Образование военно-политических блоков. Предвоенные международные кризисы

После создания германо-австрийского, а затем Тройственного и франко-русского союзов дальнейшее формирование группировок великих держав зависело от позиции Британской империи, пребывавшей в состоянии избранной ею " блестящей изоляции". У истоков ее выхода из утрачивавшей свой " блеск" изоляции на рубеже ХIХ-ХХ вв. стояли различные формы соглашения с обеими новыми внеевропейскими великими державами - США и Японией. Франция и Россия еще оставались тогда главными соперниками Англии на мировой арене. Если бы у Британии дело дошло до войны с какой-либо европейской державой, то это была бы не Германия, а Франция и (или) Россия. Идеальным союзником для Англии в этом случае могла стать Германия, но этому препятствовали германская " мировая политика" и притязания Берлина на гегемонию в Европе [1].

Великобритания оказалась перед необходимостью принять решение, в чем должны заключаться ее внешнеполитические приоритеты: заморская империалистическая экспансия и колониальные интересы или защита метрополии от угрозы с Европейского континента? Без стратегической гарантии безопасности метрополии Британская империя развалилась бы как карточный домик.

Это побудило Англию добиваться устранения колониально-политических противоречий с Францией и Россией за морем, чтобы привлечь обе эти державы как партнеров по " сдерживанию" экспансионистских устремлений Германии, как рассуждали в Лондоне, в интересах всех трех старых великих держав, а также средних и малых стран Европы, которые определенно оказались бы под германским " прессом" [2].

После того как в 1898-1901 гг. потерпели неудачу попытки Англии установить союзнические отношения с Германией, когда Берлин не проявил желания выступить на стороне Британии против России в Китае, Япония оказалась в роли противовеса российской экспансии на Дальнем Востоке. С Японией Великобритания пошла в 1902 г. на заключение договора о союзе в мирное время, в чем она вплоть до возникновения мировой войны отказывала своим европейским партнерам. Так англо-японский союз формально завершил " блестящюю изоляцию" Англии, правда, вне Европы. Союз с Англией укрепил позиции Японии в отношении России, которая, как и Япония, стремилась к осуществлению своей экспансии в Маньчжурии -и Корее. При этом главной целью обеих был Китай [3].

Первые годы XX в. ознаменовались окончательным складыванием двух противостоявших друг другу союзов великих держав. Импульсом к этому послужило соперничество европейских стран в Марокко.

Европейское проникновение в султанат Марокко началось в 40-х годах XIX в., однако в центре межимпериалистических противоречий эта страна оказалась на рубеже столетий. Первыми о своих " правах" в Марокко заявили французские колонизаторы, оказавшиеся после захвата Алжира у марокканской границы. Их основными конкурентами в " мирном проникновении" выступали англичане, а также испанцы, итальянцы и немцы. Однако в 1900 г. Германия в торговле с Марокко уже занимала третье место после Англии и Франции. Особую активность в отношении Марокко проявлял Крупп, выступавший в тесном контакте с германским правительством. Его заинтересованность в Марокко была связана со сбытом вооружения в этой стране и марокканской железной рудой. Пангерманцы в конце 1903 г. открыто выдвинули аннексионистские притязания на Атлантическое побережье Марокко от Рабата до Суса, где находились рудные месторождения [4].

Германские происки в Марокко столкнулись с совместным противодействием Франции и Англии, что оказалось неожиданным для немецкой стороны, считавшей англо-французские противоречия непримиримыми. Однако возраставший германский экспансионизм, проявившийся, в частности, в Марокко, подтолкнул британские и французские правящие круги к преодолению существовавших между ними противоречий [5].

Кайзер Вильгельм II неоднократно утверждал, что виновником всех несчастий Германии, как и Европы в целом, был английский король Эдуард VII. Когда на 60-м году жизни Эдуард VII вступил на британский престол, уже становилось очевидным, что Германия превращается во вторую после Англии морскую державу. Британским интересам угрожало сооружение немцами Богдадской железной дороги. Единственным выходом для Лондона было заключение союза с Францией и Россией, союза, который основательно сковал бы свободу действий Германской империи. В германской прессе находило отражение нараставшее в немецком обществе беспокойство в связи с активной дипломатической деятельностью Эдуарда VII, направленной на достижение полной политической изоляции Германии на мировой арене [6].

Правительство А. Дж. Бальфура, сменившего в 1902 г. Солсбери на посту британского премьер-министра, было тесно связано с английскими компаниями, занимавшимися производством чугуна и стали. Многие английские министры разделяли про-французскую ориентацию банкирского дома Беринга, представитель которого лорд Кромер являлся ведущей фигурой в проведении английской политики в отношении Египта. Значительные личные средства английского короля Эдуарда VII были вложены в банке Беринга. В кругах, связанных с этим банкирским домом, зародилась идея договориться с французскими финансистами, как бы обменяв уже фактически захваченный Англией Египет на Марокко. При этом английские банкиры должны были участвовать в предоставлении французских займов Марокко. Способствовал такой комбинации банк Ротшильда в Лондоне, в свое время содействовавший формированию финансовой основы франко-русского союза 1893 г.

Правящие круги Англии пришли к выводу, что политика " блестящей изоляции" утратила перспективы на успех из-за резкого обострения межимпериалистических противоречий и сделали ставку на образование военных и политических альянсов [7]. Сложность стоявшей перед английским королем задачи состояла в том, что он должен был превратить в друзей и союзников - Францию и Россию, чего можно было добиться, лишь сделав им значительные уступки. Разрешение этой проблемы Лондон начал с Франции, успешно проводившей до недавнего времени колониальную политику [8]. В создании англо-французского союза выдающуюся роль сыграл Т. Делькассе, возглавлявший с 1894 г. вновь созданное министерство колоний, а с 1898 г. и до июня 1905 г. занимавший пост министра иностранных дел Франции [9]. В 1898 г. французские колонизаторы потерпели крупную неудачу, когда французский отряд капитана Маршана, встретившийся в верховьях Нила с британскими войсками Китченера, под давлением англичан вынужден был покинуть Фашоду, что вызвало во Франции взрыв антианглийских настроений. Французские колониальные круги, сознавая, что дальнейшее продвижение на восток Африканского континента стало невозможным, сосредоточили свое внимание на Марокко, где также столкнулись c противодействием Англии. В 1899-1901 гг. Великобритания оказывала решительное сопротивление всем французским замыслам в отношении Марокко [10].

Тем не менее, Делькассе был абсолютно убежден в том, что настоящим врагом Франции является Германия и, кроме России, Париж может обрести лишь одного сильного союзника - Англию. Если Франция собиралась продолжить расширение своей колониальной империи и в будущем вернуть Эльзас-Лотарингию, она должна была положить конец вековой вражде с " туманным Альбионом". 21 марта 1899 г. Делькассе достиг соглашения с Англией, в cоответствии с которым Франция и Великобритания разграничивали сферы своего влияния между Верхним Нилом и Конго. Но это не уменьшило взаимных антипатий в обеих странах, чему способствовала и англо-бурская война [11].

Смерть королевы Виктории в 1901 г. и отставка лорда Солсбери в следующем году открыли путь Эдуарду VII и министру иностранных дел лорду Ленсдауну к улучшению отношений с Францией. Англо-французские переговоры начались в июле 1902 г. К этому времени проявился важный симптом ослабления Тройственного союза. В 1900-1902 гг. Франция достигла секретного соглашения с Италией, по которому взамен на признание итальянских притязаний на Триполи Рим заявил о согласии на захват Францией Марокко [12]. Со своей стороны, французское правительство, узнав о германо-английских контактах по поводу Марокко, поручило своему послу в Лондоне выступить с предложением о заключении англо-французского соглашения.

Во время официального визита в Париж весной 1903 г. Эдуард VII заявил: " Я уверен, что времена враждебных отношений между обеими странами, к счастью, миновали. Я не знаю двух других стран, процветание которых больше зависело бы друг от друга, чем у Франции и Англии". Спустя три месяца президент Франции Э. Лубэ нанес ответный визит Эдуарду VII. Вместе с ним в Лондон прибыл Далькассе, проведший переговоры с Ленсдауном, которые 8 апреля 1904 г. завершились подписанием трех конвенций, означавших установление англо-французского " Сердечного согласия" - Антанты [13].

Впервые термин " Антанта" стал использоваться в начале 40-х годов XIX в., когда произошло непродолжительное англо-французское сближение. Соглашение 1904 г. несколько позже стали называть просто Антантой. Подлинными его творцами были Эдуард VII и Т. Делькассе. Оно, как писал E.B. Тарле, " улаживало все спорные вопросы во всех частях земного шара", существовавшие между Англией и Францией [14].

В соответствии с первой конвенцией в качестве компенсации за отказ от притязаний на побережье и прибрежные воды Ньюфаундленда Франция получила в Западной Африке различные территории общей площадью около 14 тыс. кв. миль. Наиболее важной была вторая конвенция - о Египте и Марокко, в которой Франция обязалась не ставить больше вопроса об уходе англичан из Египта и не препятствовать их действиям в этой стране. Англия, со своей стороны, предоставляла Франции свободу действий в Марокко. Конвенция имела и секретную часть, опубликованную лишь в 1911 г., в которой говорилось о возможности изменения " политического положения" в Египте и Марокко, если обе страны сочтут это необходимым. По существу эта статья закрепляла британские притязания на Египет и французские на Марокко. В третьей конвенции Англия признавала право собственности Франции на остров Мадагаскар, в ней были решены взаимные претензии в отношении Новых Гебридов, Сиам был разделен на английскую и французскую сферы влияния. Таким образом, " Сердечное согласие" урегулировало главную проблему, разделявшую Англию и Францию, - колониальную [15].

Дж. Хальгартен констатировал, что английская внешняя политика при Эдуарде VII " вполне соответствовала настроениям и интересам финансового капитала", а само соглашение " из-за несоблюдения интересов Германии в Марокко" приобрело как в экономическом, так и в политическом отношении " провокационно антигерманский характер". Необходимой предпосылкой подобного соглашения было прогрессировавшее ухудшение англо-германских отношений и связанная с этим возросшая готовность правящих кругов Англии пойти на серьезные уступки Франции. Весомой составной частью системы англо-французских отношений служили интересы обороны обеих держав [16].

Антибританская направленность германского внешнеполитического курса проявлялась в неоднократно предпринимавшихся попытках Берлина втянуть Россию в дальневосточные осложнения, ослабив тем самым ее позиции в Европе. Так, во время маневров российского военно-морского флота недалеко от Ревеля 6 августа 1902 г. состоялась встреча Вильгельма II с Николаем II, на которой кайзер неожиданно заявил царю, что хотел бы в будущем именоваться " адмиралом Атлантического океана", а российскому императору предложил титул " адмирала Тихого океана" [17]. В последующие годы Вильгельм II в переписке с царем неоднократно использовал эту терминологию [18].

Если в Берлине, подталкивая Россию к войне с Японией, не собирались оказывать ей действенную поддержку на Дальнем Востоке и рассчитывали на обострение англорусских противоречий, то правящие круги Англии были по своим мотивам также заинтересованы в вооруженном противостоянии России и Японии. Британские офицеры находились в японских военно-морских силах и в армии, английская и японская разведки тесно взаимодействовали [19].

За два месяца до заключения " Сердечного согласия", 4 февраля 1904 г. разразилась русско-японская война, явившаяся следствием столкновения империалистических интересов России и Японии в Маньчжурии и Корее, а в 1905 г. в России началась революция, - события, приведшие к длительному параличу царского самодержавия на мировой арене. Русско-японская война стала первым примером массивного обратного воздействия конфликта на " периферии мировой политики" на состояние европейской государственной системы [20].

Возникновение русско-японской войны было с ликованием встречено в правящих кругах Германии, так как " занятость" России на Дальнем Востоке лишала ее возможности эффективно поддержать в Европе свою союзницу Францию. Французский историк П. Ренувен писал в 30-х годах, что " русско-японский конфликт был... счастливым событием для германской политики: так как Россия была неспособна оказать Франции военную поддержку, франко-русский союз вдруг утратил свое значение" [21]. Эта формулировка представляется слишком категоричной, хотя эффективность франко-русского союза тогда действительно оказалась под вопросом.

Неожиданные поражения России на море и на суше изменили ситуацию в Европе и в международных отношениях в целом. Русская революция 1905-1907 гг. также серьезно повлияла на складывание комплекса причин первой мировой войяы, сковав на годы активность России как великой мировой державы. Ее армия и флот настолько пострадали во время войны и революции, что Россия надолго утратила роль крупного политического и силового фактора на мировой арене. Однако период резкого ослабления Российской империи должен был завершиться в обозримом будущем. Критической явилась фаза, когда Россия уже была не столь слабой, чтобы уклоняться от оказывавшегося на нее давления извне, но и не настолько сильной, чтобы рисковать участвовать в большой войне, как это было во время Боснийского кризиса 1908-1909 гг. [22].

Внешнеполитический паралич Российского государства предоставил германскому правительству возможность использовать в своих интересах переговоры о продлении русско-германского торгового договора 1894 г., чтобы в качестве платы за благожелательный нейтралитет Германской империи во время русско-японской войны и используя резко возросшую потребность России в займах продиктовать ей свои условия нового торгового договора. Прусский министр торговли вскоре после возникновения войны на Дальнем Востоке предложил банкирам Мендельсону и Вашауэру не вступать в эмиссионные дела с Россией без предварительного уведомления правительства. Позднее соответствующие указания получил и Дармштадтский банк [23]. Бюлов весьма прозорливо отметил, что если Россия потерпит в войне полное поражение, она " вероятно любой ценой будет искать сближения с Англией и через ее посредничество с Японией и первым делом откажется от своей азиатской политики, но зато вновь обратится к европейской политике". Подписанный в июле 1904 г. российско-германский торговый договор предоставлял еще более благоприятные условия для германского промышленного экспорта в Россию, одновременно ужесточив условия российского аграрного экспорта в Германию [24].

Во время русско-японской войны Берлином были предприняты две попытки " оторвать" Россию от Франции. 27 октября 1904 г. Вильгельм II направил Николаю II длинную телеграмму, в которой предложил царю для противодействия английским и японским угрозам объединить усилия Германии и России, к которым должна присоединиться Франция, несмотря на англофильские настроения Делькассе. Царь-де должен быть достаточно мудрым, чтобы понять, что британский флот совершенно не способен спасти Париж. При этом кайзер избегал слов " союз", или " альянс", так что германское ведомство иностранных дел в ходе дальнейших переговоров ссылалось на то, что предложение об альянсе исходило от России. В ноябре обе стороны даже рассматривали проекты соответствующего соглашения. Однако если Германия стремилась к заключению двустороннего союзного договора с Россией, к которому позднее могла бы примкнуть Франция, то Петербург выступал за включение Франции в континентальный союз с самого начала, чтобы сдерживать в нем германские амбиции. Поскольку это не устраивало Берлин, он вскоре утратил интерес к такому договору [25].

Через два месяца после гибели российской эскадры у Цусимы, когда первая русская революция только приближалась к кульминации, яхта Вильгельма II " Гогенцоллерн" подошла к острову Бьёрке в Ботническом заливе и бросила якорь невдалеке от яхты " Полярная звезда". Кузены " Вилли" и " Ники" обменялись визитами. В беседе обоих монархов, состоявшейся 24 июля 1905 г., кайзер уговорил царя подписать проект германо-российского договора, составленный германским ведомством иностранных дел в ноябре 1904 г. Это означало создание союза обоих государств без уведомления об этом Франции [26]. Статья 1 германо-российского союзного договора гласила: " В случае, если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница ее придет ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами" [27]. Добавление, внесенное царем в этот пункт договора, - слов " в Европе", сводило на нет все значение этого документа, на которое рассчитывали в Берлине. Бюлов решительно выступил против этого договора, так как в совместной войне новоявленных союзников против Англии Россия не была обязана предпринять наступление на Индию, Персию или оказать Германии поддержку на Дальнем Востоке, т.е. там, где конфликт России с Великобританией казался наиболее вероятным. Бюлов даже пригрозил уйти в отставку с поста рейхсканцлера [28].

В конечном счете, договор в Бьёрке потерпел фиаско из-за сопротивления, оказанного ему в российском правительстве. Там прекрасно понимали, что заключение союза с Германией без оповещения об этом Франции обесценит франко-русский союз и полностью подчинит Россию германским интересам. Получение Россией займа в Париже укрепило ослабевший во время русско-японской войны франко-русский союз и сопровождалось усилением антигерманских настроений в стране.

Внешнеполитическая концепция Бюлова потерпела серьезную неудачу, так как в его расчетах Бьёрке должно было быть не проявлением личной политики кайзера, а существенным элементом развития германской континентальной и " мировой" политики. Берлину не удалось добиться того, чтобы, как писала исследовательница Б. Фогель, " мощная, громадная, но еще не способная к использованию своего богатства Российская империя" превратилась в объект освоения в политических и экономических интересах германского империализма.

Несмотря на то, что германская экспортная индустрия занимала ведущие позиции в России, которые благодаря торговому договору 1904 г. продолжали укрепляться, это не повлекло за собой политической зависимости российского правительства от Германии. Напротив, возрастающий темп германского экспорта в Россию сопровождался ростом отчуждения между обоими народами, что отчетливо проявлялось в политико-публицистическом лозунге о " решающей схватке" между славянами и германцами. Нередко выдвигавшийся в советской историографии о русском империализме тезис, что царская Россия перед первой мировой войной превратилась в " полуколонию" Запада, не подтверждается состоянием германо-российских отношений [29]. В то же время опасения попасть в полуколониальную зависимость от Германии, обладавшей мощным экономическим потенциалом, приобретали во внутрироссийских политических дискуссиях все более заметные признаки внешнеполитической ориентации не только на Францию, но и на Англию [30].

Франция из-за резкого ослабления России фактически опиралась лишь на только что заключенное " Сердечное согласие" с Англией. К тому же Франция переживала в это время серьезные внутриполитические трудности. Сложилась ситуация, настолько благоприятная для Германии, что впоследствии германская пропаганда изображала ее как доказательство принципиального миролюбия политики Берлина, не развязавшего войну. Однако нападение Германии на Францию едва ли было возможно, так как грозило перерасти в мировую войну, к которой Берлин не был готов. Гораздо удобнее германским правящим кругам представлялось унижение Парижа в связи с марокканским вопросом, когда султанат после англо-французского соглашения мог превратиться в монопольное владение Франции [31]. В июле 1904 г. в инструкции германскому послу во Франции Бюлов писал, что " поступательное сокращение стран, в которых еще возможны свободный сбыт и неограниченная хозяйственная деятельность", не позволяет недооценивать значения Марокко для Германии и отметил соперничество между Францией и Англией, с одной стороны, и Германией - с другой [32].

Однако германское правительство не могло ответить на англо-французское соглашение аннексией Западного Марокко, чего требовали пангерманцы. Так, Г. Класс, ставший в 1908 г. председателем Пангерманского союза [33], представлявшего интересы наиболее реакционных и шовинистических кругов господствующих классов страны. особенно рейнско-вестфальской тяжелой индустрии и прусского юнкерства, весной 1905 г. выпустил листовку под красноречивым названием " Овладение Западным Марокко - начало и предпосылка практической германской мировой политики" [34]. Но попытка осуществить аннексию каких-либо территорий в Марокко в 1904-1905 гг. превосходила реальные возможности империалистической Германии и неизбежно имела бы следствием дальнейшее сближение Англии и Франции.

Чтобы добиться практических результатов в проведении бюловской концепции " мировой политики", Германия спровоцировала Первый Марокканский кризис. В ведомстве иностранных дел за войну с Францией выступал советник Ф. фон Гольштейн, обладавший большим влиянием в правящих сферах, а среди военных - шеф Большого Генерального штаба А. фон Шлиффен. В соответствии с " теорией заложника" германское правительство отводило Франции роль такового на Европейском континенте. Авторство этой теории приписывалось Гольштейну, однако обнародована она была в июне 1905 г. пангерманцем профессором Т. Шиманом. " Поскольку Англия и Франция вступили между собой в союз, Германия должна, прежде всего, разбить Францию,... - писал он, - тот, кто наносит удар по Франции, бьет и по Англии. Для Германии Франция должна служить " заложником", обеспечивающим благоразумное поведение Форин оффис" [35]. Ослабив Францию, Берлин рассчитывал подорвать Антанту, обесценить или даже привести к развалу франко-русский союз.

В это время позиции Франции в Марокко продолжали укрепляться. Созданный в середине лета 1904 г. французский Комитет по делам Марокко, ведущую роль в котором играли дельцы и финансисты, связанные с Алжиром, осенью того же года добился тайного соглашения с Испанией, по существу превращавшего большую часть Марокко в сферу влияния Франции и пресекавшего " постороннюю" деятельность во всем султанате. Это соглашение сохранялось в тайне даже от самого султана. Наряду с Комитетом по делам Марокко движущей силой французской экспансии в стране была фирма " Шнейдер-Крезо", закрепившаяся в султанате примерно за полгода до начала англо-французских переговоров о Марокко. Она была заинтересована в постройке алжиро-марокканских железных дорог, в сбыте оружия, в разработке рудных месторождений, а также в строительстве укреплений. Финансирование султана осуществляла фирма " Готш", являвшаяся представительством " Шнейдер-Крезо" [36]

Франция стала оказывать давление на султана, чтобы принудить его провести ряд выгодных для Парижа мероприятий: реорганизовать под французским руководством полицию и создать государственный банк, предоставить французским фирмам железнодорожные и горнорудные концессии и т.д. Это была программа " тунисификации" Марокко, которую министр иностранных дел Делькассе, тесно связанный с фирмой " Шнейдер-Крезо", готов был воплотить в жизнь. В выступлении в палате депутатов он отстаивал идею " мирного проникновения" в Марокко, которое после достижения " Сердечного согласия" Франция будет осуществлять в союзе с Англией [37].

Со своей стороны, немцы, находившиеся в Танжере и Фесе, не собирались свертывать свою деятельность в Марокко. Представитель фирмы Крупна в стране В. Роттенбург, главным делом которого было сооружение берегового форта в Рабате, вооруженного артиллерийскими орудиями этой фирмы, в феврале 1905 г. прибыл в Берлин и от имени немцев, живущих в султанате, предложил установить над ним немецкий протекторат. Политика Германии в Марокко была тесно связана с германскими действиями в Малой Азии. Особое недовольство Берлина вызывала решительная поддержка, оказывавшаяся Делькассе фирме " Шнейдер-Крезо" в Османской империи, где она угрожала монопольным позициям Круппа в поставках оружия [38].

Бюлов принял решение эффектной политической демонстрацией заставить Францию уважать " права" Германии в Марокко. Немецкой колонии в султанате было предложено организовать в Танжере торжественную встречу кайзера, отправившегося во второй половине марта 1905 г. на пароходе " Гамбург" в путешествие по Средиземному морю. 31 марта Вильгельм II под давлением Бюлова и ведомства иностранных дел высадился в Танжере, где, кроме официальных лиц, его вышла встречать немецкая колония во главе со спешно вернувшимся из Берлина Роттенбургом. В публичном выступлении в присутствии французского поверенного в делах кайзер заявил о том, что Германия требует свободы торговли в Марокко и полного равноправия с другими державами, и объявил себя " защитником независимости" страны [39]. Эта речь явилась открытым вызовом Франции и Англии. В то время как Италия, Великобритания и Испания в качестве платы за " предоставление" Франции Марокко получили существенные уступки, Германия осталась без компенсации.

Обещающим наибольший успех средством сорвать французские планы установления господства в Марокко германское правительство считало созыв международной конференции стран-участниц Мадридской конференции 1880 г., запрещавшей предоставление в султанате особых преимуществ подданным какого-либо иностранного государства, для обсуждения марокканского вопроса на основе соблюдения принципа " открытых дверей". Берлин отверг все исходившие от французской стороны предложения о прямой договоренности между обеими странами и угрозой войны в июле 1905 г. заставил Францию согласиться на проведение международной конференции. Шантаж и давление со стороны Германии вынудили министра иностранных дел Франции Делькассе уйти в отставку [40].

В январе-апреле 1906 г. в испанском портовом городе Альхесирасе состоялась международная конференция, в которой участвовали представители 13 государств.

Падение Делькассе настолько драматически продемонстрировало слабость Франции, что предпринятая Германией попытка добиться осуждения Парижа за его действия в Марокко провалилась, так как остальные участники конференции испытывали недоверие к намерениям Германии в отношении Франции. Конференция заявила о независимости и целостности Марокко, а также " свободе и полном равенстве" граждан всех стран в Марокко в " экономическом отношении". Хотя превращение султайата во французский протекторат не состоялось, немецкая делегация была вынуждена уступить по важнейшим вопросам, признав привилегированное положение Франции в этой стране. Был учрежден Марокканский государственный банк, руководство которым фактически осуществлял " Парижский и Нидерландский банк". Под контролем Франции оказались полиция в алжирско-мароканской пограничной зоне и таможня. Инструкторами марокканской полиции стали французские и испанские офицеры, что позволяло Франции оказывать решающее влияние на внутреннюю политику Марокко [41].

Первый Марокканский кризис ускорил процесс формирования военных блоков и явился важным этапом на пути к мировой войне. На Альхесирасской конференции Германия осталась в одиночестве. Ее поддержала только Австро-Венгрия, которую в благодарственной телеграмме в Вену Вильгельм II назвал " блистательным секундантом" Германской империи [42]. В то же время другой партнер Германии по Тройственному союзу - Италия поддержала французские притязания, что побудило немецкую прессу писать об ее отходе от союзников. Поскольку в отношениях между Австро-Венгрией и Италией нарастала напряженность и Вена увеличивала свой воинский контингент в Южном Тироле, содержавшееся в телеграмме кайзера обещание оказать монархии Габсбургов поддержку при первой же возможности в Италии восприняли как угрозу. С другой стороны, стремясь восстановить свое положение в Европе, существовавшее до создания Антанты, Германия лишь способствовала дальнейшему сближению между Францией, Англией и Россией и образованию той коалиции, которая вызывала у нее большие опасения [43].

После оккупации французскими войсками в 1907 г. Уджды (в Восточном Марокко) и Касабланки, а затем еще пяти портов на Атлантическом побережье франко-германские отношения вновь обострились. Однако по достигнутому в 1909 г. соглашению Франция обеспечивала германским подданным " экономическое равенство" в коммерческой и промышленной деятельности в Марокко, а Германия признавала " особые политические интересы" Франции в этой стране [44].

В связи со строительством кайзеровского военно-морского флота и сооружением Германией Багдадской железной дороги в Лондоне усилилось стремление к сближению с Россией. С другой стороны, ослабление России делало царизм более уступчивым в отношении Великобритании, являвшейся его главным соперником на Ближнем и Среднем Востоке. В 1907 г. в Петербурге было подписано русско-английское соглашение, посвященное урегулированию трех колониальных вопросов: о Тибете, Афганистане и Иране. Стороны признали территориальную неприкосновенность Тибета и сюзеренитет Китая над ним, взяли обязательство не вмешиваться во внутренние дела Тибета и поддерживать отношения с Лхасой только через китайское правительство. По требованию России британские войска были эвакуированы из занятой ими долины Чумби, а российские паломники-буддисты поручили право беспрепятственного посещения Лхасы. Афганистан становился нейтральным буферным государством между Россией и Британской Индией.

Иран был разделен на три зоны: российского влияния на севере, британского - на юге и нейтральную зону, расположенную между ними. Россия и Англия приняли обязательство не добиваться концессией в " чужой" сфере влияния и не препятствовать проведению политических и экономических мероприятий другой стороны в ее сфере влияния. Если Иран не будет выполнять обязательств по своей задолженности в отношении России или Великобритании, каждая из сторон получала право по взаимному соглашению устанавливать финансовый контроль над доходами иранского правительства. В нейтральной зоне обе стороны могли свободно конкурировать. Британский денежный рынок был открыт для российских займов. Соглашение фактически включало Россию в состав Антанты. Вслед за соглашением последовала империалистическая интервенция против иранской революции. На " границах" соответствующих зон в 1909 г. были расположены российские и британские войска [45].

В своей зоне англичане в 1910 г. получили концессию на разведку нефтяных месторождений и в 1913 г. приступили к добыче нефти, которая использовалась прежде всего для перевода британского военно-морского флота с угля на жидкое топливо, осуществлявшегося первым лордом адмиралтейства У. Черчиллем [46]. Борьба на мировой арене за обладание нефтяными месторождениями становится одним из важнейших факторов империалистической колониальной политики.

Большую тревогу в России вызывало положение на Ближнем Востоке и Балканском полуострове. Угроза достижения Центральными державами доминирующего положения в этом регионе создавала преграду осуществлению вековых устремлений царского самодержавия на Балканах, могла привести к установлению контроля Германии над Черноморскими проливами и ее прорыву к Персии.

Еще во время переговоров о заключении англо-русского соглашения 1907 г. министр иностранных дел России А.П. Извольский предпринял попытку добиться открытия Черноморских проливов для российских военных судов. С этой целью он готов был договориться о том, чтобы военные суда Англии и других держав обладали правом свободно проходить через Дарданеллы, но не в Черное море. Россия, таким образом, контролировала бы Черное море и располагала равными с Британией возможностями в отношении Константинополя и Дарданелл. Извольский признавал, что переговоры о проливах велись с Англией неоднократно, в том числе и во время его поездки в Лондон осенью 1908 г. Но Э. Грей не пошел на заключение такого соглашения с Россией, ссылаясь на резко отрицательную реакцию британской общественности на возможное открытие проливов. Тогда Извольский предпринял попытку осуществить свою заветную мечту с помощью монархии Габсбургов [47].

Однако уже в начале 1908 г. стал очевидным отход Австро-Венгрии от политики " совместных действий" с Россией на Балканах. Дунайская монархия отказалась поддерживать в основном согласованный с Россией проект судебных реформ в Македонии. В мае министр иностранных дел Османской империи и австрийский посол в Стамбуле подписали военную конвенцию и " Особый протокол", превращавший районы Салоники и Косово в сферу монопольной эксплуатации двуединой монархии.

Министр иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталь выступил с проектом строительства железной дороги из Боснии через Новопазарский санджак до Митровицы, чтобы соединить ее с железной дорогой Белград-Ниш-Салоники. Благодаря этому Австро-Венгрия получала выход к Эгейскому морю в главном опорном пункте британской торговли в регионе [48]. Санджакская железная дорога должна была перерезать коммуникации между Сербией и Черногорией и стать серьезным препятствием для возможного объединения этих стран в едином славянском государстве. Высшие военные чины монархии Габсбургов исходили из того, что эта дорога в случае необходимости обеспечит быструю переброску войск в Македонию. Санджакская дорога призвана была также воспрепятствовать итальянскому проникновению на Балканы. Для очевидцев событий неоспоримой была связь идей строительства Санджакской и Багдадской железных дорог [49]. По расчетам Эренталя, Санджакская дорога должна была вдохнуть " новую жизнь" в Дунайскую монархию, создавая для нее возможность установления контроля над западной частью Балканского полуострова.

В речи 27 января 1908 г. Эренталь нарисовал грандиозную картину австро-венгерских железнодорожных планов на Балканах, которые, с одной стороны, предусматривали соединение боснийской и македонской железных дорог, а с другой стороны, создавали в перспективе возможность установления прямого железнодорожного сообщения Вена-Будапешт-Сараево-Афины-Пирей, даже более того, " самого короткого пути из Центральной Европы в Египет и Индию" [50]. Давая согласие на строительство железной дороги от Увача до Митровицы, турецкий султан по праву ожидал, что этот проект осложнит отношения, прежде всего, между Австро-Венгрией и Россией и тем самым приведет к краху реформ в Македонии [51].

Проект Эренталя Извольский назвал " бомбой", брошенной ему под ноги. Так российский министр иностранных дел заявил германскому послу в Петербурге графу Ф. Пурталесу. Замыслу Эренталя, действия которого были направлены на осуществление стратегического прорыва монархии Габсбургов к важнейшему порту на Эгейском море Салоникам, Извольский противопоставил проект Дунайско-Адриатической железной дороги, которая должна была под прямым углом пересечь Санджакскую железную дорогу, предоставляя Сербии прямой выход к морю [52].

В свою очередь в феврале 1908 г. Германия добилась согласия турецкого султана на сооружение следующего участка (длиной 840 км) Багдадской железной дороги. Велись переговоры о германо-турецком политическом, а затем и военном соглашениях, направленных против России, а отчасти и против Англии [53].

Учитывая усиление международной изоляции (" окружения") Берлина, Эренталь неоднократно заявлял, что австро-германский союз нужен Австро-Венгрии не больше, чем Германии. Несомненно являясь сторонником ориентации на Германию, Эренталь добивался максимально возможной самостоятельности Дунайской монархии в составе Тройственного союза. Одной из важнейших целей внешней политики Австро-Венгрии он считал внесение раскола во взаимоотношения между небольшими балканскими странами и особенно - стравливание Болгарии с Сербией, проявляя готовность в будущем передать за это болгарскому князю Фердинанду Кобургскому юго-восточную часть сербской территории [54].

После осуществленного младотурками в июле 1908 г. государственного переворота и объявления ими выборов в парламент Османской империи, включат находившиеся с 1878 г. во " временной оккупации" Австро-Венгрии турецкие провинции Босния и Герцеговина, перспектива потерять эти провинции побудила Вену реализовать давно созревавший план их аннексии. Так Дунайская монархия вызвала второй большой международный кризис XX в., Боснийский кризис 1908-1909 гг. По существу он явился следствием длительного воздействия Восточного вопроса и событий младотурецкой революции, но только германское вмешательство подняло региональный кризис до мирового уровня. В книге " Правда о войне 1914-1918 гг." английский исследователь Б. Диддел-Гарт писал, что ее " первая искра была выбита на Балканах в 1908 г." [55]

В сентябре 1908 г. Извольский был приглашен австрийским послом в России графом Л. Берхтольдом в замок Бухлау в Моравии, где обсудил с Эренталем проблему аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. На встрече Эренталь, ссылаясь на враждебность Сербии и Черногории к Австро-Венгрии, категорически отверг предложение Извольского о территориальных компенсациях для этих балканских стран посредством раздела между ними Новопазарского санджака и изменения их границ за счет Боснии и Герцеговины. При этом Эренталь заявил о готовности вывести войска двуединой монархии из санджака и вернуть его Турции. Австрийский министр обещал России " дружественное и благожелательное отношение" при постановке Петербургом вопроса о свободном проходе ее военных судов через Черноморские проливы [56]. Таким образом, как отмечал В.М. Хвостов, " Эренталь получил синицу в руки, а продавал он русским - журавля в небе" [57].

После младотурецкой революции вопрос об отстаивании интересов России в Турции обсуждался 21 июля 1908 г. Особым совещанием, что, по мнению Извольского, предполагало готовность к занятию Верхнего Босфора, однако, как констатировало совещание, без объявления войны Османской империи. После одобрения рекомендаций совещания царем начальник Генерального штаба Ф.Ф. Палицын сообщил Извольскому, что штаб командующего войсками Одесского военного округа и штаб начальника военно-морских сил России на Черном море приступили к подготовительным мероприятиям на случай срочной десантной операции с использованием наличных средств. Одновременно было проведено совещание представителей сухопутного и морского генштабов России по осуществлению такой экспедиции в будущем. Однако ни на какие конкретные шаги в этом направлении Россия тогда была явно неспособна [58]. Когда же аннексия Боснии и Герцеговины уже состоялась, Николай II в беседе с личным представителем кайзера Вильгельма II Гинце заявил 29 ноября: " Моей мыслью всегда было: Проливы [...] Все, что я хочу, - это свободный выход и свободный вход" [59].

Извольский, между тем, полагал, что Австро-Венгрия, прежде чем аннексировать Боснию и Герцеговину, представит свой замысел на рассмотрение конгресса великих держав. Однако австрийский министр " обвел его вокруг пальца". " Верность Нибелунгов", проявленная Германией к своему союзнику, обусловливалась не только тесной связью с Веной, являвшейся ее единственной политической опорой в Европе и естественным мостом, связывавшим ее с Османской империей, где германские капиталовложения и политические интересы были столь велики. Совместное противостояние франко-русскому союзу побуждало Германию все больше отходить от политики " обуздания" Дунайской монархии [60].

Аннексия Боснии и Герцеговины не могла быть неожиданной для Германии, так как в Берлине знали об экспансионистских замыслах Эренталя. " Наше положение, - писал Бюлов 5 октября 1908 г. Вильгельму II, - стало бы действительно рискованным, если бы Австро-Венгрия утратила к нам доверие и отошла от нас. Пока обе [державы] вместе, мы образуем [...] блок, к которому никто так легко не рискнет приблизиться. Именно в больших восточных вопросах мы не должны вступать в противоречие с Австро-Венгрией, которая имеет на Балканском полуострове более близкие и важные интересы, чем мы. Австро-Венгрия нам никогда не простила бы отрицательной или даже робкой и мелочной позиции в вопросе об аннексии Боснии и Герцеговины" [61].

7 октября 1908 г. монархия Габсбургов объявила об аннексии обеих оккупированных ею османских провинций. А за два дня до этого по предварительной договоренности с Австро-Венгрией болгарский князь Фердинанд Кобургский провозгласил независимость Болгарии и принял титул царя, опередив, таким образом, Дунайскую монархию в роли нарушителя Берлинского трактата.

Пурталес, обосновывая необходимость поддержки Берлином Австро-Венгрии, в декабре 1908 г. утверждал, что если двуединая монархия, а вместе с ней и Германия будут поставлены " на колени" созданной Англией Антантой, то Германия и Австрия окажутся в Европе в униженном положении, из которого не будет " в конце концов больше никакого спасения, кроме войны" [62].

И внутри монархии Габсбургов, и вне ее аннексия Боснии и Герцеговины вызвала сильное возбуждение южных славян, прежде всего Сербии, претендовавшей на обе провинции, где преобладало население сербского происхождения, и возлагавшей надежды на поддержку со стороны России.

В германских правящих кругах, сознававших высокую вероятность войны Австро-Венгрии с Сербией и Черногорией, активизировались сторонники военного решения возникших проблем с Россией, что фактически означало для Берлина также и войну с Францией.

Занимавший много лет пост российского посла в Берлине граф Ф.Д. Остен-Сакен в анализе политической ситуации в Германии отмечал в те дни, что " военная партия" в Германии, вдохновляемая бесспорной готовностью армии и " других слоев общества" к войне, считает войну единственно возможным средством восстановить поколебленную в глазах народных масс репутацию монархии вследствие промахов " личного правления" Вильгельма II. С другой стороны, военные круги убеждены в том, что нынешнее временное превосходство германской армии обещает огромные шансы на успех. Такая убежденность может соблазнить кайзера и придать его внешней политике крайне воинственный характер. Причины военных приготовлений Германии объясняются также намерением ослабить радикальные народные движения, направленные на изменение прусской и имперской конституции в либеральном духе [63].

В январе 1909 г. по поручению кайзеров Вильгельма II и Франца-Иосифа I, а также политического руководства Германии и Австро-Венгрии, началась переписка начальников генеральных штабов австро-венгерской и германской армий, Конрада и Мольтке, по согласованию конкретных мер на случай возникновения континентальной войны. Мольтке заверил австрийского коллегу, что если вступление австро-венгерских войск в Сербию вызовет активное вмешательство России, это будет означать для Германии " казус федерис" [64]. Обмен письмами, сопровождавшийся взаимными визитами начальников генеральных штабов Центральных держав, не прекращался до начала мировой войны.

Однако Россия после поражения в войне с Японией и революции 1905-1907 гг. не могла оказать Сербии эффективную помощь. На заседании Совета министров, проведенном у царя, после заявления представителей военного и морского ведомств о неготовности страны к войне, было принято решение в случае вооруженного столкновения между Австро-Венгрий и Сербией соблюдать строгий нейтралитет. С другой стороны, и Австро-Венгрия в одиночку не отваживалась прибегнуть к военной силе, чтобы преодолеть сопротивление Сербии. Между тем Берлин стремился изолировать и унизить Россию, после чего, как считал Бюлов, кольцо окружения вокруг Германии будет уничтожено навсегда. Мучительно тянувшийся кризис был внезапно прекращен германским канцлером в марте 1909 г. Противодействие аннексии Боснии и Герцеговины со стороны Сербии Германия сломила, прибегнув к мощной, хотя дипломатически завуалированной и косвенной, угрозе войны против России [65]. 19 марта 1909 г. Мольтке писал Конраду, что " не будет медлить нанести удар, чтобы поддержать одновременное австрийское наступление". В другом своем послании Мольтке характеризовал Боснийский кризис как возможность начать войну, которая при таких благоприятных условиях едва ли может вновь скоро представиться [66].

Пребывая в состоянии военной слабости и неуверенная в поддержке партнеров по Антанте, Россия вынуждена была отступить перед фактическим ультиматумом и, со своей стороны, принудила Сербию к уступке Австро-Венгрий. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что Англия еще в ноябре 1908 г. не поддержала высказанную Извольским во время визита в Лондон готовность признать аннексию Боснии и Герцеговины в обмен на усиление позиций России в отношении Черноморских проливов. Это укрепило в Берлине надежду, что в случае войны между Германией и Россией Англия сохранит нейтралитет. Публичное унижение побудило Россию ускорить свои вооружения на суше и на море.

Как отмечал американский историк С. Фей, результаты аннексионистского кризиса продолжали длительное время оказывать свое воздействие на международные отношения, и " их можно считать одной из причин войны 1914 г.". Хотя в 1909 г. полагали, что Эренталь добился блестящей победы, ставшей крайне унизительной для России и Сербии, однако " это была одна из тех пирровых побед, которые приносят больше неудач, чем успехов". Если Извольский испытывал ожесточенную враждебность главным образом против монархии Габсбургов, то панславистская пресса настраивала российскую общественность прежде всего против Германии [67].

Одновременно с Боснийским кризисом произошло резкое обострение англо-германских отношений. Перед европейской военной промышленностью стояла тогда задача преодоления мирового экономического кризиса, чему можно было содействовать с помощью нагнетания военной истерии. С этой целью, когда в марте 1909 г. Боснийский кризис достиг наивысшей точки, в Британии была спровоцирована " военная паника", которая объяснялась провалом англо-германских переговоров по проблемам строительства военно-морского флота [68].

14 апреля 1909 г. рейхсканцлер Бюлов по приказу кайзера собрал у себя в отеле в Венеции (где в непосредственной близости от развертывавшихся на Балканах событий находилось в это время несколько ближайших доверенных лиц Вильгельма II) генерал-адъютанта кайзера Г. фон Плессена, шефов гражданского кабинета Ф. фон Валентини и военно-морского кабинета адмирала Г.А. фон Мюллера для обсуждения возникшей напряженности в англо-германских отношениях.

Рейхсканцлер обрисовал присутствующим опасность положения, в котором оказалась Германия. Не видя шансов выиграть в обозримом будущем войну с Англией, Бюлов склонялся к тому, чтобы заключить с ней сделку о флоте, будь то в форме договора о нейтралитете или соглашений в колониальной сфере [69].

Напротив, шеф морского кабинета Мюллер заявил, что " в конечном счете без риска вообще ничего нельзя достигнуть в этом мире, и мы, начиная строить флот, все же знали, что он будет омрачать наши отношения с Англией". Адмирал призвал пройти зону риска, рассчитывая на то, что занятость Британии в других регионах будет благоприятствовать этому. Однако и после состоявшегося в Венеции разговора перед пребывавшими там представителями имперского политического и военного руководства, по свидетельству Мюллера, " снова и снова вставал вопрос: когда мы продвинемся настолько, что сможем разбить англичан? " [70]

Эта проблема оказалась ведущей в последующих дискуссиях, которые достигли кульминации на " кризисной конференции", состоявшейся в Берлине у рейхсканцлера 3 июня 1909 г. В ней участвовали статс-секретарь имперского военно-морского ведомства адмирал А. фон Тирпиц, шеф Генерального штаба генерал Г. фон Мольтке-младший, статс-секретарь ведомства иностранных дел В. фон Шен, посол в Лондоне П. фон Меттерних и статс-секретарь внутренних дел Т. фон Бетман-Гoльвег. Во вступительном слове Бюлов оптимистически заявил, что политическая ситуация для Германии весьма благоприятна, " только над Северным морем висит черная туча". Затем он высказался за достижение взаимопонимания с Англией, которое должно охватывать не только проблему строительства флота, но и торгово-политическую и колониальную сферы. Бюлов считал также вполне вероятным и договор о нейтралитете " для определенных случаев". За соглашение с Британией решительно выступили Бетман-Гольвег и Меттерних, говоривший о необходимости ограничения строительства германского флота. Со своей стороны Тирпиц категорически отверг идею моратория на увеличение военно-морских сил Германии [71].

Все возрастающая конкуренция между армией и флотом проявилась в выступлении шефа Генерального штаба Мольтке, по мнению которого войны с Англией следовало бы избежать хотя бы потому, что германские военно-морские силы всегда будут значительно уступать английским и не в состоянии воевать против Британии с перспективой на успех. Мольтке заявил, что находится в затруднительном положении относительно того, как должна действовать немецкая армия в случае войны с Англией. При ее возникновении он будет вынужден просить кайзера развязать также и войну против Франции, ибо разработанный Шлиффеном план нападения на эту страну (союзника Англии) предоставляет Германской империи единственную возможность нанести поражение на суше великой морской державе, которую германский флот не имеет возможности одолеть [72].

Апогеем кризисной конференции стал прямой вопрос Бюлова Тирпицу: " Когда же мы могли бы спокойно ожидать войны против Англии? " В ответ Тирпиц заявил: " В ближайшие два года наше положение в высшей степени улучшится и через 5-6 лет (в 1915 г. будут готовы Гельголанд и новый канал Кайзера Вильгельма) опасность вообще минует" [73].

Таким образом, завершение строительства канала, связывающего Северное море с Балтийским, и сооружение на о. Гельголанд базы для подводных лодок и береговых укреплений, считались необходимыми " техническими" предпосылками готовности германского флота к войне с Британией. Уже в 1909 г. политическое и военное руководство империи Гогенцоллернов тесно взаимодействовали друг с другом в установлении реального срока начала войны против Англии - в 1915 г. Задача заключалась в том, чтобы политически обеспечить время для ее подготовки.

Если накануне Боснийского кризиса французское правительство, заняв примирительную позицию по вопросу об аннексии, рассчитывало добиться при содействии Австро-Венгрий уступок со стороны Германии в марокканском вопросе, то уже в октябре 1908 г. французское посольство в Петербурге сообщило российскому министерству иностранных дел о возможности нападения Германии на Францию. Поводом для резкого обострения франко-германских отношений послужил инцидент в Касабланке (сентябрь 1908 г.), когда германский консул оказал " покровительство" группе дезертиров из французского Иностранного легиона, среди которых были немцы. На Особом совещании 22 октября Извольский связал почти ультимативные требования Германии к Франции (принести извинения за оскорбление германского консульства, освободить арестованных немцев-дезертиров) с развитием событий на Балканах и сделал вывод, что Берлин намеренно стремится к столкновению [74].

Подписание 9 февраля 1909 г. франко-германской декларации о Марокко ослабило позицию России во время Боснийского кризиса. Посредством договоренностей с Парижем по вопросу о Марокко и другим колониальным проблемам Германия стремилась разрушить франко-русский союз и англо-французскую Антанту [75]. И хотя ни Англия, ни Франция не только не собирались воевать из-за аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины и даже дипломатически не оказали России почти никакой поддержки, Петербург после Боснийского кризиса продолжал сближаться с Лондоном и Парижем. Это проявилось, в частности, в совместном подавлении в 1909 г. русскими и английскими войсками революции в Персии. В кульминационный момент на завершающей стадии Боснийского кризиса, разразившегося в регионе, где через несколько лет и началась первая мировая война, международная ситуация уже обретала характерные черты, присущие кануну ее возникновения.

На очередном совещании генштабов русской и французской армий 1908 г., проходившем под знаком развивающихся связей между Россией, Францией и Англией, затрагивался и вопрос о применении двусторонней военной конвенции в случае мобилизации в Германии, направленной против Британии. В то же время, испытывая угрозу со стороны союзника Германии - Дунайской монархии, которая могла развязать войну по собственной инициативе, " облегчив" тем самым дальнейшее вступление в военные действия империи Гогенцоллернов, Россия не могла быть уверена в своевременной военной поддержке со стороны Франции. В осуществлении своей политики на Балканах и Ближнем Востоке Россия фактически оказывалась в одиночестве, будучи в то же время обязанной спасать от Германии не только Францию, но в перспективе и Англию. Это объяснялось в значительной мере тем обстоятельством, что, заключив ряд зарубежных займов, Россия имела долг 8 1/2 млрд. руб., из которых 5 1/2 млрд. приходилось на Францию [76]. Как отмечал военный теоретик и историк А.М. Зайончковский, " с 1908 года на Ближнем Востоке завязывается тот вызывающий, враждебный России узел политики захватов, инспирированных Германией, который, перейдя крайние пределы, должен был повлечь за собой мировой пожар" [77].

В сложившейся ситуации российский Генеральный штаб разрабатывал оперативные планы, полагаясь только на отечественный военный потенциал. Весь 1909 г. им осуществлялась подготовка нового мобилизационного расписания 1910 г., которое подлежало исполнению при стратегическом развертывании войск. В 1910 г. в управлении генерал-квартирмейстера Генерального штаба Ю.Н. Данилова была составлена обширная записка " Силы, средства и вероятные планы наших западных противников", в которой констатировалось, что Германия и Австро-Венгрия превосходят Россию в численности войск первой линии и стратегическая инициатива находится в руках этих держав. Само расположение Восточной Пруссии и Галиции позволяло Центральным державам провести сосредоточение войск " на крайнем востоке", а возможность охвата ими Привисленского края свидетельствовала о целесообразности их концентрического наступления. В записке Данилова предусматривался вариант сосредоточения главных сил германской армии в Восточной Пруссии с одновременным развертыванием австрийских войск в Восточной Галиции, что соответствовало шлиффеновской идее охвата русского фронта с флангов [78].

В сентябре 1910 г. в Париже состоялось новое совещание начальников генеральных штабов России и Франции. Считая, что Германия бросит свои основные силы против Франции, оставив на восточном фронте только 3-5 корпусов с резервными дивизиями, французский генштаб придавал особое значение одновременным дейстйиям французских и русских войск. Уже мероприятия мирного времени должны были, по мнению французской стороны, создать в Германии представление о высокой вероятности перехода русской армии в наступление. В этом случае французский генштаб гарантировал " немедленное и быстрое наступление" своих войск. Теперь на русскую армию возлагалась задача ввести противника в заблуждение и удерживать перед своим фронтом расположенные там немецкие корпуса [79].

В утвержденных верховной властью России указаниях армейскому командованию говорилось, что ее вероятными противниками на Западе являются Германия, Австро-Венгрия и Румыния, которые превосходят русских в быстроте мобилизации и сосредоточения. Далее излагалась по существу оборонительная концепция ведения русскими войсками боевых действий, хотя в директивах и упоминалось о подготовке к переходу в наступление " в зависимости от обстановки", причем командующим армиями не было известно, куда и с какой целью наступать.

В директивных указаниях начальника Генерального штаба А.А. Гернгросса разъяснялось, что первоначальное сосредоточение русской армии (как это было намечено еще в 1906 г.) должно происходить по наиболее тяжелому для страны варианту, когда главные силы Центральных держав будут направлены в первую очередь против России. В соответствии с этим развертывание корпусов Варшавского военного округа (так называемого Передового театра) переносится назад, на линию Белосток - Брест, что позволит под прикрытием двух армий, расположенных на первой линии, беспрепятственно провести выгрузку и сосредоточение еще двух армий. И хотя современная политическая обстановка говорит о том, что Германии придется выделить значительные силы для военных действий на западном фронте, преимущества в быстроте мобилизации и сосредоточения все же позволят вероятным противникам России начать войну вторжением на ее территорию, для немедленного отпора которому у России нет достаточных средств [80].

Эти пессимистические оценки и выводы начальника Генерального штаба оказывали негативное влияние на психологическое состояние командующих армиями и их последующие действия. Перед ними предстала удручающая картина, когда, несмотря на развертывание значительных германских сил против Франции, русский генштаб намеревался поспешно покинуть десять губерний, помышляя только об отступлении и обороне. В продолжительный предшествующий период русские войска были ориентированы на то, чтобы удерживать фронт на Висле и по Бугу - Нареву в качестве предпосылки их перехода в наступление из " польского мешка" на Берлин или Вену [81]. Новые директивы командующим войсками, опиравшиеся на сугубо оборонительную доктрину, подтверждали, что Россия в то время явно не была готова к ведению активных наступательных боевых действий.

Когда в апреле 1911 г. в районе марокканской столицы Феса вспыхнуло восстание берберских племен, в ответ на призыв султана о помощи французские войска заняли этот город. Французы оккупировали также крупные города Мекнес, Марракеш и быстро подавили восстание. Северная часть Марокко была занята испанскими войсками. Так разразился Второй Марокканский кризис 1911 г.

В Германии развернулась возглавленная пангерманцами шовинистическая кампания против установления французского господства в Марокко, в поддержку братьев Маннесман, располагавших значительными капиталами в этой стране. Германское правительство направило к берегам Марокко канонерскую лодку " Пантера", которая 1 июля вошла в марокканский порт Агадир, совершив так называемый " прыжок " Пантеры" ". В качестве компенсации за захват Францией Марокко Германия требовала все Французское Конго. Однако Англия вновь решительно встала на сторону Франции. В официальной речи, произнесенной в резиденции лорда-мэра Лондона, министр финансов Великобритании Ллойд Джордж заявил о том, что в отличие от 1870-1871 гг. Англия не останется пассивным наблюдателем в случае германского нападения на Францию. Это вызвало замешательство в германском имперском руководстве, которое вынуждено было занять примирительную позицию в отношении Парижа.

4 ноября 1911 г. было подписано франко-германское соглашение, по которому Берлин признавал преимущественные права Франции в Марокко, получив за это две полосы территории Французского Конго, которые перешли к германской колонии Камерун, и режим " открытых дверей" в Марокко на 30 лет. Однако Франция отказалась уступить Германии свое исключительное право на приобретение Бельгийского Конго. В соответствии с Фесским договором 1912 г. Марокко стало французским протекторатом. Марокканский кризис способствовал дальнейшему обострению отношений между Антантой и Германией [82].

Добившись от великих держав, поглощенных развернувшейся борьбой вокруг Марокко, признания своих притязаний на Триполи и Киренаику, две последние турецкие провинции в Африке, Италия 28 сентября 1911 г. предъявила ультиматум Османской империи, потребовав от нее в течение 24 часов дать согласие на их оккупацию итальянскими войсками. Несмотря на примирительную позицию турецкого правительства, Италия начала военные действия. Итальянские войска численностью 56 тыс. человек, располагавшие сильной артиллерией и авиацией, быстро нанесли поражение 7-тысячной турецкой армии в Триполи. Однако затем они столкнулись с упорным сопротивлением местного арабского населения, продолжавшимся много лет. 5 ноября 1911 г. итальянское правительство объявило об аннексии Триполи и Киренаики. В мае 1912 г. итальянцы захватили Додеканесские острова.

Мирные переговоры были ускорены надвигавшейся первой Балканской войной. В октябре 1912 г. в Лозанне был подписан мирный договор, обязавший Турцию вывести свои войска из Триполи и Киренаики, d Италию с Додеканесских островов. И если турки выполнили свое обязательство, то итальянцы так и остались на этих островах. Лозаннский договор по существу превратил Триполи и Киренаику в итальянскую колонию, получившую название Ливии. Итало-турецкая война 1911-1912 гг. и захват Италией двух турецких провинций стали последними актами империалистической борьбы за раздел Африки [83].

Накануне первой мировой войны обсуждение колониальных проблем занимало особое место в англо-германских дипломатических контактах. В переговорах, когда Берлин прилагал все возможные усилия для того, чтобы добиться нейтралитета Британии в надвигавшейся войне, оторвав ее от Франции и России, британская сторона готова была пойти на существенные уступки в колониальной сфере в обмен на сдерживание германских морских вооружений. За это британский военный министр Холден во время своего пребывания в Берлине в 1912 г. предлагал вернуться к вопросу о разделе португальских колоний, соглашение о котором было подписано Англией и Германией еще в 1898 г., а также решить вопрос о финансировании строительства Багдадской железной дороги. Взамен Англия должна была получить контроль над последним участком дороги от Багдада до Персидского залива. Вильгельм II выступил за то, чтобы сначала заключить договор о нейтралитете Англии и соглашение по колониальным вопросам. Визит Холдена дал толчок соответствующим переговорам и был ярким подтверждением тесной взаимосвязи военно-морских и колониальных сюжетов [84].

Самое позднее с 1911 г. колониальной целью Берлина стало создание германской " Срединной Африки", простирающейся от Камеруна до Германской Восточной и Германской Юго-Западной Африки со включением в нее значительных территорий португальских колоний Анголы и Мозамбика, а также Бельгийского Конго, со строительством " поперечных" железнодорожных линий от восточноафриканского к западноафриканскому побережью.

Дипломатические усилия правящих кругов Англии и Германии сосредоточились на проблеме раздела колониальных владений малых стран - Португалии и Бельгии. В конце 1913 г. было парафировано англо-германское соглашение о португальских колониях, весьма выгодное для Германии. Однако окончательное подписание этого договора так и не состоялось. С весны 1914 г. к переговорам о разделе португальских колоний присоединился вопрос о Бельгийском Конго. Последняя попытка Германии реализовать свою " мировую политику" на практике показала правящим кругам страны, что планы создания " Срединной Африки" не могут быть осуществлены без ожесточенной борьбы при существовании союзнических отношений между Англией, Францией и Россией. Проходившие одновременно англо-германские переговоры по Багдадской железной дороге отличались особым упорством сторон и участием в них представителей частного капитала. Англо-германский договор о Багдадской дороге был парафирован в Лондоне незадолго до начала мировой войны [85].