Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Внутришкольная переписка. Дорогая 304‑я! Только что получила Ваш SOS






 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Дорогая 304‑ я! Только что получила Ваш SOS. Не давайте им водить себя за нос. Они вас испытывают. Сначала заставьте их почувствовать, что хозяйка – Вы, а свою доброту успеете показать потом. «Пропуска на досрочный уход домой» и «Постоянного пропуска к питьевому фонтанчику» не существует.

Беа.

 

* * *

 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Дорогая Сил! Так Вам и надо. Пишите на доске, не поворачиваясь спиной к классу. Никогда не повышайте голоса. Пусть они замолчат, чтобы лучше слышать Вас. Никогда не сдавайтесь. Как сказал Бэкон: будь верен себе. (Личного общения тут не существует.)

Беа.

 

* * *

 

ИЗ 304‑ й В 508‑ ю.

Дорогая Беа! Что такое УКУ?

Сил.

 

* * *

 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Дорогая Сил!

Извините, что не могла ответить раньше – занималась извлечением ученика из перепутанного расписания.

УКУ – учетная карточка ученика. В ней Вы найдете УХ, или ученическую характеристику, которая должна состоять из одной всеобъемлющей фразы, вписываемой классным наставником в конце семестра. В УКУ входит еще ПУП – персональный ученический профиль, изобретение советника по воспитанию Эллы Фриденберг. Она вообразила себя Фрейдом, а на самом деле просто страдает болезненным любопытством. Она основывает свои ПУПы на таких вопросах к ученикам, как «почему вы ненавидите своих родителей» или «какие у вас сексуальные проблемы». Избегайте ее. Избегайте также Макхаби. Он ведает дисциплиной и инвентарем. Расстаться со скрепкой – для него трагедия. Попросите у него красный карандаш, и он позеленеет. Доктор Кларк будет избегать Вас. У него нет ученого звания, но ради престижа он хочет, чтобы его называли доктором. Сделайте ему это одолжение. Существует он главным образом для подписи на циркулярах; иногда он материализуется на конференции и произносит речь о «значении просвещения в жизни» или проводит по школе почетных посетителей. Многие ученики считают главным Грэйсона. Этот почтенный джентльмен в белом переднике – «хранитель здания». Если у Вас обвалится потолок, пошлите ему записку в подвал. Он скорее всего ответит, что его там нет. Но Вы свое сделаете.

Сверните это письмо в шарик и проглотите.

Беа.

 

* * *

 

ИЗ 304‑ й В 508‑ ю.

Дорогая Беа! Письмо проглотила. Кто такой Пол Барринджер?

Сил.

 

* * *

 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Местный сердцеед. Наш коллега по преподаванию языка и литературы. Писатель, которого не печатают. Выпивает. Берегитесь – станет искушать Вас рифмами. Вы предупреждены, остальное зависит от Вас.

Беа.

 

* * *

 

ИЗ 304‑ й В 508‑ ю.

Дорогая Беа! Нельзя ли нам в перемену выкурить по сигаретке в учительской? Очень уж надо мне поговорить со взрослым человеком.

Сил.

 

* * *

 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Святая моя наивность! Так называемая «учительская» – кладовка в подвале. Там есть подаренный кем‑ то разбитый диван, раковина и стул. Кроме того, курить там «воспрещается противопожарными правилами». Единственное место, где можно курить, – женская уборная на площадке третьего этажа. Встретимся там сразу после шестого урока. Возьмите ключ от уборной у Сэди Финч. У нас будет целых четыре минуты, если нам повезет и коридорное течение будет нам благоприятствовать.

Жаль, что я не могу спуститься сейчас: пытаюсь отговорить способного парня от ухода из школы.

Беа.

 

* * *

 

ИЗ 304‑ й В 508‑ ю.

Дорогая Беа!

Как ответить на запрос, сколько мне нужно баскетбольных мячей?

Сил.

 

* * *

 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Никак. Запрос положили Вам по ошибке. Под Вами находится кабинет учителя физкультуры.

Беа.

 

* * *

 

ИЗ 304‑ й В 508‑ ю.

Дорогая Беа! Собираюсь послать Бестеру списки своих классов. Среди моих учеников оказались исключенные, незачисленные, пропущенные, блуждающие и отсутствующие – и все‑ таки набралось 223 человека в предметных классах и 46 в том, где я классная наставница. Отсеется ли кто‑ нибудь завтра? Может быть, я?

Сил.

 

* * *

 

ИЗ 508‑ й В 304‑ ю.

Не смейте и думать об этом! Вы нам нужны. Сегодня всего лишь первый день. Вы привыкнете. Радости появятся позже – от самих учеников, причем от тех, от кого меньше всего ожидаешь.

Беа.

 

5. и с радостью учил… [6] (№ 1)

 

7 сентября

 

Дорогая Эллен!

Как далеко все, что я встретила в школе, от нашей комнатки в общежитии Лайонс‑ Холл (неужели это было всего четыре года назад?). Как далеко все это от нашей университетской библиотеки, от Чосера! Как безнадежно далеко от учебника педагогики и от лекций профессора Уинтерса о психологии юношества. Я встретилась с юношеством лицом к лицу. Профессор Уинтерс наверняка никогда учеников в глаза не видел.

Мне кажется, что ты нашла лучшее применение своим знаниям. В то время как ты с малышом в коляске объезжаешь пригородный рынок или принимаешь душ в середине моего третьего урока, я автоматически стираю с доски «Учительница – дерьмо».

А ведь я собиралась заняться настоящим преподаванием. «Он с радостью учился и с радостью учил», – как говорит оксфордский студент у Чосера. Мне хотелось поделиться с учениками всем, что я знаю и чувствую, внушить молодежи любовь к родному языку и литературе, учить и вдохновлять. Но в жизни получилось не так. (Когда я спросила, для чего они изучают язык, один мальчик ответил: «Чтобы это помогало нам в жизни».) И если бы я могла описать тебе, как оно получилось в жизни, ты решила бы, что я преувеличиваю. Но я не преувеличиваю.

Во время классного часа (это когда ученики собираются в классе сразу же после прихода и потом перед самым уходом для переклички и прочей жизненно важной статистики) они выдали мне все, на что способны: свистели, кричали, барабанили по партам, перебрасывались чернильными шариками и тряпкой, пересаживались с места на место – и все это с невинным видом, в то время как я стояла настороженная, как дрессировщик львов, тщетно требуя внимания и стараясь охватить взглядом всех сорок шесть.

К началу урока литературы я уже тонула в потоке всяких бумаг – циркуляров, директив, памятных записок, форм, заметок, писем, бланков, рапортичек. Мне особенно трудно потому, что я так называемый «кочевник» – кочую из комнаты в комнату.

Пришлось заняться изучением здешнего языка. Ученики у меня 3‑ го семестра – «особо отстающие» (ОО), 5‑ го – «среднеотстающие» и «средненормальные». Пока мне трудно определить, кто из них какой и к какой категории мне отнести себя.

Я уже успела завести одного друга – Беатрису Шехтер и одного врага – Адмирала Осла, мистера Макхаби, который подписывается Нач. адм. о. с. И я прочла ненависть и презрение к себе на лице одного мальчика, потому что я – учительница.

Здание школы неприветливо: облупившаяся штукатурка, выбитые стекла, перекошенные двери и изрезанные парты, мрачные коридоры, металлические лестницы, тесная столовая (ученики могут есть сидя только посменно, по 20 минут каждая смена), зал без окон. Правда, на стенах вылинявшие плакаты, изображающие мускулистых хлебопашцев под солнцем горчичного цвета.

Там у нас сегодня утром состоялось торжественное собрание.

Представь себе картину: воздух сгустился от испарений тысячи тел, широкое, похожее на бледный шар лицо директора над кафедрой, скрипучий голос из микрофона: «…новая страница, ибо здесь, в школе Калвина Кулиджа, мы все свободны и равны и все обладаем великими и равными возможностями…»

Ученики сидят молча. Это молчание не имеет ничего общего с вниманием, оно может взорваться в любую минуту. Девочка рядом со мной разглядывает в карманном зеркальце свои зубы. Я сижу на деревянном сиденье, отполированном вечно ерзающими задами стольких учеников, теперь уже взрослых, или умерших, или неизвестно где прозябающих. На спинке стула передо мной аккуратно вырезано чем‑ то острым заборное ругательство.

«…которыми нельзя пренебрегать, и все зависит от вашего отношения…» – «шения» вдруг оглушительно затрещало (неисправный микрофон) – «…к вашей работе и к вашим учителям, которые так самоотверженно…»

Я смотрю на учителей: похожая на петушка маленькая женщина с грустным профилем; высокий молодой человек с неизменно поднятыми бровями; кругленькая дамочка с поседевшим коком – мои коллеги, пока незнакомые.

«…дороже всяких драгоценностей. Просвещение… – он явно ведет к заключительному аккорду, – это не только подготовка к гражданской деятельности и к жизни, но еще и академический базис. Не забудьте дать вашим учителям подписать ваши программы и, если у вас возникнут какие‑ нибудь вопросы и проблемы, помните, что мои двери всегда открыты». Красноречивая пауза. «Я надеюсь, что с этой мыслью в сознании вы проявите высокое состояние духа, все, как один…»

«Я надеюсь, что, окрыленные этой мыслью, вы все, как один, возьметесь за дело в приподнятом состоянии духа».

Освободившись наконец, ребята вскакивают с мест, хлопая складными сиденьями, шумным потоком высыпают в коридор, и я вместе с ними.

– Ваш пропуск? – обращается ко мне угрюмый лифтер. – У вас есть пропуск на лифт?

– Я учительница, – говорю я смущенно, как будто меня уличили во лжи.

Оказывается, пользоваться лифтом разрешается только учителям, а кроме того, ученикам, имеющим справку о каком‑ нибудь физическом недостатке. Выглядеть здесь молодо – значит осложнить свою жизнь. Если бы я была мужчиной, я бы отрастила усы.

Нынешним утром ученики, столпившиеся перед входом, расступились, чтобы дать мне пройти, – девушки, бледнолицые или накрашенные, словно маски, парни, съедавшие меня глазами: «Эй, красотка! Вот это да!» – так, в сопровождении наглого восторженного свиста, проследовала я в школу.

(А еще лучше – бороду.)

Мне кажется, когда я училась, ребята были другие. Но запах в раздевалке, этот безошибочный школьный запах, все тот же. Что это? Меловая пыль, старая бумага, ржавый металл, трухлявое дерево?

Я присоединилась к другим учителям, стоявшим в очереди у табеля, и быстро нашла свою карточку. Кто‑ то уже написал на ней мой номер – 91. Я пробила время и вложила карточку в ящик входящих. Я вошла.

Но когда я написала свою фамилию на доске в классе, у меня вдруг появилось странное ощущение, что я написала ее неправильно. Она показалась мне незнакомой – белой, утопающей в этом неприветливом черном море.

Я пишу это во время большой перемены, потому что мне так необходимо ощутить, что за стенами этой школы существует здравый мир, потому что я задыхаюсь под грузом писанины, которую еще предстоит осилить, и потому, что в этот утренний час нормальные женщины еще спят.

А мы должны пробивать свои карточки…

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.