Мировой войны.

Раздел 1. Театр в культурной жизни России в годы Первой

Ранней осенью 1917 г. к товарищу головы[1] Петроградской городской думы А.В. Луначарскому подошел любимец петербуржцев, барственный и холеный артист Александринского - уже государственного! - театра Ю. М. Юрьев и, поблескивая крупным бриллиантом на именном перстне - послед­нем подарке свергнутого царя, - обратился к нему с несколько неожиданной просьбой. А. В. Луначарский позднее так описал эту встречу: " Анатолий Васильевич, - сказал Ю. М. Юрьев, - я вас искал. Мне хочется пригласить вас на небольшое собрание серьезнейших работников нашего театра, где

будет и наш директор Батюшков, и крупнейшие артисты. Мне хочется позвать и Набокова.[2] Дело в том, что мы хотя и не политики, но ясно понимаем, что живем в переходное время: не сегодня - завтра должен прочно стать на ноги какой-то другой строй, либо у власти будет кадетская партия, либо власть перейдет в руки большевиков. В первом случае мы окажемся под руководством Набокова, во втором случае - под вашим. Так поговорим, делясь нашими предположения­ми, - сказал Юрьев со своей немного застенчивой улыбкой, - я думаю, что вы не откажетесь прийти к нам и сказать, что вы думаете о театре, какое ме­сто вы отведете ему в системе народного просвещения, когда вам придется работать в этой области, какова будет, по вашему мнению, судьба театральных традиций наших академических театров, наших лучших мастеров, как вы приблизите театр к общественности, к рабочему классу и т. д. Набоков тоже выскажется. Для нас будет очень поучительно узнать ваши мысли, а для вас будет не бесполезно прислушаться к тому, что думают разные голо­вы у нас, хотя думают они, конечно, по-разному".[3]

А.В. Луначарский писал свои заметки в 1927 г. За прошедшие десять лет (и каких лет!) его память, конечно же, не могла сохранить этот разговор с фотографической точностью: так, государственные театры Петрограда по­лучили статус академических только в январе 1920 г.; на этой встрече был и выступал преемник В. А. Теляковского на посту директора государственных театров Ф.Д. Батюшков. Можно также допустить, что Ю.М. Юрьева, как впрочем и многих других деятелей российской культуры, действительно волновала проблема - как приблизить театр к народу (что вполне вероятно: ведь этим же мучился и К.С. Станиславский, который в ноябре 1910 г. пи­сал Вл. И. Немировичу-Данченко: " Надо предпринять решительный шаг. Надо из Художественного превращаться в общедоступный... Когда поду­маешь, кому мы посвящаем свои жизни - московским богачам. Да разве их можно просветить? " [4] Мало вероятно, однако, что понятие " народ" соотноси­лось у потомственного тверского дворянина Ю.М.Юрьева преимущественно с представлением о рабочем классе.[5]

И все же, главное память А. В. Луначарского сохранила верно - вся арти­стическая корпорация России в период от Февраля к Октябрю была в расте­рянности: она не успевала осмыслить и понять быстротекущее настоящее и совершенно не представляла, что ей готовит будущее.

Итак, 19 сентября А. В. Луначарский и В. Д. Набоков пришли на встречу с артистами, которая состоялась в " уютной комнате, с бархатными креслами, где собрались пить чай и разговаривать человек сорок". После краткого вступления инициатора встречи гостям было предложено изложить свои воззрения.

" Не место здесь говорить о том, какие мысли я тогда развивал, - пишет Анатолий Васильевич в своих воспоминаниях, - они приблизительно полно­стью применялись потом мною в жизни и находятся в настоящее время [имеется в виду 1927 г. - Г. Д.] на пути к своему полному выражению (...). Очень характерно, - продолжает Луначарский, - что, когда дело дошло до Набокова, он от изложения своей программы уклонился, а с вежливой и чуть-чуть иронической как будто улыбкой заявил: " Анатолий Васильевич развернул такие красивые перспективы, что я, со стороны своей, могу только пожелать им осуществления; ничего существенного, со своей сто­роны, я в настоящее время в качестве моей программы развернуть здесь не мог бы".[6]

Здесь мы хотели бы обратить внимание на следующее обстоятельство: в позиции В. Д. Набокова по этому, на первый взгляд, частному вопросу - бу­дущая судьба театров, - как в капле воды, отразились традиционные ценно­сти буржуазного мышления, которое оказалось нечувствительным к специ­фике революционной ситуации в стране, к идеям изменяющегося социаль­ного времени. Переломная эпоха властно требовала понимания новых исто­рических перспектив развития страны, энергии решительных действий, ко­ренных перемен в общественном жизнеустройстве, но " ничего существен­ного" ни кадетами, к которым принадлежал В. Д. Набоков, ни другими буржуазными партиями предложено не было. Равняясь на европейские по­литические идеалы, они в то же время до удивления легкомысленно отне­слись к реальному, а не книжно-идеализированному опыту великих револю­ций в Англии и Франции, когда палачи поднимали над ликующей толпой отрубленные головы королей. Этот опыт недвусмысленно свидетельство­вал, что в условиях краха привычных форм общежития овладеть ситуацией возможно лишь при новом мышлении, ставящем во главу угла мятежную стихию социальной революции в стране.

Но именно к этому самому великому явлению переживаемой истории они оказались неподготовленными - ни в идейно-теоретическом, ни в практиче­ском смысле. Сообщения о бунтах и восстаниях в стране, о братании солдат в окопах перемежались благодарственными поздравлениями, телеграмма­ми, адресами - от правительств, городских дум, земств, театров и т. д. Это давало надежду, что все само собой устроится, организуется, придет в при­вычную европейскую норму. Однако пригодна ли эта норма для страны, ус-

тавшей от самовластия, помещичьей эксплуатации, бессмысленной войны, дороговизны и голода, 5 0- 5 0в действительности не задумыва­лись.

Как истинный сын своего класса, В. Д. Набоков свято верил в могуще­ство принципа самоорганизации культурной жизни. В его позиции была простая человеческая логика, но эта логика совершенно не учитывала гроз­ную стихию революционного подъема, который имеет другую, историче­скую, надличную логику. Время нуждалось в совмещении индивидуальной и исторической логики, безотлагательном решении самых первоочередных задач - мира, земли, хлеба; принятии ответственности за судьбы страны, но всего этого буржуазными партиями сделано не было. Клиническая глухота к " музыке революции", ее стремительным ритмам, неожиданным - иногда страшным - поворотам, все больше отодвигала их на задворки истории.

Может показаться, что встреча артистов с представителями политиче­ских партий новой, послефевральской России случайна. Однако это совсем не так. В действительности эта первая в истории России встреча артистов с политическими деятелями для совместного обсуждения принципов органи­зации культурной жизни более чем закономерна. Ее истинный смысл не в личном беспокойстве Ю.М. Юрьева, кто же будет руководить театрами, а в исторической необходимости новой эпохи, жестко и беспощадно поста­вившей вопрос о новых принципах взаимоотношений государства, обще­ства и искусства. В традициях русской культуры готовых, апробированных ответов на этот вопрос не было, они формировались в ходе исторического процесса. Есть здесь однако один важный момент, который необходимо выделить - любые возможные ответы так или иначе зависели от мироощу­щения художника, его отношения к своему социальному времени и к тем ценностям, которые утверждались в жизни.