Марта. Пятница

Ремонт на чердаке почти завершен. Штукатурка местами еще не высохла, но новое окно, круглое, в медном обрамлении, как иллюминатор корабля, готово. Завтра Ру настелит пол, и, когда половицы будут отциклеваны и покрыты лаком, мы перенесем кровать Анук в ее новую комнату. Двери нет. Входом служит люк с опускной лестницей из десяти ступеней. Анук уже горит нетерпением. Почти постоянно торчит в проеме чердака, надзирая за работой Ру и давая ему «ценные» указания. Остальное время проводит со мной на кухне, наблюдает за приготовлениями к Пасхе. Часто с ней Жанно. Они сидят рядышком у кухонной двери и тараторят сразу в два голоса. Мне приходится подкупом выпроваживать их на улицу. После болезни Арманды к Ру вернулось прежнее расположение духа. Он насвистывает, накладывая последние мазки краски на чердачные стены. Ремонт он сделал отлично, хоть и не своими инструментами, об утрате которых он очень сожалеет. Те, которыми он работает сейчас, позаимствованы с лесопилки Клэрмона. По утверждению Ру, эти инструменты не совсем удобные, и он намерен при первой же возможности приобрести свои собственные.

– В Ажене есть место, где торгуют старыми речными судами, – сказал он мне сегодня, подкрепляясь чашкой шоколада с эклерами. – Хочу купить старый корпус и отремонтировать его за зиму. Сделаю из него красивый и удобный плавучий дом.

– И сколько денег на это нужно?

Он пожал плечами:

– Наверно, тысяч пять франков, может, четыре. Посмотрим.

– Арманда с удовольствием одолжила бы тебе.

– Я не возьму. – В этом вопросе он непреклонен. – Она и так мне помогла достаточно. – Указательным пальцем он обвел ободок чашки. – К тому же Нарсисс предложил мне работу. Сначала в его питомнике, потом на винограднике, когда придет пора сбора урожая, а там дальше картошка, бобы, огурцы, баклажаны… В общем, до ноября без дела сидеть не буду.

– Замечательно. – Его энтузиазм неожиданно вызвал во мне прилив теплой радости. Мне было приятно, что к нему вернулось хорошее настроение. Он и выглядел теперь лучше. Стал более уравновешен, избавился от своего ужасного затравленного выражения, отчего прежде его лицо напоминало заколоченное наглухо окно дома, населенного призраками. Последние несколько дней он ночевал у Арманды по ее просьбе.

– На тот случай, если меня опять прихватит, – серьезно сказала она, заговорщицки подмигнув мне за его спиной. Может, с ее стороны это была и уловка, но я очень обрадовалась тому, что Ру согласился присматривать за ней по ночам.

В отличие от Каро Клэрмон. В среду утром она явилась в «Небесный миндаль» вместе с Жолин Дру – якобы для того, чтобы поговорить об Анук. Ру сидел за прилавком, потягивая кофейный шоколад. Жозефина, все еще побаивавшаяся его, упаковывала на кухне конфеты. Анук завтракала. Перед ней на прилавке желтая чашка с какао и половинка круассана. Женщины одарили Анук сахарными улыбками и брезгливо покосились на Ру. Тот отвечал им дерзким взглядом.

– Надеюсь, я не помешала? – с вышколенной учтивостью в голосе обратилась ко мне Жолин, однако за ее приветливостью и обаянием не было ничего, кроме равнодушия.

– Вовсе нет. Мы как раз завтракаем. Позвольте предложить вам шоколад?

– Нет, нет, что вы? Я никогда не завтракаю. – Выразительный взгляд в сторону Анук, на который моя дочь, занятая завтраком, и не подумала обратить внимания.

– Мне хотелось бы поговорить с вами, – проворковала Жолин. – С глазу на глаз.

– Можно, конечно, и с глазу на глаз, – отвечала я. – Но думаю, в этом нет необходимости. Вы все можете сказать прямо здесь. Уверена, Ру не станет возражать.

Ру усмехнулся, а Жолин сразу скисла.

– Видите ли, это несколько деликатный вопрос.

– Тогда, мне кажется, вы обратились не по адресу. Полагаю, деликатные вопросы больше в компетенции кюре Рейно…

– Нет, я желала бы поговорить именно с вами, – процедила сквозь зубы Жолин.

– Вот как? И о чем же? – вежливо поинтересовалась я.

– Это касается вашей дочери. – Она сдержанно улыбнулась. – Как вам известно, я – ее классный руководитель.

– Да, я в курсе. – Я налила Ру еще одну чашку кофейного шоколада. – А в чем дело? Она плохо учится? Не успевает по каким-то предметам?

Я прекрасно знаю, что учеба Анук дается легко. Она читает запоем с четырех с половиной лет, а по-английски изъясняется почти так же бегло, как и по-французски, поскольку одно время мы жили в Нью-Йорке.

– Нет, нет, – поспешила разубедить меня Жолин. – Она – очень умная, сообразительная девочка. – Быстрый взгляд в сторону Анук, но моя дочь по-прежнему слишком поглощена своим завтраком. Думая, что я не наблюдаю за ней, она ловко стянула с витрины шоколадную мышку и запихнула ее в середину своего круассана, чтобы он по вкусу напоминал pain au chocolat.

– Значит, она плохо себя ведет? – Преувеличенно озабоченным тоном уточняю я. – Хулиганит? Грубит? Выказывает непослушание?

– Нет, нет. Разумеется, нет. Ничего подобного.

– А что же тогда?

Каро смотрела на меня с терпким выражением на лице.

– На этой неделе кюре Рейно несколько раз приходил в школу, – уведомила она меня. – Чтобы поговорить с детьми о Пасхе, объяснить значение этого религиозного праздника и так далее.

Я кивком дала понять, что внимательно слушаю. Жо-лин участливо улыбнулась мне.

– Видите ли, Анук… – опять смущенный взгляд в сторону моей дочери, – не скажу, что это хулиганство, но она задает очень странные вопросы. – Она скривила губы в неодобрительной усмешке и повторила: – Очень странные.

– Ну, моя дочь всегда отличалась пытливым умом, – беззаботно отвечала я. – Уверена, вы и сами поощряете дух любознательности в ваших учениках. И потом, – озорно добавила я, – не хотите же вы сказать, что месье Рейно настолько несведущ в отдельных областях, что не способен ответить на вопрос ребенка.

Глупо улыбаясь, Жолин заверила меня в обратном.

– Но своими вопросами она расстраивает остальных детей, мадам, – строго сказала она.

– Вот как?

– Анук убеждает их, что Пасха на самом деле вовсе не христианский праздник и что Господь наш… – она помедлила в замешательстве, – что предание о воскресении Христа позаимствовано из более древних сказаний о каком-то боге урожая. О каком-то божестве плодородия языческих времен. – Она выдавила ледяной смешок.

– Да. – Я провела рукой по кудряшкам дочери. – Она у нас начитанная девочка, правда, Нану?

– Я только спросила про Остару, – без тени смущения объяснила Анук. – Кюре Рейно говорит, что в честь ее праздники давно уже не устраивают, а я сказала, что мы устраиваем.

Я прикрыла ладонью рот, пряча улыбку.

– Думаю, он просто не понял тебя, солнышко. Наверно, не стоит мучить его вопросами, если они его так огорчают.

– Они огорчают детей, мадам, – указала Жолин.

– Вовсе нет, – возразила Анук. – Жанно говорит, что на праздник мы должны развести костер, зажечь красные и белые свечи и все такое. Жанно говорит…

– Жанно говорит слишком много, – перебила ее Каролина.

– Должно быть, весь в маму, – заметила я.

Жолин приняла оскорбленный вид.

– Вы, я вижу, не очень-то обеспокоены поведением дочери, – сказала она, чуть приглушив свою улыбку.

– Я не вижу причин для беспокойства, – невозмутимо отвечала я, пожимая плечами. – Если я вас правильно поняла, моя дочь просто участвует в обсуждениях, устраиваемых в классе.

– Есть темы, которые не подлежат обсуждению, – вспылила Каро, и я на мгновение под лоском благовоспитанности узрела в ней ее мать, властную и деспотичную. Я даже прониклась к ней симпатией за то, что она проявила характер. – Некоторые вещи должно принимать на веру, и, если бы ваш ребенок воспитывался по законам морали… – Она смущенно прикусила язык. – Впрочем, я не собираюсь читать вам лекцию о воспитании детей, – сухо закончила она.

– Это радует, – с улыбкой сказала я. – Мне не хотелось бы ссориться с вами.

Обе женщины смотрели на меня с выражением обескураженности и неприязни.

– Вы уверены, что не хотите выпить шоколаду?

Каро скользнула тоскливым взглядом по полкам с пралине, трюфелями, миндальным печеньем, нугой, эклерами, вафлями в шоколаде, вишнями с ликером и засахаренным миндалем.

– Удивительно, как у вашего ребенка еще не сгнили зубы, – съязвила она.

Анук обнажила в улыбке оскорбительно здоровые зубы. Их белизна, должно быть, вызвала у Каро еще большее раздражение.

– Мы впустую тратим время, – холодно заметила она Жолин.

Я промолчала, Ру подавил смешок. На кухне у Жозефины играло радио, и несколько секунд в зале слышалось только резонирующее от напольной плитки треньканье.

– Пошли, – скомандовала Каро своей подруге. Жолин растерянно топталась на месте. – Я сказала: пошли! – Недовольно взмахнув рукой, Каро устремилась из шоколадной. Жолин засеменила следом.

– Не думайте, будто я не знаю, какую игру вы ведете, – злобно бросила она мне на прощанье. Обе женщины вышли на улицу, и, цокая каблучками по мостовой, зашагали через площадь к церкви.

На следующее утро мы нашли первую листовку. Скомканная, она лежала на тротуаре возле нашего магазина. Жозефина подобрала ее, когда подметала у порога, и показала мне. Сложенный вдвое листок печатного текста, фотокопия на розовой бумаге. Подписи нет, но стиль выдает автора.

Заголовок: