Вторая картина.

Вечер следующего дня. За стенкой оперный голос принялся петь разухабистые русские народные песни. На улице “стреляют” машины, звенят трамваи, играет музыка в ресторане.

В квартире немного прибрано. Сломанный портрет кое-как склеен и поставлен на место. Пух из перины смешался с тополиным пухом и лежит на полу толстым слоем. За столом Валерий Ильич в коляске и Георгий. Георгий уткнулся в тарелку. Лиза и Ольга Петровна стоят у дверей. Ольга Петровна в бигудях, поверх которых - газовый сиреневый платочек. Лиза опять в длинном парике, но чёрного цвета.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Даже удивляюсь, как я мог как бы пойти вчера. Странно. Это был вероятнее всего эмоциональный как бы срыв.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А что такое было?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я вчера ходил вдруг. И опять обезножел. Не могу как бы ни ногой, ни рукой сегодня снова. Сын как бы видел это вчера. Я не придуривался, поверьте!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Вы не из-за меня, надеюсь, ходить стали? Прошу прощения. Я выпью - дурная. Конгруэнтность и обскурантность напрочь вдруг отсутствуют, как врежу. Я не хотела, если из-за меня. Сидите лучше в коляске. В смысле - мне так стыдно, ужас. Простите. Мы странно встретились и странно разойдёмся. Хоть в баню иди. Чего-то ляпнула и сама не знаю. А вот что у меня есть. Для юмора. Развеселю вас сейчас, ага? Лизка, становись рядом, прощения просить будем.

Ольга Петровна надела на голову шапку с фонариком. Фонарик жужжит и горит от того, что присоединён проводом к рычагу, который Ольга Петровна в руках держит и нажимает.

Смешно? Поёт, зараза! (Хихикает.) Не поняли почему это? Это у меня для юмора фонарь во лбу. Для вас. Чтобы вас рассмешить. Смейтеся, ну? Это от мужа осталось, от третьего, он на дачу с этим фонарём ездил, когда мешки с картошкой тащил домой к электричке. По темноте, по снегу идет и, чтоб не провалиться - фонарь во лбу у него был. Дурак он был, мой муж. Третий. (Смеётся.) Не смешно?

МОЛЧАНИЕ.

Не смешно? Снять?

ГЕОРГИЙ. Нет, пусть светит. Что вы. Пожалуйста. Очень красиво.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. У меня рука занемела его нажимать. Смейтеся. Не смешно?

ГЕОРГИЙ. Смешно. Оставьте.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну, оставлю. Мы бутылку и пожрать принесли. То есть, покушать принесли вам ещё, а то вчера всё сожрали, ой, бессовестные какие! То есть, я хотела... Мы принесли котлеты, я сделала, и бутерики с колбасой и сыром я вам сделала. Бутериков не хочете? Бутербродов, в смысле. И пирог. Сегодня с рыбой. Рыба саласа, по краям волоса, а посередь полоса. Это я пошутила. У нас ещё и вчерашний яблочный не съетый. Ешьте. Лизка, подь ты в баню, что встала? Морду кирпичом и - садись. Я выпью, от стыда? Хотя пить, Жорик, особенно вам, не надо, потому что похмелье - новое пьянство, а потом ты нервный станешь. Вы, то есть, станете нервный, Жорик, вот. Простите нас. Пожалуйста. А?

МОЛЧАНИЕ.

ГЕОРГИЙ. Пожалуйста, присаживайтесь, в ногах правды нет, что ж вы. Садитесь.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Можно, да? Мы бутылку... (Сели за стол обе, Ольга Петровна быстро наливает, пьёт.) По рюмочке можно. И пирог стоит, и свечки, и всё на месте. Как вчера. Начнём опять, как вчера, будто друг дружку не знаем и станем знакомиться, да ведь? Ой, облилась! Правда, стыдно. Простите. Простите меня. Я сильно воевала вчера?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Очень хорошо даже, что вы как бы воевали. Всё в порядке. Правда, я обезножел как бы, сын, ты слышишь? Вы можете подумать, что я как бы придуривался, но неправда. Я правда, правда... (Плачет.)

ГЕОРГИЙ. Слышу. Принести консервов?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Не надо. Я опять не могу, я опять, я опять... Опять будет по-старому, да, сын? Я всё время плачу, я старый!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Наливает, ест, суетится.) Не старый. Плачьте! Правильно, давайте всё сначала, как вчера, ага! Знакомимся. Я Ольга Петровна, это - Лизок, моя дочка. Вы - Валерий Ильич, это - Жорик, Георгий, то есть. Я начну сейчас рассказывать как вчера про моего сыночка Мишу и мою сноху Верку, про Веру и Мишу, про супругов Вер-мишель, ага? Да? Для юмора? Или не надо? Ой, я облилась опять. Это руки дрожат, от стыда. Напилась вчера. Мы пришли извиняться. Бутылку принесли. Бывает. Так стыдно мне, аж мелочь в карманах плавится. Собака, которая лает - не кусает, ага? Это я про себя. Не про вас, не подумайте!

ГЕОРГИЙ. (Смотрит в тарелку.) Не стоит извиняться. Ничего не случилось. Всё в порядке.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ой, а стенку как испохабили, ой! Вы мастер-ломастер, Жорик, ну зачем же вы так-то, а? Хотя, нет, правильно, молодец. Так и надо. Надо было ещё поширше и глыбже рубить, а чего? Я серьёзно, говорю, раз нервы: руби всё. Ну, чтоб полегче стало. Ну, ничего, у меня есть краска, я закрашу. Сейчас пойду, кисточку принесу, закрашу, принести, да?

ГЕОРГИЙ. Не надо. Не надо красить. Ничего не надо. Сидите.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Сидеть? Ну, ладно. Посидим. Сегодня День Города, да, знаете? Тут будет салют за окном на площади скоро. А я с фонарём! Ой, облилась! Мы пойдём на крышу, там стол поставим и будем смотреть салют, ага? Или можем вас в лифт закинуть, Валерий Ильич, и поехать на улку?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Как, в смысле, в лифт? Не надо, пожалуйста. Меня в лифт закидывать, пожалуйста, не надо! Я старый! Но я ещё пригожусь вам! Не убивайте меня, не надо! Сын! Ты слышишь меня?! (Плачет.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А? Кто кого убивать тут собрался? Подьте вы в баню!

ГЕОРГИЙ. Папа плохо себя чувствует. Пройдёт.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Не надо меня закидывать в лифт! Не надо!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да ты чего, да вы чего? Ну, в смысле, я сказала: на лифте покатимся, а вы чего? Тише, смотрите, какой фонарь у меня во лбу, прям на вас светит, не плачьте, утю-тю-тю-тю, ну?! Нет, не поедем на лифте, там народу будет, на салют придут, затопчут ещё нас с вами, лучше тут, на крыше. (Помолчали.) Снять мне этот фонарь долбанный? Жужжит и жужжит. Одёжу так и не надели. Ну наденьте, а? Или брезгуете? Это новое всё. Я ему, мужу третьему, этот костюм покупала на рынке, на похороны. Ой, смешно было! (Смеётся.) Говорю Лизке: “Покупай на размер больше, а то он одеревенеет, как помрёт, как я тогда на него костюм одену?! ” Да, сказала так, а потом говорю: “Нет, он же один уже будет, я умру первая, раньше помру! ”. Ну, думала, что я больная такая и помру, а он будет жить. Ну, говорю: “Всё равно кто-то будет на него одевать его! ” Сказала: “Вот, на размер больше и покупай, Лизка! ” А как помер, другой надела ему, старый костюм. Натянули мы с Лизкой на него, красивый в гробу лежал. Сожгли. А урнучку только на сороковой день забрали, помнишь? Совместили. Сорок дней отпраздновали, и урнучку забрали. И закопали там, на кладбище в уголку, не было денег на памятник и так далее. (Молчит.) Чего я его вспомнила? Жалко его чего-то стало. Надо про живых думать, не про мёртвых. Ешьте яблочный пирог, вкусный. Чёрствый, правда, немножко стал уже. Ой, снова облилась. Похоронила его в другом, в старом костюме. Мёртвым-то всё равно. Дура. Чего костюма пожалела, а? Хотя правильно. Сберегла и он вот пригодился. Или не будете носить? Он ведь новый костюм, нецелованный, будет тебе, вам, Жорик, в аккурат. А?

МОЛЧАНИЕ.

Лизка, нажимай ты давай на педаль, да посильнее, а то у меня рука отваливается. Всё хочу их рассмешить, а они не смеются. Нажимай, а я буду с фонарем сидеть, быстрее, ну?!

ЛИЗА. Давай.

Взяла из рук матери управление, жмёт на рычаг, фонарь во лбу Ольги Петровны во всю сияет.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Смеётся.) Во, у тебя силы-то много, не выработанная ты, спишь целыми днями, не работаешь, вот, всё стало видно вокруг сразу. Ну дак чё, мир у нас или нет? Или всё обижаетесь? Ну, будете это тряхомудье носить или я его выкину сейчас с крыши, а?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Смотрит на Георгия.) Будем. Будем, да, сын?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну дак наденьте сразу. Раз праздник, День Города, вот мы и принарядимся. Я вон в кудрях буду, Лизок в новом парике, ага? А медали есть у вас, Валерий Ильич? Тоже наденьте, раз есть.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Да. У меня есть. Много. Принеси, сын. Я сам не могу.

Георгий встал, открыл шкаф, достал медали, кинул их на стол.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну вот и наденьте. Праздник всё ж таки.

Сунула Георгию в руки костюм. Георгий молча ушёл в другую комнату.

(Валерию Ильичу, шепотом.) Он чего такой смурной? Ну, подумаешь, поорали, по пьянке, бывает. Я не дралася ведь? Вот, выпью - дурная. Чего тут было-то вчера, я заспала?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Нормально. Он оденется и я тоже сейчас надену это как бы.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Лизка, спрячь топор подальше и давайте выпьем снова и ещё раз за знакомство. (Выпили.) Ну вот. Легче. Опять гостей со всех волостей. Ой, облилась. Лизка, у тебя глаза, как у часов с маятником ходят туда-сюда. А с чего? Нам всё простили. Всё нормалёк, ага? Ладно, Лизок, ты у нас мнака, а я кака. Лажовщица я, да. Пей, ешь. Ой, какое у нас ёпщество опять хорошее, шайка-лейка! Расскажи что-нибудь, Лизка? Ну хоть какую-нибудь килечку кинь, а? Оделся он или нет? Нажимай педаль, он выйдет, мы его осветим! Ишь, косой. Злой какой. Косой, косой, подавился колбасой. Нет, он же у нас не косой, а картавый. (Смеётся.) Ну, покричали вчера. Один раз можно. Один раз не пидорас! Говорила ведь я Жорику это вчера, да? Ешьте. Котлеты вот, сама делала. Ешь, Лёрик, ты у нас будешь чемпион по котлетометанию, если будешь много котлеток кушать! Ой, надо было лизнуть, а я г-х-авкнула! Мы же на “вы” с вами, Валерий Ильич, забыла! Выпьем! Ой, облилась!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Его долго нет. Я как бы боюсь теперь. Посмотрите, он там?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да что с ним будет? Переодевается! Марафет наводит! У вас теперь будет много марафету, всё, что от мужа осталось - вам! Я с ним столько намучилась, с третьим-то, ой, не пересказать, сколько урыдывалась. А про отца, Лизка, скажу: дура ты. Не вспоминай его плохо. Ты забыла, сколько я пережила с ним? В морг приехали, там говорят: “Из ушей кровь бежит, изо рта кровь бежит - не будем одевать, доплачивайте! ” Вот мы с тобой и корячились вдвоём, помнишь?

ЛИЗА. Помню.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А что ж ты его ругаешь?

ЛИЗА. Я его не ругаю. Опять завелась? Уговаривала пойти, а теперь? Или я уйду сейчас. Сама сиди тут.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Подь ты в баню! Уйдём вместе. Выясним и уйдём. Да что ты жмёшь и жмёшь на этот фонарь, на нервы капает, скрипит, а?

ЛИЗА. Сама сказала.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну жми, раз я сказала, да сильнее, сейчас он выйдет и мы его осветим. Вот, анекдот вспомнила! Бывают в жизни злые шутки, сказал петух слезая с утки! Это я всё шутки придумываю, чтоб вам вчерашнее сгладить, поняли? Обидно за вчера, досадно, да ладно. Откат нормальный у вас, нет? Смейтеся!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Что вы сказали?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Я говорю, Валерий Ильич, мы мириться пришли. Я говорю: мне стыдно. Что ж это я вчера скандал зачала, а?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Все было в порядке как бы, что вы.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Лизка, ну? Подь ты в баню! Хариус воротит. Злится на меня. (Шепотом.) Да он первый орать начал! Ну, въехали мы, я сказала тронную речь. Могу я? Въехала в майдан новый и речь сказала. (Поет.) “На майдане яблоки спеют ароматные! На меня не смотришь ты, ля-ля-ля!!!! ” Во мне умерла певица, знаете, да? (Кашляет.) Завожусь, зараза, выпила чуть, а на старые дрожжи - и пьяная, хоть бы ты меня останавливала, а то я распелась, как этот за стенкой, он меня заводит! Он сегодня русского поет, вот и заводит, а ты не остановишь.

ЛИЗА. Не буду я тебя останавливать.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я как бы очень радуюсь, что вчерашний инцидент исчерпан. Будем как бы кушать. Я голодный, как крокодил холодный! (Смеётся.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Будем... Исчерпан?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Будем. Вы не человек! Вы - солнце! (Вытирает слёзы.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Кто солнце? Я солнце? Правда? Дак ты... Вы...

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Что?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Я говорю: у меня брачный крик марала был это вчера, вот. Это я упала в пропасть страстей. Вы виноваты, завёли меня так сильно далеко.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я? Да? Я вас завёл вчера?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ещё как завёл. Всё! Хватит! Как дурочка тут перед вами, с фонарём сижу. Смешу их, а они не смеются. Хватит на педаль жать! Себе надень.

Сняла фонарь, положила на стул. Поставила локти на стол, придвинулась близко-близко к Валерию Ильичу.

А ты не мастер художественного свиста, не трепездон, нет? Назад сейчас крутить не будешь? Слышишь меня, нет, ты, грязный мальчишка Тарзан? Я прям аж боюсь, что оборвётся у нас с тобой, сколько раз в жизни обрывалось, боюсь: пуганая ворона на воду дует...

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я не понимаю как бы о чём вы? Я так рад, вы тут как бы.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А вчера? Ну про женитьбу-то, вчера обещал?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я обещал?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Вот, здрасьте! Вот, военные люди, слово не держат, наша армия нас как охраняет, ай-яй-яй!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ну, если обещал. Само собой. Постольку поскольку...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Подь ты в баню! Не врешь? А ну - крест во всё тело?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Что?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Посмотри мне в глаза? (Молчит.) Лизка, не врал! Порядок! Ну, слава Богу! Хорошо! Я невеста! Нас с тобой будут звать как Верку и Мишку. Оля и Валера - О-Лера, супруги Хо-ле-ра! Лёрик, дай я тебя почеломкаю, облобызаю! Нет, я тебя за эти слова готова в жопу поцеловать! (Хохочет, чмокнула Валерия Ильича, крепко прижав к себе. Принялась снимать бигуди.) Ну, ладно. Вот и настроение стало как надо. Лизка, он не шутковал, слышишь? Хорошо! Ой, хорошо! Ой, облилась! Я невеста! Квартира! Лизка! Поздравь! (Помолчала, села за стол.) Лёрик, я с тобой только выяснить кое-что должна на будущее. Вот тут, на берегу! Выпью и скажу тебе что-то. Чтоб понятно сразу было. Точки над “Ё” поставить сразу. Знаешь, что я хотела сказать? Ты вчера такое сделал, а я промолчала. А сегодня скажу. Я всю ночь не спала, про это думала. (Выпила.)

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Улыбается.) Про что? Я не понимаю как бы?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Тихо.) Не понимаешь? Не помнишь? Ну, конечно, всё правильно, я вчера такая-рассякая была, может быть, да. Но вот чего я не терплю, Лёрик, это когда пальчиком у моего носа... Понял?! (Орёт вдруг, что есть силы.) Пальчиком у моего носа вот так вот - не надо! Попридержи руки-крюки! Не надо у моего носа пальчиком вот эдак-то, кому другому делай, а мне - не надо пальчиком!!!!

ЛИЗА. Он не делал тебе пальчиком. Тебе никто не делал пальчиком.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я как бы не делал никому пальчиком...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Не звени ведром! А кто мне вчера делал пальчиком?! Это мне приснилось? Я сказала: пальчиком - не надо!!! А то я пальчик и откусить могу, коз-з-зёл! Пальчиком у моего носа вот так вот - не надо! Не надо пальчиком вот так вот! Пальчиком вот так вот - не надо у моего носа!!!! Слышишь?!

МОЛЧАНИЕ.

(Села, спокойно.) Кто хочет пирога с рыбой? Ешьте. Ешьте, вкусный. Есть и с яблоками. У меня дочка кесарёнок, говорила я? Поздно родила. Поздно. Уже поздно, а я чай дую, не усну потом, от чаю и впечатлений. Лизка надулась, как мышь на крупу. Э, Севастьян, не узнал своих крестьян, ты чего? Где он там ходит? Переоделся, нет, друг сердечный, таракан запечный?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Посмотрите, я как бы боюсь за него... Он может выйти там на крышу, там окно... Он там?

Лиза встала, заглянула в другую комнату. Села.

ЛИЗА. Там.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Значит, Лёрик, всё, как договаривались? Будем, стало быть, свадьбу готовить? Я невеста?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Да. Невеста. Я вас люблю! Только надо спросить у сына разрешения!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Смеётся.) Правда? Слышала, Лизка?! Солнце ты моё, Лёричек! Лизка, я опять невеста! У меня аж крылья! Я аж летать хочу! Мы спросим у него сейчас разрешения! Лёрик, у меня вдруг сейчас начался творческий запор! То есть, наоборот! Я станцую, пока он там, можно? Чтобы ты увидел, какая у тебя жена многогранная! Знаешь, Лёрик, я вот так вот рукой сделаю и вдруг чувствую, что во мне умерла балерина. Я должна была бы танцевать в балете, блин, зараза. Я вам станцую сейчас. Дайте музыку. Нет! Вот что. Лёрик будет стихи читать, а я буду танцевать под песни этого, за стенкой который. Читай, Лёрик!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Я как бы не знаю, что?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Подь ты в баню! Хоть что. Читай! Чтоб как концерт был, как спектакль на сцене будто! Читай, сказала?!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Сейчас, сейчас... Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя... (Плачет.)

Ольга Петровна встала посреди комнаты, принялась размахивать руками, танцевать, пух летит по квартире в разные стороны. Ольга Петровна бегает из угла в угол, кричит:

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Танец посвящается памяти моего мужа!!! Красиво, Лёрик? Я ещё в форме, ага? Лизка, надень фонарь на Лерика, пусть он мне светит, а ты педаль нажимай! Пусть путь мне освящает Лёрик мой! Свети мне! Лёрика уговорили, теперь выйдет Жорик - столкуемся! А ты, Лёрик, читай! Помнишь ещё?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Рыдает.) “Пусть будет мир, земля и солнце, живёт земля и доброта, пусть будет юным ваше сердце и пусть друзья живут всегда! ”

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Танцует.) Это что такое?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Такие стихи... Я как бы счастлив, говорю! Только надо спросить у сына разрешения!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Села, дышит тяжело.) Выфильтикультипнулась я немножко. Душевно читаешь. Со слезой. Отдохну, зубы накрашу и дальше буду танцевать.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Где же Георгий? Надо спросить... Может, как бы не надо плясать вот так сильно пока?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Надо, Лёрик, надо. Жалко. Умерла во мне балерина и всё тут. Я мужа любила. Это танец прощания с ним был и танец для нового мужа. Для тебя. (Выпила, ест.) Ой, облилась! Нет! Это не танец в честь моего третьего. Наоборот! Это я ему в отместку танцую! Моему третьему! Я на его костях джигу станцую! Он раньше помер! Тварь! Пусть там! (Рыдает.) Как я его любила, гада, алкаша, как я его любила...

ЛИЗА. Мама. Совсем пьяная опять стала. Не позорься. Сядь. Противно.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Чего?

ЛИЗА. Смотреть на тебя противно, мамочка. Что с тобой, мамочка?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Молчит, смотрит на Лизу, слёзы вытирает.) Что со мной, доченька? Не знаю, доченька. Помру скоро, доченька. И всё богатство тебе достанется, доченька.

ЛИЗА. Не надо мне ничего от тебя, мама. Ничего, мама. Ничегошеньки, мамочка.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А кому оно надо, доченька? Мне в гроб всё с собой забрать, доченька? Кому я копила, доченька? Для кого недоедала, доченька?

ЛИЗА. Хватит.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Выпьем! У меня тост созрел! Можно, нет?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Помолчала.) Можно. Вали. Только не в штаны!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. За наших прекрасных Марусек! Так, нет? (Смеётся.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Остряк-самоучка. (Молчит.) Лизка, ну, иди уже, посмотри, он там или его уже там и быть бывало?

Вышел Георгий из другой комнаты. Он переоделся в чёрный костюм.

Ну вот, пришёл, а мы думали ты на крышу ушел, думали - тебя там и дырка свистнула! А ты живой! Ну, хороший костюм. Рубашка ой какая. Обхайрать рукава только надо. Обрежешь, Лизка? Чтоб была рубаха, как рубаха. Хотя, Жорик, скажу тебя по секрету: баба смотрит не на рубаху, а на забабаху. Чего ты встал, не двигаешься? А, Жорик?

МОЛЧАНИЕ.

Я уж танцевала тут, без тебя, что атмосферу сделать. Человеческую, а не как на поминках. А то весь прям кагал сидит, дуется. А мы вот с Жориком в новом костюме с ним станцуем, ага? Красивое что-то? О, этот как раз за стенкой запел! Мы под него!

Взяла Георгия за плечи. Танцуют. Георгий не сопротивляется.

У кого ноги пахнут? Нет, я не к тому, что плохо, а хорошо. Потому что: хотишь стирать? Хочу. Значит - будешь ему женой. Я выстираю всё. Ну, Жорик? Не обижаешься на меня за вчерашнее? Подь ты в баню! Бывает. А то вы прямо будто в туалете розами ходите, так, нет? Не сердись, что я выступала вчера. Я вот даже спою вам. Громче этого застеночника, любимую песню! (Поёт, кричит.) “Белые туфельки вам были куплены! За нежные ласки богатым купцом! И в этот же вечер стройными ножками! Вы вальс танцевали, кружились кольцом! Теперь вы лежите совсем непохожая, белые туфли стоят возле вас! Белые туфельки, белое платьице, белое личико, словно атлас!!! ” Лизка, будешь меня хоронить, чтоб на похоронах моих все эту песню хором пели! Хором и грустно! А этого из-за стенки позови тоже петь! Пусть халтура ему будет! Подкалымит пусть на моих похоронах!

Мужской голос за стенкой поет что есть силы. Ольга Петровна кричит, перекрикивает его. Они с Георгием танцуют все быстрее и быстрее. Длинные штаны и рукава рубашки болтаются на Георгии, как на пугале. Ольга Петровна хохочет.

ЛИЗА. Мама! Сядь! Оставь его!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А что такого? Развлекаемся с сыночком! Мне ещё с сыночком разобраться надо за вчерашнее! Он ведь вчера меня обскорбил, а прощения не просит, нет, не так? А мужчина. Должен у дамы просить! Эй, подь ты в баню, не так быстро, даму ведешь всё ж таки, даму, даму! Озверел просто. Ты медляк давай, эй, за стенкой, не спеши, медленное что-то, дамское давай, а то орёт, гад!

ГЕОРГИЙ. Нравится? Нравится?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Сын, не надо! Пожалуйста! Прошу тебя!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Кричит.) Отпусти меня, тварёныш!

Георгий остановился, Ольга Петровна одёргивает платье. Села за стол.

Что вы себе позволяете? Безобразие. Я ведь всё-таки ж женщина. Я понимаю, что для вас мы не интеллигенция, но мы тоже иногда!!! (Помолчала.) Танцевать, но не до такой же степени, Жорик? Будто перед смертью. (Платье, причёску поправляет.) А правда, у тебя есть акценток какой-то, картавишь ты, ну да, теперь услышала.

ГЕОРГИЙ. Что? Что вы сказали? Повторите?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Подь ты в баню! (Наливает, пьёт.) Да ничего я не сказала. Как напугал. Лизок, у онанистов, я слышала, на руках волосы растут. Научно обоснованное мнение. Так что, Лизок, нам придётся с Лёриком пожениться, а вам - нет. Бывают в жизни злые шутки, сказал петух слезая с утки. Лизка, ну коммуницируй, давай, говори что-то или станцуй! Хоть одна, хоть с Жориком. А я с Лёриком буду лучше. Да?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Да, Олечка, да. (Плачет.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Как-то у меня настроение стало совсем распрохорошее!

Ольга Петровна взяла коляску, поет что-то, ездит с коляской по комнате, не сводит глаз с Георгия. На улице всё сильнее слышен шум огромной толпы. Вся площадь у памятника запружено народом. Люди кричат, поют что-то. Вдруг бабахнул салют и небо над домом осветилось цветными огоньками.

Ой, салют уже! Проспали! Пошли быстрее на улку! Ой, сколько народу!

Выкатила коляску на крышу, прыгает, машет руками.

Красиво, как за границей! Будто пожар! За границей, Лёрик, я слышала, на Западе, если пожар, то дело происходит так: они вёдра подают и всё друг дружке говорят: да спасибо, да пожалуйста, да спасибо, да пожалуйста! И такие вот вежливые - страх! И до тех пор передают вёдра и друг друга благодарят, что аж дом сгорит, а они всё друг дружке “спасибо” говорят. Хотя, Лёрик, за границей - плохо. Они нас ненавидят, русских людей. Потому что мы умнее всех. Лёрик, не кури американские сигареты, потому что они все поднаркоченные! Отравляют нас! А по телевизору что показывают? Мужики, бабы, все вповалку, бабы как мужики, мужики как бабы, фу - ересь, ужастики!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Да, солнце! Так, солнце! (Плачет.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Кричит.) Лёрик, а ну покажи, как ты был военным? А ну, крикни им там вниз, как надо, ну? Как положено военным, ага? Слабо тебе сейчас показать мне, как ты командовал? Ну, покажи невесте своей?

Снова выстрел и снова в небе зажглись огни. Толпа на улице рычит, кричит “Ура! ”, поёт и пляшет. Летает над городом самолёт, разбрасывает листовки, новогоднюю мишуру. Ветер подхватывает бумагу и несёт её на крышу. Ольга Петровна кричит что-то радостно. Георгий и Лиза сидят за столом в квартире.

ГЕОРГИЙ. (Говорит громко, чтобы его услышали на крыше.) Папа служил в стройбате. Тоже, что прорабом на стройке. Никем не командовал. Только врал всю жизнь.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Кричит.) Я командовал, сын! Я командовал! И пожалуйста, прошу тебя, сын - у меня из-за тебя всё сыпется между пальцами, вся моя жизнь, я умираю, но ты-то хоть не толкай как бы меня в могилу, пожалуйста! Ведь ты сын мне! Зови меня на “вы” как бы, как всегда было, я несчастен, не видишь, то есть, Олечка, в смысле - счастлив я безумно, счастлив! Я жених, да? А Олечка, невеста! Он разрешил нам!

ГЕОРГИЙ. Папа, папа... Бред советских генетиков всё, что ты говоришь, папа...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Кричит.) Ну дак крикни, раз счастлив, крикни, как командовал!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Приподнялся, заорал.) Пооооолк!!!! Равняа-а-а-а-а-йсь!!!!! Смирно-а-а-а-а-а-а-а! Первая рота прямо, остальные направо-о-о-о!!!!!!

Валерий Ильич и Ольга Петровна кричат что-то, машут руками. Толпа внизу рычит от восторга. В небе - салют.

Лиза встала у окна, смотрит на сверкающие в небе огоньки. Закурила.

ЛИЗА. Народ разойдётся, трамваи пустят и поеду домой. Больше не буду приезжать сюда, короче. Пусть она сама тут. У неё совсем крыша едет, пусть делает, что хочет. Так что - прощай. Гога. Жорик. Георгий. Чао, как говорится.

ГЕОРГИЙ. Чао.

Георгий сидит на полу у кровати. Чиркает спичкой, поджигает тополиный пух.

ЛИЗА. Опять на лестнице тётка плачет. Который день ходят эти все, кто тут жил, кого мы тут расселили. Уезжали - радовались, что бегут от глюков, от своей Лизы, а уж через день стали приходить, бегут снова в свой клоповник, и плачут. Над чем? Не над покойницей ведь. У них тут что-то было, что ли? Чего потеряли тут? Тут ничего не было. Тут была вонючая коммуналка и всё, больше ничего. Тут одна радость есть: ваша китайская квартира и мальчишка, который целоваться не умеет. А, Георгий? Почему мне никто не сказал, что так важно не делать ошибок в самом начале? Гога, слышишь меня? Почему?

ГЕОРГИЙ. Вы сегодня стали по-русски разговаривать?

ЛИЗА. Я - русская, вот по-русски и разговарию. (Помолчала.) Ну, поцелуй на прощание, что ли, короче?

ГЕОРГИЙ. Помашем рукой друг другу.

ЛИЗА. Не хочешь? Брезгуешь? Всех целуешь, а меня нет?

ГЕОРГИЙ. А вас - нет.

Лиза вдруг кинулась на колени перед Георгием, плачет, гладит его.

ЛИЗА. Георгий, так не делается. Начал, так надо кончать, милый, понимаешь?! Посмотри мне в глаза, отвечай: для кого себя решил беречь? Куда ехать? Мне всё равно, просто ответь, чтобы я знала? Покойнице своей верность сохраняешь? Ты вдумайся, Гога? Кому?! Костям, скелету, праху, гнили? Ты вдумайся?

ГЕОРГИЙ. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

ЛИЗА. Елизавету свою, мёртвую, жалеешь, а меня, живую, нет?! Я ведь тоже Лиза, я тоже бедная Лиза, меня кто пожалеет?

ГЕОРГИЙ. Я всех не обогрею.

ЛИЗА. Георгий, поцелуй меня, а?! Георгий, спаси меня, а?! Спаси, мальчик, меня, ты же умеешь... (Быстро бормочет.) Горячий мальчик, хорошенький мальчик, славненький мальчик, красивенький мальчик, бедненький мальчик, горячий мальчик, хорошенький мальчик, славненький мальчик, красивенький мальчик, бедненький мальчик, я тебя люблю, какой сэкси, бедная Лиза, Георгий, милый, прости, всё неправда, наврала, мальчик, худенький мальчик, тоненькие пальчики, желтенькие пальчики, милый мальчик, мальчик милый... Мальчик...

ГЕОРГИЙ. Я не мальчик. Не трогайте меня. Не хочу. (Оттолкнул Лизу, встал у окна.)

Ольга Петровна ввозит с крыши коляску, перепуганно суетится. Валерий Ильич хрипит.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ты зачем сказал ему кричать?! Он помер!

ГЕОРГИЙ. (Взял отца за руку.) Положите его на кровать! Быстрее! Всё в порядке...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. В порядке? Как в порядке? “Скорую” вызвать, так не проедет сквозь толпу! Куда кладёшь, на кровать нельзя, это кровать Героя! Лёрик, миленький! Не умирай, я столько вас схоронила, хоть ты живи, хоть какая зацепка мне была б!

ГЕОРГИЙ. Кладите на кровать, сказал?!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Лизка, свети фонарём, не видно!!!!

Георгий и Ольга Петровна перенесли Валерия Ильича из коляски на кровать. Тот стонет.

На улице всё те же восторженные крики и салют в небе.

ГЕОРГИЙ. (Георгий то гладит отца, то стучит его по щекам ладонями, бормочет.) Папа, папочка, не умирай, прости меня, папа, папочка...

МОЛЧАНИЕ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Вдруг хихикнула.) Перевозбудился. Задохнулся от свежего воздуха. Да не умирает он. Подь ты в баню! Видишь, он меня гладит по заднице! Игрун! (Смеётся.) Вот старичок... Отстань, Лёрик, салют пропустим!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы-ы....

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну пусть полежит. (Смеётся, села на место.) Я поем. Ой, облилась! Заодно сейчас наденем на него эти тряпки, медали, а то чего они тут валяются. Ноги расстопыривай, женишок, буду на тебя штаны надевать!

ГЕОРГИЙ. Ты опять придуривался? Папочка? Опять наврал?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы-ы... (Улыбается.) Сын. Что ж ты обижаешься... Я старенький. Нет, я не придуриваюсь. Но я люблю, когда меня умащивают, когда за мной ухаживают, ну что я могу с собой поделать, я военный... И она мне нравится. Олечка, мы любим друг друга, так?

ГЕОРГИЙ. Папочка... О, папочка! О, папочка, будь ты проклят, папочка!!!!

Схватил бутылку, пьёт из горлышка, обливается.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да что ж так нервничать-то? Подь ты в баню! Нет, мы будем отдельно жить. Или это что? Каждый день нам такие концерты будут? Ну, дедушка любит, чтоб за ним побегали. Что такого? Побеспокоились, ну и что? И пусть. Не обращай на него, Лёрик! Давай, я на тебя всё надену и поедем ко мне в квартиру. А вы ешьте лучше. Не пей, Жорик! Послушает меня, как же. Алкаш какой-то, Лизка, этот Жорик, ты заметила?

Села на кровать, натягивает на Валерия Ильича рубашку и штаны.

У ти моя клясавица, у ти моя холёсая! (Смеётся.) Ты нас заситись от Зорика, ага?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Защитю.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Защити нас, мы хорошие люди, честные!

ЛИЗА. Честные давалки.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Чего? Чего сказала? Да, мы честные, а есть на белом свете люди - нечестные! Очень много людей, должна сказать, нечестных, вот так!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Кто сказал - что мы нечестные? Вы мне это как бы прекратите сейчас же! Поллк! Равняйсь!!! Смирно-о-о-!!!!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ты чего, Лёрик?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. А ну - вон пошли! Кто сказал, что генерал Советской Армии нечестный?!

Вдруг упал, захрапел, уснул.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Пьяный сделался дедушка наш. Просто в лоскут пьяный, никакой дрессировке не поддаётся. Говорил, что подполковник, а теперь - генерал. Не поймешь. Может, он вообще американский разведчик, а? (Смеётся.) Пусть проснётся, он чего так закричал? Я аж помидором облилась.

ЛИЗА. Я поехала домой. К себе.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Домой? Где твой дом. Поезжай. Мне-то. Курит стоит.

ЛИЗА. Хоть бы сказала что на это.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А то я будто не знаю. Ну, кури. Пей. Мне-то. Мне бы с собой разобраться. А ещё про тебя думать. Да кто ты мне?

ЛИЗА. Дочь, мама?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ой! Я тебе не мама. Я тебе всю жизнь - “мамик”. Поезжай, не хочу тебя видеть. Ну? (Молчит.) Лёрик, пьяный? Слышишь меня? Слушай: я в детстве ложилась в кровать, ела хлеб и крошки были на постели и мне что-то кололо всегда, а это был хлеб, обычный хлеб, а мне казалось - иголки, а это крошки были. Потом мама придёт, подвинет меня, а я плачу, мама рукой эдак - раз! раз! - с простыни, и чисто, и опять не колет ничего. Крошки. (Взяла кусок хлеба, разглядывает его на свет абажура.) Надо же. Хлеб. Сделано из чего-то, вкусно как-то. Ничего не понимаю в жизни. (Заплакала, баюкает Валерия Ильича.)

ЛИЗА. Чего ты?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. От счастья, чего ещё. Ты слышишь меня, Лёрик? Красивый ты в этом костюме. Пахнет от тебя моим. Ну, поехали ко мне? Проснись, пьянь! (Щекочет Валерия Ильича под подбородком.)

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Дышит! Ну, Жорик, я теперь буду в вашем доме держать руки на пульсе. (Усаживает Валерия Ильича в коляску.)

ГЕОРГИЙ. Хорошо, хоть не на горле.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Тут вот рубашки еще, носки, трусы от дедушки моего - вам. Носите. Я его дедушкой называю, а он умер почти молодым совсем. А теперь был бы живой, то старый стал бы и вот он, на нас глядя с тобой, Лёрик, порадовался бы. Всё чистое это, никаких пятен нету. Я вообще не выношу, когда на белье пятна. Никаких пятен на белье чтоб у вас тоже не было, только естественная грязь. Лёрик, дышишь? Поехали ко мне? Сладкая смерть, помнишь?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы-ы-ы...

Ольга Петровна возит коляску по квартире, выезжает на крышу, кричит салюту “Ура! ”, снова въезжает в квартиру, хохочет.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Дышит! (Смеётся.) Лерик, а что у тебя за нос?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. То есть как бы не понял?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Большой сильно. Только вот увидела. Нос, на семерых рос, одному достался! (Хохочет.) Где наша Муська? Пропала. Прыгнула с крыши и пошла на старую квартиру. А ведь ты, Лизка, злой котёнок, выдра маленькая. Ты всю жизнь сидишь и жрёшь моё и кусаешься ещё. Так ведь, так. Злой с улицы котёнок. Почему ты такая получилась, я тебя такую не делала.

Лиза поднялась, пошла в свою квартиру, вышла с сумкой, встала у лифта, открыла дверь, смотрит в шахту. Георгий сидит на полу, мотает головой, кричит:

ГЕОРГИЙ. Белые туфельки... Белые туфельки...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Катает коляску по крыше.) Лёрик, я тебе в рот засовывать буду пирог. Ешь!

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Не хочу.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ешь! Будешь здоровый! К врачам не пойдёшь! К врачам вообще не надо ходить! Вот, если зуб болит, то надо его за ниточку к дверям привязать и дёрнуть. И деньги можно сэкономить так. Правда, правда. Я так с детства делаю и потому такая богатая в общем-то. Ешь яблочный пирог! Или рыбный! Или уже обожратушки, наелся? Лёрик, ты похож на одного нашего продавца, ага. У него еще фамилия такая, как “Шасси”. Ну, как это? “Спектор”, что ли?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Что?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Спектор у него была фамилия.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. У кого?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. У одного продавца, который был на тебя похож, его машина задавила пьяного. Нет, не продавца, а грузчика в магазине.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Что?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Возит коляску по квартире, смеётся.) Да что это звенит и звенит?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Колокольчики.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да что за колокольчики? Жорик, ты же снял вчера?

ГЕОРГИЙ. А сегодня повесил. И будут тут они всегда висеть. И молчи, тётя Оля, мамочка, мамик, а то я, знаешь ведь... Итак много по-твоему сделал. Я, как ты сказала, зачистил тополь сегодня с утра. Он теперь помрёт и не будет пуха.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Правда? Вот молодец. Надо же. Послушался. И не ждала. Ну, правильно. А тополь станет сухой - на дом упадёт, что тогда? Сразу же крышу снесёт, последние этажи как срежет, и нас с ними?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Он упадёт, я думаю, в другую сторону, потому что в ту сторону ветер, у нас всё время в ту сторону как бы ветер. Тут даже во дворе дети на полу написали мелом: “Сквозняк тут”, то есть - тут всё время дует ветер не в ту сторону, а в эту, и он упадёт как бы на дорогу.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Хохочет.) Подь ты в баню! Не городи брахмапутру. Какие вы человеконенавистники? Ну упадёт в ту сторону, на трамваи, что ж тут-то хорошего, ну? Ещё больше людей поубивает, чем так, если бы на нас.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Плачет.) Царица моя! Я счастлив! Я не знал, что я могу что-то, я хочу жить, я вдруг захотел жить, мы поедем отдыхать с тобой в Париж, нет, на Сейшельские острова, будем гулять по пляжу, о, я люблю тебя, там камни и ракушки. О, я люблю тебя, я не хочу умирать, не хочу умирать!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Подь ты в баню! Надо было лизнуть, а он г-х-авкнул! Солнце моё! А эту дырку мы тут закрасим, всё, что он тут настучал. Мы соединимся, только мы через балкон соединимся, у меня строитель знакомый, он нарисует нам и мы будем жить! “Нарисую-буду-жить! ”, знаешь песню? Спеть? Грот мы тут сделаем, травой увьём всё вокруг! Поехали ко мне! Сладкая смерть! А ты спи, Жорик! Я свет тебе потушу! За огонь дорого теперь платить, экономить будем! Мы одна семья! Пошли, Лёрик, сладкая смерть, пошли!

Выключила свет в комнате, увезла коляску в свою квартиру.

На улице фейерверк, выстрелы. Рычит пьяная толпа. Музыка в ресторане играет - оркестр от радости аж заходится.

В комнате темно. Лиза вошла к Георгию. Георгий сидит на полу, мотает головой. Лиза встала на колени, прижалась к нему.

ГЕОРГИЙ. Бедная Лиза... Бедная Лиза...

ЛИЗА. Милый мальчик...

Они легли рядом, прижались друг к другу. Лиза гладит Георгия. В квартиру тихо вошёл мальчишка. Стоит, машет над ними бенгальским огнём. По стенам прыгают тени с улицы, слышен рёв толпы. Сверкают в небе огни и освещают в темноте заострившийся подбородок Георгия.

На лестничной площадке капитан чистит обувь.

Темнота.