Ничтожный расход в несколько граммов

Тела не " знают", но и не пребывают в " неведении". Они - в другом месте, из другого места, с другой стороны (это - места, края, границы, крайние пределы, но точно так же домашние углы, бульвары для прогулок и путешествия по создающим отстраненность странам: в сущности тела могут приходить

отовсюду, на этом самом месте и даже здесь, но никогда не появятся они из не-места знания). Значит, тем более не стоит отыскивать для них основания " темного", " до-понятийного", " до-онтологического" либо " имманентного" и " непосредственного" знания. Я уже сказал: тела сразу погружены в ясность рассвета, все здесь четко и ясно. Ни на секунду речь не заходит обо всех этих побочных продуктах " теорий познания", об " ощущении", " восприятии", " кинестезии", обо всех мучительных превращениях " представления" и " значения". Но речь не идет и о прямых опосредованиях и смешении с самостью " плотей" и " собственных тел". Сотворенное тело вот тут, то есть между здесь и вот тут, оно заброшено, заброшено всегда неправильно, несвойственно, оно сотворено - без всякого основания быть вот тут, ибо вот тут не дает никаких оснований, и без всякого основания быть этим телом или этой массой этого тела (ибо это ничего не объясняет, ни в чем не отдает отчета либо отдает " отчет" в ничто в самом сотворенном: res, реальное ареальное - hoc est enim corpus, rei ratio"). Тела только размещаемые, взвешиваемые, дабы быть только размещаемыми, но и весящие, размыкающие, размыкающиеся свои(ми) места(ми).

Тело и будет опытом такого взвешивания, которое, являясь с самого начала не своим, или несвойственным, образует событие, серию событий, делаю-

щих возможным присвоение место-имения. Это присвоение, как и само место-имение, не выступает фактическим проявлением уникального и органического обстоятельства, заключенного в судьбе, предначертании, в назревающем сдвиге, в велении случая. Впрочем, это никак не сказывается на возможности по-прежнему называть события присвоения (или неприсвоения) - будь то kairos'OM" (то есть случаем) или " революцией" (то есть гневом, а также вызовом, брошенным неприсваиваемому). Тело не является " своим", " свойственным", оно является присваивающим/неприсваивающим.

Однако опыт взвешивания дается прежде всего как corpus, а не как тело-смысла-и-истории. Он разомкнут возможному смыслу некоторого тела через ширящийся corpus, через corpus, творящий данное тело. (Творение как corpus: без всякого творца, эмпирический логос, случайное разнообразие, растяжимое предписание, непрерывная модализация, отсутствие плана и цели - только творение и будет целью, что означает также, что только тела, каждое тело, каждая масса и каждое пересечение, интерфейс тела, каждый и каждая по отдельности и все их непроизводящее сообщество в целом выступят бесконечными целями технэ, относящейся к миру тел.)

Corpus взвешиваний некоей материи, ее массы, мякоти, ее зерен, зияний, ее молов, молекул, торфяников, расстройства, вздутий, фибров, соков, инва-

гинации, объема, пика, падения, мяса, отвердевания, замеса, кристальности, подергиваний, судорог, испарений, узлов, развязок, тканей, пристанища, смятения, ранения, боли, скученности, запаха, наслаждения, вкуса, тембра, решимости, верха и низа, правого и левого, кислотности, одышки, покачивания, распада, рассасывания, разума...

Однако опыт здесь - не что иное, как corpus этих взвешиваний, этих взвесей: они весят без того, чтобы их взвешивали и чем-то измеряли, нигде не откладывают вес и не усмиряются ни единой мерой. Experitui" ": тело, психика испытывает и испытывается, к ней прикасаются, она пробует, подвергается риску, несет в себе риск, ее заставляют прийти к тому, что она " уже" есть, но " уже" в своем приходе, без пред-полагания, существуя по сути дела непредположенно. Она приходит и уходит в тот же миг - уже, немедленно, и это занимает целое существование, - захватывая самые края: поистине родиться и умереть, очертить, записать и выписать разом множественное место единого тела. Experitur. идти, проходить вдоль этих краев, рубежей, безграничных границ, окаймленных другими границами, этих возобновлений себя, равно как и подступов к другим, прикосновений, розданных и полученных, взвешиваний, взвесей, падений, восхождений, губ, плевр, голосов, образов, способов существовать на излете себя и других задолго до того, как начинаешь быть при самом себе или при ком-то.

Опыт свободы: тела вызволенные (из ниоткуда, ибо нет такой пещеры), значит отпущенные, появившиеся на свет, какой они и образуют сами, зарождаясь в этих взвешиваниях, являясь лишь этими взвешиваниями, их непостоянством, взятым в его необходимости, этим ничтожным расходом в несколько граммов (груз, отклонения коромысел, атомные весы, тектонические сдвиги, сейсмографы, остаточная возбудимость, пересадки, грифы, за-хватки), - несколько граммов, тело, отданное подрагиванию в такт стольким подходам, стольким крайностям, в которых тела повторяются и узнаются по отдельности, какими бы чужестранными все они ни были, тела такие близкие, такие сокровенные, такие абсолютно близкие и дальние в не-предполо-женности их свободы. Ибо свобода и есть общая не-предположенность этой взаимной близости и этой взаимной отдаленности, когда у тел, их масс, их неповторимых и всегда бесконечно приумножающихся событий отсутствует основание (а значит, идентичным образом, и жесткое их равенство).

Именно отсутствию основания, иначе говоря " творению", мир тел и обязан своими технэ и существованием, или, лучше сказать, существованием в качестве технэ. Последняя предполагает ничтожный расход в несколько граммов, каким отворяется место, опространствляется показ. Показ - не противо-

положность основания, но, скорее, его телесная истина. " Отсутствие основания" следует понимать не как пропасть или бездну, но как местное тектоническое смещение или несколько граммов цвета, благодаря чему сюда помещается осколок тела (при этом каждый раз какой-то осколок: ибо тело никогда не предстает все целиком, что также означает: быть-по-казанным).

Поскольку невозможно обозреть тело во всей его полноте, как о том свидетельствуют любовь и страдание, поскольку тела поддаются тотализации не больше, чем располагают основанием, не существует опыта тела вообще, как не существует и опыта свободы. Но сама свобода есть опыт, и само тело есть опыт: показ, место-имение. Необходимо, следовательно, чтобы они имели одну и ту же структуру, или чтобы одна и та же структура свертывала и развертывала их одно в другом и одно посредством другого. Что в точности походило бы на двойную структуру знака-са-мого-себя и само-бытности-знака - на сущность воплощения.

Фактически тело имеет саму структуру свободы и наоборот: но ни то, ни другое не предполагается - ни в себе, ни в другом - в качестве причины или выражения этой структуры. Смысл структуры заключен не в приведении одного к другому - знака и/или основания, - смысл состоит как раз в бес-конечном уклонении от такого приведения, когда одно сходится с

другим. Нет " свободного тела", нет " воплощенной свободы". Но от одного и до другого простирается разомкнутый мир, доподлинная возможность которого состоит в том, что " тело" и " свобода" не являются ни гомогенными, ни гетерогенными в отношении друг друга.

Не существует схемы, которая предписывала бы свободу в качестве " смысла" мира тел, как не существует и фигуры, которая (репрезентировала бы подобный " смысл" в этом мире. Таким образом, нет тела, нет органона мира - как нет и двух миров, вернее " светов" (внутренне противоречивое множественное число). Поэтому образованный телами свет действительно " не-чист" - толчея и рана тел, пребывающих как в ясном свете опространствления, так и в имплозии черной дыры.

Ничтожный расход в несколько граммов - подрагивание сотворенного мира - записывается и выписывается еще и как землетрясение: дислокация есть также треск тектонической тяжести, равно как и разрушение мест.