Социально-психологическая драма эпохи тандемократии

Действие романа букеровского лауреата (2005-й, «Русскоговорящий») разворачивается в вымышленном городе Любореченске — в котором, пожалуй, угадывается не то Ростов-на-Дону, не то Краснодар (рядом находятся Ставрополь и Адлер, если внимательно читать); словом, это провинциальная Россия, где все то же самое, что в Москве (сращение государственных, криминальных и бизнес-структур, «выбор — нулевой», унижение и деградация интеллигенции, акции молодых «несогласных», жестокость ментов), но с меньшей интенсивностью и с более сложной психологической подоплекой.

Главный герой — 40-летний Саша Топилин — всю жизнь безуспешно пытается преодолеть предопределенную кастой происхождения второстепенность. Он работает в тандеме со старшим партнером — и по бизнесу, и по другим сложным жизненным ситуациям — Антоном Литвиновым: так, после ДТП, в котором Антон сбивает насмерть человека, Саша улаживает последствия с женой погибшего. Гуцко описывает типично российскую ситуацию, в которой личные отношения важнее формальностей, «понятия» — выше закона. Жизнь учит персонажей, что «возвышенное лжет», — и «напичканные» «возвышенным» люди вымываются из действительности один за другим; тем не менее, у Саши есть свои представления о том, через что переступать нельзя, — они, разумеется, вступают в трагическое противоречие с образом жизни, который принят в среде его «партнеров». Когда возникает «спорная» женщина, конфликт между партнерами — имеющий многолетнюю предысторию — становится неизбежным. Мужчины совершают мужские поступки, женщины ведут себя не­предсказуемо, маски то сбрасываются, то прирастают так, что не отодрать; в романе есть и криминальная интрига, и психология (с горкой), и со­циальная критика, и (житейская) философия. Жизнь как она есть: все участвуют в навязшем в зубах спектакле; выбывающий из игры остается без средств к существованию.

Первое впечатление: роман сильно выиграл бы, если бы, на манер шагреневой кожи, съежился до размеров повести. Здесь много необязательной информации, ан­туража, диалогов, флешбэков — которые чересчур здравомыслящий редактор вырезал бы к чертовой матери. С другой стороны, «Бета-самец» как раз и есть тот самый «реализм-который-триумфально-вернулся» под аплодисменты читателей, которых тошнило от «литературных игр». Реализм в самой химически чистой, «олдскульной» версии — это, по сути, означает, что роман Гуцко не столько беллетристика, которую можно читать для своего удовольствия, сколько документ эпохи. Если бы пресловутые инопланетяне захотели восстановить картину жизни России начала десятых годов XXI века по одному тексту, то «Бета-самца» — снабженного хорошими комментариями — им хватило бы.