Глава 21. Похороны походили на жестокий спектакль, который отчасти был ритуалом для прессы, а не только печальной церемонией

Похороны походили на жестокий спектакль, который отчасти был ритуалом для прессы, а не только печальной церемонией. Лили ощущала усталость и горечь, была измотана до предела. Службу сопровождали постоянные всхлипывания, музыка и прочувствованные речи. Все пытались выразить то, что нельзя описать словами: тяжесть страшной потери, безысходную печаль и страх троих детей, которым предстояло расти без родителей.

Лили удивило и тронуло, что приехали ее родители и сестра. Они мало знали Кристел, однако понимали, как важна она была для Лили. Когда пришла ее очередь говорить, Лили бросила испуганный взгляд на мать, и та спокойно кивнула ей. Это означало: «Ты справишься».

Лили встала и пошла к кафедре. Ради детей она заставила себя говорить ясным, ровным голосом, рассказывая людям, собравшимся в церкви, о том, какой прекрасной матерью, подругой и человеком была Кристел.

«Лучшая подруга и любящая мать». — Вчера вечером, когда Лили писала свою речь, эти слова казались ей самыми подходящими. Однако сейчас, усиленные микрофонами, они прозвучали сухо и безжизненно. Лили отложила свои карточки, на мгновение прикрыла глаза и представила себе Кристел.

— Мне было восемь лет, когда я познакомилась со своей лучшей подругой, — сказала она, открывая глаза. — Ей было тринадцать, и она совсем не собиралась дружить со мной, а была просто моей временной нянькой. Дружба возникла позже. И продлилась всю жизнь... — Лили умолкла и глубоко вдохнула, пытаясь справиться с дрожью в голосе. — Когда я была маленькой, то думала, что она знает все на свете. Двадцать два года спустя могу сказать, что так оно и было. Благодаря прекрасным детям, Кристел познала радость и счастье жизни, наполненной любовью. А ведь именно это нужно каждому человеку! — Лили сама удивлялась словам, которые произносила. Этого не было в ее заметках. Они содержали перечень Достижений Кристел, воздавали должное ее характеру. Но сейчас было поздно отступать, и Лили решила быть краткой. Она снова умолкла и посмотрела на детей. Эдна увела Эшли, когда та начала хныкать. Чарли сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Рядом с ней сидел Шон, на его лице было до странности похожее выражение. Камерон казался раздраженным, почти разъяренным, и постоянно ерзал.

Лили была рада видеть учеников и учителей из своей школы, однако они выглядели напряженными, беспокоились и перешептывались на задних рядах, явно стремясь поскорее оказаться в другом месте. Она не заметила Грега Дункана, и это разочаровало ее. Как тренер Камерона, он мог бы прийти, однако таков уж был Грег.

— Я не вижу высшего смысла в том, что моя подруга умерла, — сказала Лили. — Может быть, когда-нибудь мне удастся постичь его. Я вижу огромный смысл в ее жизни, а не в смерти. Я любила Кристел Бэрд Холлоуэй. И буду помнить о ней и о нашей дружбе всю жизнь. — Лили откашлялась; грудь ее сдавило так, что она с трудом дышала. — Прощай, Кристел. Ты будешь жить в сердцах тех, кто любил тебя.

Доктор Саш, психолог-консультант, обещала Лили назначить ей лекарство, если в этом возникнет необходимость. Спускаясь с кафедры, Лили пожалела о том, что не воспользовалась ее предложением.

Потом исполнили песню, которую выбрала Чарли. Голос лягушонка Кермита мог показаться неуместным в подобных обстоятельствах, но почему-то нежные, задумчивые и простые слова песни прозвучали очень трогательно.

Ради Чарли и Камерона Лили стоически улыбалась, однако при этом чувствовала себя развалиной. Шон Магуайер предложил ей руку, чтобы помочь добраться до их скамьи. Ее рука как льдышка, ладонь покрылась холодным потом. «Наверное, ему это неприятно», — мелькнуло у нее в голове.

Его девушку, Мору, вся эта ситуация, казалось, выбила из колеи. В гладком черном платье и палантине она бала красива, как модель на рекламе компании «Виктория Сикрет». Рядом с ней Лили ощущала себя совершенно заурядной.

В данной ситуации она не должна была чувствовать ничего подобного, однако не могла избавиться от этого. Ее лучшая подруга умерла, а Лили думала о своей внешности. Она ужасный человек.

Кэдди Дерека проплакал всю церемонию — это было не слишком красиво, но трогательно. Тревис Джейкобс работал с Дереком пятнадцать лет и знал его, как никто другой. Его прощальная речь была длинной, иногда забавной и, безусловно, искренней. Когда он закончил, из динамиков донесся голос Луи Армстронга, который пел «Этот прекрасный мир», и сердце Лили сжалось от грусти.

Она постоянно посматривала на Джейн Кумбс, которая сидела рядом со своим адвокатом по другую сторону прохода. Судя по откровенному отчаянию, она была глубоко потрясена и искренне переживала. В последние дни они почти не общались. Джейн вела себя так, будто совсем не знала детей, и была растеряна не меньше, чем они.

Лили старалась не думать плохо о женщине, которая увела мужа ее лучшей подруги, однако это было нелегко. Она отчетливо помнила, как была потрясена Кристел, однажды вечером приехав к ней домой и сказав: «У Дерека есть другая. А я беременна». На одном дыхании. Даже одного из этих фактов было достаточно, чтобы совершенно изменить ее жизнь. Вместе они перевернули все с ног на голову.

Лили гнала от себя эти мысли. Пыталась не вспоминать о боли и унижениях, перенесенных Кристел. Как она упомянула в своей речи, Кристел испытала минуты великой радости и торжества. Лили заставляла себя думать об этих минутах, а не о распавшемся браке Кристел и ее финансовых проблемах. И уж, конечно, не о том, как перед смертью Кристел сообщила ей, что малышка Чарли не сможет перейти в следующий класс.

Лили увидела в глазах Кристел такую боль и растерянность, что воспоминания об этом преследовало ее по ночам и вторгалось в ее сны, когда удавалось задремать. Лили не знала, как избавиться от этого. Она оглядывала церковь и пыталась найти утешение у людей, собравшихся здесь, у друзей и знакомых, коллег по школе.

Благодаря им она продержалась до конца службы. Когда читали молитвы, они проникали ей прямо в душу, а когда пели песни, у нее щемило сердце. Только по одной причине Лили еще владела собой — дети Кристел теперь зависели от нее.

И именно из-за них она с таким нетерпением ждала оглашения завещаний.

Чарли дернула ее за рукав.

— Когда мы пойдем на клавдище?

— Кладбище, — поправила ее Лили. — Через минуту. После того, как сыграют «Радугу», — добавила она, вспомнив, что попросила еще раз поставить эту песню в исполнении покойного певца с Гавайев по имени Из. Лили подумала, что песня напомнит Камерону времена, когда они с Кристел вместе брали уроки игры на укулеле, гавайском музыкальном инструменте. Он не выразил никаких пожеланий по поводу церемонии. Камерон удивлял Лили: он никак не проявлял чувства, которые вызывала в нем потеря родителей.

Наклонившись к Чарли, она прошептала ей на ухо:

— А почему ты спросила?

— Я должна знать, когда по-настоящему прощаться с ними.

Лили обняла Чарли за плечи.

— О дорогая, — горьким шепотом выдохнула она, — тебе вовсе не надо с ними прощаться.