Глава 18. Когда я возвращаюсь домой, мама ждет меня на крыльце, выглядит она смертоносно

Когда я возвращаюсь домой, мама ждет меня на крыльце, выглядит она смертоносно. Я разрываюсь между тем, чтобы начать извиняться и продолжать вести себя так, словно не сделала ничего плохого. Она встает, когда я подхожу к лестнице, и без единого слова показывает, чтобы я зашла внутрь. Это плохо.

Папа уже дома и выглядит так же напряженно, как я себя чувствую.

Как только за ней закрывается дверь, она поворачивается и указывает пальцем в нашу с папой сторону.

— Я знаю, вы оба думаете, что бессмертны и каким-то образом можете выжить в любой ситуации, но, когда я прошу Ари прийти после школы, она должна вернуться сразу же, и ни секундой позже. Забудьте о тренировках. Она все еще несовершеннолетняя, и я не собираюсь терпеть ваше притворство, будто она обладает тем же опытом, что и те, кто занимается этим годами! А теперь, через сорок пять минут мы все выйдем из дома как семья, — Она уходит, ни разу не взглянув в нашу сторону.

Я тяжело выдыхаю и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на папу, который только пожимает плечами и следует за мамой в их комнату, чтобы подготовиться к балу.

Такое ощущение, что на укладку волос, маникюр и втягивание воздуха для того, чтобы потом влезть платье, уходят часы. Я стою в доме Картье, потягивая пузырящийся напиток, который на вкус одновременно и сладкий, и кислый. Искрящиеся пузырьки поднимаются наверх бледно-лиловой жидкости, лопаются, как только вырываются на поверхность, и посылают вниз алкоголь, добавленный в напиток. Это ловкий способ распознать возраст пьющего. По всей комнате напитки гостей постарше пузырятся беспрерывно, когда мой делает это лишь изредка, словно находясь в раздумье.

Я прохожу в фойе, которое могло бы быть небольшим танцевальным залом. Огромная, кристальная люстра, настоящий мраморный пол — не искусственный, как у большинства из нас — демонстрирует знатность рода Картье. Рассматривая мерцающую люстру, я слышу, как кто-то входит, и улыбаюсь, когда Лоуренс, одетый в белый смокинг и простую золотую маску, кланяется передо мной. Я бы хотела знать, наблюдает ли за нами Гретхен. Я не хочу, чтобы она видела, как он ведет себя со мной, отвечая ожиданиям окружающих, и думала, что так все и есть на самом деле. Чувства Лоуренса ко мне — всего лишь результат ожиданий окружающих, но я знаю не понаслышке, что поступки ранят, нарочно они совершаются или нет.

— Ты... — он берет мою руку и легко прикасается к ней губами —...та еще грешница.

Я опускаю взгляд на платье и дарю Лоуренсу полуулыбку. Оно эффектно. Бронзово-золотое, без бретелек, с завышенной талией. Драпировано до колен каскадом складок. Волосы уложены во множество хаотичных крупных локонов, макияж прост и очарователен, а черная фетровая маска, усыпанная стразами, скрывает глаза. «Идеальная смесь невинности и соблазна» — сказала Гретхен, когда создавала этот образ.

Он наклоняется и целует меня в щеку прямо тогда, когда тускнеет свет, поэтому я не успеваю придумать, как избежать поцелуя. Время перейти к официальной части бала. Мы подходим к ряду лифтов, — еще одна прерогатива Картье — которые ведут к подземному танцевальному залу. Там мы насладимся большим разнообразием напитков и общением с гостями.

Ло ведет меня к дальнему левому лифту. Он закрывается прежде, чем в него может зайти кто-нибудь еще. Нас окружают зеркала, так что теперь, в первый раз за вечер, у меня появляется возможность увидеть и даже разглядеть Ло. Его волнистые, пышные каштановые волосы безупречно спадают на лоб и уши. Он замечает мой пристальный взгляд и улыбается, у него поразительно белые зубы, контрастирующие с оливковой кожей.

— Что?

— Ничего, — Я опускаю взгляд. Мне хочется спросить его о Гретхен, но она бы предпочла, чтобы я этого не делала. Возможно, они еще не разобрались в своих чувствах, и я не хочу приносить в их отношения неловкость. Так что, не зная, что сказать, я просто смотрю на него, пытаясь вспомнить, как это должно выглядеть: легко и просто. Даже теперь рядом с ним я чувствую себя очень даже нормально. Это всего лишь я. Интересно, может ли он, как и Джексон, чувствовать изменения во мне. Я избегаю темы, касающейся Джексона. Я не готова говорить о том, что со мной происходит или, что означают определенные изменения. У меня и так достаточно причин для беспокойства.

Двери лифта открываются, и нас проводят в атриум. Он имеет форму восьмиугольника с переливающимися серебряными и золотыми стенами, покрытыми витиеватыми рамами с портретами бывших президентов Америки. Атриум ведет к громадной мраморной лестнице, опускающейся в главный танцевальный зал, где сотни круглых столов, увенчанных самыми дорогими скатертями и серебряными столовыми приборами, окружают танцевальную площадку. Отсюда видно всех гостей, всю роскошь. Мероприятия я посещала и раньше, но они были не такими. Где-то внизу играет оркестр. На нас устремлено слишком много взглядов, на какое-то мгновение я чувствую себя членом королевской семьи, словно со мной не происходит ничего необычного.

Лоуренс улыбается окружающим, пока мы спускаемся по лестнице. Я делаю шаг на последнюю ступеньку, желая повернуть обратно. Напротив меня стоят мои родители вместе с Аластером Крейном, европейским президентом, справа от него — его гадкий сынок, Брайтон. Он относится к самому ужасному типу парней. На прошлогоднем балу он напился и взболтнул, что я слишком хорошенькая, чтобы стать командиром, и затем шлепнул меня по заднице. Видимо, он не ожидал последующего от меня удара по лицу.

Я подхожу к президенту Крейну, старательно избегая Брайтона, который только и делает, что пялится на меня, пока я не смотрю в его сторону. Мои родители долго не замечают моего присутствия, но затем вместе поворачиваются и улыбаются нам с Лоуренсом.

— О, вот вы где, — говорит папа. — Уверен, вы помните президента Крейна и Брайтона.

Я киваю обоим. Брайтон определенно красивый, у него темная кожа и такие же темные волосы. Очень жаль, но он самый настоящий идиот. Как бы я хотела, чтобы он докучал африканской наследнице, которой, кажется, нравится его развязность, и оставил меня в покое. Я оглядываю зал в поисках ее, и нахожу ее, разговаривающей с Квеном, азиатским наследником. Они бы стали прекрасной парой… если бы интернациональные браки были разрешены.

Еще несколько минут мы с Ло стоим, как столбы, пока президент и Брайтон не переходят к другой группе гостей. Я шумно выдыхаю, когда они уходят. Последнее, что я хочу делать сегодня вечером — быть поблизости с Брайтоном. Я жду, пока они не исчезают из предела слышимости, и наклоняюсь к Ло.

— Где остальные?

— Без понятия. Время садиться за стол.

Освещение тускнеет, и мы занимаем наши места. Ло садится за президентский стол, в то время как я встречаюсь со своими родителями за одним из столиков Управляющих. По всему залу разносится шепот. Древние. Атаки. Что мы планируем делать. В итоге, президент Картье встает со своего места и движется к центру зала, готовясь обратиться к толпе.

— Спасибо вам, — произносит она, и все замолкают, чтобы слушать, — за то, что в очередной раз присоединились к нашему торжеству с едой и танцами в этот день. Важно помнить, что мы празднуем. Знайте, дорогие друзья, мир не гарантирован, поэтому человечество должно постоянно процветать. И не имеет значения, сколько это будет стоить, — Все взгляды сосредоточены на президенте, любое движение или шум прекращаются. Она с жестокостью смотрит в толпу, и затем широко улыбается. — А теперь, давайте ужинать!

Рядом со мной папа прочищает горло, игнорируя взгляды людей, сидящих за столом. Ни один человек в зале не упустил то, что имела в виду президент Картье, произнося речь, и папа это знает. Я переключаю свое внимание на маму, руки которой трясутся на коленях. Это нехорошо.

Я разглядываю толпу, интересуясь, был ли приглашен Джексон как Оп-стажер, и нахожу его рядом с Управляющими через три столика от меня. Его глаза прожигают дыры в президенте Картье, ни разу не покидая ее. Должно быть, ему тяжело находиться в одном помещении со своей матерью, понимая, что она не заговорит с ним, и, скорее всего, даже не узнает.

Мой взгляд падает на тарелку, и я поднимаю его только тогда, когда с кем-то разговариваю. К счастью, я не единственная, кто загипнотизирован едой. Она такая же изысканная, как и танцевальный зал. Тыквенный суп с ореховым экстрактом и морскими гребешками. Поджаренная на огне кукуруза с кинзой и масляные луковые кольца поверх крабового пирога. Поджаренное свекольное карпаччо со сливочным козьим сыром. Запеченное на гриле говяжье филе с красным луком-шалот в карамели, картофельные палочки и белая спаржа. На вкус все это просто изумительно, и если бы я не была сосредоточена на том, как бы меня не стошнило, я бы, в самом деле, получила от этого удовольствие. Под конец, когда я уже не могу ничего съесть, вносят десерт.

В тот момент, когда я отправляю в рот последний кусочек, вспыхивает свет. Входит прислуга, чтобы разобрать столики и проводить гостей постарше на этаж ниже. Вот и настал этот момент. У лидеров будет прекрасная возможность улизнуть на встречу незамеченными.

Мои глаза бегают вокруг в поисках Ло, а затем и Джексона, но они оба исчезли. Собрание начнется в любую минуту, и мне кажется, будет не очень хорошо, попасть туда после принятия решения. Я двигаюсь сквозь толпу, вовсю распахнув глаза. Свет тускнеет, а музыканты занимают место в центре сцены. Они выглядят грубее, чем обычно. Все в кожаной — хорошо, из искусственной кожи — одежде, с фиолетово-черными волосами и серебряными, золотыми татуировками.

Воздух наполняется барабанной дробью, свет тускнеет, пока мы полностью не погружаемся во мрак. Цветные огни мерцают по всему залу, и почти все направляются на танцпол, их тела отбрасывают на стены танцующие тени. Я напрягаюсь и оглядываюсь вокруг, опасаясь, что Джексон и Ло ушли на встречу без меня, и вдруг, чувствую прикосновение к моему плечу, оборачиваюсь и вижу Джексона, который приложил палец к губам. Он направляет меня и показывает жестом, чтобы я пошла влево, когда сам идет вправо.

Я прокладываю свой путь вокруг толпы по направлению к лестнице, мельком оглядываясь назад, пока не взбираюсь на самый верх. Поднявшись туда, я встречаю Ло и Джексона, стоящих близко друг к другу, у них обоих тяжелый тон, словно они спорят. Они замолкают, как только видят меня.

— Постарайтесь в следующий раз делать это не так заметно, — говорю я. — Не хотите ли поделиться со мной темой вашего разговора?

Ло нажимает на кнопку лифта.

— Мы объясним позже, так, Джек?

Джексон стреляет в него взглядом и произносит сквозь стиснутые зубы:

— Конечно.

У меня нет времени поднимать этот вопрос, потому что мы уже выходим из лифта в дом Ло. Он машет охраннику, стоящему снаружи, и ведет нас вверх по лестнице, как будто мы идем в его комнату, но как только мы исчезаем из вида, он ныряет влево, направляя нас к двери в конце коридора. Он прикладывает ключ-карту, и за дверью открывается еще одна лестница. Мы проскальзываем в открывшееся пространство и ждем, когда щелкнет дверь, закрывшись. Лестничная клетка настолько тесная, что едва ли хватает места для двух человек, стоящих бок о бок. Она поднимается всего на один пролет и упирается в еще одно открытое пространство, как то, в котором мы находимся сейчас — с двумя дверями: одна с правой стороны, а другая с левой. Предполагаю, они ведут на главный этаж, однако, от лестничной площадки отходит вниз еще один пролет, и я не уверена, куда ведет он.

— Хорошо, — шепчет Ло. — Кому-то надо остаться здесь в качестве караульного, или «караульной», как в твоем случае, Ари, — Он улыбается так, словно придумал умнейшую шутку на планете.

Я закатываю глаза.

— Смешно. Итак, кто остается здесь?

— Что ж, не должен ли это сделать ты, Ло? — спрашивает Джексон. — Предполагается, что именно у тебя есть доступ к лестничной клетке?

— Я думал об этом, но если нас здесь поймают, то будет лучше, если словят именно Ари или меня, чем тебя.

Я могу видеть, как Джексон начинает понимать логику этого суждения, и в конечном итоге он кивает.

— Отлично, но какой у нас сигнал тревоги?

Ло ухмыляется.

— Зачем что-то придумывать? Кричи, и мы поймем, что кто-то идет.

Джексон смотрит так, словно он готов ударить Ло, но вместо этого сжимает зубы вместе.

— В таком случае, уже идите. Поторопитесь.

Мы проходим вторую лестничную площадку и спускаемся по следующему пролету, прежде чем я тяну Ло за руку, останавливая его.

— Что это было? — шепчу я.

— Спроси его, — Затем он прислоняет палец к губам. — Мы почти на месте.

Ло спускается на носочках по последнему лестничному пролету, который заканчивается еще одной площадкой. Внизу три двери: справа, слева, и прямо перед нами двойная дверь. Он проводит ключ-картой возле двойной двери и проводит меня в личный кабинет президента Картье. Комната погружена во мрак, горит только несколько крошечных лампочек, и хотя здесь нет никого кроме нас, я все равно не могу избавиться от холодка, пробегающего по позвоночнику. Это слишком рискованно.

Ее офис напоминает кабинет отца — вокруг трех стен выстроены книжные полки, четыре окна. Напротив окон находится огромный стол из красного дерева с подходящим к нему стулом, сделанным из того же материала и располагающимся прямо перед ним. Помимо стола в кабинете больше нет мебели.

Мы проходим мимо стола к еще одним двойным дверям, расположенным прямо напротив тех, через которые мы только что вошли, и вдруг я слышу голос, заставляющий меня замереть — голос отца, оглушительный и сердитый, грохочущий по ту сторону стены.

— Ситуация больше не поддается переговорам, — говорит он. — Я голосую за незамедлительную атаку, после заключительного анализа.

— Но насколько точны ваши данные? — произносит голос, который я не узнаю, однако, его акцент наводит на мысль, что его обладатель работает на президента Крейна. — Осознаете ли вы последствия, которые отразятся на человеческих жизнях, если вы не правы? Наряду с Древними могут умереть люди! Нам необходимо провести больше исследований. Отправьте ваши находки в лабораторию. Позвольте проверить вашу теорию.

Его тон подсказывает, что он думает, будто европейские лаборатории более компетентны, нежели наши, и я уверена, это не осталось без папиного внимания.

Глаза Ло встречаются с моими. Он знает, папа не позволит разговору умереть на этом месте, но прежде чем папа может возразить, в разговор вступает африканский президент, по сравнению с другими у нее мягкий голос.

— Я бы предпочла пойти на компромисс с г-ном Кастелло. Вы уверены, что переговоры невозможны?

Все сразу начинают говорить, пока, в конце концов, президент Картье их не успокаивает.

— Боюсь, что нет, Нинкини. Наши попытки провалились. Конечно, все исследования будут распространены среди четырех главных лабораторий химиков. А теперь, пожалуйста, запомните, мы должны оставаться вместе, если надеемся выиграть. Атаки продолжаются ежедневно — у нас нет выбора, кроме как нанести ответный удар. Можем ли мы все согласиться, что воздушная тактика — лучшая?

Из зала доносится глухое согласие, и затем щелчки со стороны двойной двери заставляют нас с Ло помчаться обратно к секретной лестнице и преодолеть два лестничных пролета, прежде чем достигнуть Джексона. Ло выталкивает нас в главную дверь и затем замедляется, чтобы идти шагом, его дыхание такое же тяжелое, как и мое.

— Итак, похоже, они приняли решение, — говорит Ло Джексону. — Воздушная атака.

— Хмм… — произносит Джексон. — Думаете, речь о спутниковых ракетах?

Ло качает головой.

— Точно не скажу, но они обсуждали это раньше.

— Я так не думаю, — говорю я. — Сибил сказала, что стратегия будет включать себя ксилему, а точнее то, что помешает ее целительным свойствам. Ты получил золотую карту от лаборатории? — спрашиваю я Ло, и он кивает.

— Да, по моим наблюдениям, это будет не обычная атака. Нечто более изобретательное. Не думаю, что они планируют использовать ракеты. Предполагаю, их план — это биологическое оружие.

Мы несколько минут стоим в тишине, пытаясь найти ответ, когда, в конце концов, Ло произносит:

— Это безумие. Мы не собираемся разузнать это сегодня вечером. Давайте вернемся на вечеринку прежде, чем кто-нибудь заметит наше отсутствие, а завтра продолжим поиски.

Джексон машет рукой, но, в конечном счете, соглашается. Мы выбираем время возвращения на вечеринку, поэтому наше появление остается незамеченным. Когда подходит моя очередь, я прокладываю свой путь через толпу напротив музыкальной группы, все прыгают и подпевают музыкантам. Я решаю, что на какое-то время должна держаться подальше от Ло и Джексона, вот только не знаю, чем заняться, поэтому направляюсь к бару за водой.

Людей слишком много, поэтому я стою в стороне, ожидая, пока мне помогут, и вдруг какая-то рука рывком тянет меня назад. Я спотыкаюсь, а меня все тянут назад, назад и назад. В конце концов, я оборачиваюсь и увижу Брайтона, и, судя по его виду, он украл два, а может и десять напитков для взрослых. Он притягивает меня к себе, грубо целуя, прежде чем мне удается высвободиться и ударить его в лицо.

Он потирает щеку и ухмыляется.

— Мне это нравится; ударь меня еще, — Я отступаю, но он идет в след за мной. Музыка настолько громкая, что никто меня даже не услышит. Мои глаза бегло просматривают безлюдный коридор в поисках двери, выхода, хоть чего-нибудь. Он перевешивает меня фунтов на сто. Тем не менее, его рефлексы никоим образом не могут быть такими же хорошими, как мои.

— Посмотри, — говорю я, надеясь уговорить его. — Я не знаю, что сделаешь ты. Но я собираюсь вернуться на вечеринку. Хорошо?

Он не произносит ни слова. Я пячусь назад, поворачиваясь, чтобы бежать, но он хватает меня за волосы, волоча дальше по коридору. Я вскрикиваю, и затем тепло распространяется по моей груди, прожигая меня изнутри так, словно в моей душе разгорается пламя.

Я поворачиваюсь к нему и ударяю рукой по его затылку. Он бросается вперед, но это еще не все. Я ударяю его снова и снова.

Кто-то кричит о стороны входа. И затем я чувствую, как чьи-то руки оборачиваются вокруг меня.

— Ари, что ты делаешь? — Джексон оттаскивает меня от Брайтона, проводя меня через дверь, которую я раньше не замечала. Это роскошная комната, в центре которой стоит только кровать и больше ничего. — Ответь мне, — раздраженно кричит Джексон.

— Что? — спрашиваю я.

— Что ты там делала?

— О чем ты говоришь? Я пыталась убежать от Брайтона, и потом ты меня нашел. Какое твое дело?

Он изучает меня, и затем его плечи расслабляются.

— Ничего. Должно быть, я… Я не знаю. Я думал… — он сидит на краю кровати и вглядывается в меня так, словно перед ним стою не я, а кто-то другой.

— Что со мной происходит, Джексон? — произношу я бездыханно и устало. — И на этот раз, можешь быть со мной честен?

Он игнорирует вопрос и идет по направлению к двери.

— Мы должны вернуться. Потанцевать или еще что-нибудь.

— Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, что происходит.

Он поворачивается, у него бешеный взгляд.

— Я не знаю, что происходит, ладно? Ничто из этого не должно происходить. Ничто, — Он качает головой так, словно борется с собой, чтобы не сказать что-нибудь еще.

— Ничто? — Я чувствую, как тяжесть его слов бьет мне в грудь. – Ты имеешь в виду нас, не так ли? Ты такой лицемер! Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, и тут же говоришь, что я не могу это делать. Ты поступаешь так, словно я тебе не безразлична, и затем отталкиваешь меня. Я так не могу! Я не могу так запросто избавиться от своих чувств.

— Что ж, тебе бы следовало это сделать! Доверяй своим инстинктам, Ари. Что они говорят тебе? Верить мне? Могу поспорить, что нет. Мне нельзя доверять.

Мое лицо горит от злости и разочарования.

— В чем вообще дело? Ты говоришь, я не могу тебе доверять. Думаю, проблема в том, что ты не доверяешь себе. Почему? Почему ты так себя ненавидишь?

— Потому что я им принадлежу. Почему ты не можешь это увидеть? Что я хочу, не имеет значения, и чем скорее ты отдалишься от меня, тем в большей безопасности будешь.

— Меня это не волнует, — мой голос скорее похож на шепот. — Я знаю, ты обеспокоен. Я тоже. Но я ничего не могу поделать. Я беспокоюсь о тебе. Ну, вот, я это сказала. Я беспокоюсь.

Джексон поднимает голову, выражение его лица такое холодное, что меня пробирает озноб.

— Не надо.