхода радом с душем и опёрлась на ручку.

В последнюю секунду дверь в толщину с руку поддалась и впустила меня в тёмный, узкий бетонный коридор. Молниеносно, но тихо я её закрыла. Вокруг меня стало очень темно. Ледяной сквозняк забрался по моим икрам наверх. С нездоровым замиранием сердца я поняла, что нахожусь под землей, без окон и без дневного света. Но запасной выход ведёт обычно наружу и скорее всего до нее всего несколько шагов.

Я вытянула руки. Впереди ничего не было. Здесь что, нет выключателя? Мне до сих пор ничего не было видно.

- Давай Елизавета, - прошептала я. - Беги.

Мой голос отдавался призрачным затихающим эхом. Надо мной что-то зашелестело - шарканье. Мыши? Или крысы? Как будто меня кто-то ударил по спине плетью, вздрагивая, я бросилась вперёд.

Клейкая паутина легла на моё лицо и растянулась с агрессивным жужжанием. Я стала истерически отбиваться. Что-то карабкалось по моей шее, с длинными ощупывающими ногами. Пауки. Здесь было всё в пауках. Я была заперта в тёмном подземелье полным пауков.

Если я сейчас упаду в обморок из-за чистого отвращения и страха, меня никто не найдёт, и пауки снова и снова будут по мне карабкаться, пока я потихоньку умираю от жажды и голода. Они переплетут мои волосы, залезут в мой рот и носовые полости и оставят на моих слизистых оболочках отливающие жёлтым коконы, в которых начнут появляться тысячи крошечных ножек новых пауков.

Я бросилась, беззвучно крича, дальше, пока мои ногти, наконец, не начали царапать холодный металл. Из последних сил я толкнула дверь. Она, скрепя, открылась. Я вошла, шатаясь, в пустой, тусклый спортивный зал. Я всё ещё не была на свежем воздухе, я всё ещё не свободна.

Здесь хоты бы я могла дышать. И дверь наружу находилась как раз напротив. Но теперь что-то карабкалось не только по моей шее, а по всему моему телу. На животе. На бёдрах. На груди. Тут поможет только одно - раздеться. Всё снять. А затем лучше всего побриться наголо.

- Чёрт, - выругалась я и стащила мою тонкую блузку через голову.

Распластав руки, я залезла под майку, задрала её и ощупала торопливо мою кожу, сначала живот, потом верхнюю часть спины. Вот, под мышкой - тонкие, дрожащие ножки.

Я вытащила их, крича, из их тёплого гнезда и щелчком отбросила их, и хотя они принадлежали только запутавшемуся сенокосцу, раздавила, фыркая, каблуком своего ботинка, превратив в серое месиво.

- Чёртовое, глупое, деревенское говно! Я хочу снова домой! - сердито я топнула ногой. Д

ругой сенокосец убежал на длинных ногах. У меня было большое желание, что-нибудь сломать. Я подняла мой кулак и ударила в тяжёлую дверь.

- Ай! Вот дерьмо!

- Это додзё (прим. редактора: это место для медитаций и других духовных практик в японском буддизме и синтоизме), а не обезьяний цирк. И в додзё есть определённые правила. Вон отсюда.

Я вздрогнула, скользнула назад на мягкий мат, который был прислонен за мной к лестнице на стене. Мои голые плечи соприкоснулись с холодной искусственной кожей. Мат начал падать. Я быстро натянула майку на мой открытый живот и подвинула мат назад к стене, прежде чем он смог на меня упасть.

Кто таился здесь в полутьме? Судя по голосу - высокомерный голос, который мне казался смутно знакомым - это был мужчина. Молодой человек. На несколько секунд я застыла и не осмеливалась осмотреться. Не было ни звука, ни дыхания. Ничего. Но кто-то должен быть здесь. Я чувствовала его присутствие каждым миллиметром своей кожи.

- И что такое делают в додзё? - спросила я. - Пугают других людей?

Мой голос звучал боязливо и строптиво одновременно. Голос не ответил. Я удостоверилась в том, что мат стоит, и медленно повернулась. Под галереей окон на полу сидел спиной ко мне молодой человек. Его руки лежали на коленях ладонями вверх.

На нём был одет чёрный, полинявший тренировочный костюм, на плечах которого красовался красный дракон. Шёлковая ткань была так изношена и тонка, как будто он всё время проводил в стиральной машинке, но сидел он отлично. Вокруг бёдер был завязан чёрный пояс. Чёрный пояс. Это были самые опасные - столько, по крайней мере, я понимала в каратэ.

- Я спросила, что делают в этом прок…

- Медитируют, например. Бывают одни. Тренируются. Проявляют уважение, - прервал он меня резко, но явно скучающе.

Его голос заполнил всю комнату, хотя он и говорил тихо. В моих ушах слабо зазвенело. Одним гибким движением он встал.

- Проявлять уважение означает поклониться, перед тем как войти. Молчать. Идти босиком. Не ругаться. Понятно? А теперь уходи.

Откуда мне его голос казался знакомым? Относительно уважения ему не нужно было упоминать специально - я была полна респекта. Но так же достаточно сердита на этого выскочку.

Он всё ещё стоял спиной ко мне.

- Посмотри на меня! - крикнула я про себя сердито. - Посмотри на меня, наконец!

Но я не смогла произнести ни слова. Что это был за тип? И что он вообще себе позволял? Что, этот святой додзё принадлежит лично ему или как? Он неподвижно стоял и ждал. Я обвязала блузку вокруг бёдер и воздержалась от вопроса, нужно ли кланяться, когда покидаешь додзё.

Моего мобильного здесь, во всяком случае, не было, это было видно одним взглядом. Здесь не было ничего, кроме мужчины и его парализующей ледяной ауры. Я не осмелилась пройти мимо него и в сторону запасного выхода, особенно если там, возможно, подстерегали новые пауки.

Как в трансе я вышла из зала и поднялась по лестнице наверх. Задыхаясь, я опустилась на пол. Было абсолютно тихо. Лолы и другой женщины уже не было. Я посмотрела на мои часы. Если я хотела поймать последний автобус до Кауленфельда, то мне не оставалось времени для отдыха. Для этого я очень долго спала. Я глубоко вздохнула, поднялась и хотела открыть дверь. Она не сдвинулась ни на миллиметр.

- О нет, - простонала я. - Нет...

Снаружи было уже почти темно. Я видела, как приближаются фары автобуса и беспомощно наблюдала, как он остановился и потом, мигая, завернул. А я была всё ещё заперта.

Всему этому не было конца. Быть запертой с " чёрным поясом" в холодном убогом деревенском спортивном зале. И я сама была в этом виновата. Я лучше убежала бы, чем предстать, вероятно, перед безобидной женщиной, которая каждый вечер закрывала зал и на всякий случай смотрела, был ли ещё кто-нибудь здесь.

Может быть, Лола вообще не спускалась и не видела, что я сидела в мужской раздевалке и прижималась к чужой рубашке. Но даже если бы она об этом узнала - скорее всего, она была бы всё-таки более вежливой, чем это высокомерное чудовище внизу. Неужели это была его рубашка, к которой я до этого прижималась? Если да - тогда он знал сейчас, что я торчала в его раздевалке.

Я подождала один момент, может быть, я только вижу сон и сейчас проснусь, но этого не случилось. Всё было по-настоящему. И это было просто ужасно.

- Что мне теперь делать? - прошептала я.

Я осмотрелась. Может быть, я найду на чёрной доске какую-нибудь ссылку на позднюю тренировку, а значит и на то, что дверь снова откроется. Но на раскрошившуюся пробковую доску была прицеплена лишь одна маленькая реклама: " Специальная подготовка для всех носителей фиолетовых и коричневых поясов мужского пола, с Колином Блекбёрн. Каждую вторую среду месяца с 18.00 до 20.30." Каждую вторую среду. Сегодня была среда. Вторая среда в мае.

Тогда там, внизу, был, стало быть, Колин Блекбёрн? И использовал это время, чтобы побыть одному? Мои ноги подкосились, и я присела на обшарпанный линолеум. Мне не остаётся ничего другого, чем ждать этого противного человека по имени Блекбёрн и надеется, что он откроет мне дверь. Моё замёрзшее тело стало неконтролируемо дрожать.

Из-за внезапной паники он может меня заметить. Я нащупала выключатель и покончила с мерцанием неоновой лампы. Я сухо всхлипнула.

Хорошо, Эли. Не реветь. «Только бы не заплакать», - умоляла я себя в мыслях. Я часто в этом тренировалась. Дышать. Глотать. Дышать. Думать о чём-то другом. Сосредоточится непосредственно на настоящем времени. Собрать впечатления. Хорошо, тогда я брошу осторожный и по возможности незаметный взгляд на моего врага и единственного возможного спасителя.

Так тихо, как только возможно, я прокралась к большой галерее окон. Но уже на полпути закралось нехорошее чувство, что за мной наблюдают. Я обернулась. За мной царила полная пустота. Качая головой, я двинулась дальше до окон и посмотрела вниз. В сумеречном зале я почти не могла разглядеть незнакомца. Только слабо выделялся его костюм от серо-ночной стены. Вначале я только видела его тень, нечётко скользившую по додзё. Потом, после нескольких минут выдержки на затёкших коленях, стало лучше.

- Ооо, - прошептала я удивленно, когда он беззвучно подпрыгнул и прокрутился два раза вокруг своей оси, чтобы потом приземлиться на шпагат на пол – поза, из которой я никогда бы не смогла встать.

Но с одним скользящим движением он поднялся на ноги и привёл свои руки быстро, но спокойно в начальную позицию: одна рука согнута и прижата к телу, другая вытянута. Он был мускулистым. Его руки и ноги были длинными и стройными, но под его светлой кожей играли твёрдые непоколебимые мускулы.

Может быть, он и был чудовищем, но то, что я видела, было неописуемо прекрасно. Загадочный танец, полный переплетений энергии и погружений, который заставит противников дрожать, а почитателей светится от восторга. Это не было лихорадочным размахиванием. Это была магия.

Правда, это была магия без лица. Если он кружился в своём танце теней, законами которого владел только он, делал он это так быстро, что я не могла уловить ни одного взгляда на его лицо. А если он приостанавливался - остановка, при которой ни одного вздоха, ни одного сомнения не было видно, - то всегда спиной ко мне.

- Уходи, тебе нельзя здесь находиться. Он хочет побыть один, - всё время говорила я себе.

Но я осталась, хотя мои коленки на холодном полу начали больно пульсировать. Меня донимала страстное желание сделать хотя бы какую-нибудь вещь в моей жизни с таким сосредоточением и страстью. Так, чтобы она принадлежала только мне. Я даже подумала на мгновение, не злиться ли он на то, что вышвырнул меня.

- Если бы еще можно было посмотреть, - прошептала я.

Колин замер и повернулся. Я не знала, как это возможно - но он, должно быть, услышал моё шепот. Прежде чем он меня увидел, я бросилась пластом на пол и отползла, наклонившись от окна. Я задержала дыхание.

Это движение я уже один раз видела. Резкое движение головы, гордое и не преступное, тогда как плечи остаются полностью без движения. Хотя я всё ещё не видела его лица, вдруг я поняла, что знаю его: незнакомый всадник из леса и одинокий боец там, внизу, который только что слился с темнотой, были одним и тем же человеком.

Колин Блекбёрн со своим конём из преисподни выловил меня в грозу. И он меня, конечно же, сразу узнал. Я же не скрывала своего лица, как он. Не было смысла прятаться. Я снова включила свет, встала рядом с дверью и стала ждать.

Я решила скрестить руки на груди и сделать невозмутимое и равнодушное выражение лица, как только услышу его шаги. Но до этого мой учащённый пульс посылал по спине одну дрожь за другой. Мои ноги и руки были ледяными; но мои щёки горели, как будто у меня была температура. Нервно мои руки играли с ключом от дома, пока бряканье другого ключа это не заглушило.

Без слов он открыл дверь, чтобы я могла выйти. Я на него не посмотрела. Когда я проскользнула мимо его вытянутой руки, дрожь на моём затылке стала такой сильной, что я присела на колени. Одно крошечное мгновение моя щека дотронулась до ткани его рубашки. Невольно я глубоко вздохнула. Потом я взяла себя в руки и, пошатываясь, спустилась по ступенькам.

На улице было пусто. Телефонную будку я не увидела и не хотела ещё больше терять времени, чтобы её искать. Лучшее и безопасное решение было пойти домой пешком. Я не хотела оставаться здесь ни одной минуты дольше. Дорогу я теперь знала, и когда-нибудь я дойду. После этого мне, наверное, ампутируют пальцы на ногах, но всё-таки это было лучше, чем ловить попутку или ночевать на входе в спортивный зал. Угрюмо я потопала в сторону шоссе.

Машины мимо меня проезжали редко, пока, наконец, не оказалось, что я была единственным существом в этом тихом одиноком мире. Мои пятки чудовищно болели в узких туфлях на высоком каблуке, и холод поднялся до моего живота и опустился окончательно на мою спину. Я остановилась и приподняла правую ногу, чтобы дать ей отдохнуть. В переполненном ручье рядом с дорогой квакали лягушки, и в зарослях что-то тихо шуршало. Может быть, олень? Или всё-таки кровожадный насильник?

- Залезай, я подвезу тебя.

Слишком быстро я повернулась и почти потеряла равновесие, потому что всё ещё балансировала, как аист, на одной левой ноге. Как это случилось, что я его не слышала? Внезапно мне всё показалось нереальным. Я сразу же поняла, что мужчина в машине был Колином. Его голос въелся в мою память, как акустическая татуировка.

Было ли ему ясно, что тот, кого он хотел подвезти, была я? Я, непочтительное городское создание из Кёльна, которое не разбиралось в погодных признаках и ещё меньше во внутренних додзё законах? (Закон номер 1: Колин тренируется в темноте. Мешать и ругаться запрещено. Спасибо.)

- Чего ты ждешь, Эли?

Прекрасно. Он уже знал, как меня зовут. Были ли они с Бенни друзьями? Или это распространялось в деревне автоматически? Всё равно. У меня на каждом втором пальце на ноге мозоль, и голод меня почти убивал. С покорным вздохом я села в машину и пристегнула ремень.

Колин протянул руку назад и без комментариев положил мне мой мобильный на колени.

- Большое спасибо, - сказала я холодно.

Я попробовала его включить, но прежде чем я смогла ввести код, дисплей отключился с болезненным морганием. С трудом я проглотила новое проклятие и вопрос: почему он не отдал мне мой мобильный еще в спортзале. Откуда он вообще знал, что он принадлежит мне? И где он его нашёл?

- Он лежал в мусорном ведре, - ответил Колин своим спокойным, приятно глубоким голосом на мои мысли.

Снова акцент почти не различим, так что мне нужно было напрячься, чтобы его заметить. Вообразила ли я себе улыбку в его словах или она действительно была? Но я стеснялась посмотреть на него, хотя я с удовольствием бы это сделала.

И я была рассержена, потому что он, несомненно, знал, что дверь будет закрыта, и всё-таки спокойно тренировался дальше, чтобы я могла тем временем переживать. Теперь он меня везёт хотя бы домой и избавил меня от смерти в лесу. Наверное, я должна быть ему благодарной.

Мне всё ещё было холодно, Все окна были открыты, и мои мускулы на затылке свело судорогой от непрерывно задувающего ветра.

- Включи подогрев сиденья, - сказал Колин в тишине. - Кнопка на двери под ручкой.

Он мог бы просто закрыть окна - но пожалуйста. Я нащупала кнопочку и нажала. Немедленно по моей спине распространилось благотворное тепло.

Теперь я всё-таки рискнула на него посмотреть - но только в сторону, вниз. На Колине были надеты узкие тёмные брюки изо льна и под ними мягкие кожаные сапоги, которые вот-вот распадаться. Были ли это сапоги для верховой езды? Если да, тогда он часто ездил верхом во время стихийных бедствий. Его предплечья были сухими и чистыми, и мой чувствительный нос не различал даже лёгкого запаха пота. Вместо этого он пах немного лошадью, сеном и нагретыми на солнце камнями. Я не хотела знать, как пахла я. Страх не лучший парфюм.

Молча он ехал дальше. Я подумала, что может быть, было бы полезно сказать ему, где я живу. Но мой язык прилип к нёбу, что мне казалось чистым расточительством пошевелиться. Монотонное гудение мотора заставляло меня всё глубже погружаться в тёплое сиденье. Я сдалась и прижала свою щёку к шёлковистому ремню. Странная безмятежность убаюкивала меня.

Но было ещё что-то другое, что-то глубокое, тёмное, что вблизи моего сердца тянуло и дергало. Было ли это разочарованием из-за того, что Колин почти со мной не разговаривал? Или что единственный человек, подаривший мне сегодня крупицу своего времени, как нарочно, был самым высокомерным мужчиной на много миль вокруг?

- Елизавета? - спросил он с явным ироническим оттенком в голосе. - Ты можешь, конечно, оставаться сидеть, но мы уже приехали.

Я чувствовала себя усталой и оцепенелой. Неохотно я поднялась с мягкой спинки сиденья и открыла дверь. Колин безошибочно остановился на просёлочной дороги чуть выше нашего дома.

- Спасибо за то, что подвёз домой... Ээ, и за мобильник, - сказала я более и менее вежливо. Никакой реакции. Но я не хотела, чтобы от меня отделались так безмолвно. - Ты... то, что ты делал в зале - это было... Это имеет что-то общее со специальной подготовкой? - спросила я неуклюже.

- Я не тренирую девушек, - ответил он холодно.- О, тогда ты не видел " Крадущийся тигр, затаившейся дракон"? - спросила я дерзко. " Крадущийся тигр, затаившейся дракон" был моим фильмом " Библией". Мы брали этот фильм на диске в прокат. В тот вечер можно было выбирать мне, в виде исключения. После десяти минут Дженни заснула, а Николь набирала рассеянно одно сообщение за другим. Обе решили единогласно, что с этого дня будут выбирать фильмы снова только они.

Я, наоборот, заказала себе диск ещё этим же вечером в интернете и после этого посмотрела его минимум пятьдесят раз. Я знала этот фильм наизусть. «И ты только что напомнил мне о нём», - подумала я тоскливо.

- Вовсе нет, - раздался голос Колина в темноте.

" Вовсе нет". Кто так говорит сегодня?

- Я видел фильм. Милые, анимированные эпизоды. Но всё равно я не тренирую девушек.

Потихоньку, но верно в меня закралось чувство, что он хотел изо всей силы выдворить меня из своей машины. И всё-таки я не могла так всё оставить.

- Я не хочу у тебя тренироваться. Не дай Бог. Я хотела только знать, ты ли Колен Блекбёрн. Тот со специальной-сверх-бета-экстренной тренировкой для " коричневых и лиловых поясов".

Некоторое время он молчал. Я почти не могла дышать.

- Да, это я, - наконец, сказал он тихо. - И иногда пара боевых приёмов не помешает.

Последнее предложение прозвучало горько. И я его не поняла. Он говорил загадками. Прекрасно. Два дурака нашли друг друга. Значит, это действительно был он. Колин Блекбёрн. Женоненавистный тренер каратэ, который в своё свободное время в непогоду скачет на коне в лесу. Я открыла дверь.

- Эли? - спросил он тихо.

Он выговаривал моё имя мягче, чем другие. С более открытым «Э». Почти, как Аэли, американская версия. Я остановилась и повернулась к нему. Может, скажет всё-таки дружелюбное слово? Его лицо было в тени, но потихоньку я получила представление о его примерном возрасте. Между 18 и 25, предположила я.

- Вытащи, ради Бога, пирсинг из пупка.

Я тут же стала бодрой. Я возмущённо ахнула. Он увидел мой живот - это было одно. Это я могла ещё проигнорировать. Но вмешиваться в то, какие я ношу украшения на теле – нет, здесь он зашёл слишком далеко.

- Я не знаю, почему ты так расстроена, - сказал он, прежде чем я могла дать моей досаде выйти наружу. - Ты ведь его совсем не хотела.

Теперь мне действительно не хватало слов. Как он мог такое утверждать? Он ведь меня совсем не знал.

- Я не дам никому указывать, что я должна делать со своим телом, - пробормотала я наконец. Это звучало не правдоподобно.

- Нет? Тогда я спрашиваю, почему ты себе его проткнула. Спокойной ночи, Эли. Хороших снов.

Ледяной воздух прикоснулся к моему затылку. Ещё никогда мужчина не говорил мне такое. С трясущимися коленками я вылезла из машины. Колин закрыл неожиданно быстро пассажирскую дверь и умчался. Дежавю. Я стала искать в своей памяти объяснения. Захлопывающаяся дверь... быстро уезжающий чёрный автомобиль... я такое уже один раз пережила. Но снова было чувство, как будто кто-то украл мои воспоминания. Я не могла ничего вспомнить.

Передо мной прыгала через дорогу жаба. Я присела и стала её разглядывать. Её толстые щёки ритмически надувались, а её золотистые глаза как будто бы точно знали, куда им направить свой взор. Через пыль к воде. Это должно быть удивительно просто вести жизнь жабы. Зимняя спячка, мигрирование, отложить икру, мигрирование, зимняя спячка. Мотая головой, я открыла входную дверь.

- Эли, наконец-то! - мама ждала меня в коридоре, руки полные сложенных коробок. - Что случилось, почему ты так поздно?

- Не спрашивай, - попросила я, вздыхая. Мне вдруг сильно захотелось зареветь. - Оставь меня, пожалуйста, в покое.

Мама посмотрела на меня задумчиво и безмятежно пожала плечами. Ну да, поздний подростковый период.

Что за ужасный вечер? Здесь что, нечего не протекает нормально? Должно всегда кончаться позором, галлюцинацией или почти смертью? Я села в гостиной и включила телевизор – о, всё хорошо видно. Наконец-то мама разобралась со спутниковой антенной.

Папа бы это никогда не сделал. Он ненавидел смотреть телевизор. Я уменьшила звук, пошаркала в кухню и засунула лазанью из морозилки в духовку. Расслабляющая усталость закралась в мои мускулы и притупила боль в моих плечах и коленях.

Я переключала, жуя, каналы, но ничего меня не заинтересовало. При этом раньше с Николь и Дженни я могла провести целые вечера перед телевизором. Раньше... Моя старая жизнь закончилась всего пять дней назад. Но в это я не могла поверить, так же как и в тот факт, что Колин смилостивился надо мной и отвёз домой. Где он интересно живёт? В вилле? Со слугами и огромной с мраморной ванной комнатой? Что он делал здесь в деревне? Судя по его акценту, он не отсюда родом.

Мои вопросы без ответов прекратились, как только я легла в кровать и стала смотреть на глубокий серый цвет моих занавесок. Но покоя я не нашла. Я чувствовала пирсинг в моём пупке так отчётливо, как будто его только что прокололи. И вот чёрт, это тогда довольно сильно болело.

- Хорошо, пожалуйста, ты, самодовольный высокомерный придурок, - прошипела я, отбрасывая одеяло, и поплелась в ванную комнату.

Этого момента я всегда боялась. Минимум так же сильно, как и протыкать. Дрожащими пальцами я возилась с серебряным колечком, которое год назад мне навязали, и из-за которого я неохотно просила родителей (единственный комментарий папы: это твоё тело.).

Это было между нами девчонками; мы все втроем хотели себе сделать пирсинг, конечно, не просто что-то, а иное, никак у всех. Но, в конце концов, и для пирсингов установлены творческие границы, и так я выбрала для себя маленькое колечко с бриллиантом в пупке, и мне понадобились недели, чтобы к нему привыкнуть.

Но когда я, наконец, привыкла, и пупок стал снова нормального здорового цвета, я предусмотрительно не трогала его, чтобы не мешать спокойствию. Колечко принадлежало мне, не имея при этом никакого значения. Ведь не смотря на различные футболки, оставляющие живот открытым, мне не сильно нравилось показывать обнажённую кожу, которая никого не касалась.

После двух минут возни и грубых ругательств, в которых я желала Колину бубонную чуму на его яйца, колечко выскользнуло с лёгким потягиванием из его тёплого гнезда. Звеня, оно упало в открытый сток в ванне и исчезло.

- Прощай, - сказала я устало.

Потом я пошла в свою комнату, чтобы вытащить список потерянных вещей из ящика прикроватной тумбочки.

" День 3: мой пирсинг".

Потому что я точно знала, что не попрошу папу раскрутить сточную трубу, чтобы спасти его. Я действительно не хотела его. И я страстно ненавидела Колина за то, что он это знал. Или просто предположил и попал в точку.

После колебания я добавила: моя гордость. Но была ли у меня когда-нибудь гордость? Сон пришёл быстро. Почти не заметно до меня донёсся уже знакомый шёпот, прежде чем я провалилась в темноту.

- Видишь. Ничего не случилось.