Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава 24. Извлечение мастера
В спальне Воланда все оказалось, как было до бала. Воланд в сорочкесидел на постели, и только Гелла не растирала ему ногу, а на столе, там, гдераньше играли в шахматы, накрывала ужин. Коровьев и Азазелло, сняв фраки, сидели у стола, и рядом с ними, конечно, помещался кот, не пожелавшийрасстаться со своим галстуком, хоть тот и превратился в совершеннейшуюгрязную тряпку. Маргарита, шатаясь, подошла к столу и оперлась на него.Тогда Воланд поманил ее, как и тогда, к себе и показал, чтобы она селарядом. -- Ну что, вас очень измучили? -- спросил Воланд. -- О нет, мессир, -- ответила Маргарита, но чуть слышно. -- Ноблесс оближ, -- заметил кот и налил Маргарите какой-то прозрачнойжидкости в лафитный стакан. -- Это водка? -- слабо спросила Маргарита. Кот подпрыгнул на стуле от обиды. -- Помилуйте, королева, -- прохрипел он, -- разве я позволил бы себеналить даме водки? Это чистый спирт! Маргарита улыбнулась и сделала попытку отодвинуть от себя стакан. -- Смело пейте, -- сказал Воланд, и Маргарита тотчас взяла стакан вруки. -- Гелла, садись, -- приказал Воланд и объяснил Маргарите: -- Ночьполнолуния -- праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных ислуг. Итак, как чувствуете вы себя? Как прошел этот утомительный бал? -- Потрясающе! -- затрещал Коровьев, -- все очарованы, влюблены, раздавлены, сколько такта, сколько умения, обаяния и шарма! Воланд молча поднял стакан и чокнулся с Маргаритой. Маргарита покорновыпила, думая, что тут же ей и будет конец от спирта. Но ничего плохого непроизошло. Живое тепло потекло по ее животу, что-то мягко стукнуло взатылок, вернулись силы, как будто она встала после долгого освежающего сна, кроме того, почувствовала волчий голод. И при воспоминании о том, что она неела ничего со вчерашнего утра, он еще более разгорелся. Она стала жадноглотать икру. Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и послеэтого так залихватски тяпнул вторую стопку спирта, что все зааплодировали. После второй стопки, выпитой Маргаритой, свечи в канделябрахразгорелись поярче, и в камине прибавилось пламени. Никакого опьяненияМаргарита не чувствовала, кусая белыми зубами мясо, Маргарита упиваласьтекущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазываетгорчицей устрицу. -- Ты еще винограду сверху положи, -- тихо сказала Гелла, пихнув в боккота. -- Попрошу меня не учить, -- ответил Бегемот, -- сиживал за столом, небеспокойтесь, сиживал! -- Ах, как приятно ужинать вот этак, при камельке, запросто, --дребезжал Коровьев, -- в тесном кругу... -- Нет, Фагот, -- возражал кот, -- бал имеет свою прелесть и размах. -- Никакой прелести в нем нет и размаха тоже, а эти дурацкие медведи, атакже и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени, -- сказалВоланд. -- Слушаю, мессир, -- сказал кот, -- если вы находите, что нет размаха, и я немедленно начну придерживаться того же мнения. -- Ты смотри! -- ответил на это Воланд. -- Я пошутил, -- со смирением сказал кот, -- а что касается тигров, тоя велю их зажарить. -- Тигров нельзя есть, -- сказала Гелла. -- Вы полагаете? Тогда прошу послушать, -- отозвался кот и, жмурясь отудовольствия, рассказал о том, как однажды он скитался в течениедевятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого имтигра. Все с интересом прослушали это занимательное повествование, а когдаБегемот кончил его, все хором воскликнули: -- Вранье! -- И интереснее всего в этом вранье то, -- сказал Воланд, -- что оно --вранье от первого до последнего слова. -- Ах так? Вранье? -- воскликнул кот, и все подумали, что он начнетпротестовать, но он только тихо сказал: -- История рассудит нас. -- А скажите, -- обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, -- вы его застрелили, этого бывшего барона? -- Натурально, -- ответил Азазелло, -- как же его не застрелить? Егообязательно надо было застрелить. -- Я так взволновалась! -- воскликнула Маргарита, -- это случилось такнеожиданно. -- Ничего в этом нет неожиданного, -- возразил Азазелло, а Коровьевзавыл и заныл: -- Как же не взволноваться? У меня у самого поджилки затряслись! Бух! Раз! Барон на бок! -- Со мной едва истерика не сделалась, -- добавил кот, облизывая ложкус икрой. -- Вот что мне непонятно, -- говорила Маргарита, и золотые искры отхрусталя прыгали у нее в глазах, -- неужели снаружи не было слышно музыки ивообще грохота этого бала? -- Конечно не было слышно, королева, -- объяснил Коровьев, -- это надоделать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать. -- Ну да, ну да... А то ведь дело в том, что этот человек налестнице... Вот когда мы проходили с Азазелло... И другой у подъезда... Ядумаю, что он наблюдал за вашей квартирой... -- Верно, верно! -- кричал Коровьев, -- верно, дорогая МаргаритаНиколаевна! Вы подтверждаете мои подозрения. Да, он наблюдал за квартирой. Ясам было принял его за рассеянного приват-доцента или влюбленного, томящегося на лестнице, но нет, нет! Что-то сосало мое сердце! Ах! Оннаблюдал за квартирой! И другой у подъезда тоже! И тот, что был вподворотне, то же самое! -- А вот интересно, если вас придут арестовывать? -- спросилаМаргарита. -- Непременно придут, очаровательная королева, непременно! -- отвечалКоровьев, -- чует сердце, что придут, не сейчас, конечно, но в свое времяобязательно придут. Но полагаю, что ничего интересного не будет. -- Ах, как я взволновалась, когда этот барон упал, -- говорилаМаргарита, по-видимому, до сих пор переживая убийство, которое она виделавпервые в жизни. -- Вы, наверное, хорошо стреляете? -- Подходяще, -- ответил Азазелло. -- А на сколько шагов? -- задала Маргарита Азазелло не совсем ясныйвопрос. -- Во что, смотря по тому, -- резонно ответил Азазелло, -- одно делопопасть молотком в стекло критику Латунскому и совсем другое дело -- ему жев сердце. -- В сердце! -- воскликнула Маргарита, почему-то берясь за свое сердце, -- в сердце! -- повторила она глухим голосом. -- Что это за критик Латунский? -- спросил Воланд, прищурившись наМаргариту. Азазелло, Коровьев и Бегемот как-то стыдливо потупились, а Маргаритаответила, краснея: -- Есть такой один критик. Я сегодня вечером разнесла всю его квартиру. -- Вот тебе раз! А зачем же? -- Он, мессир, -- объяснила Маргарита, -- погубил одного мастера. -- А зачем же было самой-то трудиться? -- спросил Воланд. -- Разрешите мне, мессир, -- вскричал радостно кот, вскакивая. -- Да сиди ты, -- буркнул Азазелло, вставая, -- я сам сейчас съезжу... -- Нет! -- воскликнула Маргарита, -- нет, умоляю вас, мессир, не надоэтого. -- Как угодно, как угодно, -- ответил Воланд, а Азазелло сел на своеместо. -- Так на чем мы остановились, драгоценная королева Марго? -- говорилКоровьев, -- ах да, сердце. В сердце он попадает, -- Коровьев вытянул свойдлинный палец по направлению Азазелло, -- по выбору, в любое предсердиесердца или в любой из желудочков. Маргарита не сразу поняла, а поняв, воскликнула с удивлением: -- Да ведь они же закрыты! -- Дорогая, -- дребезжал Коровьев, -- в том-то и штука, что закрыты! Вэтом-то вся и соль! А в открытый предмет может попасть каждый! Коровьев вынул из ящика стола семерку пик, предложил ее Маргарите, попросив наметить ногтем одно из очков. Маргарита наметила угловое верхнееправое. Гелла спрятала карту под подушку, крикнув: -- Готово! Азазелло, который сидел отвернувшись от подушки, вынул из карманафрачных брюк черный автоматический пистолет, положил дуло на плечо и, неповорачиваясь к кровати, выстрелил, вызвав веселый испуг в Маргарите. Из-подпростреленной подушки вытащили семерку. Намеченное Маргаритой очко былопробито. -- Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер, --кокетливо поглядывая на Азазелло, сказала Маргарита. У нее была страсть ковсем людям, которые делают что-либо первоклассно. -- Драгоценная королева, -- пищал Коровьев, -- я никому не рекомендуювстретиться с ним, даже если у него и не будет никакого револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы, что никто не поздравил бы этоговстретившегося. Кот сидел насупившись во время этого опыта со стрельбой и вдругобъявил: -- Берусь перекрыть рекорд с семеркой. Азазелло в ответ на это что-то прорычал. Но кот был упорен и потребовалне один, а два револьвера. Азазелло вынул второй револьвер из второгозаднего кармана брюк и вместе с первым, презрительно кривя рот, протянул иххвастуну. Наметили два очка на семерке. Кот долго приготовлялся, отвернувшись от подушки. Маргарита сидела, заткнув пальцами уши, и гляделана сову, дремавшую на каминной полке. Кот выстрелил из обоих револьверов, после чего сейчас же взвизгнула Гелла, убитая сова упала с камина и разбитыечасы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, с воемвцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они, свившись в клубок, покатились по полу. Один из бокалов упал со стола и разбился. -- Оттащите от меня взбесившуюся чертовку! -- завывал кот, отбиваясь отГеллы, сидевшей на нем верхом. Дерущихся разняли. Коровьев подул напростреленный палец Геллы, и тот зажил. -- Я не могу стрелять, когда под руку говорят! -- кричал Бегемот истарался приладить на место выдранный у него на спине громадный клок шерсти. -- Держу пари, -- сказал Воланд, улыбаясь Маргарите, -- что он проделалэту штуку нарочно. Он стреляет порядочно. Гелла с котом помирились, и в знак этого примирения они поцеловались.Достали из-под подушки карту, проверили. Ни одно очко, кроме того, что былопрострелено Азазелло, не было затронуто. -- Этого не может быть, -- утверждал кот, глядя сквозь карту на светканделябра. Веселый ужин продолжался. Свечи оплывали в канделябрах, по комнатеволнами распространялось сухое, душистое тепло от камина. НаевшуюсяМаргариту охватило чувство блаженства. Она глядела, как сизые кольца отсигары Азазелло уплывали в камин и как кот ловит их на конец шпаги. Ейникуда не хотелось уходить, хотя и было, по ее расчетам, уже поздно. Судя повсему, время подходило к шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргаритаобратилась к Воланду и робко сказала: -- Пожалуй, мне пора... Поздно. -- Куда же вы спешите? -- спросил Воланд вежливо, но суховато.Остальные промолчали, делая вид, что увлечены сигарными дымными кольцами. -- Да, пора, -- совсем смутившись от этого, повторила Маргарита иобернулась, как будто ища накидку или плащ. Ее нагота вдруг стала стеснятьее. Она поднялась из-за стола. Воланд молча снял с кровати свой вытертый изасаленный халат, а Коровьев набросил его Маргарите на плечи. -- Благодарю вас, мессир, -- чуть слышно сказала Маргарита ивопросительно поглядела на Воланда. Тот в ответ улыбнулся ей вежливо иравнодушно. Черная тоска как-то сразу подкатила к сердцу Маргариты. Онапочувствовала себя обманутой. Никакой награды за все ее услуги на балуникто, по-видимому, ей не собирался предлагать, как никто ее и не удерживал.А между тем ей совершенно ясно было, что идти ей отсюда больше некуда.Мимолетная мысль о том, что придется вернуться в особняк, вызвала в нейвнутренний взрыв отчаяния. Попросить, что ли, самой, как искушающе советовалАзазелло в Александровском саду? " Нет, ни за что", -- сказала она себе. -- Всего хорошего, мессир, -- произнесла она вслух, а сама подумала: " Только бы выбраться отсюда, а там уж я дойду до реки и утоплюсь". -- Сядьте-ка, -- вдруг повелительно сказал Воланд. Маргарита измениласьв лице и села. -- Может быть, что-нибудь хотите сказать на прощанье? -- Нет, ничего, мессир, -- с гордостью ответила Маргарита, -- крометого, что если я еще нужна вам, то я готова охотно исполнить все, что вамбудет угодно. Я ничуть не устала и очень веселилась на балу. Так что, еслибы он и продолжался еще, я охотно предоставила бы мое колено для того, чтобык нему прикладывались тысячи висельников и убийц, -- Маргарита глядела наВоланда, как сквозь пелену, глаза ее наполнялись слезами. -- Верно! Вы совершенно правы! -- гулко и страшно прокричал Воланд, --так и надо! -- Так и надо! -- как эхо, повторила свита Воланда. -- Мы вас испытывали, -- продолжал Воланд, -- никогда и ничего непросите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Самипредложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина! -- Воланд сорвалтяжелый халат с Маргариты, и опять она оказалась сидящей рядом с ним напостели. -- Итак, Марго, -- продолжал Воланд, смягчая свой голос, -- чего выхотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Чего желаете за то, чтопровели этот бал нагой? Во что цените ваше колено? Каковы убытки от моихгостей, которых вы сейчас наименовали висельниками? Говорите! И теперь ужговорите без стеснения: ибо предложил я. Сердце Маргариты застучало, она тяжело вздохнула, стала соображатьчто-то. -- Ну, что же, смелее! -- поощрял Воланд, -- будите свою фантазию, пришпоривайте ее! Уж одно присутствие при сцене убийства этого отпетогонегодяя-барона стоит того, чтобы человека наградили, в особенности если этотчеловек -- женщина. Ну-с? Дух перехватило у Маргариты, и она уж хотела выговорить заветные иприготовленные в душе слова, как вдруг побледнела, раскрыла рот и вытаращилаглаза. " Фрида! Фрида! Фрида! -- прокричал ей в уши чей-то назойливый, молящий голос. -- Меня зовут Фрида! " -- и Маргарита, спотыкаясь на словах, заговорила: -- Так я, стало быть, могу попросить об одной вещи? -- Потребовать, потребовать, моя донна, -- отвечал Воланд, понимающеулыбаясь, -- потребовать одной вещи! Ах, как ловко и отчетливо Воланд подчеркнул, повторяя слова самойМаргариты -- " одной вещи"! Маргарита вздохнула еще раз и сказала: -- Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым онаудушила своего ребенка. Кот возвел глаза к небу и шумно вздохнул, но ничего не сказал, очевидно, помня накрученное на балу ухо. -- Ввиду того, -- заговорил Воланд, усмехнувшись, -- что возможностьполучения вами взятки от этой дуры Фриды совершенно, конечно, исключена --ведь это было бы несовместимо с вашим королевским достоинством, -- я уж незнаю, что и делать. Остается, пожалуй, одно -- обзавестись тряпками изаткнуть ими все щели моей спальни! -- Вы о чем говорите, мессир? -- изумилась Маргарита, выслушав этидействительно непонятные слова. -- Совершенно с вами согласен, мессир, -- вмешался в разговор кот, --именно тряпками, -- и в раздражении кот стукнул лапой по столу. -- Я о милосердии говорю, -- объяснил свои слова Воланд, не спуская сМаргариты огненного глаза. -- Иногда совершенно неожиданно и коварно онопроникает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках. -- И я о том же говорю! -- воскликнул кот и на всякий случай отклонилсяот Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши. -- Пошел вон, -- сказал ему Воланд. -- Я еще кофе не пил, -- ответил кот, -- как же это я уйду? Неужели, мессир, в праздничную ночь гостей за столом разделяют на два сорта? Одни --первой, а другие, как выражался этот грустный скупердяй-буфетчик, второйсвежести? -- Молчи, -- приказал ему Воланд и, обратившись к Маргарите, спросил: -- Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальныйчеловек? -- Нет, -- с силой ответила Маргарита, -- я знаю, что с вами можноразговаривать только откровенно, и откровенно вам скажу: я легкомысленныйчеловек. Я попросила вас за Фриду только потому, что имела неосторожностьподать ей твердую надежду. Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И еслиона останется обманутой, я попаду в ужасное положение. Я не буду иметь покоявсю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло. -- А, -- сказал Воланд, -- это понятно. -- Так вы сделаете это? -- тихо спросила Маргарита. -- Ни в коем случае, -- ответил Воланд, -- дело в том, дорогаякоролева, что тут произошла маленькая путаница. Каждое ведомство должнозаниматься своими делами. Не спорю, наши возможности довольно велики, онигораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди... -- Да, уж гораздо больше, -- не утерпел и вставил кот, видимогордящийся этими возможностями. -- Молчи, черт тебя возьми! -- сказал ему Воланд и продолжал, обращаяськ Маргарите: -- Но просто, какой смысл в том, чтобы сделать то, чтополагается делать другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делатьне буду, а вы сделайте сами. -- А разве по-моему исполнится? Азазелло иронически скосил кривой глаз на Маргариту и незаметнопокрутил рыжей головой и фыркнул. -- Да делайте же, вот мучение, -- пробормотал Воланд и, повернувглобус, стал всматриваться в какую-то деталь на нем, по-видимому, занимаясьи другим делом во время разговора с Маргаритой. -- Ну, Фрида, -- подсказал Коровьев. -- Фрида! -- пронзительно крикнула Маргарита. Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, но уже без всяких признаковхмеля женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и простерла руки кМаргарите, а та сказала величественно: -- Тебя прощают. Не будут больше подавать платок. Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась крестомперед Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида пропала из глаз. -- Благодарю вас, прощайте, -- сказала Маргарита и поднялась. -- Ну что ж, Бегемот, -- заговорил Воланд, -- не будем наживать напоступке непрактичного человека в праздничную ночь, -- он повернулся кМаргарите, -- итак, это не в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите длясебя? Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухоМаргарите: -- Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А товедь фортуна может и ускользнуть! -- Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, -- сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой. Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекойвысоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника напол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкингость, называющий себя мастером. Он был в своем больничном одеянии -- вхалате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался. Небритое лицо егодергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а лунныйпоток кипел вокруг него. Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала кнему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долгосдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила толькоодно слово, бессмысленно повторяя его: -- Ты... ты, ты... Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал: -- Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. -- Он ухватился заподоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал: -- Мне страшно, Марго! У меня опятьначались галлюцинации. Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами: -- Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою! Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился нанего, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и такзатихла. В своем волнении она не заметила, что нагота ее как-то внезапнокончилась, на ней теперь был шелковый черный плащ. Больной опустил голову истал смотреть в землю угрюмыми больными глазами. -- Да, -- заговорил после молчания Воланд, -- его хорошо отделали. --Он приказал Коровьеву: -- Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить. Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом: -- Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут. Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрогнула, иопустевший стакан разбился у его ног. -- К счастью! К счастью! -- зашептал Коровьев Маргарите, -- смотрите, он уже приходит в себя. Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен. -- Но это ты, Марго? -- спросил лунный гость. -- Не сомневайся, это я, -- ответила Маргарита. -- Еще! -- приказал Воланд. После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми иосмысленными. -- Ну вот, это другое дело, -- сказал Воланд, прищуриваясь, -- теперьпоговорим. Кто вы такой? -- Я теперь никто, -- ответил мастер, и улыбка искривила его рот. -- Откуда вы сейчас? -- Из дома скорби. Я -- душевнобольной, -- ответил пришелец. Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала: -- Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаюоб этом. Вылечите его, он стоит этого. -- Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, -- спросил у пришедшего Воланд, -- у кого вы находитесь? -- Знаю, -- ответил мастер, -- моим соседом в сумасшедшем доме был этотмальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас. -- Как же, как же, -- отозвался Воланд, -- я имел удовольствиевстретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самогоменя не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что этодействительно я? -- Приходится верить, -- сказал пришелец, -- но, конечно, гораздоспокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, --спохватившись, прибавил мастер. -- Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, -- вежливо ответилВоланд. -- Нет, нет, -- испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, -- опомнись! Перед тобою действительно он! Кот ввязался и тут: -- А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мойпрофиль в лунном свете, -- кот полез в лунный столб и хотел еще что-тоговорить, но его попросили замолчать, и он, ответив: -- Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, -- замолчал. -- А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? -- спросилВоланд. Тот усмехнулся и сказал: -- Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о томромане, который я написал. -- О чем роман? -- Роман о Понтии Пилате. Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда настоле, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехомэтим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал. -- О чем, о чем? О ком? -- заговорил Воланд, перестав смеяться. -- Воттеперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-капосмотреть, -- Воланд протянул руку ладонью кверху. -- Я, к сожалению, не могу этого сделать, -- ответил мастер, -- потомучто я сжег его в печке. -- Простите, не поверю, -- ответил Воланд, -- этого быть не может.Рукописи не горят. -- Он повернулся к Бегемоту и сказал: -- Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман. Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел натолстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду.Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез: -- Вот она, рукопись! Вот она! Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила: -- Всесилен, всесилен! Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил всторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчеговпал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь кдалекой луне, вздрагивая, начал бормотать: -- И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги... Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама началабормотать в тоске и слезах: -- Боже, почему же тебе не помогает лекарство? -- Ничего, ничего, ничего, -- шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, -- ничего, ничего... Еще стаканчик, и я с вами за компанию. И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик.Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение. -- Ну, теперь все ясно, -- сказал Воланд и постучал длинным пальцем порукописи. -- Совершенно ясно, -- подтвердил кот, забыв свое обещание статьмолчаливой галлюцинацией, -- теперь главная линия этого опуса ясна мненасквозь. Что ты говоришь, Азазелло? -- обратился он к молчащему Азазелло. -- Я говорю, -- прогнусил тот, -- что тебя хорошо было бы утопить. -- Будь милосерден, Азазелло, -- ответил ему кот, -- и не наводи моегоповелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе втаком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бытебя за собою. Каково бы тебе было, о Азазелло? -- Ну, Маргарита, -- опять вступил в разговор Воланд, -- говорите жевсе, что вам нужно? Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду: -- Позвольте мне с ним пошептаться? Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, что-топошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей: -- Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видетьтебя. Но тебе опять советую -- оставь меня. Ты пропадешь со мной. -- Нет, не оставлю, -- ответила Маргарита и обратилась к Воланду: --Прошу вас опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампазагорелась, и чтобы все стало, как было. Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую головуМаргариты, сказал: -- Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давноживет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. --Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: -- Бедная, бедная... -- Не бывает, вы говорите? -- сказал Воланд. -- Это верно. Но мыпопробуем. -- И он сказал: -- Азазелло! Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий кумоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и вкепке. От страху этот человек трясся и приседал. -- Могарыч? -- спросил Азазелло у свалившегося с неба. -- Алоизий Могарыч, -- ответил тот, дрожа. -- Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написалина него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальнуюлитературу? -- спросил Азазелло. Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния. -- Вы хотели переехать в его комнаты? -- как можно задушевнее прогнусилАзазелло. Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая: -- Знай ведьму, знай! -- вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями. Произошло смятение. -- Что ты делаешь? -- страдальчески прокричал мастер, -- Марго, непозорь себя! -- Протестую, это не позор, -- орал кот. Маргариту оттащил Коровьев. -- Я ванну пристроил, -- стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и вужасе понес какую-то околесицу, -- одна побелка... купорос... -- Ну вот и хорошо, что ванну пристроил, -- одобрительно сказалАзазелло, -- ему надо брать ванны, -- и крикнул: -- Вон! Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни Воландачерез открытое окно. Мастер вытаращил глаза, шепча: -- Однако, это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал Иван! --совершенно потрясенный, он оглядывался и наконец сказал коту: -- Апростите... это ты... это вы... -- он сбился, не зная, как обращаться ккоту, на " ты" или на " вы", -- вы -- тот самый кот, что садились в трамвай? -- Я, -- подтвердил польщенный кот и добавил: -- Приятно слышать, чтовы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят " ты", хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта. -- Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, -- нерешительноответил мастер, -- меня все равно в больнице хватятся, -- робко добавил онВоланду. -- Ну чего они будут хвататься! -- успокоил Коровьев, и какие-то бумагии книги оказались у него в руках, -- история болезни вашей? -- Да. Коровьев швырнул историю болезни в камин. -- Нет документа, нет и человека, -- удовлетворенно говорил Коровьев, -- а это -- домовая книга вашего застройщика? -- Да-а... -- Кто прописан в ней? Алоизий Могарыч? -- Коровьев дунул в страницудомовой книги, -- раз, и нету его, и, прошу заметить, не было. А еслизастройщик удивится, скажите, что ему Алоизий снился. Могарыч? Какой такойМогарыч? Никакого Могарыча не было. -- Тут прошнурованная книга испариласьиз рук Коровьева. -- И вот она уже в столе у застройщика. -- Вы правильно сказали, -- говорил мастер, пораженный чистотой работыКоровьева, -- что раз нет документа, нету и человека. Вот именно меня-то инет, у меня нет документа. -- Я извиняюсь, -- вскричал Коровьев, -- это именно галлюцинация, вотон, ваш документ, -- и Коровьев подал мастеру документ. Потом он завел глазаи сладко прошептал Маргарите: -- А вот и ваше имущество, МаргаритаНиколаевна, -- и он подал Маргарите тетрадь с обгоревшими краями, засохшуюрозу, фотографию и, с особой бережностью, сберегательную книжку, -- десятьтысяч, как вы изволили внести, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо. -- У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому, --напыжившись, воскликнул кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него всеэкземпляры злополучного романа. -- И ваш документик также, -- продолжал Коровьев, подавая Маргаритедокумент, и затем, обратившись к Воланду, почтительно доложил: -- Все, мессир! -- Нет, не все, -- ответил Воланд, отрываясь от глобуса. -- Кудаприкажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна. Тут в открытую дверь вбежала Наташа, как была нагая, всплеснула рукамии закричала Маргарите: -- Будьте счастливы, Маргарита Николаевна! -- она закивала головоймастеру и опять обратилась к Маргарите: -- Я ведь все знала, куда вы ходите. -- Домработницы все знают, -- заметил кот, многозначительно поднимаялапу, -- это ошибка думать, что они слепые. -- Что ты хочешь, Наташа? -- спросила Маргарита, -- возвращайся вособняк. -- Душенька, Маргарита Николаевна, -- умоляюще заговорила Наташа истала на колени, -- упросите их, -- она покосилась на Воланда, -- чтобы меняведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техникане пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделал предложение. -- Наташаразжала кулак и показала какие-то золотые монеты. Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой.Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расцеловала и, победновскрикнув, улетела в окно. На месте Наташи оказался Николай Иванович. Он приобрел свой прежнийчеловеческий облик, но был чрезвычайно мрачен и даже, пожалуй, раздражен.
-- Вот кого с особенным удовольствием отпущу, -- сказал Воланд, сотвращением глядя на Николая Ивановича, -- с исключительным удовольствием, настолько он здесь лишний. -- Я очень прошу выдать мне удостоверение, -- заговорил, дикооглядываясь, Николай Иванович, но с большим упорством, -- о том, где япровел предыдущую ночь. -- На какой предмет? -- сурово спросил кот. -- На предмет представления милиции и супруге, -- твердо сказал НиколайИванович. -- Удостоверений мы обычно не даем, -- ответил кот, насупившись, -- нодля вас, так и быть, сделаем исключение. И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела замашинкой, а кот диктовал ей: -- Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провелупомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качествеперевозочного средства... поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши " боров".Подпись -- Бегемот. -- А число? -- пискнул Николай Иванович. -- Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, --отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правиламподышал на нее, оттиснул на бумаге слово " уплочено" и вручил бумагу НиколаюИвановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез, а на месте егопоявился новый неожиданный человек. -- Это еще кто? -- брезгливо спросил Воланд, рукой заслоняясь от светасвечей. Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал: -- Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едванасмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите. -- Это что еще за бред? -- спросил, морща лицо, Воланд. -- Какой такойРимский? Что это еще за чепуха? -- Не извольте беспокоиться, мессир, -- отозвался Азазелло и обратилсяк Варенухе: -- Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону.Понятно? Не будете больше этим заниматься? От радости все помутилось в голове у Варенухи, лицо его засияло, и он, не помня, что говорит, забормотал: -- Истинным... то есть я хочу сказать, ваше ве... сейчас же послеобеда... -- Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло. -- Ладно, домой, -- ответил тот, и Варенуха растаял. -- Теперь все оставьте меня одного с ними, -- приказал Воланд, указываяна мастера и Маргариту. Приказание Воланда было исполнено мгновенно. После некоторого молчанияВоланд обратился к мастеру: -- Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? Амечтания, вдохновение? -- У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, --ответил мастер, -- ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, -- он опятьположил руку на голову Маргариты, -- меня сломали, мне скучно, и я хочу вподвал. -- А ваш роман, Пилат? -- Он мне ненавистен, этот роман, -- ответил мастер, -- я слишком многоиспытал из-за него. -- Я умоляю тебя, -- жалобно попросила Маргарита, -- не говори так. Зачто же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твоюработу. -- Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: -- Не слушайтеего, мессир, он слишком замучен. -- Но ведь надо же что-нибудь описывать? -- говорил Воланд, -- если выисчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия. Мастер улыбнулся. -- Этого Лапшенникова не напечатает, да, кроме того, это и неинтересно. -- А чем вы будете жить? Ведь придется нищенствовать. -- Охотно, охотно, -- ответил мастер, притянул к себе Маргариту, обнялее за плечи и прибавил: -- Она образумится, уйдет от меня... -- Не думаю, -- сквозь зубы сказал Воланд и продолжал: -- Итак, человек, сочинивший историю Понтия Пилата, уходит в подвал, в намерениирасположиться там у лампы и нищенствовать? Маргарита отделилась от мастера и заговорила очень горячо: -- Я сделала все, что могла, и я нашептала ему самое соблазнительное. Аон отказался от этого. -- То, что вы ему нашептали, я знаю, -- возразил Воланд, -- но это несамое соблазнительное. А вам скажу, -- улыбнувшись, обратился он к мастеру, -- что ваш роман еще принесет вам сюрпризы. -- Это очень грустно, -- ответил мастер. -- Нет, нет, это не грустно, -- сказал Воланд, -- ничего страшного ужене будет. Ну-с, Маргарита Николаевна, все сделано. Имеете ли вы ко мнекакую-нибудь претензию? -- Что вы, о, что вы, мессир! -- Так возьмите же это от меня на память, -- сказал Воланд и вынулиз-под подушки небольшую золотую подкову, усыпанную алмазами. -- Нет, нет, нет, с какой же стати! -- Вы хотите со мной поспорить? -- улыбнувшись, спросил Воланд. Маргарита, так как в плаще у нее не было кармана, уложила подкову всалфетку и затянула ее узлом. Тут что-то ее изумило. Она оглянулась на окно, в котором сияла луна, и сказала: -- А вот чего я не понимаю... Что же, это все полночь да полночь, аведь давно уже должно быть утро? -- Праздничную полночь приятно немного и задержать, -- ответил Воланд.-- Ну, желаю вам счастья. Маргарита молитвенно протянула обе руки к Воланду, но не посмелаприблизиться к нему и тихо воскликнула: -- Прощайте! Прощайте! -- До свидания, -- сказал Воланд. И Маргарита в черном плаще, мастер в больничном халате вышли в коридорювелиршиной квартиры, в котором горела свеча и где их дожидалась свитаВоланда. Когда пошли из коридора, Гелла несла чемодан, в котором был роман инебольшое имущество Маргариты Николаевны, а кот помогал Гелле. У дверейквартиры Коровьев раскланялся и исчез, а остальные пошли провожать полестнице. Она была пуста. Когда проходили площадку третьего этажа, что-томягко стукнуло, но на это никто не обратил внимания. У самых выходных дверейшестого парадного Азазелло дунул вверх, и только что вышли во двор, вкоторый не заходила луна, увидели спящего на крыльце, и, по-видимому, спящего мертвым сном, человека в сапогах и в кепке, а также стоящую уподъезда большую черную машину с потушенными фарами. В переднем стеклесмутно виднелся силуэт грача. Уже собирались садиться, как Маргарита в отчаянии негромко воскликнула: -- Боже, я потеряла подкову! -- Садитесь в машину, -- сказал Азазелло, -- и подождите меня. Я сейчасвернусь, только разберусь, в чем тут дело. -- И он ушел в парадное. Дело же было вот в чем: за некоторое время до выхода Маргариты имастера с их провожатыми из квартиры N 48, помещавшейся под ювелиршиной, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках. Это была тасамая Аннушка, что в среду разлила, на горе Берлиоза, подсолнечное масло увертушки. Никто не знал, да, наверное, и никогда не узнает, чем занималась вМоскве эта женщина и на какие средства она существовала. Известно о ней былолишь то, что видеть ее можно было ежедневно то с бидоном, то с сумкой, а тои с сумкой и с бидоном вместе -- или в нефтелавке, или на рынке, или подворотами дома, или на лестнице, а чаще всего в кухне квартиры N 48, где ипроживала эта Аннушка. Кроме того и более всего было известно, что где бы нинаходилась или ни появлялась она -- тотчас же в этом месте начиналсяскандал, и кроме того, что она носила прозвище " Чума". Чума-Аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегодня что-топодняло ее совсем ни свет ни заря, в начале первого. Повернулся ключ вдвери, Аннушкин нос высунулся в нее, а затем высунулась она и вся целиком, захлопнула за собою дверь и уже собиралась тронуться куда-то, как на верхнейплощадке грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и, налетев наАннушку, отбросил ее в сторону так, что она ударилась затылком об стену. -- Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках? -- провизжала Аннушка, ухватившись за затылок. Человек в одном белье, с чемоданом в руках и вкепке, с закрытыми глазами ответил Аннушке диким сонным голосом: -- Колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила, -- и, заплакав, рявкнул: -- Вон! -- тут он бросился, но не дальше, вниз по лестнице, а обратно --вверх, туда, где было выбитое ногой экономиста стекло в окне, и через этоокно кверху ногами вылетел во двор. Аннушка даже про затылок забыла, охнулаи сама устремилась к окну. Она легла животом на площадку и высунула головуво двор, ожидая увидеть на асфальте, освещенном дворовым фонарем, насмертьразбившегося человека с чемоданом. Но ровно ничего на асфальте во дворе небыло. Оставалось предположить, что сонная и странная личность улетела издому, как птица, не оставив по себе никакого следа. Аннушка перекрестилась иподумала: " Да, уж действительно квартирка номер пятьдесят! Недаром людиговорят! Ай да квартирка! " Не успела она этого додумать, как дверь наверху опять хлопнула, ивторой кто-то побежал сверху. Аннушка прижалась к стене и видела, каккакой-то довольно почтенный гражданин с бородкой, но с чуть-чуть поросячьим, как показалось Аннушке, лицом, шмыгнул мимо нее и, подобно первому, покинулдом через окно, тоже опять-таки и не думая разбиваться на асфальте. Аннушказабыла уже про цель своего похода и осталась на лестнице, крестясь, охая исама с собою разговаривая. Третий, без бородки, с круглым бритым лицом, в толстовке, выбежалсверху через короткое время и точно так же упорхнул в окно. К чести Аннушки надо сказать, что она была любознательна и решила ещеподождать, не будет ли каких новых чудес. Дверь наверху вновь открыли, итеперь сверху начала спускаться целая компания, но не бегом, а обыкновенно, как все люди ходят. Аннушка отбежала от окна, спустилась вниз к своей двери, быстрехонько открыла ее, спряталась за нею, и в оставленной ею щелкезамерцал ее исступленный от любопытства глаз. Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, бледный, обросшийбородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался вниз нетвердымишагами. Его бережно вела под руку какая-то дамочка в черной рясе, какпоказалось Аннушке в полутьме. Дамочка не то босая, не то в каких-топрозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! Что втуфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! " Ай да квартирка! " В душе у Аннушки все пело от предвкушения того, что онабудет завтра рассказывать соседям. За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка счемоданчиком в руке, а возле чемоданчика мыкался черный громадный кот.Аннушка едва вслух что-то не пискнула, протирая глаза. Замыкал шествие маленького роста прихрамывающий иностранец с кривымглазом, без пиджака, в белом фрачном жилете и при галстуке. Вся эта компаниямимо Аннушки проследовала вниз. Тут что-то стукнуло на площадке. Услышав, что шаги стихают, Аннушка, как змея, выскользнула из-за двери, бидонпоставила к стенке, пала животом на площадку и стала шарить. В руках у нееоказалась салфеточка с чем-то тяжелым. Глаза у Аннушки полезли на лоб, когдаона развернула сверточек. Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, иглаза эти горели совершенно волчьим огнем. В голове у Аннушки образоваласьвьюга: " Знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю!... К племяннику? Илираспилить ее на куски... Камушки-то можно выковырять... И по одному камушку: один на Петровку, другой на Смоленский... И -- знать ничего не знаю, иведать ничего не ведаю! " Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже собираласьскользнуть обратно в квартиру, отложив свое путешествие в город, как переднею вырос, дьявол его знает откуда взявшийся, тот самый с белой грудью безпиджака и тихо шепнул: -- Давай подковку и салфеточку. -- Какую такую салфеточку-подковку? -- спросила Аннушка, притворяясьвесьма искусно, -- никакой я салфеточки не знаю. Что вы, гражданин, пьяный, что ли? Белогрудый твердыми, как поручни автобуса, и столь же холоднымипальцами, ничего более не говоря, сжал Аннушкино горло так, что совершеннопрекратил всякий доступ воздуха в ее грудь. Бидон вывалился из рук Аннушкина пол. Подержав некоторое время Аннушку без воздуха, беспиджачныйиностранец снял пальцы с ее шеи. Хлебнув воздуху, Аннушка улыбнулась. -- Ах, подковочку, -- заговорила она, -- сию минуту! Так это вашаподковочка? А я смотрю, лежит в салфеточке... Я нарочно прибрала, чтобы ктоне поднял, а то потом поминай как звали! Получив подковочку и салфеточку, иностранец начал расшаркиваться передАннушкой, крепко пожимать ей руку и горячо благодарить в таких выражениях, ссильным заграничным акцентом: -- Я вам глубочайше признателен, мадам. Мне эта подковочка дорога какпамять. И позвольте вам за то, что вы ее сохранили, вручить двести рублей.-- И он тотчас вынул из жилетного кармана деньги и вручил их Аннушке. Та, отчаянно улыбаясь, только вскрикивала: -- Ах, покорнейше вас благодарю! Мерси! Мерси! Щедрый иностранец в один мах проскользнул через целый марш лестницывниз, но прежде чем смыться окончательно, крикнул снизу, но без акцента: -- Ты, старая ведьма, если когда еще поднимешь чужую вещь, в милицию еесдавай, а за пазуху не прячь! Чувствуя в голове звон и суматоху от всех этих происшествий налестнице, Аннушка еще долго по инерции продолжала кричать: -- Мерси! Мерси! Мерси! -- а иностранца уже давно не было. Не было и машины во дворе. Вернув Маргарите подарок Воланда, Азазеллораспрощался с нею, спросил, удобно ли ей сидеть, а Гелла сочно расцеловаласьс Маргаритой, кот приложился к ее руке, провожатые помахали рукамибезжизненно и неподвижно завалившемуся в угол сидения мастеру, махнули грачуи тотчас растаяли в воздухе, не считая нужным утруждать себя подъемом полестнице. Грач зажег фары и выкатил в ворота мимо мертво спящего человека вподворотне. И огни большой черной машины пропали среди других огней набессонной и шумной Садовой. Через час в подвале маленького домика в одном из Арбатских переулков, впервой комнате, где было все так же, как было до страшной осенней ночипрошлого года, за столом, накрытым бархатной скатертью, под лампой сабажуром, возле которой стояла вазочка с ландышами, сидела Маргарита и тихоплакала от пережитого потрясения и счастья. Тетрадь, исковерканная огнем, лежала перед нею, а рядом возвышалась стопка нетронутых тетрадей. Домикмолчал. В соседней маленькой комнате на диване, укрытый больничным халатом, лежал в глубоком сне мастер. Его ровное дыхание было беззвучно. Наплакавшись, Маргарита взялась за нетронутые тетради и нашла то место, что перечитывала перед свиданием с Азазелло под кремлевской стеной.Маргарите не хотелось спать. Она гладила рукопись ласково, как гладятлюбимую кошку, и поворачивала ее в руках, оглядывая со всех сторон, тоостанавливаясь на титульном листе, то открывая конец. На нее накатила вдругужасная мысль, что это все колдовство, что сейчас тетради исчезнут из глаз, что она окажется в своей спальне в особняке и что, проснувшись, ей придетсяидти топиться. Но это была последняя страшная мысль, отзвук долгихпереживаемых ею страданий. Ничто не исчезало, всесильный Воланд былдействительно всесилен, и сколько угодно, хотя бы до самого рассвета, моглаМаргарита шелестеть листами тетрадей, разглядывать их и целовать иперечитывать слова: -- Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимыйпрокуратором город... Да, тьма... Данная страница нарушает авторские права?