Глава 6. Мастер

Только после разрыва с Исповедником я поняла, что и Зимин, и Алиса были правы насчет того, что эта связь станет поворотной в моей судьбе. Он сделал меня другим человеком. Уверенным в себе, знающим себе цену. Конечно, он не решил всех моих психологических проблем: слишком глубоко пустили корни в моей душе страх, ненависть и самоуничижение. Но благодаря ему, я перестала винить себя во всем плохом, что со мной случалось.

Алиса оказалась очень хорошей подругой. Она умела выслушать, а редкие советы, что она мне давала, часто оказывались крайне ценными.

Мы вместе продолжали ходить в тренажерный зал. Хотя это и не было больше моей обязанностью, мне нравилось поддерживать себя в форме. Да и тусоваться там было приятно. Наш инструктор Артур, гей, тоже имел отношение к Теме, причем был свитчем, то есть нижним и верхним попеременно. Поэтому прекрасно мог понять нас, сабочек, «послушных сучек». Вроде меня. И Алисы.

Моя подруга уже три года была с парнем, которого сама ввела в Тему и сделала его своим Домом. Они не жили лайф-стайлом, то есть постоянно в своих ролях, но регулярно устраивали сессии. Алиса считала, что это самый лучший вариант - оттолкнуться в Теме от симпатии и влюбленности. Это сразу решало проблему доверия, которая всегда была слабым звеном сессионных отношений. А для меня доверие и вовсе было определяющим в выборе верхнего.

Я решилась на поиски новых отношений не сразу. Какое-то время после разрыва с Исповедником Зимин даже не заговаривал со мной. Но однажды все-таки вызвал к себе.

- Вик, детка, - начал он без обиняков, - Исповедник прислал мне твое резюме. С такими рекомендациями к тебе скоро выстроится очередь. Он считает тебя талантливой, подающей надежды, гибкой, имеющей способности к быстрому обучению, не боящейся расширения границ. Но также отмечает твою сильную волю, гордость и склонности к доминированию. Оказывается, ты свитч. А прикидывалась чистой сабочкой.

- Я не свитч, - глянула на него исподлобья и поджала губы. – И в ближайшее время искать никого не намерена.

- О’кей! – Зимин поднял руки вверх, соглашаясь. – Но если будут интересные предложения, я буду скидывать тебе на мыло.

- Ладно, - согласилась я.

Еще через неделю мне позвонили из компании «Эдельвейс». Предложили занять должность помощника руководителя. А потом мне на почту пришло письмо. Оно было подписано генеральным директором – Надеждой Бранд. Я усмехнулась. Без Исповедника не обошлось.

Я съездила собеседование, подумала и согласилась. И дело было не только в зарплате, которая превышала мою нынешнюю в разы. В этой строгой, властной женщине чувствовалось нечто родственное. То самое глубинное чувство доверия, руководствоваться которым мне, расставаясь, рекомендовал Исповедник. Тематического интереса я для Надежды не представляла, так как она предпочитала мужчин. Но изредка составляла ей компанию в походах на тематические вечеринки. А дважды участвовала в групповых сессиях под ее началом в качестве ее ассистентки.

К счастью, Владлена я больше никогда не видела. Надежда зачем-то решила мне рассказать, что его сдал на перевоспитание собственный отец. Он иногда заказывал через Зимина себе рабынек, и пожаловался ему на то, что его сынок сел на иглу. Господин Зимин порекомендовал ему госпожу Бранд. Папаша Владлена надеялся, что рабство вылечит его от наркозависимости. Но не случилось. Владлен пробыл в подвале Надежды несколько дней и едва не умер от ломки. Госпожа Бранд не хотела неприятностей и отказалась продолжать. Что с ним было дальше, ее не интересовало. Да и меня тоже.

Работа в компании «Эдельвейс» мне нравилась. В первый день Надежда оглядела меня с головы до ног, вздохнула, выдала корпоративную кредитку, озвучила довольно приличную сумму, которую я могла потратить и отправила по магазинам менять гардероб. Она очень подробно проинструктировала меня о том, каких брендов и какого стиля мне нужно купить одежду, в которой можно будет приходить на работу. Потом сказала с ироничной улыбкой:

- Мне проще было бы самой купить тебе все необходимое. Мне, да и тебе, скорее всего, так привычнее.

Я опустила глаза, понимая, что она намекает на мой статус в Теме.

- Но я не хочу лишать тебя радости шопинга, - продолжила госпожа Бранд. – Иди, девочка, оторвись.

Эта фраза прозвучала так знакомо, что я вздрогнула. Но Надежда ободряюще, как-то по-матерински, мне улыбнулась. Теплое чувство доверия и благодарности заставило улыбнуться в ответ.

Правда, удовольствие оказалось довольно сомнительным. Манерные девицы в бутиках, названия которых я записала на бумажке, чтобы не забыть, окинув меня презрительным взглядом, делали вид, что я – пустое место. Я стиснула зубы и с деланным спокойствием просматривала стеллажи с одеждой. Через три часа мучений я, наконец, с кучей пакетов пришла домой.

Надежда была требовательным и строгим начальником. Но моих способностей хватило, чтобы довольно быстро научиться готовить кофе именно так, как она любила, опыт работы официанткой помогал подавать его непринужденно, не роняя подноса и не расплескивая напитки. Еще спустя месяц я перезнакомилась со всеми девочками из бухгалтерии и отдела маркетинга, с некоторыми почти подружилась. А однажды, в период эпидемии гриппа, даже помогала готовить годовую отчетность. Надежда была этим довольна, но отпускать от себя не захотела. Ей, видимо, нравилось то, что ее личный помощник тоже имеет отношение к Теме.

Мне не хотелось заводить никаких романов, хотя некоторые мужчины в компании, в том числе водитель Надежды, молчаливый и застенчивый Леша, явно проявляли ко мне интерес. Но, во-первых, я точно знала, что госпожа Бранд не одобрит этого, во-вторых, мне было страшно. Перспектива отношений без рамок и правил, без договоров и четких ограничений, меня пугала.

А однажды и вовсе случилось то, что надолго отвратило меня от мысли хотя бы попробовать завязать «ванильный» роман.

Была середина рабочей недели, то ли среда, то ли четверг. Госпожа Бранд с самого утра укатила на какие-то важные переговоры, дав мне указание встретить своего заместителя, Николая Бородина, который должен был к трем часам прийти к ней с докладом о командировке в Хорватию, где фирма «Эдельвейс» собиралась строить отельный комплекс.

Бородин появился в приемной ровно в три, однако госпожа Бранд еще не вернулась. Окинув меня масляным и слегка пренебрежительным взглядом, он потребовал проводить его в кабинет и приготовить кофе. Возражать я не посмела.

Когда я внесла в кабинет поднос с дымящейся чашкой, сахарницей и молочником, Бородин сидел, вальяжно развалившись в кресле у окна. Поставив перед ним на низкий столик кофе, я собиралась уже уйти, но он вдруг больно сжал мою руку, в которой я держала пустой поднос. Пальцы непроизвольно разжались, и поднос упал с глухим стуком на толстый ковер.

- Такая хорошенькая! - ухмыльнувшись, сказал Бородин. - Плохо быть секретуткой у бабы? Никто не приласкает, да?

- Отпустите, - тихо попросила я.

- Да не ломайся, - он грубо дернул меня за руку, усаживая на колени и пытаясь облапить грудь. – Я давно на тебя смотрю. Такая тихая, послушная девочка. Не бойся, будет приятно.

Мной вдруг овладела дикая, почти неконтролируемая ярость. Этот похотливый самец с пивным брюшком и пухлыми липкими пальцами, не имел на меня никаких прав. И я не обязана была ему подчиняться!

Взвизгнув, словно разъяренная кошка, я полоснула его ногтями по щеке и, вырвавшись, выбежала из кабинета.

Пробежав по коридору до туалета, влетела в него и закрыла дверь на задвижку.

В выдраенном до блеска зеркале видела свое отражение – горящие глаза, искаженное ненавистью и страхом лицо, белые трясущиеся губы… Все… теперь меня вышвырнут вон. Слезы поднимались откуда-то изнутри, горячие и жгучие, но пролиться им я не позволила. Эта мразь не заслуживала моих слез. И пусть… пусть… Не умру с голоду. Вернусь к Зимину.

В туалете я просидела, видимо, довольно долго, так как в дверь постучали. Несколько раз судорожно вдохнув и выдохнув, открыла дверь и увидела перед собой Надежду. Захотелось умереть на месте от нестерпимого стыда.

- Мне, - запнулась, голос дрогнул, - собирать вещи?

- Зачем? – удивилась госпожа Бранд.

- Я же уволена? – глаз я поднять на нее не могла. Было нестерпимо стыдно и гадко, словно меня облили с ног до головы помоями.

- А есть за что? – ответила вопросом на вопрос Надежда и я, наконец, осмелилась посмотреть ей в лицо. Выражение было непроницаемым, но в уголках глаз притаилась улыбка.

Я молча хлопала ресницами. Госпожа Бранд кивнула мне, приказывая следовать за ней.

В приемной сидел Бородин, прижимая к щеке платок. Его лощеное пухлое лицо пошло красными пятнами. Увидев меня, он прошипел:

- Ну все, сучка, вылетишь отсюда.

- Виктория, - спокойно сказала Надежда, - иди, позови мне начальника отдела маркетинга.

Потом жестом указала Бородину на свой кабинет.

Когда я вернулась в приемную, то столкнулась с ним в дверях. Злой, красный как рак, он вылетел, брызгая слюной и матерясь.

Не чувствуя под собой ног, прошла к своему рабочему месту и не успела присесть на стул, как услышала по селектору спокойный голос госпожи Бранд.

- Виктория, зайди.

Я снова судорожно вздохнула и отправилась в кабинет Надежды, будто на эшафот.

Она сидела не за столом, как обычно, а в том самом кресле у окна. Задумчиво дымила тонкой сигаретой, изящно держа ее между ухоженными пальцами с безупречным маникюром.

- Сядь, - приказ был мягким. Но это был приказ.

Я неловко присела на самый краешек глубокого кожаного кресла.

- Ты думала, я тебя уволю, за то, что ты расцарапала морду этому …?

Впервые я слышала от госпожи Бранд ругательство. Молча кивнула.

Надежда стряхнула пепел с сигареты в бронзовую пепельницу с затейливой чеканкой и посмотрела на меня. Она была серьезна, но глаза улыбались.

- Я уволила трех твоих предшественниц, после того, как они переспали с Бородиным и прибежали жаловаться, когда он их вышвырнул наутро как использованные презервативы.

Посмотрела мне в глаза. Усмехнулась, затушила сигарету в пепельнице. Потом накрыла своей ладонью мою. Рука была теплой и сильной. Отчаяние, страх и стыд испарились куда-то, и мне вдруг стало жутко и весело одновременно.

- А ты молодец, - сказала Надежда. – К сожалению, Бородин мне нужен. Он хороший аналитик, и чутье у него прекрасное. А так, давно бы выгнала взашей. Эти ванильные мужики… Никаких тормозов, правил, рамок. Беспредельщики. Виктория, теперь ты понимаешь, почему я так люблю пороть мужчин кнутом?

Она рассмеялась, тихим приятным грудным смехом. Я тоже нервно хихикнула.

С этого дня наши отношения с госпожой Бранд стали более теплыми.

Спустя полгода я встретила в клубе Исповедника. С ним была новая сабочка. Хрупкая брюнетка с большими темными глазами, скромно потупившая взор. На ее изящной шейке поблескивал серебряный ошейник. Исповедник мягко мне улыбнулся и протянул свою прохладную твердую ладонь. Я уважительно ее пожала, а потом поднесла к губам. Когда я подняла глаза, мне показалось, что в его карем глазу блеснула слезинка. Но мне только показалось. Нижнюю свою он мне не представил, видимо посчитав это излишним. А я поймала себя на мысли, что завидую ей.

Этим же вечером я решила-таки разобрать свой заваленный письмами электронный ящик.

Позвала Алису, чтобы обсудить с ней возможные кандидатуры. Мы заказали еду из «Суши-хауса», сделали «Мохито» и веселились от души, читая письма от чайников, возомнивших себя мастерами. Некоторые прямо начинались с фразы: «Сука, встань на колени, пока читаешь это письмо». Был даже любитель исконно русских развлечений с розгами, вымоченными в рассоле, и сессий, проводимых в русской бане.

Из почти полсотни подобных манифестов мужественности и доминирования по-настоящему нас заинтересовали только три.

Одно письмо было подписано ником Вольф. Сухо и кратко он сообщал, что он зрелый, уверенный в себе мужчина, любящий жесткое доминирование, гетеросексуален, моногамен, не приемлет публичного унижения и не склонен к садизму. В своей нижней ценит уважительность к господину и самой себе, а также беспрекословное послушание. Склонен к неизменным ритуалам. Прилагавшийся список жестких ограничений почти в точности повторял мой.

Второе было от некоего Падшего Ангела. Содержало призыв к нежной, не лишенной романтики девушке довериться сильным рукам, которые подарят ей океан наслаждений в обмен на послушание и служение своему господину.

Третье написал Алексей. Он признавался, что в Теме недавно и ищет девушку, которая сможет помочь ему состояться как Доминанту. Список ограничений был очень обширен, противоречив и выдавал новичка. Несмотря на то, что с неопытными топами я предпочитала дела не иметь, что-то заинтересовало меня в этом письме. Оно было переслано Зиминым, а значит, ему стоило уделить внимание.

Я отправила три одинаковых письма с предложением встретиться и списком моих жестких ограничений.

После личных встреч со всеми тремя Падший Ангел оказался фетишистом, фанатиком шибари – изощренной японской разновидности бандажа, связывания веревками и подвешивания, которая всегда вызывала во мне неосознанный страх.

Вольф представился Игорем. Ему было около тридцати. Светло-русые волосы, серо-голубые глаза. Высокий, широкоплечий, подтянутый. От него веяло спокойствием и силой. Но он не был нарочито строг и не проявлял подчеркнутой властности, не старался меня подавить или напугать. Проявлял сдержанный интерес и уважение. Спрашивал, что я люблю есть, какое вино предпочитаю, какие люблю цветы. Как провожу свободное время, какую слушаю музыку. Мы говорили о литературе и кино. Я провела с ним прекрасный вечер и чувствовала, что пресловутая «химия» между нами возникла точно. Прощаясь, он задержал мою руку и сказал, тихо и проникновенно, что хотел бы видеть меня своей.

Алексей не произвел на меня такого впечатления, как Вольф. Ему было лет двадцать пять. Немного застенчивый и неловкий. Никогда не сказала бы, что этот человек имеет наклонности топа. Скорее, он походил на абсолютно ванильного парня, пришедшего на первое свидание. Он подарил мне трогательный букетик из ромашек и васильков с колосками и томно смотрел на меня темными, будто маслины, глазами. Сказал, что по матери в нем течет греческая кровь. Он был милым и понравился мне. Но я никак не могла понять, что влечет его к Теме. Наконец, я не выдержала и спросила. Он смутился. Помолчал. А потом сказал, что всегда был слишком застенчив с женщинами. И чувствует себя уверенно, только когда знает, что девушка добровольно передала власть над собой ему. Это меня разочаровало.

Таким образом, выбор был сделан в пользу Игоря – Вольфа.

Местом встречи он назначил приват-комнату в одном из клубов, который принадлежал московскому сообществу. Мне это не понравилось, так как обстановка таких «номеров» напоминала бордель, но возражать я не стала.

Игорь ждал меня в холле. Взял у портье ключ и, сжав мою руку в своей, повел по полутемному коридору. Перед дверью вложил мне в руку ключ, давая понять, что открыть ее я должна сама.

В комнате была кровать с металлическими поручнями в изголовье и в изножье, с припаянными к ним кольцами, комод с игрушками, стеллаж с девайсами для порки. У стены деревянный крест с ремнями для креплений. К потолку крепилась балка с блоком и веревкой для подвешивания. Я бросила на веревку косой взгляд. Связывание с подвешиванием не было для меня даже легким ограничением. Я его просто не любила. Но Игорь мой взгляд поймал. Правда, по его лицу я не смогла понять, какие выводы он для себя сделал.

Вольф приказал мне снять одежду, забрал ее у меня вместе с туфлями и сумкой. Закрыл в шкаф. Обошел кругом, не прикасаясь, просто разглядывая меня. Осведомился, какой способ контрацепции я использую, понадобятся ли ему презервативы. Я ответила, что нет, так как я использую таблетки. Он удовлетворенно улыбнулся и признался, что терпеть не может резинки, так как они сбивают весь настрой.

Вольф решил начать сессию с легкой порки хлыстом, как он сказал, не для наказания, а для удовольствия, чтобы понять мой болевой порог. Зафиксировал меня на кресте. Провел ладонью по моей щеке, будто пробовал меня на ощупь. И, глядя мне в глаза, сказал, что я очень красива и потрясающе желанна.

Хлыстом он владел прекрасно. Удары были ровно настолько сильными, чтобы я балансировала на тонкой грани боли и удовольствия, как канатоходец, и сорвалась в пропасть оргазма довольно скоро. А поскольку мы договорились, что на первой, пробной, сессии контролировать мое освобождение он не будет, я могла позволить себе это столько, сколько смогу.

У него были сильные и умелые руки. Красивое подтянутое тело, спортивное и мускулистое. Мне нравилось, как он сдержанно рычал, когда я ласкала его ртом. Была приятно удивлена, когда он снова стал твердым довольно быстро и отдал мне должок, умело приведя нас почти синхронно к прекрасному, яркому оргазму. На этом он решил закончить, сказал, что я ему очень нравлюсь, и если захочу продолжать, то должна прийти в этот же клуб в восемь вечера через неделю, в субботу. Отдал мне оба ключа – от шкафа и игровой, карточку с адресом своей электронной почты. На комоде он оставил для меня кожаный ошейник с такими же наручами и поножами и комплект зажимов для сосков, очень изящных, украшенных сверкающими камешками. Сказал, что мы не будем пользоваться ими, пока я сама не захочу. Но ему было бы приятно увидеть на мне эти вещицы.

Вернулась домой, первым делом позвонила Алисе, рассказала о своих впечатлениях, изменила свой статус на всех сайтах, где тусовалась, на «занята», отправила сообщение Зимину. А еще нашла в почтовом ящике письмо от Алексея, в котором он сообщал, что сильно огорчен моим отказом, будет ждать столько, сколько потребуется мне, чтобы передумать. Я усмехнулась той наивной самоуверенности, с которой это было написано.

Алиса, которой я показала подаренные зажимы, восхитилась их изяществом и сказала, что мне стоит попробовать. Сама она была поклонницей таких игрушек, а полгода назад сделала пирсинг на сосках и клиторе. Говорила, что ощущения, когда ко всем трем колечками пристегнута цепочка, просто непередаваемые.

С Вольфом я встречалась около полугода. Он не был столь хорош, как Исповедник. Не изумлял меня, не приводил в благоговейный трепет. Когда, следуя его любимому ритуалу, голой стояла перед ним на коленях и целовала его руку, сжимающую хлыст, я лишь исполняла его правила. Но он давал мне то, что мне было нужно – контроль и удовольствия, приправленные болью ровно настолько, чтобы оставаться удовольствиями. За шесть месяцев у него не возникло ни одного повода меня по-настоящему наказать. Либо не было такого желания. Меня это устраивало. Его тоже. Мы расстались, когда он потребовал от меня провести сессию втроем с его другом, зная, что передача меня другим топам – мой хард-лимит. Возможно, так он дал мне понять, что наши отношения исчерпали себя.

Вскоре я снова почувствовала пустоту и одиночество. Алиса уехала со своим уже молодым мужем в свадебное путешествие на Бали, оставив меня одну в плавящейся от июльской жары Москве. Надежда улетела в Испанию на свою виллу. Она звала с собой, но у меня не была открыта шенгенка, а ждать госпожа Бранд не пожелала. Я была зла на саму себя, и мне срочно был нужен тот, кто выбьет из меня эту злость.

Снова полезла в свой почтовый ящик и нашла там сорок писем от Алексея. И сдалась.

Алексей оказался сомневающимся свитчем и постоянно метался от желания подчинять к потребности подчиняться. Сначала мне было трудно подстроиться к резкой смене его настроения, но потом мы договорились, что приняв в начале сессии роль топа или боттома, мы не будет изменять их до конца. Так было гораздо удобнее. Но с каждым разом Алекс все больше входил в роль подчиненного, а, испытав пару раз сабспейс, стал называть меня Прекрасной Принцессой и отказался полностью от доминирования. Я начала видеть в его глазах безумную рабскую покорность, вспоминала Владлена и испытывала чувство гадливости. Мы расстались в середине октября. Госпожа Бранд с радостью приняла его в свои крепкие объятия. И иногда приглашала меня в качестве подарка своему новому приобретению, когда была особенно им довольна.

Несколько месяцев я провела в свободном дрейфе, тусуясь на вечеринках, просиживая вечерами на любимых форумах, споря до исступления и матерясь, ругая админов, которые грозились меня забанить, пикируясь с завсегдатаями, философствуя и вздыхая с другими сабочками о своем, единственном и неповторимом Мастере. Было несколько не слишком удачных связей, оставивших лишь разочарование и неудовлетворенность.

И опять щемящая пустота начинала завладевать мной, требуя сильной мужской руки.

Пока однажды он не нашел меня сам. Мой Мастер.

Мы познакомились на тематической вечеринке в одном из моих любимых клубов, в котором я регулярно оставляла свою анкету, когда была свободна. Хотя в обычном смысле назвать нашу встречу знакомством было сложно. Тогда я уже две недели как рассталась со своим последним доминантом. Его звали Максим. Мы провели четыре сессии, и каждую заканчивала я. Произнеся стоп-слово. Я поняла - правда слишком поздно, что Максим – банальный садист, которых я всегда опасалась. После того, как он нарушил одно их моих жестких ограничений – игры с затруднением дыхания, все было кончено. Увлекшись, Макс едва не задушил меня телефонным проводом. Чудом вытолкнув кляп и просипев стоп-слово, я уже почти потеряла сознание и думала, что он не остановится. Но, похоже, Макс испугался сам. Хотя Зимину, по наводке которого я познакомилась с Максом, я все равно донесла.

В тот вечер я не собиралась искать нового Дома. Я вообще не верила в случайные знакомства в клубах. Просто цедила свой «Мохито» и поглядывала на сцену, где в полутьме, в острых красноватых лучах софитов парень в черной маске и кожаных штанах на шнуровке, предварительно связав и подвесив на страшноватого вида крюк, увлеченно стегал «кошкой» по пухлым ягодицам с признаками целлюлита блондинку в ярко-красном латексе. Блондинка повизгивала, но как-то ненатурально. Мне вскоре наскучил этот фарс, и я собралась уходить. Улыбнувшись бармену и расплатившись за свой коктейль, я лениво встала с высокого барного стула и направилась было к выходу, когда почувствовала, как твердые сильные пальцы сжали мое предплечье.

- Не оборачивайся, – властно произнес тихий низкий голос мне на ухо. – Мне сказали, что ты свободна и ищешь доминанта. Я читал твою анкету. Ты мне подходишь. Хочу провести с тобой пробную сессию.

Я стояла словно пригвожденная к месту, не в силах ни пошевелиться, ни разомкнуть губ, чтобы ответить. Этот низкий, властный голос будто гипнотизировал меня. Но незнакомец и не ждал моего ответа.

- Я вышлю тебе на имейл свой договор и список ограничений. Прочти и отправь свой. Потом я сообщу время и место.

Пальцы так же внезапно разжались, и незнакомец, прикусив мочку моего уха, прошептал совсем тихо:

- У тебя замечательные духи. Ты мне нравишься, девочка.

Я любила «Флору» Гуччи. Многим моим домам не нравился этот землянично-цветочный аромат, они предпочитали нечто более тяжелое, вязкое, вульгарное.

Через три дня я приехала в его дом. Не слишком большой. Но достойный. Два этажа и один цокольный. Не дворец, но и не типовой дешевый таунхаус. Я подъехала к воротам, и они открылись. Он ждал меня. Загнала машину в гараж, следуя его указаниям. И несколько минут сидела, прижав руку к груди. Слушая, как бухает сердце и начинает падать куда-то в сосущую пустоту. Я ничего о нем не знала. Я никому не сказала, куда еду. Если со мной что-то случиться – никто не будет знать, где меня искать. Мне стало страшно. Но я вспомнила его низкий хрипловатый голос. И решительно открыла дверь. Сняла куртку, оставила в машине свою сумочку вместе с документами и мобильным. Прошла по коридору, почти темному. Остановилась в нерешительности. Потом увидела открытую дверь в конце. Так я оказалась впервые в его комнате для игр. В ней не было почти никакого особого антуража. Низкое окошко, забранное решеткой. Пол, выложенный каменными плитами. С потолка спускаются цепи. Из приспособлений – только деревянный крест с ремнями для фиксации и обитая искусственной кожей скамья для порки. Мне снова стало страшно. Ведь из этого подвала я могла и не выйти. Но трусливо сбежать было стыдно. Нервно сглотнула и, прижав руку к груди, чтобы не выскочило сердце, вошла внутрь.

Я сделала все так, как было указано в его инструкциях. Сняла одежду, сложила ее на стуле. Встала на колени на специально приготовленную кожаную подушечку, спиной к закрытой двери, завела руки за спину. Опустила голову. И стала ждать.

Горло пересохло, сердце выпрыгивало из груди. Как правило, прежде чем провести сессию, я знакомилась со своими Доминантами лично. И впервые нарушила свои же правила. Правда, я навела справки о моем загадочном Господине через клуб и сайты с хорошей репутацией, где я была завсегдатаем. Его знали многие. Но информацией о нем почти не располагали. У него было немного нижних. И все, будто сговорившись, отзывались о нем с благоговейным трепетом.

Когда мне на плечо опустилась сухая, жестковатая ладонь, я вздрогнула, словно от удара.

- Не бойся, девочка, - тихий хрипловатый голос, показавшийся смутно знакомым, от которого по телу пробежали мурашки. – Я свято соблюдаю правила. И жду от тебя того же. Я ценю и уважаю твое доверие и то, что ты добровольно отдаешь мне себя. Обещаю не употреблять эту власть тебе во зло. Хочешь сама выбрать стоп-слово?

Я покачала головой, не решаясь говорить. Отчего-то одно его присутствие у меня за спиной повергало меня в трепет.

- Хорошо. Тогда будем использовать стандартные. Светофор. Зеленый, желтый и красный. Кивни, если согласна.

Я послушно кивнула. И внезапно мне ужасно захотелось увидеть обладателя этого волнующего голоса. Я осторожно повернула голову и скосила глаза. Но задохнулась от боли. Он грубо схватил мои волосы в кулак и сжал второй рукой мой подбородок, фиксируя лицо.

- Нет, - строго приказал он. – Моего лица ты не увидишь.

Мне на глаза легла плотная шелковая повязка.

Потом он надел на меня кожаные наручи и ошейник и начал сессию. Он был так спокоен. Уверен в своей непогрешимости. Иногда жесток и груб, всегда властен и требователен. Он не входил в раж, не заигрывался, как тот же Максим. Он причинял мне боль, но никогда не переходил границы. Мастерски мешал ее с удовольствием. Сплетал ажурной вязью сценарии, доводя меня до исступления. Я чувствовала, что ему нравится моя реакция, нравятся мои слезы и мое молчание. Нравятся следы, что оставляет на моей коже его хлыст. И очень нравятся мои стоны и крики, когда он доводил меня до грани. Я потеряла счет оргазмам. Даже не догадывалась, что могу испытать их в таком количестве и такой силы. Я кончала, и кончала, и кончала. Он брал меня бессчетное количество раз – спереди и сзади, я обслуживала его ртом, его губы и язык дразнили, зубы прикусывали соски, оставляли метки на груди и бедрах. Пальцы гладили, жестко сжимали, врывались внутрь. Ладони больно, до слез, шлепали и тут же ласкали горящую кожу. Это было невероятно, непередаваемо. Когда он закончил, я уснула обессиленная на полу. А проснулась в другой комнате, в кровати, укрытая бережно одеялом. Рядом лежала моя одежда. Поверх – кожаный ошейник, на металлическом кольце которого была выгравирована буква ‘М’ из пересекающихся сабель. «Как у профессора Мориарти», - подумала я. И распечатанный договор. Пробежав его глазами, я, не вдумываясь, поставила свою подпись. Потом собралась и уехала. Чтобы всю неделю ждать, когда вернусь снова.

Я так и не узнала его имени. Даже не пыталась, хотя могла попробовать пробить его по адресу дома, куда приезжала. Бывший сослуживец отца, дослужившийся до московских чинов, был завсегдатаем моего любимого клуба и его негласным покровителем. Он не знал, что я в Теме, но помог бы без лишних вопросов. Но я не хотела знать ничего более того, что мне позволили знать.

Я называла его Мастером. И никогда не видела его лица. Он всегда проводил сессии, закрыв мне глаза повязкой. А когда снимал ее, я, как правило, ничего не могла уже видеть или понимать. Он делал со мной такие вещи, которые не могли присниться ни в одном странном сне. Но при этом мог доставить такое наслаждение, что мое тело становилось словно желе. Я чувствовала себя в его руках восковой куклой. Именно с ним я узнала, что такое настоящий глубокий сабспейс. И, по сути, стала наркоманкой. Никто, кроме него, не мог заставить меня испытать такое. Он всегда доходил до самого предела. Четко знал мои границы и постоянно их расширял. Но я ни разу не использовала стоп-слова. Слишком он хорошо чувствовал меня, всегда останавливаясь за миллиметр до того, как мое терпение кончалось.

Его сценарии были изощренными и никогда не повторялись. С ним я даже полюбила бандаж с подвешиванием, хотя он никогда не увлекался им настолько, чтобы я заскучала. Каждый виток веревки только усиливал мое возбуждение. А потом я парила в паутине, чувствуя себя в невесомости. Боль никогда не была для него самоцелью, скорее, инструментом. Я чувствовала его власть надо мной каждой клеткой трепещущего, содрогающегося тела.

Впервые после Исповедника я действительно боготворила Мастера, доверяла ему себя безоглядно и радостно.

Но он был неумолим и последователен, когда дело касалось наказаний. Они были очень редкими - Исповедник хорошо меня выдрессировал. Мастер не раз повторял, что я идеальная нижняя и ему еще ни с кем не было так хорошо. Эти слова рождали в моей душе почти религиозный трепет. В такие минуты он мог отправить меня на костер, и я умерла бы в огне, благословляя его имя.

Одну свою порку я запомнила надолго. Поводом к нему послужило излишнее рвение в служении Мастеру. И надоумила меня Алиса. Как-то она пришла ко мне в гости и похвасталась татуировкой с вензелем своего мужа на ягодице. Я загорелась этой мыслью и на следующий день отправилась в тату-салон.

Меня трясло от предвкушения реакции Мастера на появившуюся на моей левой ягодице букву ‘М’. Но реакция была совсем не такой, на которую я рассчитывала.

Он поднял меня с колен за подбородок. Глаза, как всегда, были закрыты повязкой, и я могла только догадываться о том, что выражало его лицо. Его палец легко очертил контуры татуировки, и я поморщилась от боли на еще не зажившей коже.

- Девочка, - его голос обжег меня холодом. Я задрожала, уже понимая, что совершила серьезную ошибку. – Кому принадлежит твое тело? Отвечай!

- Вам, Мастер, - прошептала, леденея от ужаса.

- Скажи, я просил тебя делать это? – он снова провел пальцем по татуировке, нажимая сильнее, желая причинить мне боль.

- Нет, Мастер, - всхлипнула я.

- Если бы я хотел заклеймить тебя, девочка, - его тихий голос страшнее труб Судного дня, – я сделал бы это каленым железом. Ты хочешь этого?

Он сказал это совершенно спокойно, но я знала точно - он не шутит. Ответить «нет» значило только усугубить свое и так тяжелое положение. И я нашла единственно верный ответ:

- Как пожелает мой Мастер, - прошептала я, отчаянно надеясь, что он не пожелает.

- Хороший ответ, - голос слегка смягчился. – Пока не желаю. Но завтра же ты сведешь эту татуировку! А сейчас получишь пятнадцать ударов плетью.

- Спасибо, Мастер, - ответила я, глотая слезы. Свою любимую плеть-змейку с металлическим наконечником он применял на мне только однажды, в самом начале. И лишь для того, чтобы проверить мой болевой порог. Он был предпоследним по степени воздействия девайсом. Последним был только тяжелый африканский кнут, который Мастер признал для меня неприемлемым.

Мастер любил бить меня пристегнутой за руки к цепям в потолке. Причем если я крутилась и пыталась уклониться, он начинал отсчет сначала. Поэтому я отчаянно пыталась удержаться на месте, едва дотягиваясь до пола пальцами ног.

Мой истошный крик-хрип «пятнадцать» был последним, что я помнила. Потом отключилась.

Очнулась в кровати в комнате, определенной для меня Мастером. Незнакомая мне женщина лет пятидесяти, тихая и ласковая, нежно, едва касаясь теплой ладонью, мазала чем-то мое истерзанное тело. По ощущениям с меня спустили кожу.

- Ничего, девочка, ничего. Только синяки. Кожа не повреждена, – она ворковала надо мной, как над младенцем.

Я лежала на животе совершенно беспомощная. Голова кружилась. Нестерпимо хотелось пить. Я облизала сухие губы.

- Ох, сейчас.

Она помогла мне повернуть набок голову и поднесла к губам трубочку, вставленную в стакан. Я с наслаждением втянула в себя содержимое. Апельсиновый фреш. Как вкусно.

- Ну все, поспи, детка. В два я принесу обед. Отдыхай.

Я пролежала почти сутки. Когда покинула дом Мастера, первым же делом поехала в салон и свела татуировку. Это оказалось больнее, чем ее накалывать. Но это была ласка по сравнению с моим наказанием. А мастер в тату-салоне был в шоке от сине-черных рубцов на заднице.

Перенесенная мною боль всегда была адекватна удовольствию. И в следующие наши выходные я испытала невероятный по глубине и силе сабспейс.

Мастер всегда был справедлив. Только мыслил иногда иными, не доступными мне, простой смертной, категориями. Да я и не пыталась понять его логику. Вопросы «за что?», «отчего?» и «зачем?» даже не рождались в моей голове. Я без колебаний и сомнений принимала все, что он мне даровал.

Я была его нижней почти два года. Он никогда не хотел никого, кроме меня. И я не искала никого, пока он был моим Господином. Наверное, каждый саб на свете предназначен своему Мастеру. А каждый истинный Мастер ищет своего единственного саба. И я была уверена, что мы с Мастером именно такая пара. Но, к сожалению, сказки не выживают в реальной жизни.

Мы расстались после того, как он предложил мне лайф-стайл. Быть его собственностью двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Я думала до следующих выходных. И отказалась. Я не была готова полностью отречься от своей личности, без остатка раствориться в своем Мастере. В ответ он написал мне сухое и короткое письмо на электронную почту, в котором сообщал, что расторгает со мной договор. Я так и не осмелилась спросить его, почему, после моего отказа практиковать лайф-стайл, он не захотел продолжать наши отношения на прежних условиях. Больше я ни разу о нем не слышала.

После разрыва с Мастером я больше ни с кем не практиковала Тему.

Принять наказание, боль от других, не его, рук казалось мне кощунством. Я, словно одержимая, продолжала хранить ему верность. Ванильные отношения меня не прельщали уже давно. А в Теме я хотела быть только с ним.

Ломка была страшной. Как у настоящего наркомана. Я снова перестала есть и говорить, сидела одна в пустой темной квартире. Алиса, к тому времени уже носившая своего первенца, пыталась говорить со мной, вытаскивать меня из дома, даже предлагала устроить совместную дружескую сессию с ее мужем. Я продолжала тупо молчать.

Я ходила на работу, машинально выполняя свои обязанности, как бездушная кукла. Надежда, конечно же, заметила мое состояние и попыталась поговорить. Но даже ее авторитет не смог пробить ледяной панцирь, в который я спряталась от всего мира.

Один раз звонил Зимин. Я не захотела говорить с ним, просто бросив трубку. Потом написала ему письмо с просьбой удалить информацию обо мне в его картотеке.

Я никогда не задумывалась о самоубийстве. Не то чтобы я была религиозной и считала его смертным грехом или боялась попасть в ад. Напротив, была глубоко уверена в том, что никакой высшей силе не по зубам придумать что-то хуже обычной человеческой жизни. Просто я считала смерть слишком легким выходом.

Не думала я о смерти и в тот вечер, когда не могла уснуть, вцепившись зубами в подушку и тихо подвывая от боли, которая разрывала мою грудь. Я опять ненавидела себя. Лютой ненавистью. За свою трусость, за свое малодушие. За то, что отказалась принадлежать своему Мастеру. И теперь кто-то другой служит ему, моему божеству. За что я цеплялась? Что такого ценного я боялась потерять? Я была никем и ничем. Пустой пивной бутылкой, выброшенной на свалку. И теперь, то божественное сияние, что могло наполнить меня, превращая в нечто прекрасное, навсегда погасло.

Когда боль и отвращение стали невыносимыми, я поняла, что сойду с ума, если просто не усну. И приняла снотворное. Потом еще. И еще.

Уснула. Но утром проснуться не смогла.

Очнулась я в больнице. Потом мне рассказали, что Надежда забеспокоилась, когда я не вышла на работу. На звонки я не отвечала. Она послала своего шофера. И когда я не открыла дверь, он вызвал спасателей.