Раздел II 16 страница

Если исходно взять за образец законо­мерности сознания, в частности, подчинен­ность некоторых видов понятийного раци­онального мышления формальной логике, то указанные факты будут восприняты как еще один аргумент в пользу чисто нега­тивной дефиниции бессознательного по отношению к сознанию: в сфере сознания господствует логика; бессознательное — царство алогичного, иррационального и т.п. Подобное восприятие указанных выше феноменов исходит из такой типичной установки позитивистского мышления, как эгоцентризм в познании сложных соци­ально-культурных и психических явле­ний. Ведь именно эгоцентризм, и в первую очередь, такая его форма как " европоцент­ризм", заставляет принимать логику евро­пейского мышления за образец и превра­щать ее в натуральную, естественную характеристику сознания, при этом бла­гополучно забывая, что сама эта формаль­ная логика есть культурное приобретение. А если логика не дана сознанию от приро­ды, а задана культурой, то правомерно и применительно к сознанию допустить на­личие нескольких сосуществующих логик. Несмотря на фундаментальные исследова­ния Л.С. Выготского, А.Р. Лурия (1930) и Леви-Брюля (1930), посвященные анализу мышления в разных культурах, шоры ев­ропоцентризма вынуждают одномерно плоско трактовать не только закономер­ности бессознательного, но и сознания. Однако на этом приключения позитивис­тской мысли, попавшей в рабство эгоцент­ризма, не заканчиваются. Изучению каче­ственного своеобразия бессознательного препятствует еще одна форма научного эгоцентризма, названная нами " эволюци­онный снобизм". Исходя из " эволюцион­ного снобизма", исследователи нередко рас­ценивают формы психического отражения,

предшествующие сознанию, как более при­митивные, архаичные и т.п. Так, даже если на словах признается, что функциониро­вание бессознательного не просто алогич­но, а подчинено иной логике, то эта логика интерпретируется как архаичная. Таким образом, вновь осуществляется возврат к чисто негативному пониманию бессозна­тельного по отношению к сознанию. Из-за " эволюционного снобизма" такие проявле­ния бессознательного в детском мышле­нии, как его аутистический характер, сла­бость интроспекции, нечувствительность к противоречиям, воспринимаются как ало­гичность инфантильных форм мышления, их примитивность, в отличие от форм по­нятийного мышления и т.п. А эти инфан­тильные формы — не примитивнее и не грубее. Они — другие, иные, чем те, кото­рые присущи сознанию.

Если мы с самого начала нацелим свои поиски на выявление качественного свое­образия неосознаваемых форм психичес­кого отражения и сумеем преодолеть кос­ность научного эгоцентризма, то увидим, что указанные выше феномены и такие характеристики бессознательного, как от­сутствие противоречий и вневременной характер, свидетельствуют не об ущербно­сти, алогичности бессознательного, а об иной его логике, или, точнее, об иных логи­ках, стоящих за всеми этими проявления­ми. Причем, иных логиках не в смысле их архаичности и таинственности в стиле С. Лек л ера, а иных логиках функциониро­вания бессознательного в деятельности субъекта, обеспечивающих полновесный адаптивный эффект.

Существует ли такой критерий, ко­торый бы позволил отнести самые раз­личные проявления бессознательного к од­ному общему классу явлений, выявить их функциональное значение в процессе ре­гуляции деятельности субъекта и дать их позитивную характеристику по отноше­нию к сознанию? Давайте повнимательнее вглядимся в такие, казалось бы, не связан­ные друг с другом феномены, как аутизм детского мышления, слабость интроспек­ции, нечувствительность к противоречиям. Давайте прибавим к этому пестрому ряду такие факты, как особая продуктивность неоречевленной (неосознаваемой, предрече-вой) мысли, проявляющаяся во " внезап­ных" решениях..; неоднократно подвергав-

шаяся изучению в клинике шизофрении (Б.В. Зейгарник и др.) причудливость, мно­жественность, разнообразие, " странность" смысловых связей (легкое увязывание всего со всем, феномен " смысловой опухоли" и т.п.) как бы высвобождаемых в условиях распада нормально вербализуемой мысли­тельной деятельности; оправданность при­меняемой иногда очень оригинальной ме­тодики и т.н. " мозгового штурма", при которых нахождение оригинальных реше­ний обсуждаемой проблемы достигается пу­тем стимуляции генеза множества " недо­думанных до конца", не оречевленных полностью проектов решения и т.п. За все­ми этими феноменами просматривается один, позволяющий отнести их к общему классу, критерий. И слабость интроспек­ции, и нечувствительность к противоречи­ям, и запрет на рефлексию в методике " моз­гового штурма", и аутизм... — звенья одной цепи, главным стержнем которой являет­ся отсутствие противопоставленности в неосознаваемых формах психического отражения субъекта и окружающей его действительности. В неосознаваемом пси­хическом отражении мир и субъект обра­зуют одно неделимое целое. На наш взгляд, слитность субъекта и мира в неосознавае­мом психическом отражении представляет собой сущностную характеристику всей сферы бессознательного, конкретными вы­ражениями, проявлениями которой служат перечисленные выше факты. Так, например, причина слабости интроспекции ребенка лежит в невыделенности его Я из окру­жающей действительности. Нечувст­вительность к противоречиям как в ин­фантильных формах мышления, так и в сновидениях имеет в своей основе ту же самую причину — отсутствие противопос­тавления в этих формах психической ре­альности субъекта и окружающего его мира. Ведь действительность сама по себе не знает логических противоречий. Причи­на эффективности методики " мозгового, штурма" — своеобразное уравнивание в неосознаваемых формах психического от­ражения самых невероятных, " безумных" вариантов и привычных вариантов реше­ния задачи вследствие установки на полное снятие любого контроля по отношению к своим высказываниям и таким образом слияния своего Я с процессом решения за­дачи. Перечень феноменов, глубинная при-

чина которых лежит в нерасчлененности субъекта и действительности, можно было бы продолжить. Но уже из сказанного сле­дует, что выделенная нами характеристика бессознательного позволяет объяснить сходство внешне не связанных между собою явлений и дать общую позитивную харак­теристику неосознаваемой формы психи­ческого отражения. Качественное отличие этой формы психического отражения от сознания проявится еще более явно, если мы напомним, что сознание представляет собой "...отражение предметной действи­тельности в ее отделенности от наличных отношений к ней субъекта... В сознании об­раз действительности не сливается с пере­живанием субъекта: в сознании отражае­мое выступает как " предстоящее субъекту" [А.Н.Леонтьев]. Та же характеристика со­знания красочно описывается Д.Н. Узнад­зе при анализе специфики механизма объективации. Функция присущего толь­ко человеку механизма объективации, по выражению Д.Н. Узнадзе, проявляется в том, что человек видит, что существует мир и он в этом мире. Итак, отраженные в со­знании предметы и явления мира отделе­ны от наличных отношений субъекта к действительности; отраженные в бессозна­тельном события окружающего мира сли­ты в одном узле с наличными отношения­ми субъекта в действительности, образуют одно нераздельное целое с этими отношени­ями. Каждый из этих уровней психическо­го отражения вносит свой вклад в регуля­цию деятельности субъекта; каждый из этих уровней приспособлен для решения своего специфического класса жизненных задач. Так, благодаря слитости субъекта с миром в бессознательном, субъект непроиз­вольно воспринимает мир и запоминает его, не отдавая себе отчета об этом. Однако ре­гуляцией непроизвольных непреднамерен­ных актов, а также автоматизированных видов поведения тип жизненных задач, для которых необходимо бессознательное, фун­кция бессознательного не исчерпывается. Упоминаемые выше проявления продук­тивности доречевого мышления недвусмыс­ленно говорят о том, что бессознательное, не зная " логики" сознания, именно в силу это­го незнания открыто бесконечному коли­честву " иных логик" действительности, ко­торые еще пока не стали достоянием цивилизации.

При анализе сферы бессознательного в контексте общепсихологической теории деятельности открывается возможность ввести содержательную характеристику этих качественно отличных классов нео­сознаваемых явлений, раскрыть функцию этих явлений в регуляции деятельности и проследить их генезис. Если, опираясь на положения школы Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и А.Р. Лурия, бросить взгляд на историю становления взглядов о бессознательном, то мы увидим, что раз­ные аспекты проявлений бессознательно­го разрабатывались при анализе четырех следующих проблем: проблемы передачи опыта из поколения в поколение и функ­ции этого опыта в социально-типическом поведении личности как члена той или иной общности; проблемы мотивационной детерминации поведения личности; про­блемы непроизвольной регуляции высших форм поведения и автоматизации различ­ных видов деятельности субъекта; пробле­мы поиска диапазона чувствительности ор­ганов чувств. На основании анализа этих проблем представляется, на наш взгляд, возможным выделить четыре особых класса проявлений бессознательного: на­дындивидуальные надсознательные явле­ния; неосознаваемые побудители поведе­ния личности (неосознаваемые мотивы и смысловые установки); неосознаваемые ре­гуляторы способов выполнения деятель­ности (операциональные установки и сте­реотипы); неосознаваемые резервы органов чувств (подпороговые субсенсорные раз­дражители).

Далее мы попытаемся выделить те на­правления, в которых шло исследование этих классов неосознаваемых явлений, дать краткое описание основных особенностей каждого класса и показать, что в каждом из этих классов проявляется основная черта бессознательного — слитость субъекта и мира в неосознаваемом психическом от­ражении.

1. Надындивидуальные надсознательные явления

Начнем с описания надындивидуаль­ных надсознательных явлений, поскольку, во-первых, эти явления всегда были покры­ты туманом таинственности и служили почвой для самых причудливых мифоло-

гических построении; во-вторых, именно на примере этих явлений наиболее рель­ефно открывается социальный генезис сфе­ры бессознательного в целом.

С нашей точки зрения, реальный факт существования класса надсознательных надындивидуальных явлений предстает в разных ипостасях во всех направлениях, затрагивающих проблему передачи опыта человечества из поколения в поколение или пересекающуюся с ней проблему дискрет­ности — непрерывности сознания.

Для решения этой фундаментальной проблемы привлекались такие понятия, как " врожденные идеи" (Р.Декарт), " архетипы коллективного бессознатель­ного" (К.Юнг), " космическое бессозна­тельное" (Судзуки), " космическое созна­ние" (Э.Фромм), " бессознательное как речь Другого" (Ж.Лакан), " коллективные пред­ставления" (Э.Дюркгейм, Л.Леви-Брюль) и " бессознательные структуры" (К.Леви-Стросс, М.Фуко).

Принципиально иной ход для решения этой проблемы предлагается в исследова­ниях выдающегося мыслителя В.И. Вер­надского. Если все указанные авторы, будь то Р. Декарт, Э. Фромм или К. Юнг, в ка­честве точки отсчета для понимания на­дындивидуальных надсознательных яв­лений избирают отдельного индивида, то В.И. Вернадский видит источник появле­ния нового пласта реальности в коллек­тивной бессознательной работе человече­ства. Он называет этот пласт реальности — ноосферой. Под влиянием научной мысли и человеческого труда биосфера переходит в новое состояние — в ноосферу, отмечает В.И. Вернадский. Однако и идеи В.И. Вернадского о ноосфере, несмотря на подчеркивание им социального, матери­ального характера возникновения ноосфе­ры, до сих пор с большим трудом пробива­ют себе дорогу в мышлении современных ученых и порой воспринимаются как изящная фантазия.

А вопросы о природе надындивидуаль­ных надсознательных явлений так и оста­ются только вопросами. Как проникнуть во все эти надындивидуальные бессозна­тельные структуры? Каково их происхож­дение? В большинстве случаев ответ на эти вопросы очень близок к их сказочному решению в " Синей птице" Мориса Метер-линка. В этой волшебной сказке добрая

фея дарит детям чудодейственный алмаз. Стоит лишь повернуть этот алмаз, и люди начинают видеть скрытые души вещей. Как и в любой настоящей сказке, в этой сказке есть большая правда. Окружающие людей предметы человеческой культуры действительно имеют " душу". И " душа" эта — не что иное, как поле значений, су­ществующих в форме опредмеченных в процессе деятельности в орудиях труда схем действия, в форме ролей, понятий, ритуалов, церемоний, различных соци­альных символов, норм, социальных образ­цов поведения.

Надсознательные явления, действитель­но, имеют социальное происхождение. В их основе лежит объективно существую­щая и являющаяся продуктом совместной деятельности человечества система значе­ний (А.Н. Леонтьев), опредмеченных в той или иной культуре в виде различных схем поведения, социальных норм и т.п. Над-сознательные явления представляют со­бой усвоенные субъектом как членом той или иной группы, образцы типичного для данной общности поведения и познания, влияние которых на его деятельность актуально не осознается субъектом и не контролируется им. Эти образцы (напри­мер, этнические стереотипы), усваиваясь через такие механизмы социализации, как подражание и идентификация, определя­ют особенности поведения субъекта имен­но как представителя данной социальной общности, то есть социально-типические особенности поведения, в проявлении ко­торых субъект и группа выступают как одно неразрывное целое. В советской психологии представления о " надсознатель-ном" и его роли в творческой деятельнос­ти развиваются М.Г. Ярошевским (1978), который показывает, что творческая ак­тивность ученого детерминируется прису­щими его научной группе или науке его времени в целом надсознательными кате­гориальными установками аппарата позна­ния, воплощающимися в выдвигаемых уче­ным гипотезах и проектах их решения.

Таким образом, идеи о потоке созна­ния, об архетипах коллективного бессоз­нательного и т.п. имеют вполне земную основу. За всеми этими представлениями стоит реальный факт существования на­дындивидуального надсознательного, име­ющего четко прослеживаемый социальный

генезис и представляющего собой усваива­емые субъектом образцы поведения и по­знания, порожденные всей совокупной дея­тельностью человечества.

2. Неосознаваемые побудители деятельности (неосознаваемые мотивы и смысловые установки личности)

Неосознаваемые побудители деятельно­сти личности всегда были центральным предметом исследования в традиционном психоанализе. Они принимают участие в регуляции деятельности, выступая в виде смысловых установок. Не пересказывая здесь развиваемых нами представлений об иерархической уровневой природе устано­вок как механизмов стабилизации, " цемен­тирования" деятельности личности, напом­ним лишь, что в соответствии с основными структурными единицами деятельности (деятельность, действие, операция) выделя­ются уровни смысловых, целевых и опера­циональных установок, а также уровень психофизиологических механизмов уста­новки (Асмолов, 1979). Общая функция установок любого уровня в регуляции де­ятельности характеризуется тремя следу­ющими моментами: а) установка определя­ет устойчивый целенаправленный характер протекания деятельности и выступает как механизм стабилизации деятельности личности, позволяющий сохранить ее на­правленность в непрерывно изменяющих­ся ситуациях; б) установка освобождает субъекта от необходимости принимать ре­шения и произвольно контролировать про­текание деятельности в стандартных, ранее встречавшихся ситуациях; в) (фиксиро­ванная) установка может выступать в ка­честве фактора, обусловливающего инерци­онность, косность динамики деятельности и затрудняющего приспособление к новым ситуациям.

Таковы основные особенности функции установок любого уровня в регуляции де­ятельности. И об этих особенностях мы мо­жем сегодня говорить как о научно обосно­ванном факте, благодаря фундаменталь­ным исследованиям Д.Н. Узнадзе и его школы. Что же касается специфических проявлений смысловых, целевых и опера-

циональных установок в деятельности, то они определяются прежде всего тем, какое содержание — личностный смысл или зна­чение (А.Н. Леонтьев) — выражает уста­новка в деятельности субъекта. И здесь еще раз хочется выделить одно положение, без которого мы будем постоянно путаться при рассмотрении в одной связке катего­рий " установка" и " бессознательное", " уста­новка" и " сознание", " установка" и " дея­тельность". Для более явного выявления связи между всеми этими категориями необходимо всегда помнить весьма полезное, введенное в лингвистике, различение: план содержания и план выражения. Установка как готовность к реагированию есть свое­го рода носитель, форма выражения того или иного содержания в деятельности субъекта. Если фактор, приводящий к ак­туализации установки, осознается субъек­том, то установка, соответственно, выража­ет в деятельности это осознаваемое содер­жание. В тех же случаях, когда какой-либо объективный фактор деятельности, напри­мер, мотив деятельности, не осознается, то актуализируемая им смысловая установка выражает в деятельности неосознаваемое содержание, в случае смысловой установки — вытесняемый субъектом личностный смысл происходящих событий.

Итак, ко второму классу проявлений бессознательного относятся неосознава­емые мотивы и смысловые установки — побуждения и нереализованные предраспо­ложенности к действиям, детерминируе­мые тем желаемым будущим, ради кото­рого осуществляется деятельность и в свете которого различные поступки и со­бытия приобретают личностный смысл. О существовании этого класса явлений ста­ло известно благодаря исследованиям от­сроченного постгипнотического внушения, приводящего к выполнению действия, им­пульс которого не известен самому совер­шившему это действие после выхода из гипнотического состояния человеку. По­добные явления в психопатологии описы­вались как раздвоение сознания, симптомы отчуждения частей собственного тела, вы­полняемых в сомнамбулическом состоянии действий при истерии, определяемые " от­щепленными" от сознания личности побуж­дениями. Эти явления были обозначены термином " подсознательное" (П. Жане). Впоследствии для объяснения природы

этих явлении, а затем и для понимания раз­ноуровневых мотивационных структур личности в целом основателем психоана­лиза 3. Фрейдом было введено понятие бессознательное в узком смысле слова — " динамическое вытесненное бессознатель­ное". Под бессознательным понимались не­реализованные влечения, которые из-за их конфликта с социальными запросами обще­ства не допускались в сознание или изго­нялись, отчуждались из него с помощью такого защитного механизма психики как вытеснение. Будучи вытеснены из созна­ния личности, эти влечения образуют сфе­ру бессознательного — скрытые аффектив­ные комплексы, предрасположенности к действиям, активно воздействующие на жизнь личности и проявляющиеся порой в непрямых символических формах (юмо­ре, сновидениях, забывании имен и намере­ний, обмолвках и т.п.). Существенная и часто выпускаемая из виду черта динами­ческих проявлений бессознательного состо­ит в том, что осознание личностью причин­ной связи нереализованных влечений с приведшими к их возникновению в про­шлом травматическими событиями не приводит к исчезновению переживаний, обусловленных этими влечениями (напри­мер, страхов), так как узнанное субъектом воспринимается им как нечто безличное, чуждое, происходящее не с ним. Эффекты бессознательного в поведении устраняются только в том случае, если вызвавшие их события переживаются личностью совме­стно с другим человеком (например, в пси­хоаналитическом сеансе) или с другими людьми (групповая психиатрия), а не толь­ко узнаются ею. Особо важное значение для понимания этого класса проявлений бессознательного и приемов его перестрой­ки имеют феномены и механизмы бессоз­нательного в межличностных отношениях, связанных с установлением эмоциональной интеграции, психологического слияния взаимодействующих людей в одно нераз­дельное целое. К этим феноменам относят­ся эмпатия, первичная идентификация (неосознанное эмоциональное отождествле­ние с притягательным объектом, например, младенца с матерью), трансфер (возникаю­щий в психоаналитическом сеансе перенос нереализованных стремлений пациента на психоаналика), <...> проекция (неосознан­ное наделение другого человека присущи-

ми данной личности желаемыми или неже­лаемыми свойствами). Во всех этих прояв­лениях бессознательного побуждающий субъекта мир и сам субъект представляют одно неразрывное целое.

Личностные смыслы, " значения-для-меня" тех или иных событий мира состав­ляют как бы сердцевину описываемого класса неосознаваемых явлений — класса неосознаваемых мотивов и смысловых ус­тановок. Явления этого класса не могут быть преобразованы под влиянием тех или иных односторонних вербальных воздей­ствий. Это положение, основанное на це­лом ряде фактов, полученных в экспери­ментальных исследованиях А.Н. Леонтьева и А.В. Запорожца (1945), Е.В. Субботско-го (1977) и других, в свою очередь, вплот­ную подводит нас к особенности смысловых образований, определяющей методические пути их исследования. Эта особенность со­стоит в том, что изменение смысловых об­разований всегда опосредствовано изме­нением самой деятельности субъекта. Именно учет этой важнейшей особенности смысловых образований (системы личнос­тных смыслов и выражающих их в дея­тельности смысловых установок) позволя­ет пролить свет на некоторые метаморфозы в развитии психоанализа, объяснение ко­торых выступает как своего рода провер­ка предлагаемой нами классификации.

Во-первых, неэффективность психотера­пии, ограничивающейся чисто вербальны­ми односторонними воздействиями, то есть той терапии, которую столь ядовито высме­ял еще 3. Фрейд в своей работе " О " диком" психоанализе" (1923), как раз и объясняет­ся тем, что по самой своей природе смысло­вые образования нечувствительны к вер­бальным воздействиям, несущим чисто информативную нагрузку. Повторяем, что смыслы изменяются только в ходе реорга­низации деятельности, в том числе и дея­тельности общения, в которой происходит " речевая работа" (Ж. Лакан). Не случайно поэтому Жак Лакан, выдвинувший лозунг " Назад к Фрейду", перекликается в этом пункте с основоположником психоанали­за, замечая: " Функция языка заключается не в информации, а в побуждении. Именно ответа другого я ищу в речи. Именно мой вопрос констатирует меня как субъекта". Иными словами, только деятельность, в том числе и деятельность общения, выражаю-

щая те или иные смыслообразующие моти­вы и служащая основой для эмоциональной идентификации с Другим, может изменить личностные смыслы пациента. Во-вторых, в неэффективности влияния указанного типа вербальных воздействий на сферу смыслов — воздействий, которыми часто подменяется диалог между психоаналити­ком и пациентом, — следует искать, на наш взгляд, одну из причин явно наметившего­ся сдвига от индивидуальных методов к групповым методам психотерапии, напри­мер, к таким методам, как психодрама, Т-группы и т.п., в которых так или иначе ре­конструируется деятельность, приводящая в конечном итоге к изменению личност­ных смыслов и выражающих их в деятель­ности смысловых установок.

Подытоживая представления о приро­де неосознаваемых побудителей деятель­ности, об их сущности, перечислим основ­ные особенности динамических смысловых систем личности:

1) производность от деятельности субъекта и его социальной позиции в сис­теме общественных отношений;

2) интенциональность (ориентирован­ность на предмет деятельности: смысл все­гда кому-то или чему-то адресован, смысл всегда есть смысл чего-то);

3) независимость от осознания (лич­ностный смысл может быть осознан субъек­том, но самого по себе осознания недоста­точно для изменения личностного смысла);

4) невозможность воплощения в значе­ниях (Л.С. Выготский, М.М. Бахтин) и неформализуемость (Ф.В. Бассин).

5) феноменально смысловые образова­ния проявляются в виде кажущихся слу­чайными, немотивированными " отклоне­ний" поведения от нормативного для данной ситуации (например, обмолвки, лишние движения и т.п.).

3. Неосознаваемые регуляторы способов выполнения деятельности (операциональные установки и стереотипы)

В основе регуляции непроизвольных и автоматизированных актуально некон­тролируемых способов выполнения дея­тельности субъекта (операций) лежат

такие проявления бессознательного, как неосознаваемые операциональные уста­новки и стереотипы. Они возникают в процессе решения различных задач (пер­цептивных, мнемических, моторных, мыс­лительных) и детерминируются неосоз­нанно предвосхищаемым образом событий и способов действия, опирающимся на про­шлый опыт поведения в подобных си­туациях. Динамика возникновения этих актуально-неосознаваемых форм психи­ческого отражения красочно описывалась в психологии сознания как переход содер­жаний сознания из фокуса сознания на его периферию (В. Вундт). Для обозначения разных стадий этих проявлений бессозна­тельного в регуляции деятельности при­влекались два круга терминов, фиксирую­щих либо неосознаваемую подготовку субъекта к действию с опорой на прошлый опыт — " бессознательные умозаключения" (Г. Гельмгольц), " преперцепция" (В. Джемс), " предсознательное" (3. Фрейд), " гипотеза" (Дж. Брунер), " вероятностное прогнозиро­вание" (И.М. Фейгенберг) и т.п.; либо не­произвольный контроль уже развер­тывающейся активности субъекта — " динамический стереотип" (И.П. Павлов), " схема" (Ф. Бартлетт), " акцептор действия" (П.К. Анохин), и т.п. Функция этих прояв­лений бессознательного состоит в том, что субъект может одновременно пере­рабатывать информацию о действитель­ности на нескольких различных уровнях и сразу совершать целый ряд актов пове­дения (запоминать и отыскивать решения задач, не ставя осознанных целей решать и запоминать; обходить препятствия, не ут­руждая себя отчетом об их существова­нии; " делать семь дел сразу" и т.п.).

Пожалуй, одна из первых попыток вы­вести общий закон, которому подчиняют­ся неосознаваемые явления этого класса, принадлежит Клапареду. Он сформулиро­вал закон осознания, суть которого заклю­чается в следующем: чем больше мы пользуемся тем или иным действием, тем меньше мы его осознаем. Но стоит на пути привычного действия появиться препят­ствию, как возникает потребность в осоз­нании, которая и является причиной того, что действие вновь попадает под контроль со стороны сознания. Однако закон Кла-пареда описывает лишь феноменальную ди­намику этого класса явлений. Объяснить

же возникновение осознания появлением потребности в осознании — это то же са­мое, что объяснить происхождение крыль­ев у птиц появлением потребности летать (Выготский, 1956).

Кардинальный шаг в развитии пред­ставлений о сущности неосознаваемых ре­гуляторов деятельности был сделан в со­ветской психологии. Не излагая здесь всего массива экспериментальных и теоретичес­ких исследований этого пласта бессозна­тельного, укажем только на те два направ­ления, в которых велись эти исследования.

В генетическом аспекте изучение " предсознательного" было неразрывно свя­зано с анализом проблемы развития про­извольной регуляции высших форм пове­дения человека. " Произвольность в деятельности какой-либо функции явля­ется всегда оборотной стороной ее осозна­ния", — писал один из идейных вдох­новителей и родоначальников этого направления Л.С. Выготский. В свете из­ложенного выше понимания бессознатель­ного как формы психического отражения, в которой субъект и мир представляют одно нераздельное целое, особенно очевид­ной становится необходимость столь жес­ткого увязывания Л.С. Выготским между собой произвольности и осознанности дея­тельности человека. Ведь произвольность всегда предполагает контроль со стороны субъекта за своим поведением при нали­чии намерения осуществить желаемый им акт поведения, подчинить то или иное по­ведение, например, запоминание своей вла­сти. Но для такого контроля, как мини­мум, необходимо как бы бросить взгляд на свое собственное поведение со стороны, про­тивопоставить себя окружающей действи­тельности. Там, где нет произвольного кон­троля, там нет противопоставления себя миру, а тем самым нет осознания. Про­блема произвольности — осознанности поведения была подвергнута глубокому анализу в известных работах по произволь­ной и непроизвольной регуляции деятель­ности (А.В.Запорожец, П.И.Зинченко).

В функциональном плане изучение неосознаваемых регуляторов деятельности непосредственно вписывается в проблему автоматизации различных видов внешней и внутренней деятельности. Так, А.Н. Ле­онтьевым проанализирован процесс пре­вращения в ходе обучения действия, на-

правляемого осознаваемой предвидимой целью, в операцию, условия осуществления которой только " презентируются" субъек­ту. В основе осознания, таким образом, ле­жит изменение места предметного со­держания в структуре деятельности, являющееся следствием процесса автома­тизации — деавтоматизации деятельно­сти. Это положение радикально отличает­ся от представлений о динамике осознания в интроспективной психологии сознания. Если интроспективный психолог ищет при­чину изменения состояний сознания внут­ри самого сознания, то для представителей деятельного подхода к " физиологии актив­ности" ключ к изменению состояний созна­ния — в самом движении деятельности, ее развитии, ее автоматизации и дезавтомати-зации. В ходе процесса автоматизации про­исходит стирание грани между субъектом и объектом, растворение субъекта в дея­тельности. Н.А. Бернштейн приводит яр­кий пример такого слияния субъекта с миром, происходящего в процессе автома­тизации деятельности, обращаясь к фраг­менту из произведения Л.Н. Толстого " Анна Каренина": " Чем далее Левин косил, тем чаще и чаще чувствовал он минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой... пол­ное жизни тело, и как бы по волшебству, без мысли о ней, работа, правильная и отчетли­вая, делалась сама собой".