Глава 11. Сложите некоторые маршруты пополам — и половинки окажутся зеркальными отражениями друг друга

Сложите некоторые маршруты пополам — и половинки окажутся зеркальными отражениями друг друга. Я проделывал такие путешествия, уподобившись игрушке йо-йо и останавливаясь на обратном пути там же, где останавливался по пути туда. В самых крайних точках, незадолго до поворота, всегда есть момент спокойствия, сгусток потенциальной энергии. Все, что нужно, чтобы пуститься вспять, — это взять со столика мелочь и бумажник, заправить рубашку и подписать счет. А если я этого не сделаю? Соблазнительная мысль. Бунт. Если отступлю и позволю веревочке натянуться вхолостую? Тогда я стану свободен, не так ли?

Следующий рейс обратно в Солт-Лейк-Сити — через час, а еще один — через три. Джулия ждет моего решения. Она стоит, прислонившись к перилам эскалатора, лижет йогуртовое мороженое, посыпанное красной корицей, и наблюдает за тем, как брат выбирает меньшее из нескольких зол. На ее лице — бесконечная покорность, а тяга к сладкому кажется неестественной, гормональной. Скоро Джулия раздуется в шар.

— Хочешь посмотреть мой офис?

— Конечно. А я думала, ты уволился.

— Я в процессе. Возьмем напрокат машину и поедем своим ходом.

Нужно выбраться из аэропорта. Немедленно.

Со своей карточкой «Маэстро даймонд» я без труда преодолеваю формальности, и десять минут спустя мы уже сидим в машине, смотрим, как в ветровом стекле вырастает Денвер, и покачиваемся в такт христианскому року. Джулия открыта любому приключению — это источник большинства ее проблем. Она плывет по течению. Обаяние сестры проистекает из ее постоянной готовности, и Кейт, если он действительно такой тупица, каким она его описала, никогда не зачерпнет из этого источника. Ну и хорошо. У Джулии есть свойства, о которых лучше не знать посторонним.

Для КСУ я уже умер, но они пока не в курсе; служащий на парковке приветствует меня, подняв большой палец, и поднимает шлагбаум. Мы спускаемся в катакомбы и занимаем привычное место, на котором еще видны пятна охладителя из моей злополучной «тойоты». Когда мы выходим, какой-то мужчина, которого я видел в коридорах и вестибюлях и неизменно считал ровней — хотя откуда мне знать? — замирает как вкопанный и смотрит на меня. Он поднимает руку в неуклюжем жесте приветствия, потом теребит галстук, разворачивается и уходит. Поблескивает начищенная обувь, слышится эхо торопливых шагов. Я запираю машину и иду вместе с Джулией к лифту.

— Ты уверен, что мы не зря приехали? — спрашивает она. — У тебя никаких неприятностей?

— А что?

— Твои плечи. Расправь их. Выдохни. Медленно.

— Массажная школа?

— Навык остается. Глаз становится тренированным. Там, в аэропорту, у людей как будто сокращается позвоночник. Они словно делаются на шесть дюймов ниже, чем на самом деле.

— Ты думаешь, вне аэропорта они станут выше?

— Они похожи на лилипутов. На крабов.

Смысл этого замечания остается для меня неясным. Мы поднимаемся на нужный этаж — ничего не изменилось, за исключением картин. Артемис Бонд, наш штатный мормон, пожертвовал фирме уйму написанных маслом пейзажей, которые, по слухам, стоят миллионы, хотя я сильно удивлюсь, если это правда. Здание фирмы, этаж за этажом, наводняют изображения трубящих лосей, пум на дереве и летящих куропаток; заметив водоплавающих птиц, я осознаю, что наступил сентябрь. Искусство — наша единственная связь с природой. Энергосберегающая обшивка окон лишает дневной свет всех красок спектра, так что кожа у людей приобретает оттенок старого тусклого никеля. Бумага, напротив, делается такой яркой, что на нее невозможно смотреть, и секретари обычно увольняются с астенопией. Один даже подал в суд и, возможно, выиграет процесс. Известные мне люди, которые убедили судей в том, что их уволили несправедливо, — это своего рода космонавты, они витают на орбите, точно в изгнании, и никто не ждет их на Земле.

Джулия следует за мной мимо целого ряда перегородок, за которыми сидят амбициозные младшие директора, в перенаселенную часть здания, где расположены кабинеты побольше — это значит, что мы приближаемся к святая святых. Воздух кружится и завихряется от знакомых мыслей — страх львиного логова, которое расположено чуть дальше по коридору, надежда на ничем не потревоженный краткий отдых у ксерокса или факса, соблазн свежесваренного кофе без кофеина. Мой секретарь отрывает глаза от работы — я споткнулся о какой-то провод — и пытается выставить себя в наилучшем свете — поддергивает обвисшую кожу вокруг глаз.

— Вот и вы, — говорит он.

Я указываю Джулии на свой кабинет, где есть кресло в форме сердечка. Точнее, укороченная софа. Ее форма — загадка для меня.

Секретарь двумя движениями откатывается от стола. Видимо, я представляю собой редкое зрелище.

— Есть сообщения?

— Парочка. С отелем в Лас-Вегасе все улажено. «Гора Олимп». Отель переполнен, так что пришлось взять номер из двух комнат. Говорят, там есть музыкальный автомат и стол для бильярда.

— Как мило.

— Вы так думаете? А у меня мороз по коже. Мистер Бингам, один, в номере отеля, оттачивает удар и прослушивает пластинки…

— Ничего страшного. Не звонила ли некая Алекс?

— Кажется, нет. Только та дама из авиакомпании, которая разговаривает как Женщина-кошка. Она каждые два часа звонит. Хочет ваш мобильный. Но я храню молчание.

— Это Линда. Что ей нужно?

— Она не сказала. У нее что, действительно такой голос?

— Никогда не обращал внимания. В следующий раз дайте ей мой телефон. Ничего насчет той встречи в Омахе?

— Нет. Из «Грейт Уэст» прибыл ваш чемодан. Я прислонил его к креслу. У вас галстук перекрутился.

У меня всего один чемодан, и сейчас он со мной. Я захожу в кабинет, закрываю дверь и вижу темно-красный чемодан с золотистыми застежками, который вполне мог быть в моем вкусе несколько лет назад, но только не после того, как я начал читать «Джентльмен куотерли». Ярлычок, свисающий с ручки, надписан мои почерком, выцветшими синими чернилами.

— Это не ты ли на фотографии? — Джулия сидит в кресле, с журналом на коленях.

— Я. Тот, кого они держат на плечах.

— А почему вы без рубашек? И что это за веревки?

— Мы лазили по скалам в Брис-кэньон. Это часть программы. Ответственность перед лицом природы. Мы ели дикие растения. И вырубали стрелки на камнях.

— Одна из тех штук, когда ты падаешь спиной вперед, а остальные тебя ловят?

— В этом случае тебя не ловят, а позволяют упасть. А потом становятся сверху.

Я поднимаю чемодан. Он легкий, но кажется полным. Трясу его. Бумага. На замке — комбинация 4–6–7. Некогда я возил с собой дорогой карманный нож — подарок от одной из топливных компаний в Уэйко, в благодарность за то, что им удалось безнаказанно уволить одиннадцать второразрядных менеджеров (трое из них меньше чем за год до того были включены в пенсионный план, который с тех пор приказал долго жить), — но его забрали охранники аэропорта, которые измерили длину лезвия и сказали, что я нарушаю закон. Я мог бы воспользоваться чем-то подобным, чтобы открыть чемодан. Я роюсь в барахле, лежащем в среднем ящике рабочего стола, — всякие дешевые рекламные безделушки — и ищу что-нибудь длинное, острое и достаточно прочное, но удается найти только серебристую линейку, которую я стянул на прошлогодней конференции «Цели и задачи». Эта штука не металлическая, она хрупкая, как вафля; когда я подсовываю ее под шарнир замка, линейка ломается.

— С возвращением из юдоли слез. Райан Б. Скорбное величие и пятна от кофе, которые так и не удалось вывести с помятого воротничка.

Я уже давно пришел к выводу, что этот человек недостоин того, чтобы ради него производить дополнительные мышечные усилия, но, возможно, в кармане у него есть нож, поэтому я поднимаю голову. Он неизменно оскорбляет мои органы чувств. У него раздутые, как у собаки, ноздри, которые неустанно вынюхивают кровавые следы. Клоунские брови, вечно поднятые и усыпанные отмершими чешуйками кожи, которые разлетаются, когда он смеется — он делает это, заложив обе руки в карманы, как будто где-то в районе мошонки есть выключатель, которым нужно щелкнуть. Крейг Грегори, начальник отдела кадров. Много лет назад он подошел ко мне в нашем корпоративном спортзале, положил на стойку гантели, с которыми я упражнялся, взглянул в мои чистые юношеские глаза и сказал: «Начинается спад. Топоры опускаются. Много вони. Много страха. Я знаю, однажды тебе снова захочется в отдел маркетинга, но сейчас королевская армия нуждается в гробовщиках, которые очистят поле брани. Говоришь, тебе это по нраву? Фокус-покус — получай отличную страховку, плюс покрытие расходов у окулиста. Ступай с богом».

Крейг улыбается и держит одну руку в кармане. Вторая нырнет в другой, как только я чего-нибудь попрошу.

— Ты подвел нашего техасского клиента. Ничего страшного. В Штате одинокой звезды, на фоне неба, жизнь течет так медленно, что через год эти лентяи-ковбои будут по-прежнему стоять у той же кормушки. А еще они выписали несколько неразборчивых чеков, поэтому я скажу — хрен с ними. Пропади они пропадом.

Я бросаю взгляд на Джулию, которой вовсе не нужно это слышать. Она встает. Старая семейная телепатия по-прежнему работает.

— Где туалет? Мне нужен ключ или что-нибудь такое?

Обе руки в карманах. Крейг Грегори готов к бою. Это в его вкусе — игнорировать постороннего, пока он не сможет обратить чужака в ничто.

— Пароль. «Сезам, откройся, я очень хочу пи-пи».

— Спроси у секретаря, — говорю я. — Крейг, это моя сестра Джулия. Доказательство того, что я родился от женщины, а не развился из споры, как ты.

Они соприкасаются руками, и Джулия исчезает. Надеюсь, ее не будет долго.

— Я серьезно, Райан. Ты был прав насчет Техаса — они не просто сокращают размеры, а идут ко дну. Здесь, в КСУ, не принимают игрушечных денег. Абсолютное доверие и кредит в банке «Паркер бразерс» — этим сыт не будешь. Старая тактика. Никаких pro bono, ^[4] пока сам Господь не распорядится иначе.

— Буслер уже вернулся из поездки?

— Разумеется. Поймал много тунца. Пофлиртовал с уймой девиц. Отсосал нескольким большим шишкам. Вопрос в том, когда ты наконец вернешься?

— Я здесь.

— Частично. Давай передохнем. Я устроюсь у тебя в кресле и принесу в жертву свои командные высоты в обмен на задушевный разговор, как это водится у людей, работающих в одной команде. Которые вместе идут, вместе действуют и связаны друг с другом. Какого хрена с тобой творится, дубина? Они нам звонили.

— Прости, если не присоединюсь, пока ты будешь отдыхать. Наверху воздух свежее. Кто звонил?

— Они. Мозговой трест. Операция «Гамма-лучи». Великолепная семерка. Или как там они теперь себя называют, чтобы замаскировать абсурдность своих бессмысленных устремлений. Иллюминаты из Омахи.

— «МифТек»?

— На этой неделе они сперли нашу кормушку, «Корона-Ком». Плавательный бассейн, который мы строили. VIP-зона на стадионе «Бронко», с баром и общим ящиком для сигар.

— Повезло.

— Тебе повезло, если ты к ним поступишь. «Бингам?» — спросили они. Так нагло, как будто мы тут, блин, бейсбольными карточками обмениваемся. «Чем он может быть нам полезен? Он перспективен? Оцените по десятибалльной шкале его эмоциональную устойчивость и билатеральную маневренность. И кстати, раз уж мы говорим откровенно, — что он скажет, если командовать им будет чернокожая женщина?»

— Кто звонил? Это непохоже на их обычную процедуру.

— Я — сила и тайна. Я — великий хан.

— Люциус Спек?

— Этот педераст с придурью? Маленький розовощекий странный тип в круглой шапочке?

— У тебя случайно нет с собой ножа?

Крейг Грегори облизывает губы. Они быстро высыхают.

— Никто не звонил.

Я ставлю чемодан на пол.

— Я ищу, Райан. Прикрываю фланги. Они разграбили «Делойт». Они всех грабят. Я сегодня целый день бегаю по этажам в поисках потенциальных дезертиров. Не думай, что ты особенный. Мы — консервативная фирма и гордимся этим. Мы понимаем, что всякие инновации — песня сирены.

— Ты врешь. Они все-таки звонили.

Снова обе руки в карманах. Крейг Грегори смеется.

— Смешно. Забавная штука — моя работа. Искусство трахать мозги. Ты ведь будешь на «Целях и задачах»?

— Я там выступаю, — напоминаю я. — Если хочешь, приходи послушать.

— После Тони Роббинса или раньше? Или одновременно с ним? Прости, тогда не приду. Я должен коснуться одеяния моего гуру. Должен покрыть его большие ноги благодарными поцелуями и восхвалить за то, что сделал меня из червя королевской коброй.

Я скрещиваю руки на груди.

— Что такое «Истинный оранжист»? Объясни.

Крейг Грегори упирается руками в колени и медленно, как будто на шарнирах, встает с кресла.

— У тебя за спиной, — говорит он. — Твоя сестра. Смиренно ждет. Ее устрашили мускусные феромоны Грегори.

Я оборачиваюсь. Здесь все лица кажутся серыми. Снова смотрю на Крейга.

— «Истинный оранжист»? Какая-нибудь минералка, наверное.

— Это маркетинговая группа, которая консультирует «Грейт Уэст»?

— Хотелось бы мне верить, что все корпорации Денвера у нас под колпаком. Искренне на это надеюсь. Слушай, ты выглядишь черт знает как. Классные ботинки, но в остальном ты одет как гватемалец. Если бы я был гомиком, то пригладил бы тебе волосы. И твое «я слишком занят, чтобы чистить зубы» не прокатит. Может быть, среди навахо это норма, но здесь цивилизованная Америка. Страна «Колгейта».

— А если я скажу, что сейчас держу в кармане диктофон и собираюсь отослать расшифровку в Комиссию по равным возможностям? Из-за тебя КСУ вчинят иск. Так что следи за языком.

— Я? Первый выпускник тренинга по толерантности? Я надежно защищен, братец. У меня есть сертификат в рамочке. Пожертвуешь денег в фонд борьбы со СПИДом?

Надо уйти. Вытащить свое письмо из стола Буслера, встать на стул и прочесть его вслух. Собрать всех ассистентов. Уборщиков. В письме есть несколько словесных завитков, которыми я весьма горжусь и намерен извлекать из них выгоду во время устного выступления. Будь у меня миллион миль, я бы непременно это проделал. Но КСУ ничего не стоит пресечь мои путешествия, а я не могу рисковать потерей санкции на разъезды. Я повторяю текст письма в уме.

— Значит, увидимся на конференции. Пока. На сборе всех племен.

Крейг Грегори уходит. Уходит. Уходит, крутя задом. Когда-то я ему нравился. Он посылал мне огромные поздравительные корзины, доверху полные сырами и выдержанным уксусом. Однажды он даже нарочно проиграл на корпоративном теннисном турнире, благодаря чему я вышел в финал. Подобные знаки внимания трогали меня. Может быть, мой отец вовсе не был таким уж любящим. Может быть, я пытаюсь заполнять лакуны.

— Это твой шеф? — спрашивает Джулия.

— Понятия не имею. Здесь столько новых непонятных должностей…

Я пришел за чемоданом, теперь я его забрал, так что можно уйти и не возвращаться. Я смотрю на стол и мысленно сканирую его заброшенное содержимое. Семейные фотографии? Я не принадлежу к числу людей, которые держат их в офисе, — предпочитаю, чтобы здешняя публика не знала в лицо тех, кто мне дорог. Иначе они могут прибегнуть к вуду. В одном из ящиков я припрятал небольшой пакетик марихуаны, которую некогда сочетал с шумовой машинкой во время особенно изнурительных поездок. Теперь она, разумеется, превратилась в окаменелость, ни одна специально обученная собака ее не учует. Что еще? Степлер. Старые ингаляторы. Крем, который я купил однажды, когда у меня чуть не отнялись ноги, — он предназначался для стимуляции кровообращения, но вызвал сыпь. Не считая этого — визитки, микрокассеты, брелоки с логотипом КСУ, куча скрепок, загадочным образом соединенных друг с другом в некое подобие головоломки, из тех, что так радуют смышленых детей. Стоит ли хранить это и дальше? Все, что там есть, включая записки с напоминаниями?

Человек получает уйму вещей, когда поступает на работу, и искренне (но тщетно) надеется, что будет ими пользоваться.

Если бы накопление миль было моей главной задачей, я бы отправился в Солт-Лейк-Сити на взятом напрокат «вольво», зарабатывая по пятьсот бонусных очков за календарный день. Честно говоря, это и есть моя главная задача, особенно сегодня, в три часа дня, раз уж остальные семена покуда дремлют в почве. Дуайт тянет с «Гаражом», концепт «Зоны Пинтера» еще жив, но кажется мне чересчур неопределенным, «МифТек» витает где-то за стеной облаков, Алекс не позвонила насчет свидания в Вегасе, и я начинаю сожалеть о том, что мы условились. Если замерзшие, ватные ноги мне не лгут, то сомневаюсь, что я смогу восстановить кровообращение настолько, чтобы достойно завершить наш вечер в номере. Мой секретарь был прав, это очень одинокое место, даже с женщиной в перспективе. Музыкальный автомат играет песню Синатры. Шары щелкают. Ты говоришь подружке: «Отличный удар». Бурлит горячая ванна. А тем временем во всех направлениях, у тебя над головой, люди, с которыми ты встречался или мог бы встретиться (но этого не произойдет), занимаются своими вечерними делами, в которых ты не участвуешь и никогда не будешь участвовать. Потому что у тебя были сомнения, и ты их озвучил — а еще устал. И пальцы на ногах онемели.

Впрочем, сейчас, впервые за много лет — или даже за всю жизнь — я предпочел бы не лететь самолетом. Морс, ты слышал? Твой бычок увернулся от лассо. Он сидит за рулем машины. Пользуется общественной автострадой. И тем не менее продолжает зарабатывать баллы и вгонять тебя в долги при помощи «Маэстро». Не считая миль, которые я пожертвую на благотворительность в надежде на то, что какой-нибудь больной ребенок вырастет большим и пырнет тебя на улице ножом ради пары монет, остальные я просто приберегу. Чтоб ты и дальше был мне обязан.

Джулия тоже предпочитает ехать, а не лететь. Она проделала большую часть того же маршрута вчера, но в темноте, и теперь ей интересно, что именно она пропустила. Поездка займет около восьми часов, по подсчетам сестры, совсем как в старые времена, в папином «шевроле», с той разницей, что никто не будет морить нас голодом.

Кара угрожающе маячит вдали. На Нью-йоркской фондовой бирже прозвонили оба колокола, аэропорт О’Хэйр выпустил десяток рейсов в Азию, мемфисское отделение «Федерал экспресс» рассортировало миллион юридических отчетов и запоздалых подарков на день рожденья — но по-прежнему никакой весточки от старшей сестры. Несомненно, она сочла мой поступок непростительным. А для меня это мучительно. Чем дольше мы избегаем Кару, тем громче она говорит. Я слышу ее голос, когда машину заносит на гравии.

Чемодан, все еще закрытый, лежит в багажнике. Где-нибудь по пути можно разжиться отверткой. Новая версия — что это действительно мой чемодан, я забыл его несколько лет назад на борту самолета во время одного из тех мгновенных приступов амнезии, которые настигают меня после особенно интенсивных периодов работы в КСУ. Чемодан странствовал с тех пор параллельным курсом в багажных отделениях «Грейт Уэст». Не ожидаю особого катарсиса (кассета номер девять, «Язык литературы и искусства»), когда открою его. Скорее всего, там носки, трусы, рубашка и, возможно, несколько разрозненных страниц конспекта с семинара Сэнди Пинтера — того самого, где участники щеголяли в разноцветных шляпах, изображая собой Шесть когнитивных стилей. Их попросили пройти по танцевальному залу отеля, не касаясь ногами пола. Непростое задание для людей, не занимающихся акробатикой; было много разочарований и смущения, пока руководитель семинара не намекнул, что ноги отделены от пола подошвой ботинок — очевидный факт, который все мы прозевали. Подтверждение одного из принципов Сэнди Пинтера: лихорадочные попытки решить проблему — обыкновенно знак того, что никакой проблемы не существует.

А может быть, в портфеле лежит отслеживающее устройство Морса, и я могу спятить от радости, стоит мне отковырять «жучок» от подкладки. Найти «жучок» — как это, должно быть, восхитительно. Обрести физическое воплощение своих страхов. Держать в руке маленького злобного бесенка, слушать его гудение, жужжание или тиканье и понимать, что он работает, — а потом вдруг гаркнуть прямо в ухо врагу. Хотел бы я повидать человека, который такое проделал. Наверное, в результате он обрел несокрушимый дух. Я предложил бы ему стать корпоративным лектором.

Я пускаю Джулию за руль. Привык к тому, что меня везут. Мы едем на север, в сторону Шайенна, а там свернем на шоссе I-80 и перевалим через Большой Бассейн, по следам мормонских поселенцев. Говорят, можно еще увидеть колеи, выбитые колесами их фургонов и телег. Мы минуем детские могилки и то место, где Бригам^[5] расстелил свой тюфяк. Я никогда не ездил этим путем, но летал здесь, и у меня исчерпывающее представление о маршруте и его опасностях. Запад некогда доставлял людям столько проблем, в первую очередь потому, что они были не в состоянии заглянуть по ту сторону гор, — но теперь нам это под силу, и все изменилось.

Возможно, это лучшая машина, которую Джулии доводилось водить, и она обращается с ней крайне уважительно. Обе руки на руле, прямая, точно у военного, осанка, максимум внимания к зеркалу заднего вида и к поворотникам. Она испугана. Товары мирового класса имеют способность угнетать, особенно тех, кто редко берет машины напрокат и полагает, что водить арендованный автомобиль противозаконно, как будто это мошенничество или, наоборот, редкая честь. Что касается меня — я обращаюсь с прокатными машинами сурово и без сожаления, прекрасно сознавая, что их стоимость уже окупилась десять раз и что в конце концов их продадут с большой выгодой. Впрочем, приятно наблюдать более мягкий, естественный подход. Да не умрет вовеки нежность. Это — своего рода отдохновение для всех нас.

— А что если свернуть вправо, а не влево, когда доберемся до Вайоминга? — спрашивает Джулия. — Поехать в Миннесоту? Я подумала — это же так просто. Свернуть, и все. Пусть остальные сами о себе позаботятся. Свадьба. Кейт. Он уже проложил провода для газонокосилки.

— Это чудовище, которое ты видела в офисе, заставило тебя призадуматься. Красные тележки и кукурузные поля — по-моему, неплохо.

— Теперь все по-другому. Мы пьем эспрессо. Хороший эспрессо. Мама на него просто подсела. Берт тоже.

— Душка в стесненных обстоятельствах. И на что это похоже? Он стал еще очаровательнее или начал бросаться на людей?

— Берт теперь — часть семьи. Вам нужно поближе познакомиться, Райан. Он знает много замечательных историй. Он прожил длинную интересную жизнь. Водил бронированный грузовик в Мэйсон-сити, прежде чем открыть питомник, а какой-то парень, тоже шофер, однажды накачал Берта наркотиками, связал, загнал грузовик в лес и попытался его ограбить, но, чтобы открыть фуру, ему был нужен ключ, и, когда он нагнулся, чтобы забрать его у Берта, тот откусил ему ухо. Все ужасы, которые показывают в кино, бывают на самом деле. Ты удивишься, но Берт многое повидал.

— Он добр с мамой, больше меня ничего не волнует. А историй я слышал предостаточно. В том числе и правдивых.

— Берт не врет. Он не стал бы ничего придумывать. Он рассказал, что однажды принес настоящую клятву на крови. Вскрыл небольшую вену на руке, набрал крови в ложку и выпил, а потом окровавленными губами произнес десять заповедей, глядя в зеркало.

— Оригинальная история.

— Потому что он соврал одному парню, а тот на следующий день случайно из-за этого погиб. Таким образом Берт примирился с Богом. Вот что он за человек.

— Сумасшедший фанатик?

— Нет. Просто любит давать обещания. И самое удивительное — он их держит. Он поклялся, что не будет есть сладкое — я сама слышала, — и с тех пор никто не видел, чтобы Берт хотя бы клал сахар в кофе. Как будто все сладкое исчезло и больше для него не существует. Он укрепляет свой дух.

— Хватит с меня черной магии. Как там мама?

— Сам знаешь, мама есть мама. По возрастающей. Увидишь.

— Хорошо здесь, правда? На уровне моря.

— Для меня не очень-то большая перемена. Ты знаешь, что я беременна?

Я застигнут врасплох.

— Нет.

Я догадывался, но это все равно застает меня врасплох.

— Так чем ты все-таки занимаешься, Райан?

— Ты сказала, что беременна. Давай вернемся к этому вопросу.

— Не спеши. Мне всегда было интересно, чем занимаются люди. Сколько есть на свете разных дел. Вот почему тот год в Чикаго меня чуть с ума не свел. Все мои знакомые занимались совершенно разными вещами. Один торгует золотом — еще не найденным. Другой судится с врачами — но только с кардиологами. Третий летает по стране и учит хозяев зоопарков, как проектировать клетки для разных животных. Интересно, делает ли еще хоть кто-нибудь нечто нормальное? Кто шьет рубашки, например? Кто собирает яйца из-под кур?

— Я и понимаю и не понимаю, о чем ты.

— Мы — Кара, мама и я — говорим о тебе, но, по большей части, гадаем и выдумываем. Мы знаем, что ты чем-то занят, — возможно, ты даже говорил нам, но это так сложно, что мы не понимаем. Неужели именно это ждет и моего малыша?

В кармане у меня гудит мобильник — виброзвонок отзывается в грудной клетке, чуть ниже сердца. Я не обращаю на него внимания — сейчас речь о жизненно важных вещах, по крайней мере для одного из нас.

— Неужели мой ребенок вырастет и станет каким-то… обломком? Что случилось с ковбоями, с шахтерами?

— Лучше выходи замуж за Кейта. По крайней мере, попытайся.

— Кто бы говорил.

— Она меня бросила, — отвечаю я. — Вернула кольцо. Я тебе покажу. Оно у меня с собой. В сумке.

— Ты осуждаешь Берта, а сам еще хуже.

— Какой у тебя срок?

— Сейчас он размером со сливу. Две недели назад был с орех.

Снова телефон. С точки зрения моего отца, все телефонные звонки, не содержавшие призыва о помощи, были просто посторонним шумом, наподобие телевизора, и следовательно, не могли претендовать на внимание. Времена меняются.

— Алло?

Скверная связь. Помехи на линии.

— Это Линда. Наконец-то. Где ты?

Женщины всегда об этом спрашивают. Мужчины — нет. Мужчинам достаточного того, что ты жив и в пути. Они знают, что остальное — детали.

— Я в такси, еду из «Ситака».

Джулия смотрит на меня. Вокруг судьи. Впрочем, я не то чтобы лгу. Если бы поездка пошла по плану, я был бы сейчас именно там — ехал бы от «Ситака». Честно говоря, я сильно к нему привязан. В смысле, к плану. В нем была своя красота, и я хочу его почтить. Возможно, на каком-то уровне он мне абсолютно соответствует — один из пинтеровских «артефактов сознания». В пример Пинтер приводит утраченные формулы алхимиков, которые он якобы видел во сне.

— Как странно. Кто-то видел тебя у нас, — говорит Линда. — В Денвере.

— Я вылетел оттуда.

— И не зашел?

— На этой неделе у меня много дел. А что случилось?

Линда что-то кому-то говорит. Она на работе — а значит, у нее могут быть важные новости. Она серьезно относится к делу. Думает, что стоять на страже у «Компас клаб» — важное занятие.

— Это снова я. Не сердись, просто послушай, ладно? Я попыталась найти тебя через компьютер, и я знаю, что ты не в Сиэтле. Ничего не говори. Прежде чем я объясню, зачем я проверяла твои рейсы, ты должен кое-что узнать… это касается твоего счета.

— Погоди, — говорю я и прошу Джулию остановиться. Не хочу выехать из зоны связи. И лучше стоять на месте, когда я это услышу. — Говори. Я слушаю.

— Я знаю, как ты охотишься за своим миллионом. Ты об этом говоришь почти безостановочно, поэтому я в курсе, насколько это для тебя важно. Некий символ.

Мне досадно, что Линда считает именно так. Это бестактно и небрежно, она меня унижает. Символ — «галочка» в логотипе «Найк», а у меня все не так. Мои мили — это жизнь, это я; и женщина, которой я якобы не безразличен, должна бы понять.

— Я знал. Они меня дурачили.

Я нашел своего «жучка». Я зол, взволнован и жажду справедливости.

— Линда, подожди. Не клади трубку.

Я поворачиваюсь к Джулии, которая смотрит в окно и по-прежнему держится за руль, хотя зажигание выключено. Она, по своему обыкновению, ушла в себя — так бывает, когда кто-либо начинает командовать, не посоветовавшись с нею и даже не удосужившись объяснить. Я подозреваю, что сейчас передо мной ее душа.

— Джулия! Джули! Кое-что случилось. Разворачивай машину, нужно вернуться в аэропорт.

Она качает головой.

— Да, ты устала, я знаю. Пожалуйста, поворачивай.

— Нет.

Я временно сдаюсь и снова заговариваю с Линдой. С моим «жучком».

— Что там стряслось? Выкладывай.

— Кто-то выкупал билеты в обмен на мили. Я тебя знаю — а потому поняла, что это не ты.

— Черт побери, конечно, не я.

— Гавайи. Аляска. Орландо. Первый класс. Три билета за три дня, на минувшей неделе.

— Билеты на предстоящие рейсы? Только не говори, что кто-то уже ими воспользовался. Ты хочешь сказать, что они пропали? Мои мили пропали?

— Расслабься.

— Кошмар. Хуже, чем кошмар. Это ненормально — то, что они делают. Вот дерьмо.

Джулия приоткрывает дверцу. Хочет подышать свежим воздухом?

— Билетами не воспользовались, можешь их аннулировать. Успокойся. Тебе придется поменять идентификационный номер. Вероятно, кто-то проник в систему. Хакеры.

— Все это идет сверху. Все это дерьмо — сверху. Не ошибись, Линда. Жалкие больные люди. Они теряют гордую, хорошо организованную крупную компанию грузоперевозок исключительно из-за своих нелепых желаний и сырых теорий — и в результате становятся ненормальными и отчаявшимися. Ты там работаешь, я знаю. Тебе нестерпимо это слышать. Я соболезную твоей дилемме. Но такова правда. Суровая неприкрытая правда.

— Послушай, я вошла в систему. Сейчас отменю эти билеты.

— Ты аннулируешь лишь последствия злоупотреблений, но не намерения, которые за ними скрыты. Намерения остаются.

— Самое странное здесь — даты. Поездки назначены через год — почти ровно через год. Кто-то намеревался посетить эти места, одно за другим, за три дня? Очень странно. А может быть, он просто оставил себе возможность выбора.

— Не пытайся понять логику извращенного сознания. Это ловушка. Бездонная бочка. Даже не начинай.

Дверца со стороны водителя хлопает, Джулия выходит и идет прямо по шоссе, аккуратно ставя ноги одну перед другой и балансируя руками. Мимо проносятся грузовики, и красивые волосы Джулии взлетают от ветра.

— Сказать тебе, почему я начала рыться в твоих заказах?

— Морс когда-нибудь смешивался с толпой? Ходил по аэропорту, жал руки, похлопывал рабочих по плечу? Это в его вкусе? Переодетый Папа Римский посреди своей паствы, и все такое.

— Ты имеешь в виду — видела ли я Сорена Морса? Видела. А что?

— Он обидчив или, скорее, сдержан? Может быть, искал незапертые окна? Когда-нибудь обедал в ресторанном дворике? Акт смирения. Подозреваю, Морс предпочел бы ту пиццерию, где не подают красный соус — только так называемый песто. Это в его стиле. Кедровые орешки. Тонкая подгоревшая корочка. Не такая пицца, какую едим мы с тобой. Или же он околачивается в «Макдональдсе»?

— Райан, по-моему, тебе плохо. Ты принимаешь энергетики? Я пила их, когда работала в ночной смене. И чувствовала себя примерно так же, как ты сейчас.

Джулия удаляется. Поверхность здесь ровная, поэтому нужно время, чтобы исчезнуть, но она в этом преуспевает, так что вскоре придется ее догонять. Есть правила поведения в тех случаях, когда женщина покидает машину и уходит. Мужчина должен позволить ей исчезнуть — таково ее право, — но не до такой степени, чтобы, обернувшись, вместо машины она увидела пятнышко. От этого женщины приходят в ярость.

— Я сейчас сижу на работе, — говорит Линда. — Клиенты показывают пропуска, а я их не вижу. Возможно, они просрочены. Вот что: ты упомянул Лас-Вегас, и так уж случилось, что компания завтра отсылает меня туда. Вот я и решила проверить, не сможем ли мы пересечься. Похоже, сможем. Где ты остановишься? Я — в «Острове сокровищ». Кажется, там двухкомнатный номер.

— В Лас-Вегасе почти везде двухкомнатные номера. Поначалу разочаруют, потом ошеломят. Похоже на рассылку каталогов. Сначала говорят, что он придет через пять дней, а он приходит через два, и ты чувствуешь себя принцем Марокко. В том-то и фокус.

— Я об этом не просила.

Джулия стала крошечной. Она, кажется, выставила большой палец. Мы уже миновали стадию пятнышка и погрузились в неведомое. Со временем это превратится в историю о том, как я бросил сестру в северном Колорадо или южном Вайоминге, и дойдет до Кары, укрепив ее моральный арсенал. В истории будет сорок градусов выше или ниже нуля, а Джулия — в одних носках; с течением времени, когда я уже позабуду подробности, Кара уберет и носки, а я не смогу ее поправить, и миф станет реальностью. Она будет рассказывать об этом на Рождество, наряду с прочими байками. Дом, полный женщин. Отец тоже страдал.

— Райан?

— Слушаю. Просто задумался. Мне пора.

— Позвони в «Остров сокровищ». Например, в пять.

— Почему компания послала тебя в Лас-Вегас?

— Какой-то семинар. Повышение квалификации.

— Мне пора. Действительно пора.

Я сажусь за руль и еду вслед за сестрой, двумя колесами по обочине, дабы показать, что меня можно обгонять. Джулия идет нормально, она уже не балансирует. Я подъезжаю к ней, опускаю окно и говорю, что мне очень жаль, я, наверное, показался странным, но теперь уже все в порядке, так что, пожалуйста, пусть она сядет. Мы будем в Солт-Лейк-Сити до темноты. Проедем по Тропе мормонов, по старой дороге, и поболтаем с седыми призраками фронтира.

Она снова принимается идти. Нога за ногу.

— Подумай о своем ребенке.

Ничего не помогает.