Инсталляция пессимизма

Поразительное чувство частичной правоты всех. Прав Грозный, обидевшийся на Курбского. Прав Николай, оби­девшийся на декабристов. Прав Курбский, не стерпевший русского ренессанса. Прав обыватель, не верящий никому. Прав кабацкий Есенин. Прав мир искусств, отворачиваю­щийся от вонючей России. Правы те, кто хотят имитиро­вать Запад, вдохнуть в Россию его энергию. Никто не прав.

-- А слабо вам замириться с государством, найти в нем что-нибудь " милое"? -- спросил меня Саша.

Сомнительность попытки, квалифицируемой как пре­дательство, мракобесие или усталость. " Милое" не находит­ся, " милого" нет. Отчаянное пробуждение к вечным ценнос­тям посреди говна. Хамское высокомерие вечно занятой со­бой власти, не имеющей времени объясниться с людьми. Новые обиды. Сила русской интеллигенции -- внеправительственное мышление. Оно же -- вечная слабость. Беско­нечное письмо Белинского Гоголю.

Теперь, глядя на то, что случилось, мне кажется, что это произошло не со мной. В России быть пессимистом -- как отстреляться. Ничего не принять, никого не признать. Стоишь -- поплевываешь. Если будет лучше, чем ты ска­зал -- забудут. Если хуже, призовут к ответственности: " Ты обещал! "

Редкие случаи благородного служения отчизне, никог­да не признаваемые подозрительными современниками. Неверие в собственность, нажитую нечестно. Зуд передела. Горечь во рту -- основной привкус родины. Неспособность заставить страну работать на себя. Неспособность преодо­леть извечную отчужденность государства от человека. Бес­конечное нытье. Словоблудие диссиды. Мартиролог. Беско­нечный сволочизм русской жизни. Когда жизнь идет вопре­ки жизни. Возведение отчаяния в степень героизма и по­следней национальной истины. Разочарование диктует от­вращение к стране.

-- Дух Лермонтова, -- обобщил Саша.

Мы не могли с ним наговориться. Мы говорили и обоб­щали. Ночи напролет. Наши слова сливались в экстазе.

Пробуждение кондовой России. Она выдвигает идею предательства, соблазна совращения страны Западом, ев­реями, грамотеями. Все забывается. И повторяется. Долгая ночь политических разборок, которых за глаза хватает на целое поколение.

В чем чудо России? В русской патологии есть дополни­тельное измерение жизни. Вот главная ценность. Да, но кто принадлежит этому измерению? Низы безответственны, противны. Интеллигенция как сословие истерична. Никого нет, но есть люди.

-- Они приоткрываются и исчезают, -- предположил Саша.

Говорят, отношения между людьми в России уникаль­ны. Разговор, действительно, может зайти далеко. Глубоко. В дополнительном измерении между мной и Сашей проска­кивает искра. Мы озаряемся, и тогда нам кажется, но то, что нам кажется, никогда не будет. Однако на секунду, ког­да в темноте мы озаряемся, это " кажется" полно очисти­тельной энергии. Она приводит случайный разговор в со­стояние экзистенциального обнажения.