Виталик

«Довольно замкнутый по характеру мальчик, к общению с другими детьми не особенно стремится, но и не отвергает его. Прекрасно дисциплинирован, очень трудоспособен, может заниматься и два, и три часа. Но работать любит с хорошо знакомым материалом. Игрушки его не интересуют, он очень любит книги. Ему нравятся новые слова, он очень хорошо их запоминает, владеет достаточно обширным активным словарём. Каждое новое слово он воспринимает с удовольствием, ему нравится, как оно звучит, он непременно повторяет его: всякие «кринолины», «фрейлины», «парики», «иллюминаторы» – это его стихия. И при этом Виталик – молчун. Мальчик сильно заикается и в разговоре предпочитает в разговоре выражаться возможно короче, хотя фразовой речью владеет. Длинных фраз он не любит и предпочитает высказываться тогда, когда обстоятельства вынуждают его к этому. Что особенно важно, падежные окончания существительных и употребление времён в его речи совершенно правильные. В октябре 1998 года перенёс операцию по поводу порока сердца, в результате чего очень резко и надолго возобладала реакция охранительного торможения. В частности, это отразилось на уроках чтения. Пришлось в буквальном смысле слова начинать с начала, хотя до операции читал с удовольствием и был подготовлен к тому, чтобы от разработанного мной букваря перейти непосредственно к чтению книг. С урока, длящегося иногда более двух часов, уходить не хочет. Очень любит слушать русские песни и романсы, подпевает, выражая мимикой все оттенки своих эмоций. Настойчивое внимание я намерена уделить произношению: лексикон мальчика включает довольно сложные слова и обороты, которые он произносит нечётко – вследствие заикания темп и ритм речи резко нарушены».

Эта характеристика была написана мною год назад. С тех пор утекло не так уж много воды, а вот изменения в характере и поведении Виталика произошли очень большие. И назревали они не постепенно – наступил очень резкий качественный сдвиг.

Виталик не входит, а врывается в комнату, громко приветствуя присутствующих. Свои приветствия он сопровождает энергичной жестикуляцией, подвижной мимикой. Бурно переживает приключения книжных героев, сопровождает прочитанное комментариями. Стал очень эмоционален, активно реагирует на происходящее вокруг, из типичного интроверта превратился в типичного экстраверта.

Мальчик самостоятелен, на вопросы находит собственный, не шаблонный ответ, выражая своё личное мнение.

САРКИС

Саркис пришёл ко мне с мамой – очень симпатичный чёрноглазый малыш с круглым личиком, чётко очерченными бровями и ярким румянцем на щеках. Его привели, чтобы я «научила его говорить». В свои 6 лет он не понимал смысла самых простых слов и не выполнял самой элементарной просьбы. Он испуганно хлопал своими длинными ресницами, силясь уразуметь, чего от него хотят. Взгляд у него был растерянный, и выглядел он как маленький мученик, стоящий перед проблемой, которую надо разрешить во имя спасения собственной жизни и которую, - увы, - разрешить невозможно. И в начале нужно было не учить его говорить, а учить понимать смысл обращённой к нему речи.

Энергично указывая рукой то на себя, но на него, мы с мамой Саркиса кричали ему в ухо: «Мама! Саркис! Ромена!» Понадобилось два с половиной месяца, чтобы он научился, хоть и неуверенно, показывать сам, где мама, где Саркис и где Ромена. И мы стали задавать следующие два – только два! – традиционных вопроса: «Где нос? Где ухо?» С этим он разбирался ещё месяца полтора, и стоило только подключить «где глазки?», как он начинал безбожно путаться. Осознание того, что слово означает всё то, что он видит вокруг себя – на картинке в книжке, на столе, в комнате, коридоре, на кухне, - пришло к нему очень не скоро. Но оно пришло. И это было главное.

Сейчас, когда слова сыплются у него изо рта как горох из порванного мешка, я вспоминаю, что это был за труд. С каким неимоверным усилиями мы добывали каждый звук! И самое печальное было то, что добытое с таким трудом и как будто бы хорошо усвоенное могло в один прекрасный день исчезнуть неведомо куда – и всё приходилось начинать с начала.

Теперь Саркис не просто смотрит в книгу, слушая мои пояснения и водя пальцем по картинке. Он видит такие подробности, которые я и сама порой не замечаю. Лиса на картинке сидит так, что ступня её лапы обращена к зрителю. «Ладонь!» – говорит Саркис, уловив сходство ступни и ладони. «Шея нет!» – действительно, нет у Карабаса-Барабаса шеи, она скрыта под широкой бородой.

Берём альбом. На фотографии Гриша, он сидим за столом. «Молоко, хлеб сюда!» – ну как же, на столе пусто! А вот Фиона с книжкой. Саркис быстро листает страницы назад, точно такая же фотография, но – «Книжка нету!» Нет у Фионы книжки на этой фотографии! Он заметил это моментально.

Ещё фото – мальчик сидит на бревне, рядом – папа, чьей головы не видать, она закрыта ветвями дерева. «Пила! Голова нет, пилить голова!» Кудрявый пудель стоит на задних лапах – «Овца!». Саркис научился обсуждать то, что видит. «Ромена нет. Плачет». – Это его комментарий к картинке, на которой грустный мальчик трёт глаза.

Обнаружились необычная эмоциональность мальчика, его душевная отзывчивость, скрытые до тех пор под, казалось бы, непроницаемой маской непонимания, которое делало его симпатичное личико неподвижным, позу – оцепенелой, а поведение – скованным. Дома он махал руками и пытался «рассказать» поразивший его сюжет всей семье, используя одно только слово «била»: в книжке, которую мы рассматривали с Саркисом на уроке, бабка с тряпкой в руке гналась за петухом – била несчастную птицу.

Затем появилась акула, она же «рыба», с её чудовищной пастью – тоже впечатляющий рисунок. Каков же был восторг всех домашних, когда, глядя на вынутую из морозилки треску, Саркис с уверенностью, раскатывая гортанное «р», сказал: «Рыба». Через некоторое время, увидев на картинке дельфина с акулой, Саркис нырнул под стол и, порывшись в ящике с игрушками, извлёк резиновую акулу. Приложив её к рисунку, долго сравнивал дельфина с акулой – молча и сосредоточенно. Медведь, севший на теремок и раздавивший его, возмутил Саркиса до глубины души. Он лихорадочно листал книгу, желая поскорее добраться до этой иллюстрации, и сердитое «уйди!» (к которому через некоторое время он самостоятельно добавил «в лес!») стало словом, которое он безошибочно и по собственной инициативе – а не повторяя за мной – говорил в соответствующих ситуациях. Гирлянда лампочек на ёлке вспыхивает разноцветными огоньками. Показывая на свой глаз, Саркис говорит: «Мигает!»

Сейчас, когда я смотрю на Саркиса, мне не верится, что этот веселый, открытый, невероятно темпераментный мальчик – тот самый Саркис, который стоял в коридоре три года назад, оцепенело держась за мамину руку. Какая острая наблюдательность, какие душевные богатства таились под спудом! Саркис на удивление быстро учится читать, чётко пишет печатными буквами, лучше всех рисует. Учится он очень охотно.

Больше всего я радуюсь за этого ребёнка. Его удалось вытащить буквально «со дна морского». Крест, самый жирный, из всех возможных, был поставлен на перспективах его интеллектуального развития, когда он пришёл ко мне. Это был классический «необучаемый». Хуже, что называется, некуда. Вот свидетельство его матери:

«В 6 лет мой сын не произносил не единого слова, речи не понимал совсем. Поведение было неадекватным. Что вещи имеют названия – не понимал. Показать, где мама, где папа, где сёстры, где братья, не мог. Потихоньку, не спеша, к нашему величайшему удивлению и восторгу, начал произносить первые слова: дом, дым, труба, окно, кот, собака. Сначала говорил название предметов, потом добавились прилагательные, наречия: горячо – холодно, темно – ночь, светло – день. Далее – глаголы: стоять, сидеть, смотреть, пить, наливать, варить, чистить. Какое было счастье, когда он начал говорить всё это, сказал своё первое слово. О том, что сейчас умеет Саркис, мы и мечтать не смели. Учиться у Ромены очень и очень хочет. «Поедем к Ромене читать и писать», - говорит наш сын, который, придя к ней, не говорил и не понимал (!!!) ни единого слова, не мог выполнить ни одной просьбы».

Саркис опроверг поставленное на нём клеймо – и это даёт мне уверенности, внушает бесконечный оптимизм в отношении многих и многих так называемых «необучаемых» и «бесперспективных».

ГРИША

«На занятия Ромены Теодоровны мы с Гришей пришли, когда сыну было 3, 5 года. Гриша говорил лишь несколько слов, постоянно выкрикивая какие-то непонятные звуки, поведение его было хаотичным. Дома у нас было много игрушек и книг, которые мы, родители, покупали в надежде, что они понравятся сыну, привлекут его внимание. Но Гришу интересовали только предметы вроде палки, которыми можно было поколотить по мебели, а потом бросить. Мы чувствовали, что у Гриши есть потенциал. Но как с ним заниматься? Как сдвинуть его с точки и повести дальше? Под бдительным руководством дефектолога Гриша строил пирамидки, но результат был тем же самым – всё быстро оказывалось на полу. И главное – это было ему совсем неинтересно. И конечно, кроме нас, любящих родителей, всем окружающим было видно, что это типичный даунёнок, - рассказывает Гришина мама.

Сейчас, когда я пишу эти строки, Грише 6 лет. Это очень вежливый мальчик. «Виталик, пропусти меня, пожалуйста, к дивану. Будь добр, дай мне пройти», - говорит он Виталику, сидящему на полу в проходе и не желающему сдвинуться с места. Пока что это единственный ребёнок, называющий меня по имени отчеству и на «вы». Впрочем, надо отметить, что изысканная вежливость не мешает ему упорно бомбардировать постройки из кубиков сестры Маши, делает он это всякий раз, игнорируя просьбы, требования и наказания.

Он никогда не спорит, не дуется и не капризничает на уроках, легко соглашается со всем, что я ему предлагаю: книгу прочесть – пожалуйста, письмо продиктовать – тоже согласен, рассказать, как провёл лето, - всегда готов. Речь его очень развита. Он уснащает её литературными оборотами, вводными предложениями и пр. Цитируемые далее в книге высказывания Гриши, его письма и дневник, которые пишем под Гришину диктовку я и мама мальчика, дают некоторое, далеко не полное представление об уровне его речевого развития.

Учиться читать Гриша начал в 4 года, в 5 довольно бойко читал толстую книгу рассказов Л. Толстого для детей, в 6 читает «Незнайку», «Дюймовочку», «Путешествие Нильса с дикими гусями». Это очень хороший ученик – покладистый, спокойный, знает и умеет очень многое.

Но и на солнце есть пятна. Если требуется как следует подумать, решить какую-то, пусть несложную, логическую задачу, Гриша отступает. Глаза его начинают бегать по сторонам. Делая вид, что не понял вопроса, он помногу раз переспрашивает, внимание его привлекает ворона, сидящая на ветке за окном, лежащие на столе мелочи.

«Гриша, как называется этот цветок?» – спрашиваю я, сорвав на полянке одуванчик. Спрашиваю так, между прочим, прекрасно зная, что Грише хорошо известны и деревья, и цветы, и фрукты, и ягоды, и овощи. Однако Гриша переберёт десять названий от ландыша до розы, пока, наконец, не посмотрит на цветок внимательно.

Что толку констатировать имеющиеся недостатки? Наша задача их исправлять.

ВАСЯ

Вася – полноправный член нашего коллектива, хотя у него не с.Д., а детский церебральный паралич. «Какую книгу будем читать, Вася?» Разводит руками как можно шире и медленно говорит по слогам: «Толстую».

Три года тому назад он не произносил ни единого звука. Лицо его было неподвижной унылой маской. Однообразными механическими движениями он перемещал по столу игрушки, часами разрывал газеты на аккуратные полоски. Мальчик никогда не улыбался.

Сейчас в это невозможно поверить. Во-первых, обнаружилась блестящая память. Во-вторых, он поражает меня страстным желанием научиться говорить. Из груды карточек, на которых написаны буквы, слоги и слова, он выбирает те, что у него не получаются, и упорно их твердит. Работоспособность Васи оказалась фантастической. С самого начала, с 6-летнего Васиного возраста, наши занятия продолжались не меньше двух с половиной часов, и всё это время, можно сказать, кровью и потом поливая каждый звук, мы работали, работали, работали… Урок всякий раз прекращала я, Вася был способен заниматься ещё столько же. Иногда я сдавалась: «Ладно, Вася, подождём. Слог «са» у нас пока не получается. Возьмёмся за него позже, через некоторое время». На следующий урок, встречая меня у входной двери, всё то время, что я раздевалась в передней, Вася демонстрировал мне, как он бьётся над заклятым слогом «са». Что касается памяти, Васе достаточно прочесть три-четыре раза полторы страницы машинописного текста, и он повторит его с любого места без единой ошибки. Вася уже говорит, хотя и медленно, и читает.

Недавно Вася побывал в Третьяковской галерее, перед этим я целый год показывала ему слайды. Спросите у него, кто написал картину, - никогда не ошибётся. Теперь всякий раз он спрашивает меня: «Посоветуй, куда пойти с мамой». Он требует, чтобы его возили по Москве и показывали достопримечательности. Возить и показывать очень трудно – Вася очень плохо ходит. Ни о какой машине нет и речи. Но – возят. Он сияет. У него прелестное, живое, выразительное личико. Когда он научился говорить «мама» и «баба», я спросила его: «Вася, кого ты любишь?» Он ответил: «Ты-ба» (тебя).

Да, симбиоз у нас полнейший. Ничто так не объединяет людей, как общие, труднодостижимые цели, совместная борьба за их осуществление. Когда Васю решили отдать в школу, я написала ему блестящую характеристику. Смысл её сводился к тому, что, несмотря на все сложности, которые приходилось преодолевать, обучая Васю, это ученик, о котором можно только мечтать. Характеристика, которой в конце учебного года наградили его педагоги школы, была удручающей, диаметрально противоположной.

Не заладились Васины дела в этой школе! Резкий переход от наших занятий, во время которых были выработаны свои приёмы, сложилась для него определённая система ценностей, целый ряд привычек, теснейшие, очень прочные дружеские связи и взаимопонимание, - этот переход привёл к разрушению определённого стереотипа, нарушил привычное ощущение комфорта. Вася отстал от одного берега и не пристал к другому. И этот переход оказался роковым. Что-то надломилось в его психике.

Возвращаясь с уроков, Вася ложился на диван лицом к стене и плакал весь вечер. «Я глупый!» – говорил он.

Ни разу за три года я не видела, чтобы он плакал. Видела на его лице выражение мучительного напряжения, от старания, от усилий, с которыми приходилось добиваться результата, он бледнел от боли, падая и ушибаясь, - но не плакал никогда.

Вася ходит теперь в новую школу. В ней он прижился, с лица его исчезло выражение тревоги и тягостного недоумения. Мы навёрстываем с ним всё то, что было упущено за годы, когда, отрешённый от всего, что происходит вокруг, он часами рвал на клочки газеты.

Конечно, нам предстоит ещё много, очень много работы. Вася говорит по слогам, темп речи замедленный. С этими недостатками мы со временем, безусловно, справимся, но есть куда более сложные проблемы. Вася может порадовать бабушку, сказав: «Бабушка, какая у тебя худенькая ручка!» Но говорит он преимущественно заученными фразами. Мальчик без конца цитирует одно и то же полученное им от Гриши письмо, свои письма диктует, пользуясь определёнными стереотипами, выхваченные им их наших уроков. Я стараюсь внести всяческое разнообразия и в наши занятия, и в Васину речь. Всё это не легко, но основа заложена. Вася говорит, и это главное.

Определённый – средний - уровень знаний, умений, навыков является для всех этих детей общим, хотя чётких границ, конечно, не существует. Общей для всех является и перспектива, ибо всё, с чем уже справился Ваня, Фиона и Коля тоже справятся, хотя и позднее. Так же как, повторяю, всему, чему обучены эти дети, и тому, что им предстоит узнать, можно обучить и вашего малыша.

Но прежде чем преступить к непосредственному изложению методики обучения детей с с.Д. родному языку, я должна особым образом подчеркнуть, что процесс такого обучения – это единый, неделимый поток, одновременно охватывающий множество аспектов. Именно поэтому вы не найдёте в книге некой чёткой определённой схемы, следуя которой моно по очереди решать стоящие перед вами задачи.

«Давайте распределим между собой то, чем мы будем заниматься, - деловито сказала мне по телефону молодой дефектолог, посещающая на дому моего ученика. – Кто из нас будет заниматься пространственными представлениями? А временными? А фантазийными?»

Меня особенно поразили занесенные в этот реестр отдельно взятые «фантазийные представления»…

Ничего «отдельно взятого», изолированного быть не должно. Скрупулёзнейшим образом работая над приобретением ребёнком совершенно определённых навыков, умений, знаний, всячески расширяя его представления об окружающем, мы объединяем это в единое и неделимое целое. Обучение – это полноводная река, в которую вливаются всё новые и новые речушки, создавая общую и цельную картину мира, в котором ребёнку предстоит жить.

Итак, приступим!