Теоретический дискурс

Внешняя политика Китая до 2020 г. Прогностический дискурс

Лузянин Сергей Геннадьевич – заместитель директора Института Дальнего Востока РАН, руководитель Центра стратегических проблем Северо-Восточной Азии и ШОС, профессор МГИМО (У) МИД РФ, президент Фонда поддержки востоковедческих исследований, доктор исторических наук.

Осенью 2012 г. в Поднебесной произойдет очередная «смена поколений». Предстоящий съезд Коммунистической партии Китая утвердит ключевые фигуры в партийном руководстве – прежде всего нового Генерального секретаря Си Цзиньпина; новые лица возглавят правительство и другие структуры. Приведет ли обновление руководства страны к смене вектора ее внешней политики? На каких принципах будет строиться международная стратегия Пекина в ближайшее десятилетие?

Теоретический дискурс

Внешнеполитическое прогнозирование – процесс сложный, трудоемкий и не всегда адекватный будущим реалиям. Тем более, когда речь идет о такой «мега-системе», как Китай.

Осенью 2012 г. произойдет очередная «смена поколений»: XVIII съезд КПК утвердит ключевые фигуры в партийном руководстве – прежде всего нового Генерального секретаря ЦК КПК Си Цзиньпина. Из нынешнего состава Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК останутся только Си Цзиньпин и Ли Кэцян. Остальные 7 членов этого органа покинут его. Новые лица возглавят правительство (Госсовет КНР), Всекитайское собрание народных представителей (ВСНП) и другие структуры.

Как и на каких принципах будет строиться внешняя политика Китая до 2020 г.? Суммируя разработки и выводы российских, китайских и ряда западных ученых, можно сформулировать четыре проблемы, которые, так или иначе проявляясь уже и сегодня, в полном объеме встанут перед новым руководством страны:

1. Проблема сохранения Китаем в своей внешней политике своеобразного баланса между сдержанной политикой «развивающегося государства» (каковым он официально продолжает себя считать) и активной наступательной политикой рождающейся сверхдержавы. Будет ли это выглядеть как некий синтез того и другого, или глобальный внешнеполитический менталитет новой мировой державы полностью возобладает?

2. Варианты разрешения дилеммы в отношениях с Западом – когда, с одной стороны, от экономической глобализации Китай приобретает (и будет приобретать) большие ресурсы для реформирования, а с другой – сталкивается с растущим политико-идеологическим давлением Запада.

3. Возможности Китая и дальше дистанцироваться от известных предложений США «поделить мир» (варианты G-2 и др.). С этим связан и вопрос, сможет ли Китай предложить международному сообществу свою версию устройства постбиполярного мира.

4. Какие ключевые внешнеполитические инструменты понадобятся новому руководству КНР для реализации и продвижения нынешней концепции Ху Цзиньтао – создания «гармоничного мира»?

Понятно, что прямых ответов на поставленные вопросы пока нет, а есть лишь экспертные версии и исследования.

* * *

В настоящее время в китайской геополитике присутствуют два ключевых компонента, которые неявно противоречат друг другу.

С одной стороны, сохраняют силу базовые внешнеполитические принципы Дэн Сяопина, заложенные в 1990-е годы: «не присоединяться», «не высовываться», «проявлять сдержанность и скромность» и др.

С другой стороны, после выхода в 2010 г. Китая на второе место в мире (первое у США) по размеру ВВП некоторые внешнеполитические положения великого реформатора стали не столь актуальны. В китайском политическом руководстве и экспертном сообществе, в условиях общего изменения качества и масштабов китайской внешней политики, появилась потребность в разработке и принятии новых идей и подходов. Среди них необходимо выделить следующие:

· «совместное развитие». По замыслу китайских политиков, процессы развития и модернизации должны протекать «параллельно» во всех странах. В идеале не должно быть «перекосов» или развития одних стран за счет других. Подобное «совместное развитие», в свою очередь, создает дополнительный эффект взаимной заинтересованности в партнерстве и сохранении стабильности;

· «глубинные изменения», которые объективно требуют определенной перенастройки китайского внешнеполитического механизма;

· «гармоничный мир». Данный концепт имеет как внешнеполитическую направленность – развитие гармоничных отношений КНР со странами ближнего и дальнего окружения, поддержка «гармоничных отношений» между самими странами, так и внутриполитическую – формирование «гармоничного общества» в самом Китае;

· «совместная ответственность». Здесь просматривается попытка Китая дистанцироваться от американской модели ответственности, половину которой (в рамках G-2) США хотели возложить на Китай;

· «активное участие». В этом тезисе содержится скрытый посыл, говорящий о смене акцентов в китайской внешней политике, переходе к более активному позиционированию в мире – как в двусторонних, так и многосторонних форматах: в рамках ООН, ШОС, РИК (Россия – Индия – Китай), БРИКС, АСЕАН +1, АСЕАН +3, треугольника «Китай – Южная Корея – Япония» и др.

Все перечисленные пять идей связаны одной логической нитью. Из них вытекают официально сформулированные задачи: «преодоление узкого регионализма во внешней политике» и «преодоление комплекса развивающегося государства».

Говоря о первом «преодолении» («узкого регионализма»), следует подчеркнуть, что еще до официальных формулировок, в конце 1990-х – 2000-х годах, Китай стремительно расширял географию своих национальных интересов, активно осваивая новые глобальные измерения внешней политики. Так, если раньше термин «добрососедство» в китайской политологии трактовался как отношения КНР с 14 сопредельными государствами, то сегодня все чаще используется другое понятие – «большое соседское окружение Китая». В него входят не только приграничные страны, но и государства всей Центральной Азии, Южной Азии, Юго-Восточной Азии, Западной Азии и АТР, включая США, Австралию, Новую Зеландию. И терминологически, и политически просматривается тенденция расширения географических рамок китайской региональной внешней политики.

Причем это происходит не спонтанно, а согласно создаваемой «глобальной повестке», в которой можно выделить следующие пункты:

· борьба с мировым финансовым кризисом вместе с ведущими державами и формирование новой, более адекватной международным реалиям глобальной финансовой архитектуры;

· участие в противодействии терроризму, наркотрафику, морскому пиратству, а также экологическим и климатически, энергетическим, продовольственным и иным нетрадиционным вызовам и угрозам;

· экономический и политический выход Китая на рынки и страны, где раньше он либо не присутствовал, либо присутствовал недостаточно: в Латинской Америке, Африке, Центральной (постсоветской) Азии и др.;

· вхождение КНР в географически отдаленные, но в глобальном плане перспективные и важные проекты – освоение Арктики и Северного морского пути, энергетические и транспортные магистрали в районах Ближнего Востока, Тропической Африки, Латинской Америки и др.;

· активная поддержка инициатив, ориентированных на формирование «неамериканского» многополярного мира – ШОС, РИК, БРИКС.

Анализ двух названных выше «преодолений» позволяет выделить относительно новые тенденции китайской внешней политики, которые либо находятся в начальной стадии реализации, либо только формируются.

Во-первых, меняется отношение КНР к проблеме глобальной ответственности в мире. Китай в силу своего экономического и политического «возвышения» теперь не может игнорировать решения многих вопросов общемирового масштаба или дистанцироваться от них, как он это делал раньше.

Но китайское руководство рассматривает эту ответственность прежде всего через призму укрепления собственной безопасности, независимости и суверенитета. То есть активное участие в экономической глобализации не должно нарушать внутренней стабильности и внутренних приоритетов успешного реформирования и развития КНР.

Одновременно, вопреки чаяниям западных политиков, понимание глобальной ответственности не вызывает у Китая желания взять на себя часть «грехов за дела США» и разделить с ними пополам мировую ответственность. Китайский вариант такого понимания – это прежде всего ответственность за судьбу своего собственного более чем 1, 3-миллиардного населения, а уже потом за судьбы остального мира.

Во-вторых, меняется отношение Китая к своему облику (имиджу), который все более рельефно приобретает черты будущей сверхдержавы. Подобная трансформация обусловлена хорошо известными причинами, прежде всего – колоссальными экономическими результатами КНР за период реформ.

Проецируя успехи внутренних реформ на динамику изменения облика Китая, многие в мире воспринимают КНР уже как состоявшуюся сверхдержаву либо как государство, которое в ближайшее время станет таковой. Отсюда – идеологические кампании по раздуванию так называемой китайской угрозы, периодически инициируемые в США, странах ЕС и, к сожалению, в отдельных российских СМИ. Независимо от степени готовности Китая к статусу «глобальной державы», главным приоритетом в его отношениях с внешним миром будет принцип сохранения стабильности и баланса, ухода от угрозы хаоса, чего бы это ему ни стоило.

Что касается степени и качества готовности к данному статусу – несмотря на огромную совокупную мощь и феноменальные достижения в реформировании экономики, КНР по ряду параметров социально-экономического развития пока не может и в ближайшем будущем не сможет выйти на уровень сверхдержавы. Это подтверждается рядом новейших политологических и экономических исследований в КНР, РФ и других странах.

В частности, исходя из уровня ВВП на душу населения Китай сегодня не входит даже в первую сотню государств мира. Лишь к 2020 г. КНР в рамках реализации доктрины создания общества «средней зажиточности» планирует радикально изменить этот параметр и подняться в мировом рейтинге.

Другой объективный критерий – военно-стратегический потенциал (число ядерных боеголовок, стратегических носителей, ядерных подводных лодок и пр.). По данному показателю Китай пока несопоставим с ведущими государствами мира, его потенциал на порядок меньше, чем у США и России. Вряд ли этот разрыв может быть ликвидирован в ближайшей перспективе (2012 – 2017 гг.).

Третий показатель, по которому Китай также значительно отстает, – уровень социальных стандартов жизни населения (пенсионная система, здравоохранение, пособия и пр.).

Однако это отставание не означает, что у Китая нет долговременной амбициозной задачи стать сверхдержавой. Наоборот, сегодняшние внутренние проблемы мотивируют его на их скорейшее решение. При этом в КНР понимают, что ни действующая американская, ни ушедшая в прошлое советская модели для страны не подходят. Как великая китайская держава будет в конце концов выглядеть, сегодня точно не могут сказать ни в самом Китае, ни в других странах. Тем не менее, исходя из нынешних процессов и явлений, можно попытаться дать хотя бы ее предварительные наброски.

1) Скорее всего, она не будет ни идеологически, ни политически ориентирована на глобальную внешнюю экспансию, агрессивность, создание новой «мировой китайской империи». В многотысячелетней истории Китая не заложено традиций создания мировых империй; наоборот, китайская цивилизация сама периодически подвергалась внешним экспансиям, то сжимаясь, то расширяясь до р. Амур на севере, Тибета и Синьцзяна на северо-западе и р. Меконг на юге. В этом контексте к Китаю вряд ли применим опыт колониальных империй.

2) Возможно, что элементы конвергенции (социализма и капитализма, регионализма и глобализма) значительно усилятся, станут доминировать во внутреннем и внешнем развитии. Нынешняя политика «мягкой силы», практикуемая КНР, может принять системный и более масштабный характер, стать неким компенсатором силовой политики, характерной для великих держав.

3) Просматривается (уже сегодня) значительное усиление национально-патриотической мотивации на волне общего успеха. Тут имеем «две стороны медали». Одна, позитивная, – формирование в китайском обществе объединяющей идеи возрождения китайской нации, которая порождает колоссальную энергетику, сплачивает страну, дает перспективу «великого будущего». На это сегодня работают СМИ, литература, кинематограф, другие виды искусства. Другая сторона медали – формирование достаточно опасных для китайского руководства и Китая в целом националистических настроений и взглядов. Часть этих взглядов излагается в китайском Интернете (около 500 млн пользователей) или в различных изданиях бумажной печати. На сегодняшний день национализм не стал системным явлением, охватывающим все этажи китайского общества, государства и тем более КПК. Не просматривается такая перспектива и на период 2012–2017 гг. Но в будущей модели сверхдержавы элементы национального патриотизма значительно усилятся и, возможно, приобретут системный характер.

4) Просматриваются также: сохранение управляемой вертикали «КПК – государство – общество»; высокие мобилизационные возможности государства на всех уровнях; развитые валютно-финансовые механизмы и ресурсы; сохранение и дальнейшее развитие уникального опыта адаптации либерально-экономических методов; умелое использование всего набора стратагем для текущей, среднесрочной и долгосрочной внутренней и внешней политики, дающее Китаю возможность сочетать тактическую гибкость со стратегической нацеленностью.

Разумеется, многие отмеченные выше параметры и тенденции в ходе развития Китая могут уйти на второй план или исчезнуть полностью, а вместо них появятся новые, пока не оформленные (экономически, политически и идеологически) в качестве фиксируемых системных явлений.

В-третьих, в рамках политики «преодолений» меняется отношение Китая к такому ключевому дипломатическому инструменту, как партнерство. Если раньше этот термин имел для всех партнеров Китая примерно одинаковое значение, то сегодня во внешней политике КНР явно просматривается дифференцированный подход к государствам в рамках сложившихся моделей партнерств.

Ведущие китайские политологи разбили государства – партнеров КНР на 4 условные группы. Главный критерий – степень приоритетности и важности партнерства для Китая. Причем в расчет брались не столько экономические критерии (уровень развития торговли, инвестиционной кооперации и пр.), сколько политические параметры.

По данной типологии на первом месте (в качестве высшей формы, 1 группа) находится «российско-китайское стратегическое партнерство и взаимодействие», которое, как считают в КНР, «не подвержено влиянию времени, идеологий, базируется на единстве или близости двух стран по ключевым (стратегическим) вопросам международной политики».

В КНР еще в конце 1990-х годов была взята на вооружение стратагема: опереться на Север (под ним понимается Россия), стабилизировать Запад (ЕС, США), идти на Юг (в страны третьего мира – Азию, Африку и Латинскую Америку). Сегодня эта стратагема в принципе сохранилась, и при значительно меньших оборотах взаимной торговли (по сравнению с ЕС, США, Японией, АСЕАН и др.) отношения с Россией ценятся китайским руководством значительно выше, чем с любым другим государством мира.

Вторая группа китайских партнеров – Южная Корея, Бразилия, ЮАР, Индия, Канада, Украина, Белоруссия, Мексика, Аргентина и ряд других государств. Этот вариант партнерства характеризуется китайскими экспертами как «партнерские отношения дружеского типа». Со странами этой группы у Китая нет конфликта коренных интересов, но имеются локальные (территориальные и иные) расхождения.

В третью группу включены страны ЕС и АСЕАН. С ними у Китая имеется много общих (экономических) интересов, но есть политические расхождения по ряду ключевых вопросов и территориальные споры (с отдельными странами АСЕАН). В КНР подчеркивают необходимость значительного повышения уровня доверия в этой группе. Такой тип партнерства там называют «согласованным, или координируемым партнерством».

Наконец, в четвертую группу входят США и Япония, которые, как отмечается, рассматривают Китай в качестве потенциального стратегического противника. По ряду долговременных проблем у КНР с ними существуют очевидные разногласия, а в то же время есть важные экономические и отчасти политические (борьба с терроризмом и др.) общие интересы. Этот случай определен как «партнерство прагматического типа».

Несмотря на экспертный характер данной терминологии партнерства, она уже присутствует в официальных российско-китайских, китайско-индийских, китайско-японских, китайско-американских и других двусторонних документах. В будущем каждая группа может меняться по составу и количеству участников, в зависимости от характера складывающихся отношений.