Искусственный интеллект 18 страница

Напрашивается вывод о том, что дея­тельность животного является источни­ком познавательных способностей живот­ных и что " познание мира" происходит у животных только в процессе и в итоге активного воздействия на окружающую среду, т. е. в ходе осуществления поведен­ческих актов. Чем более развиты, следо­вательно, двигательные возможности жи­вотного, тем выше и его познавательные способности. Можно поэтому сказать, что уровень психического отражения у тех или иных животных зависит от того, в какой мере они способны оказать воздей­ствие на компоненты среды, насколько разнообразны и глубоки эти воздействия, а это в конечном итоге зависит от раз­вития их двигательного аппарата. В этом мы видим воплощение теории деятельно­сти в зоопсихологии и значение этой те­ории для успешного решения вопросов развития психики животных в процессе филогенеза (равно как и онтогенеза).

Как подчеркивал А.Н.Леонтьев, при изучении происхождения и развития пси­хики необходимо учесть, что материаль­ным субстратом психического отражения не обязательно является нервная система. Неудовлетворительность " нейропсихизма", согласно которому возникновение психики связано с появлением нервной системы, по А.Н.Леонтьеву, " заключается в произволь­ности допущения прямой связи между по­явлением психики и появлением нервной системы, в неучете того, что орган и функ­ция хотя и являются неразрывно взаимо­связанными, но вместе с тем связь их не является неподвижной, однозначной, раз и навсегда зафиксированной, так что анало­гичные функции могут осуществляться различными органами" (1959, с. 10). Поэто­му нельзя ставить возникновение психики " в прямую и вполне однозначную связь с возникновением нервной системы, хотя на последующих этапах развития эта связь не вызывает, конечно, никакого сомнения" (1959, с. 11). Таким образом, Леонтьев по­дошел к проблеме происхождения и разви­тия психики с глубоко осознанным пони­манием диалектического характера этого процесса: от наиболее примитивных, зача­точных форм, субстратом которых являет­ся менее дифференцированная материя —

протоплазма, к высшим формам психичес­кого отражения, возникающим на основе все более дифференцированной нервной ткани. Напрашивается вывод, что переход от, можно очевидно сказать, " плазматичес­кого" психического отражения к " нервно­му", связанный с появлением тканевой структуры у животных организмов, являл­ся подлинным диалектическим скачком, ароморфозом в эволюции животного мира. Нет нужды доказывать, что такой диалек-тико-материалистический подход к эволю­ции психики в корне отличается от плос-ко-эволюционистического, по существу метафизического подхода, при котором усложнение поведения и психики живот­ных однозначно связывается только (и притом часто произвольно) с изменениями в строении нервной системы.

Итак, намеченный А.Н.Леонтьевым подход к проблеме зарождения и разви­тия психики приводит к выводу, что нали­чие нервной системы не является исход­ным условием развития психики, что, следовательно, психическая деятельность появилась раньше нервной деятельности. Очевидно, последняя возникла на таком уровне развития жизнедеятельности, ког­да осуществление жизненных функций стало уже настолько сложным, что возник­ла необходимость в таком специальном регуляторном аппарате, каковым и явля­ется нервная система. Затем же, уже в качестве органа психического отражения, нервная система (точнее — высшие отде­лы центральной нервной системы) стала необходимой основой и предпосылкой для дальнейшего развития психики. Этот сложный вопрос требует, конечно, специ­ального рассмотрения, которое вышло бы за рамки этой статьи. Отметим лишь, что формирование нервной системы определя­лось решающими функциональными из­менениями (коренными изменениями в жизнедеятельности организмов), т. е. имел место примат функции перед формой.

Важно отметить и указание А.Н.Ле­онтьева на то, что " если бы не сущест­вовало перехода животных к более слож­ным формам жизни, то не существовало бы и психики, ибо психика есть именно продукт усложнения жизни" (1959, с. 26), что характер психического отражения " за­висит от объективного строения деятель­ности животных, практически связываю-

щей животное с окружающим его миром. Отвечая изменению условий существова­ния, деятельность животных меняет свое строение, свою, так сказать, " анатомию". Это и создает необходимость такого из­менения органов и их функций, которое приводит к возникновению более высокой формы психического отражения" (там же). Как мы видим, А.Н.Леонтьев отчет­ливо отстаивал положение о примате функции в эволюции психики: изменив­шиеся условия адаптации к окружающей среде обусловливают изменение строения деятельности животных, вследствие чего меняется строение органов и их функци­онирование, что, в свою очередь, приводит к прогрессивному развитию психическо­го отражения. Другими словами, А.Н.Ле­онтьев положил в основу своей концеп­ции развития психики положение о том, что сущность этого процесса, его перво­причина и движущая сила есть взаимо­действие, представляющее собой матери­альный жизненный процесс, процесс ус­тановления связей между организмом и средой. Тем самым А.Н.Леонтьев распро­странил на сферу психического отраже­ния известное положение марксистской философии о том, что всякое свойство рас­крывает себя в определенной форме взаи­модействия.

В разработанной А.Н.Леонтьевым пе­риодизации развития психики, охватыва­ющей весь процесс эволюции животного мира, выделяются стадии элементарной сенсорной психики, перцептивной психи­ки и интеллекта. Это было тем более зна­менательно, что, за исключением В.А.Ваг­нера, усилия советских зоопсихологов (Н.Ю.Войтониса, Н.Н.Ладыгиной-Коте и других) были направлены на изучение пси­хики обезьян и не касались более низких уровней эволюции психики. Концепция стадиального развития психики, предло­женная А.Н.Леонтьевым, являлась поэто­му новым словом в науке, особенно на фоне традиционного упрощенного и сейчас уже вообще неприемлемого деления на три яко­бы последовательные " ступени" — инстинк­та, навыка и интеллекта. Концепция А. Н. Леонтьева принципиально отлича­ется от такого понимания сущности эво­люции поведения и психики прежде всего тем, что в ее основу положен не формаль­ный признак деления всего поведения

животных на врожденное (якобы " низшее") и благоприобретаемое (" высшее"). Сейчас уже хорошо известно, что врожденное, ин­стинктивное поведение не является более примитивным по сравнению с индивиду­ально приобретаемыми (научением), а что, наоборот, оба эти компонента эволюцио­нировали совместно, представляя единство целостного поведения, и что, соответствен­но, на высших этапах филогенеза мощное прогрессивное развитие получили как про­цессы научения, так и инстинктивные (ге­нетически фиксированные) компоненты по­ведения животных.

К сожалению, однако, упомянутые упро­щенческие, по существу метафизические, представления об этапах эволюции поведе­ния животных, соответствующие уровню знаний 20-х годов, подчас преподносятся и поныне, особенно в работах некоторых фи­зиологов. Так, например, В. Детьер и Э. Стел л ар предлагают даже неизвестно по каким количественным данным вычер­ченное изображение кривых, из которых явствует, что простейшие сильны таксиса­ми, у " простых" (?) многоклеточных же появляется, причем сразу " на полной мощ­ности", рефлекс, насекомые являются всеце­ло " инстинктивными" и " рефлекторными" животными, рыбы в основном также, но не­много способны к обучению, птицы — на­половину " инстинктивными", наполовину " обучающимися", а млекопитающие — вполне обучающимися. При этом одна ка­тегория якобы сменяет другую: таксисы будто окончательно исчезают у птиц и низ­ших млекопитающих, рефлексы и инстин­кты теряют всякое приспособительное зна­чение у низших приматов, которые якобы, как и низшие млекопитающие, адаптиру­ются исключительно с помощью обучения и (приматы) отчасти мышления. Все это всецело противоречит современным знани­ям о поведении животных. Можно, на­пример, напомнить, что таксисы, эти ори­ентирующие компоненты любого пове­денческого акта, непременно присущи поведению всех без исключения животных, а также человеку.

Проблемы психики животных не тер­пят упрощенчества, а тем более " глобаль­ных" псевдорешений и дилетантского от­ношения, которые подчас встречаются в публикациях, авторы которых далеки от зоопсихологии, не считают нужным при-

нять ее во внимание, но спешат выступить с поверхностными, нередко надуманными сенсационными " объяснениями". Только зоопсихологии, которая прежде всего яв­ляется наукой об эволюции психики, по плечу задача научного познания законо­мерностей психики на всех уровнях фило­генеза животных, вплоть до подступов за­рождения человеческого сознания.

Иногда в качестве решающего крите­рия эволюции поведения и психики жи­вотных пытаются использовать степень сложности строения центральной нервной системы. В этих случаях за исходное при­нимается морфологическая структура, яко­бы определяющая филогенетический уро­вень и специфику поведения. Разумеется, при решении вопросов эволюции психики непременно надо учитывать строение и функции нервной системы изучаемых жи­вотных (наряду с другими их морфофунк-циональными признаками, например, дви­гательного аппарата). Но, как мы уже неоднократно указывали, особенности мак­ростроения центральной нервной системы, особенно головного мозга, далеко не всегда отвечают особенностям поведения живот­ных, уровню их психической деятельнос­ти. Достаточно указать, например, на птиц, психическая деятельность которых по уровню своего развития вполне может быть приравнена к таковой у млекопитающих, в то время как головной мозг птиц лишен вторичного мозгового свода — серой коры больших полушарий (неопаллиума), содер­жащей высшие ассоциативные центры. Аналогично поражает сложностью своего поведения, граничащего подчас с интеллек­туальным, крыса, мозг которой является весьма примитивным по своему строению: с гладкой поверхностью больших полуша­рий, лишенной борозд (последние появля­ются среди грызунов и зайцеобразных только у бобра, сурка и зайцев).

Тем не менее нередко высказывается мнение, будто прогресс в эволюции пове­дения животных первично определяется морфологическими изменениями в цент­ральной нервной системе (например, уве­личением числа нейронов в результате му­тации). Совершенно ясно, что единственно верным является противоположный под­ход, при котором признается примат фун­кции перед формой (строением), подход, успешно осуществляемый и в советской

эволюционной морфологии. При решении вопросов развития психики (как в фило-так и онтогенезе), и вообще любых зоопси-хо логических оценках, это означает, что морфологические изменения появляются вторично в результате изменений поведе­ния, которые, в свою очередь, порождаются изменениями в образе жизни, когда возни­кает необходимость в установлении новых связей с компонентами окружающей сре­ды. А поскольку поведение представляет собой совокупность всех двигательных актов животного, то можно сказать, что связанные с эволюцией психики морфоло­гические изменения были первично обус­ловлены изменениями в двигательной ак­тивности животных, биологическое значе­ние которой и состоит в установлении жизненно необходимых для организма свя­зей со средой. Конечно, надо при этом по­мнить, что мы имеем здесь дело с диалек­тическим процессом, ибо затем возник­шие новые формы (морфологические новообразования или количественные из­менения) уже, в свою очередь, оказывают направляющее, развивающее влияние на функцию (поведение). Но во всяком слу­чае прогрессивные изменения в нервной (и рецепторной) системе возникают как следствие адаптивных изменений двига­тельной активности животного и сопря­женных с ними адекватных изменений в строении двигательного аппарата. Вот где следует искать первоисточник эволюци­онных преобразований в психической сфере животных.

Со времени опубликования А.Н.Леонть­евым концепции стадиального развития психики в процессе эволюции прошло бо­лее сорока лет и можно с уверенностью сказать, что в целом эта концепция вы­держала " проверку временем" и не утра­тила своего научного значения как общая теория эволюции психики в мире живот­ных. Но это сорокалетие было периодом поистине бурного развития науки о пове­дении животных, и за эти годы был накоп­лен огромный материал, заставляющий нас во многом по-новому смотреть на психи­ческую деятельность животных и внести соответствующие поправки в прежние представления, в частности, касающиеся оценки уровня психического развития того

или иного систематического таксона жи­вотных. Пришлось нам внести существен­ные уточнения и в предложенную А.Н.Ле­онтьевым периодизацию эволюции психики (Фабри, 1976).

Прежде всего оказалось необходимым внести в эту периодизацию новые подраз­деления — уровни психического развития. Как в пределах элементарной сенсорной, так и перцептивной психики мы выдели­ли низший и высший уровни развития, имея при этом в виду, что в дальнейшем следует ввести дополнительно еще проме­жуточные уровни. Эти уровни обознача­ют по существу процесс развития самой элементарной или, соответственно, перцеп­тивной психики.

Исходя из общего положения, что " каждая новая ступень психического раз­вития имеет в своей основе переход к новым внешним условиям существова­ния животных и новый шаг в усложне­нии их физической организации" (1959, с. 193), А.Н.Леонтьев называет в качестве общего критерия стадии элементарной сенсорной психики, обусловленную приспо­соблением к вещно оформленной среде способность к отражению отдельных свойств среды. При этом двигательная активность, деятельность, по Леонтьеву, " пробуждается тем или иным воздейству­ющим на животное свойством, на кото­рое она вместе с тем направлена, но кото­рое не совпадает с теми свойствами, от которых непосредственно зависит жизнь данного животного" (1959, с. 159).

Выделенный нами низший уровень ста­дии элементарной сенсорной психики ха­рактеризуется наиболее примитивными, точнее сказать, зачаточными проявления­ми психического отражения, когда жи­вотные (простейшие, многие низшие много­клеточные) хотя и четко реагируют на биологически незначимые свойства компо­нентов среды как на сигналы о присутствии жизненно важных условий среды, но еще очень несовершенным образом. Эти реак­ции еще не носят характер подлинного ак­тивного ориентировочного поведения. В основном это — изменение скорости и на­правления движения (только в водной сре­де) в градиенте раздражителя определенной модальности (химического, температурно­го и т.п.), но не активный поиск благопри­ятных условий среды и жизненно необхо-

димых ее компонентов. К тому же сигналь­ное значение свойств последних в большой степени еще слито с непосредственно жиз­ненно необходимыми свойствами. По этой причине и отсутствует подлинная ориента­ция: нет еще топотаксисов, а представлены лишь первичные элементы таксисного (ориентировочного) поведения — ортотак-сисы и клинотаксисы, а также фобические реакции, позволяющие животному избе­гать неблагоприятные внешние условия. Двигательная активность представлена на этом низшем уровне развития психики самыми элементарными формами локомо-ции — кинезами, осуществляемыми в ос­новном (за исключением амеб и спорови­ков) с помощью наиболее примитивного, первичного в животном мире двигательно­го аппарата — жгутиков, у более высоко­организованных — при помощи ресничек. Вместе с тем, особенно у многоклеточных животных, уже появляются сократитель­ные движения, лежащие в основе поведения всех высших животных. Манипуляцион-ные движения (активное перемещение предметов, чаще всего в сочетании с физи­ческим воздействием на них) ограничива­ются у одноклеточных созданием потоков воды в окружающем их пространстве, у примитивных многоклеточных же они уже представлены простыми формами переме­щения объектов с помощью щупалец, этих первых специальных эффекторов, т. е. ор­ганов манипулирования.

Пластичность поведения на низшем уровне элементарной сенсорной психики еще очень невелика. Выражается это, в ча­стности, в том, что индивидуальная измен­чивость поведения ограничена элементар­ной формой научения — привыканием, и лишь в отдельных случаях возможно встре­чаются зачатки ассоциативного научения. Особенно это относится к одноклеточным, которым подчас вовсе отказывают в спо­собности к (ассоциативному) научению. Во всяком случае, можно с уверенностью ска­зать, что на этом начальном уровне раз­вития психики не может быть сколько-нибудь выраженного ассоциативного научения ввиду того, что еще не вполне сформировалась способность животных к реагированию на " биологически нейтраль­ные", т. е. лишенные жизненного значения, свойства компонентов среды как на сигна­лы. А без этого, понятно, невозможно обра-

зование временных связей. В целом на­прашивается вывод, что на низшем уровне элементарной сенсорной психики пси­хическое отражение еще не приобрело самостоятельного значения, что наряду с психическим отражением внешняя актив­ность животных в большой мере еще де­терминируется также элементами допси-хического отражения, которые составляют своеобразное единство с элементами зарож­дающегося психического отражения. Кон­кретно это означает, что на этом уровне представлены только элементы чувстви­тельности, ее зачатки в самом примитив­ном виде, сосуществующие в поведении этих животных с ярко выраженной раз­дражимостью. Очевидно, только на более высоких уровнях эволюции значение раз­дражимости как детерминанты поведения сводится на нет. Этот вывод относится прежде всего к простейшим. Но при этом следует учесть, что простейшие — особая, рано отклонившаяся филогенетическая ветвь и что, главное, современные простей­шие являются продуктом эволюционного процесса, длившегося 1—1, 5 миллиарда лет! Поэтому и строение, и поведение современ­ных " простейших" являются уже намного более сложными, чем у их ископаемых предков, и к тому же четко специализиро­ванными. Есть поэтому все основания по­лагать, что на заре зарождения животной жизни должен был существовать еще бо­лее низкий, чем у современных однокле­точных, действительно первоначальный уровень психического отражения, который давно уже исчез вместе с древнейшими ископаемыми животными и о характере которого мы можем строить лишь гипо­тетические предположения. Но правомер­но допустить, что на том исходном уровне развития психического отражения первич­ные формы внешней двигательной актив­ности, поведения детерминировались толь­ко раздражимостью.

Высший уровень стадии элементарной сенсорной психики мы определяем как такой этап, на котором психическое от­ражение, хотя также еще полностью от­вечает сформулированным А. Н. Леонть­евым общим признакам данной стадии, т.е. ограничено рамками ощущений, но со­четается с достаточно сложным поведе­нием. Находящиеся на этом уровне жи­вотные — высшие (кольчатые) черви,

брюхоногие моллюски (улитки) и неко­торые другие беспозвоночные — не толь­ко уже четко отличают сигнальное зна­чение " биологически нейтральных" раздражителей, но и обладают уже раз­витым таксисным поведением: на этом уровне впервые появляются высшие так­сисы (топотаксисы), с помощью которых животные способны не только избегать не­благоприятных условий среды и уходить от них, но и вести активный поиск поло­жительных раздражителей, приводящий их не случайно к жизненно необходимым компонентам среды, а " целенаправленно". Возможность точно локализовать биоло­гически значимые объекты, активно вза­имодействовать с ними экономит много энергии и времени при осуществлении поведенческих актов. Все это подняло жизнедеятельность на качественно иной уровень и существенно обогатило психи­ческую сферу этих животных.

Основу такого эволюционного новопри-обретения составляет развитая двигатель­ная активность, которая проявляется в весь­ма разнообразных формах. Особенно это относится к локомоторным движениям, которые представлены ползанием, рытьем в грунте, плаванием, причем впервые осу­ществлен выход из воды на сушу (дождевые черви, наземные пиявки и улитки), т. е. в совершенно иную среду обитания с в кор­не отличными условиями существования. Впервые появился важнейший для даль­нейшей эволюции психики орган манипу­лирования — челюсти, с помощью которых выполняются довольно разнообразные ма­нипул яционные движения, но конечности представлены лишь в примитивнейшем, зачаточном виде, и то лишь у некоторых червей (параподии полихет). Соответствен­но и локомоторные движения выполняют­ся медленно — за отдельными исключени­ями животные не способны на этом уровне эволюции психики развить большую ско­рость. Поведение характеризуется еще низ­кой пластичностью, индивидуальный опыт, процессы научения играют в жизни этих животных еще небольшую роль, решающее значение имеют жесткие врожденные про­граммы поведения. Но все же на этом уров­не уже вполне проявляется способность к образованию подлинных ассоциативных связей, хотя формируются они, как прави­ло, в ограниченных пределах, медленно и на

основе лишь большого числа сочетаний, а сохраняются недолго. Обнаруживаются и некоторые зачатки сложных форм поведе­ния, характерные для представителей ста­дии перцептивной психики (конструктив­ной деятельности, территориальности, антагонистического поведения, общения). В целом психика животных, представ­ляющих высший уровень элементарной сенсорной психики, предстает перед нами в достаточно пестром виде: с одной сторо­ны, эти животные, так же как наиболее низкоорганизованные представители жи­вотного мира, ориентируют свое поведение только по отдельным свойствам предме­тов (или их сочетаниям) и еще отсутству­ет способность к восприятию предметов как таковых (лишь у некоторых хорошо и быстро плавающих хищных многощетин-ковых червей, да у некоторых улиток, мо­жет быть, существует какое-то элементар­ное предметное восприятие); с другой стороны, наличие более совершенных дви­гательных и сенсорных систем, особенно же нервной системы типа ганглионарной лест­ницы и головы с мозговым ганглием по­зволяет животным на этом уровне психи­ческого развития устанавливать весьма разнообразные и подчас довольно сложные связи с компонентами окружающей среды, в результате чего достигается более мно­гостороннее и более содержательное пси­хическое отражение этих компонентов.

Стадия перцептивной психики харак­теризуется А. Н. Леонтьевым прежде все­го " способностью отражения внешней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей" (1959, с. 176), причем переход к этой стадии связан с изменением строе­ния деятельности животных, которое " зак­лючается в том, что уже наметившееся раньше содержание ее, объективно относя­щееся не к самому предмету, на который направлена деятельность животного, но к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде, теперь выделяет­ся" (там же). И далее: " Если на стадии элементарной сенсорной психики диффе­ренциация воздействующих свойств была связана с простым их объединением вок-

руг доминирующего раздражителя, то те­перь впервые возникают процессы интег­рации воздействующих свойств в единый целостный образ, их объединение как свойств одной и той же вещи. Окружаю­щая действительность отражается теперь животным в форме более или менее рас­члененных образов отдельных вещей" (1959, с. 177). В результате возникает и новая форма закрепления опыта животных — двигательные навыки, определяемая А.Н.Леонтьевым как закрепленные опе­рации, которыми он обозначает " особый состав или сторону деятельности, отвеча­ющую условиям, в которых дан побужда­ющий ее предмет" (там же).

Применяя эти критерии с учетом со­временных знаний о поведении животных, нам пришлось значительно понизить фи­логенетическую грань между элементарной сенсорной и перцептивной психикой по сравнению с представлениями А.Н. Леонть­ева, который провел эту грань выше рыб (Фабри, 1976). На самом деле, как сегодня хорошо известно, указанные А.Н.Леонтье­вым критерии перцептивной психики вполне соответствуют психической дея­тельности рыб и других низших позвоноч­ных и даже, правда с определенными огра­ничениями, высших беспозвоночных. Уже по этой причине нельзя согласиться с выс­казанным А. Н. Леонтьевым мнением, буд­то появление перцептивной психики обус­ловлено переходом животных к наземному образу жизни.

Высшие беспозвоночные (членистоно­гие и головоногие моллюски) достигли низшего уровня перцептивной психики и соответственно проявляют в своем поведе­нии еще немало примитивных черт. Пове­дение этих животных, составляющих подав­ляющее большинство всех существующих на земле видов, еще очень мало изучено, и не исключено, что среди низших членисто­ногих многие виды остались за пределами перцептивной психики. Но и у высших членистоногих, в том числе и у наиболее высокоорганизованных насекомых, в пове­дении преобладают ригидные, " жестко зап­рограммированные" компоненты, а про­странственная ориентация осуществляется по-прежнему преимущественно по отдель­ным свойствам предметов. Предметное же восприятие, хотя уже представлено в разви­той форме, играет в поведении членистоно-

гих лишь подчиненную роль (значительно большее значение оно имеет, очевидно, для головоногих моллюсков). Но, с другой сто­роны, ведь и у позвоночных (включая выс­ших) пространственно-временная ориен­тация осуществляется преимущественно на уровне элементарных ощущений (ольфак-торных, акустических, оптических и др.). Достаточно вспомнить, что именно на этом механизме построено реагирование на клю­чевые раздражители, детерминирующие жизненно необходимые действия как низ­ших, так и высокоорганизованных жи­вотных.

Представители низшего уровня пер­цептивной психики обитают повсеместно, во всех климатических зонах, во всех средах, во всех " экологических нишах". Локомоторные способности этих живот­ных проявляются в очень разнообразных и весьма сложных формах. В сущности, здесь представлены все виды локомоции, которые вообще существуют в мире жи­вотных: разнообразные формы плавания, в том числе реактивное (у головоногих моллюсков), ныряние, ползание (в воде и на суше), ходьба, бег, прыгание, лазание, пе­редвижение с помощью цепляния и под­тягивания тела (например, у осьминогов), роющее или грызущее передвижение в субстрате (в грунте, в древесине и т. п.) и другие. Здесь же мы встречаем тех жи­вотных, которые впервые освоили воздуш­ное пространство, это первые летающие животные на земле (насекомые), причем полет представлен у них в совершенстве. Помимо этой активной формы (с помощью крыльев) существует и пассивная (с по­мощью паутинок). Возникновение такой качественно новой формы локомоции, как полет, было, конечно, важным событием в эволюции животного мира. Значитель­но большее, однако, значение имело для эволюции психики появление на этом уровне подлинных, сложно устроенных ко­нечностей — ног, в результате чего не только существенно расширилась сфера активности животных, но и возникли со­вершенно новые, принципиально иные условия для активного воздействия на компоненты среды, возникли предпосыл­ки полноценного манипулирования пред­метами. Конечно, на данном эволюцион­ном уровне манипулирование еще слабо развито, хотя на этом уровне впервые по-

являются специальные хватательные ко­нечности (клешневидные педипальцы скорпионов и лжескорпионов, клешни раков и крабов, хватательные конечности богомолов и т. п.). Однако главным ор­ганом манипулирования остается по-прежнему челюстной аппарат, который у членистоногих весьма сложно устроен. Тем не менее, челюсти, как и хвататель­ные конечности членистоногих, произво­дят только весьма однообразные (именно " клещевидные") движения. Иногда в воз­действиях на предметы участвуют и хо­дильные конечности (креветки, пауки, жук-скарабей и др.)- Дифференцирован­ные и разнообразные манипуляционные движения же у членистоногих отсутству­ют. У головоногих, правда, манипуляци-онная активность играет значительно большую роль, и они снабжены превосход­ными хватательными органами — щу­пальцами, которые нередко справедливо называют руками, функциональными ана­логами которых они действительно явля­ются. Поэтому головоногие (особенно ось­миноги) способны, вероятно, к значительно более разностороннему и полноценному двигательному обследованию объектов ма­нипулирования, чем членистоногие, тем более что головоногие обладают превос­ходным зрением, аналогичным таковому позвоночных, и движения щупалец про­исходят в поле их зрения. Однако пове­дение головоногих моллюсков еще край­не слабо изучено.

Изучение форм и уровня развития ло-комоции и манипулирования имеет, несом­ненно, исключительное значение для позна­ния психических способностей животных. Мы исходим при этом из того, что психи­ческие процессы всегда воплощаются или в локомоторной, или в манипуляционной внешней активности (а также в некоторых особых формах демонстрационного поведе­ния), а первично зависят от уровня разви­тия и степени дифференцированности этих движений. Это относится ко всем формам и возможностям познавательной деятель­ности животных, вплоть до высших психи­ческих способностей; всегда любая встаю­щая перед животным задача может быть решена только или локомоторным, или ма-нипуляционным путем. <...> У членисто­ногих абсолютно доминирует локомоторное решение задач. Соответственно преоблада-

ет и пространственная ориентация над ма-нипуляционным обследованием предме­тов. Последнее, вероятно, вообще встречает­ся, причем лишь в самых примитивных формах, среди членистоногих только у не­которых высших насекомых, пауков и не­которых высших ракообразных.

Пространственная ориентация характе­ризуется на низшем уровне перцептивной психики четко выраженным активным поиском положительных раздражителей (наряду с мощно и многообразно развитым защитным поведением, т. е. избеганием отрицательных раздражителей). Большую роль играют в жизни этих животных и впервые появившиеся в филогенезе мнемо-таксисы (ориентация по индивидуально выученным ориентирам). Процессы науче­ния занимают в поведении животных на этом уровне вообще заметное место, но при­митивной чертой является их неравно­мерное распределение по разным сферам жизнедеятельности (преимущественно спо­собность к научению проявляется в про­странственной ориентации и пищедобыва-тельной деятельности), а также подчинен­ное положение научения по отношению к инстинктивному поведению: научение слу­жит здесь прежде всего для совершенство­вания врожденных компонентов поведения, для придания им должной пластичности, но оно еще не приобрело самостоятельного значения, как это имеет место у представи­телей высшего уровня перцептивной пси­хики.