Глава двадцать первая. Она не знала. Может показаться диким, но она в самом деле не знала, как связаться с собственным мужем

Она не знала. Может показаться диким, но она в самом деле не знала, как связаться с собственным мужем. Кому-то это может показаться неожиданным, но какое-то время она надеялась, что «Кристи» или «Сотби» помогут ей справиться с этой дилеммой. Широкая публика не знает об этом, но за последние десять лет приемы, которые устраивают летом эти два дома аукционов, стали во многих смыслах знаменательными датами в календаре светской жизни Лондона, возможностью для истинных gratin, в отличие от вездесущей клубной публики, встретиться и пообщаться, пока все не разъехались на лето. Эдит знала, что Чарльз будет на обоих приемах и Гуджи тоже. Даже Тигра был готов выбраться в город, чтобы обновить знакомство с большей частью представителей своего класса. Это была ежегодная приятная обязанность, которую с радостью исполняла большая часть высшей аристократии, – ту же самую роль некогда играло открытие летней выставки. Там можно будет найти Чарльза, и там его Эдит и поймает. Вот только дни шли за днями, каждое утро на коврик перед дверью шлепались конверты, но искомых белых карточек из плотного картона с тиснеными курсивными надписями среди них не было. Для того ли, чтобы избавить Чарльза от унижения, или, может быть, чтобы не доставлять неудобств леди Акфильд (никому бы и в голову не пришло, что лорд Акфильд может заметить присутствие Эдит), но имя графини Бротон, очевидно, было вычеркнуто из списка. Ее не пригласили ни на один из приемов.

Она сидела, склонившись над своей телефонной книжкой, перелистывая заполненные карандашными записями страницы, – эту привычку она неосознанно переняла у ненавистной свекрови. Такую запись можно было легко стереть, если человек переехал или если она была больше не нужна. В то утро она просматривала страницу за страницей, выискивая, кто бы мог ей помочь. Наконец, faute de mieux^[49], она набрала номер Томми Уэйнрайта. Трубку взяла Арабелла, Эдит попросила Томми, в ответ на той стороне последовало холодное молчание, потом Арабелла сказала:

– К сожалению, он за городом.

– А когда он вернется?

– Дело в том, что он сейчас ужасно занят. Я не могу чем-нибудь помочь?

«Не можешь, – подумала Эдит, – да и не захочешь».

– Да нет, – сказала она беззаботно. – Не хочу вас затруднять. Просто передайте ему, что я звонила.

– Конечно передам.

По тому, каким безжизненным голосом она это сказала, было предельно ясно, что Арабелла ничего не собиралась передавать. Но ей стало неуютно оттого, что ее могут поймать на лжи, так что о звонке она все-таки рассказала, но, как и следовало ожидать, очень настаивала, чтобы муж его проигнорировал. Такой или аналогичный сценарий Эдит уже проиграла в своей голове и потому удивилась, когда вечером взяла трубку и услышала голос Томми.

– Я хочу увидеться с Чарльзом, а все против меня, – сказала она, покончив с необходимыми любезностями.

– Почему?

– Потому что боятся Гуджи, потому что хотят быть на хорошем счету у семьи. Не знаю, почему.

Последовала короткая пауза. Просьба хоть и не прозвучала, но была ясно выражена.

– Я не хочу его ни во что впутывать.

– Я тоже, – твердо сказала Эдит. – Просто хочу с ним увидеться.

Снова молчание. Потом с чем-то похожим на вздох Томми заговорил:

– Он зайдет к нам в среду, часам к семи. Ты тоже можешь заглянуть.

– Я этого никогда не забуду.

Ее голос был наполнен таким чувством, что Томми легко мог представить себе, как с ней обращались остальные представители ее былого мира.

– Не надейся слишком сильно, – сказал он. Он прекрасно представлял себе, с какими серьезными силами она пытается бороться.

* * *

Я сидел у Уэйнрайтов в гостиной, когда появилась Эдит. Вечеринка была небольшая, двадцать или тридцать человек, которым нечем больше заняться. Они покорно собрались в небольшом домике рядом с Куин-Энн-стрит, чтобы начать свой вечер с ломтиков копченого лосося из «Маркс энд Спенсер» и нескольких бутылок шампанского «Маджестик». Посиделки уже шли к завершению и гости начали расползаться, кто в ресторан, где были заказаны столики, кто в театр или отпустить домой дневную няню, когда в дверь вошла Эдит. Она улыбалась, предвкушая долгожданную встречу, но я заметил, как вытянулось от разочарования ее лицо, когда она оглядела комнату. Я подошел к ней.

– Только не говори мне, что Чарльз уже ушел. Я застряла в пробке, и вообще слишком поздно вышла.

Почему она задержалась, было видно сразу. Она потратила неимоверные усилия на свою внешность, и не помню, чтобы я видел ее в лучшей форме. Ее милое личико было безупречно, волосы сияли, и без того притягательные формы облегал соблазнительный вечерний костюм.

– Прекрати волноваться, – успокоительно прошептал я. – Он еще не появлялся.

– Но он придет?

– Наверное. Томми сказал, что собирался.

Она прикусила губу от раздражения, когда пара ее старых приятельниц, неприязненно покосившись на нее, решили заметить ее присутствие и втянуть в разговор. Ко мне подошла Адела.

– Что она здесь делает? – спросила она. – Я думала, это другой лагерь.

– Не совсем. Я так понимаю, Томми пытался дать им возможность встретиться.

– Ты меня поражаешь. Два дня назад я столкнулась с Арабеллой в «Харви Никс», и она сказала, что разрыв отношений – лучшее, что могло случиться.

– Даже супруги могут иногда не сходиться во мнениях. Или ты не веришь, что такое возможно?

– Я-то верю, – кисло сказала Адела. – Но все-таки не понимаю, как Арабелла могла вообще позволить, чтобы ее пригласили.

Ответ, которого я не знал тогда, но смог выяснить позже, был прост – Арабелла и не давала своего согласия.

Вечеринка была уже на излете. Несколько человек пригласили остаться на ужин, и наступил тот неловкий момент, когда почти все неприглашенные уже ушли, но как всегда нашлись один-два человека, которые не понимают, что задерживают наступление следующей фазы вечера. Обычно хозяйка не выдерживает и говорит упрямцам: «Оставайтесь с нами перекусить, если хотите». Для тренированного уха это переводится как: «Уходите, мы есть хотим, а вас не приглашали». Завсегдатай коктейльных вечеринок тут же обведет комнату взглядом, покраснеет и скроется из виду, бормоча на ходу, что ему куда-то пора. Но всегда есть опасность, что задержавшийся окажется несведущ в этих материях, упрям или просто глуп – и в этом случае он примет приглашение, которое на это вовсе не было рассчитано. В данном случае Арабелла Уэйнрайт явно не была готова рисковать тем, что ей придется развлекать Эдит весь оставшийся вечер, так что ничего такого не говорила. Но Эдит все не уходила. Я подошел к ней.

– Вы, наверное, ужинаете здесь? – спросила она.

– Да. И я так понимаю, что все, кто остался, – тоже.

Она огляделась. Когда она заговорила, в ее голосе звучало такое разочарование, что у меня чуть слезы на глаза не навернулись.

– Летела как на крыльях. Мне в голову не приходило, что он может не появиться. Его мать, должно быть, как-то пронюхала и отговорила его.

– Не понимаю, как это могло произойти. Томми не говорил мне, что ты придешь, и, думаю, остальным не сказал тем более.

Она оставалась еще совсем недолго. Когда Арабелла принесла стопку тарелок из их маленькой кухоньки, с шумом поставила ее на стол и принялась раскладывать салфетки, Эдит пришлось признать поражение.

– Мне пора, – сказала она невозмутимой и непреклонной хозяйке. – Спасибо. Приятно было снова повидаться.

Арабелла молча кивнула, радуясь, что наконец от нее избавится, но Томми поймал ее в дверях.

– Не знаю, что случилось, – сказал он. – Прости, мне очень жаль.

Эдит слабо улыбнулась:

– Ладно. Может быть, просто не суждено.

Она поцеловала его и ушла. И хоть она и притворилась, что смирилась с судьбой, она продолжала думать, что кто-то спугнул ее удачу. И она была права.

Уже совсем поздно вечером, когда, вопреки своим привычкам, я в кои-то веки помогал убирать со стола, я случайно слышал через дверь разговор, происходивший на кухне.

– То есть как? – спрашивал разгневанный Томми.

– Как я сказала. Я решила, что будет нечестно устраивать ему засаду, ведь мы же вроде бы его друзья.

– Если ты действительно так подумала, почему ты не сказала Чарльзу и не позволила ему самому принять решение?

– Я могу задать тебе тот же самый вопрос. Томми был явно очень расстроен:

– Потому что я не уверен, что он сам знает, чего хочет.

В голосе Арабеллы было трудно различить хоть крупицу сожаления.

– Именно. Вот поэтому я и сказала его матери.

– Тогда ты просто стерва.

– Может быть. Подождем месяцев шесть, и тогда скажи мне, что я не права. А теперь неси в комнату сливки и не пролей.

Я не мог и дальше притворяться, что все еще собираю грязные тарелки, и потому вошел в кухню – и не застал и следа разногласий.

– Как это мило с твоей стороны, – сказала Арабелла, мягко освобождая меня от моей ноши.

Моя жена отказалась высказывать мнение об этической стороне происшедшего.

– Только не поступай так со мной, – сказала она, и я согласился.

Но я не стал бы упрекать Томми. Более того, я думаю, он поступил, как настоящий друг, только ему не хватило твердости. Я бы очень не хотел оказаться на его месте. Я не упомянул слова Арабеллы про шесть месяцев, наверное, потому, что я все еще не желал об этом задумываться.

* * *

Несколько дней спустя Эдит проснулась и обнаружила, что стоит над унитазом и ее рвет. Должно быть, она пробралась туда на ощупь в полусне и пришла в чувство только тогда, когда ее начало выворачивать. Когда наконец ей стало казаться, что она избавилась уже и от самого желудка, она смогла остановиться, отдышалась и села. Саймон подошел к двери, прикрывая рукой телефонную трубку. Он спал голым, и обычно один взгляд на его божественное тело поднимал ей настроение и настоящее начинало казаться довольно-таки безоблачным, но в то утро она осталась глуха к его мускулистому очарованию.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, хотя вопрос был явно излишним.

– Я думаю, это все креветки, – сказала она, так как прекрасно помнила, что он предпочел суп.

– Бедняжка. Ну ладно, теперь-то они тебе уже не страшны. – Он улыбнулся, протянул ей трубку и почти беззвучно произнес: – Твоя мать звонит, – состроив при этом комичную рожицу.

Эдит кивнула и протянула руку за телефоном.

– Я сварю кофе, – сказал Саймон и ушел на кухню.

Эдит вытерла рот и привела в порядок мысли.

– Мама? Нет, я была в ванной.

– Так это тебя так тошнило? – спросила миссис Лэвери на том конце провода.

– Ну не знаю, кого еще.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Мы вчера ходили в одно дурацкое место в «Эрлс Корт», которое открыл этот неудавшийся актер, знакомый Саймона. И я взяла креветки. Не в себе, наверное, была.

– Я только подумала, что ты выглядела неважно, когда я последний раз тебя видела.

Эдит сопровождала мать на прошлой неделе в бесплодных поисках шляпки. От одного этого кто угодно позеленеет, но она ничего не сказала.

– Так ты не болеешь?

– Определенно нет.

– Ты бы ведь сказала мне, если бы это было… что-то такое, правда?

Эдит прекрасно знала, что дважды подумает, прежде чем доверить матери хотя бы список покупок, не говоря уже о более важной информации, но вдаваться в это сейчас не имело смысла.

– Ну конечно же. Последовала пауза.

– И наверное, ничего нового? Про… все…

– Нет.

– Ах, милая.

Как бы этот разговор ее ни раздражал, Эдит было жаль мать. Она была вынуждена признать, что миссис Лэвери, пусть ее жизненные ценности и были пусты и меркантильны, испытывает совершенно неподдельные чувства. И в частности – горькое сожаление.

– Ты же не… предпримешь никаких необдуманных шагов, да?

– Каких шагов?

– То есть… ты же не станешь сжигать мосты, пока не будешь до конца уверена…

Эдит уже привыкла, что ее мать обладает почти безграничным запасом клише, так что ей даже без переводчика было понятно, о чем они сейчас говорят. Как ни странно, но этот вопрос помог Эдит сконцентрироваться на проблеме. Заканчивая разговор, она уже знала, что пришло время действовать.

Была суббота, обычно эти дни бывали тихими и приятными, они с Саймоном читали газеты, обедали где-нибудь в городе, а вечером шли в кино или ужинали на кухне у друзей где-нибудь в районе Уондзуорт, но одеваясь, Эдит уже знала, что сегодняшний день она проведет совсем иначе. Она подобрала одежду тщательно, обдумывая каждую деталь – будничный сельский костюм, добротный, благопристойный, неброский, те самые юбка и жакет из джерси, от которых она так пылко отреклась совсем недавно. И так же как в тот день, когда она собиралась на дефиле, она снова обратила внимание, что две ее жизни требуют двух совершенно разных стилей одежды. Какая-нибудь герцогская дочь может позволить себе накупить одежды в «Воядж» и одеться на званый ужин в Шропшире, как проститутка, все только похвалят ее аристократическую эксцентричность. Но Эдит такое не сойдет с рук. Если бы она посмела одеваться по-лондонски за городом, для всех знакомых Чарльза это только послужило бы подтверждением ее дурного воспитания. Когда она вошла в кухню, Саймон удивленно поднял на нее глаза:

– Ничего себе! Ты выглядишь так, будто собралась на прослушивание для «Сенной лихорадки»^[50].

– Слушай, мне так неудобно. Обещала съездить с мамой на званый обед за город и совсем забыла. Она потому и звонила. Простишь меня, а?

– К кому?

– Да к одной деревенской кузине.

– Нет у тебя никаких деревенских кузин. Разве ты не из-за этого там не прижилась? – Здесь Саймон проявил совсем не свойственную ему глубину понимания. Как раз именно из-за этого.

– Есть, просто я о них не рассказываю. Они с мужем такие зануды, что непонятно, как их земля носит.

– То есть ты не хочешь, чтобы я ехал с вами.

Саймон терпеть не мог оставаться в стороне от чего бы то ни было. Если такое случалось, то только по его доброй воле. Он был совсем не прочь сказать, что слишком занят и потому, к сожалению, не сможет присоединиться. Более того, такие ситуации ему очень нравились. Но одна мысль, что люди могут не жаждать его общества – даже если они собирались за хлебом, – была ему невыносима.

Эдит улыбнулась, грустно так, будто ей бы очень хотелось, но…

– Было бы здорово. Но она умоляла меня, чтобы мы хоть немного времени побыли вдвоем. Наверное, хочет все обсудить. – Она слегка пожала плечами, но было видно, что возражений она не потерпит.

– Тогда хоть не говорите про меня гадостей.

Она улыбнулась ему, тепло и подбадривающее, зная при этом, что планирует его поражение, и спустилась в спальню взять в шкафу пальто. Она не хотела говорить ему, куда собралась, потому что тогда он устроил бы сцену, а она совершенно не была уверена в исходе предполагаемой операции. Вот уж чего ей совсем не хотелось, так это чтобы он обиделся и сбежал обратно к жене, а она вернулась бы вечером в пустую квартиру.

Истина заключалась в том, что сегодня утром, склонившись над унитазом, она решила, что дальше откладывать нельзя. Сегодня же она поедет в Бротон и бросит вызов льву – или, вернее, львенку, сыну старой львицы – в его же логове. Летя по А22, она никак не могла понять, почему не сделала этого сразу. Ведь это же ее муж, и она едет в их общий дом. Этого никто не сможет оспорить.

Ее ждал неприятный сюрприз – она и забыла, что летом по субботам дом открыт для посетителей. Это как-то выпало из ее расчетов, и она оказалась в несколько нелепом положении: ей предстояло выбирать – поставить машину во дворе и войти через частный вход, которым пользуется семья, или идти вместе со всеми через парадный вход, в толпе туристов и домохозяек из Брайтона. Она приняла смелое решение и выбрала второй вариант. Эдит подумала, что у них будет слишком много возможностей преградить ей путь, если она позвонит с жилой стороны дома, и поставила на то, что Чарльз сейчас у себя в кабинете, рядом с библиотекой. Тогда ей потребуется всего несколько секунд, чтобы проскользнуть за ограждения и открыть дверь, и она верно рассудила, что никто из экскурсоводов не станет ее останавливать. Более того, она остановилась и поздоровалась с приятной женщиной в скромном костюме.

– Добрый день, миссис Керли, как поживаете? Я здесь прошмыгну? Вы не возражаете?

Эдит прекрасно усвоила эту уловку людей из круга своего мужа – делать вид, что просишь об одолжении, когда человек в любом случае просто не может вам отказать. «Ах, дорогая миссис Такая-то, вы могли бы дождаться нашего возвращения? Это вас не слишком затруднит?» И конечно, несчастная женщина, получившая такие инструкции (как и ее работодатель), прекрасно знает, что на деле это означает: «Я запрещаю вам ложиться спать до нашего приезда», – но, отдавая приказы таким образом, всегда можно порадоваться собственной мягкости и обходительности. Аристократам нравится с гордостью осознавать, что они «очень хорошо обращаются с прислугой». Обычно это означает – отдавать невыполнимые приказания с самым дружелюбным выражением лица.

Миссис Керли явно стало очень неуютно от этой просьбы, но, как Эдит и предполагала, поделать она ничего не могла.

– Конечно, миледи, – сказала она и, как только Эдит отошла на два шага, позвонила по внутреннему телефону.

* * *

Как и предполагала Эдит, Чарльз Бротон действительно был в своем кабинете, или маленькой библиотеке, как леди Акфильд предпочитала называть эту комнату. Он рассеянно отвечал на письма, скорее чтобы притвориться, что занят, чем по необходимости. Гостей на выходные приглашала его мать, и, как всегда, они были не из тех людей, которые были бы сейчас близки его раненой душе. Диана Бохан казалась ему холодной и слишком намеренно величественной, чтобы с ней было приятно общаться, а ее муж – практически сумасшедшим. Клариссы не было. По крайней мере, ему удалось убедить мать, что она поставила не на ту лошадь, но… если не Кларисса, то кто?

Он знал, что Эдит появлялась у Томми Уэйнрайта. Вообще-то, Томми сам ему об этом сказал на следующий день, возможно, потому, что не хотел, чтобы новость дошла через третьи руки. Сначала Чарльз пришел в ярость, не на Томми, а на мать. В тот вечер она неожиданно отправила его навещать в больнице какую-то ее старую подругу, представив дело так, будто это было жизненно необходимо. Но потом, когда он немного успокоился, он в тысячный раз спросил себя, а чего бы он мог достичь этой встречей. Что бы там друзья ни говорили ему о необъяснимости ее поступков, он прекрасно понимал, почему Эдит от него ушла. Он был неинтересен. Он знал, что это правда, потому что, к несчастью для него, был умен ровно настолько, чтобы это понимать. Он знал, что ей стало с ним скучно, как только радость от того, что она поднялась на несколько ступенек вверх, поутихла. В половине случаев, если честно, он вообще не понимал, о чем его жена говорит. Когда она подвергала сомнению политику оппозиции или пыталась взвесить за и против вмешательства на Ближнем Востоке… Чарльз знал, что существуют разные взгляды на эти вещи, но не понимал, почему он должен иметь какое-то мнение по этому поводу. Он голосует за консерваторов и отмечает в разговорах, что Новые Лейбористы – это просто кошмар какой-то, – разве этого не достаточно? Это было все, чего от него ожидало большинство знакомых по «Уайтс», и даже больше. Но для Эдит этого явно было недостаточно. Сейчас даже он начал подозревать, что есть вероятность, что она хочет к нему вернуться – или, по крайней мере, хочет с ним об этом поговорить, – но разве что-то изменилось? Не лучше ли для них обоих будет смириться с тем, что ничего не вышло? Вот, в двух словах, как он смотрел теперь на свою семейную жизнь. Он потерпел поражение, да, и теперь настало время честно себе в этом признаться и жить дальше. И конечно же, именно этого и добивалась леди Акфильд. В наше время принято считать, что любое вмешательство в жизнь собственных детей непременно повлечет за собой разочарование, но это не так. Умные родители, которые не торопят события, вполне могут достичь своих целей. А леди Акфильд была умнее многих.

Он поднял голову – дверь открылась, и степенная фигура виконтессы Бохан плавно вошла в комнату.

– Чарльз, – произнесла она исполненным отчаяния голосом. – Слава богу, ты здесь.

– А что? Что случилось?

– Я в ужасном затруднении. Питер ушел прогуляться, и мы сегодня не на машине. И вот… – Чарльз терпеливо ждал. – Дело в том, что… – Диана нервно облизала губы. Она была очень талантливая актриса. – Я немного запуталась в датах и ничего с собой не взяла…

Чарльз смотрел на нее в недоумении. Все это звучало полной бессмыслицей, будто ее речь плохо перевели с другого языка.

– Извини, пожалуйста, – ответил он; Диана очень правдоподобно покраснела. – Я не очень…

Диана преодолела свое отвращение к такой тактике. Отчаянные моменты требуют отчаянных мер, а хозяйка ясно дала понять, что наступил как раз один из таких моментов.

– Я совсем не ожидала, но… наступили те самые дни, и теперь мне очень надо в аптеку.

– О боже! – Чарльз вскочил в крайнем смущении. – Конечно. Чем я могу помочь?

Диана вздохнула свободнее. Она достигла цели, причем ей это удалось удивительно быстро.

– Ты не мог бы отвезти меня в Льюис, только там все закрывается в час и…

– Конечно. Поехали.

– Сейчас, мне только нужно кое-что сказать твоей матери.

– Давай. Я схожу за машиной. Через пять минут буду у входа. Ты не волнуйся, все будет хорошо.

Ее тронуло, что он уговаривает ее не волноваться по поводу события, которое происходит с ней каждый месяц с двенадцати лет, но предпочла его не успокаивать. Со слабой улыбкой она смотрела, как он выбегает из комнаты. Выбирая, что бы такое соврать, Диана правильно рассудила, что именно заставит его действовать незамедлительно. Она верно рассчитала, что Чарльз, как и все мужчины подобного типа, испытывал крайнее отвращение ко всем механизмам функционирования женского организма. Стоит только намекнуть, и он не станет слушать дальнейших объяснений и сразу начнет действовать. Она прислушивалась, как он с грохотом сбегает по лестнице, с чувством хорошо выполненной работы.

* * *

Эдит едва добралась до лестничной площадки с бронзовым рабом, как в перегороженных канатом дверях показалась леди Акфильд.

– Эдит? Это ты? Почему ты не позвонила, что приезжаешь?

Свекровь взяла ее под руку и попыталась отвести в семейную гостиную. Эдит поняла, что игра началась, и выругала себя, что не завернулась поплотнее в шарф и не проскользнула незамеченной, но все-таки не собиралась сдаваться так просто. Она высвободилась из цепкой хватки Гуджи и направилась в сторону кабинета Чарльза.

– Я подумала, что причиню вам лишнее беспокойство, и хотела только перекинуться парой слов с Чарльзом. Я буквально на минутку.

Она шла так быстро, что леди Акфильд, к удовольствию наблюдавших, пришлось семенить за ней, чтобы не отставать. Они буквально вбежали в великолепную библиотеку с ее шкафами из красного дерева с позолотой. С огромной картины над камином один из первых Бротонов в каштановом парике изумленно взирал на разворачивающуюся у его ног сцену. Несколько туристов узнали ту или другую из вошедших, а так как о расставании супругов писала половина газет страны, они тут же бросили со скукой рассматривать тисненые корешки книг и обратили все внимание на двух женщин, радуясь такой неожиданной возможности поразвлечься.

– Ты останешься пообедать? – спросила леди Акфильд, чувствуя, что стала центром внимания, и пытаясь хоть как-то сгладить совершенно немыслимую ситуацию.

– Зачем? Вы бы хотели, чтобы я осталась? – отозвалась Эдит. Она, наоборот, наслаждалась тем, что все видят ее свекровь в такой момент.

– Конечно, – ответила леди Акфильд, хватая ее за рукав и стараясь хоть как-то замедлить продвижение невестки по отполированному до блеска полу.

– Не думаю, – сказала Эдит.

Она была уже почти у двери в кабинет, уже почти взялась за ручку, и тут дверь отворилась, и перед ней предстала исполненная достоинства леди Бохан. Неуловимым, едва заметным движением она кивнула леди Акфильд. И Эдит тут же поняла, что опоздала. Птичка улетела.

– Здравствуй, Эдит, – сказала Диана еще более протяжно и манерно, чем обычно. – Извини, мне нужно в Льюис, купить кое-чего, и надо успеть, пока все не закрылось. Ты здесь еще будешь, когда мы вернемся?

– А ты как думаешь?

Диана не стала больше задерживаться. Оставшись с невесткой наедине, леди Акфильд втащила ее в кабинет и закрыла дверь.

– Садись, отдохни, – сказала она, присаживаясь за стол Чарльза и рассеянно раскладывая бумаги в аккуратные стопочки.

– Все это ни к чему, – отозвалась Эдит. – Если Чарльза нет, я пойду.

Леди Акфильд повторила просьбу:

– Садись, пожалуйста. Мне очень жаль, что мы оказались врагами, дорогая.

– Жаль или не жаль, но вряд ли вас это удивляет.

На лице леди Акфильд отразилось огорчение.

– Мне хотелось, чтобы ваш брак удался. Ты ошибаешься, если думаешь иначе. Мне хотелось, чтобы вы были счастливы.

– Вам хотелось, чтобы мы делали хорошую мину при плохой игре?

– Но ведь тебя и на это не хватило, а? – отрезала леди Акфильд. Куда делись ее обычная задушевность и прочувствованная дрожь в голосе.

Эти слова несколько осадили Эдит – доля здравого смысла в них была, и она была вынуждена это признать. Разве не глупо полагать, что леди Акфильд обрадуется, если Эдит снова войдет в их жизнь? Зачем бы свекрови хотеть, чтобы она вернулась, если все было почти позади. Но леди Акфильд еще не закончила.

– Год назад тебе тошно было смотреть на Чарльза. Когда он говорил с тобой, ты скрипела зубами, когда прикасался – ты вздрагивала. Я его мать и жила с вами в одном доме. Думаешь, я могла не заметить?

– Все было не так.

– Именно так. Он надоел тебе. Надоел до смерти. Хуже того, он раздражал тебя до безумия. Он ничем не мог тебе угодить, сколько бы ни старался. Что бы он ни сказал, что бы ни сделал, все было не так. Одного его присутствия было достаточно, чтобы довести тебя до бешенства, но сейчас… как мне понимать твое внезапное страстное желание его видеть? Что изменилось?

Эдит выпрямилась и посмотрела прямо в глаза свекрови. Она решила во что бы то ни стало завладеть инициативой.

– Вам не приходило в голову, что мне могло хватить времени на размышления? Или я, по-вашему, настолько глупа, что ни о чем, кроме денег и амбиций, думать не в состоянии?

– Дорогая, я никогда не считала тебя глупой. – Леди Акфильд протестующее подняла руку. – Ты должна быть ко мне справедлива хотя бы в этом. – На площадке перед домом раздался шум, и она неспешно подошла к окну, чтобы убедиться, что, вопреки ее опасениям, это не Чарльз вернулся, потому что что-нибудь забыл. – Но теперь я вынуждена спросить, почему тебе вдруг так отчаянно понадобилось с ним встретиться, если все это время ты прекрасно без него обходилась? Я мать и не могу не задать себе вопрос: что такого могло случиться, что сделало воссоединение с моим сыном таким желательным для тебя, если до этого оно было крайне нежелательным.

– Может быть, я не считаю, что сделала правильный выбор. Это так трудно понять?

– Напротив. Я нахожу это вполне естественным. Особенно учитывая, что твой выбор кажется мне на редкость дурацким. Но… – она сложила ладони, как добродушный священник, дошедший до сути своей проповеди. – Почему именно сейчас? Почему такая мгновенная перемена?

Эдит воззрилась на нее:

– Вы же не можете меня до бесконечности к нему не подпускать.

Леди Акфильд кивнула:

– Нет. Полагаю, что не смогу.

– Ну вот.

– Я думаю, что смогу не давать тебе увидеться с ним несколько месяцев. Шесть, например, или даже три. А потом давайте все вместе еще раз посмотрим, как мы относимся к твоему неудачному выбору.

И тут Эдит поняла, что, конечно же, ее свекровь, дорогая Гуджи, с ее ясным, как весеннее небо, рассудком, все понимала. Они так и не упоминали об этом, ни тогда, ни по прошествии лет, но без тени сомнения, они обе все понимали. Эдит встала.

– Я ухожу.

– Ты уверена? Может быть, ты хотя бы съешь что-нибудь? Или – тебе не нужно в туалет? Тебе пришлось проделать такой неблизкий путь. – И снова ее тон стал привычно проникновенным, так в полночь девочки в общей спальне интерната шепотом делятся друг с другом секретами.

В этот момент, как это ни странно, Эдит было трудно не восхищаться этой женщиной, своим заклятым врагом, которая в любом споре всегда оставалась на высоте.

Трудно, но не невозможно.

– Ты паршивая корова, – сказала она. – Мерзкая толстокожая бессердечная корова.

Леди Акфильд несколько мгновений обдумывала эти слова, потом кивнула.

– Возможно, в твоем нелестном описании есть доля истины, – отметила она. – И возможно, именно по этой причине – или похожей, но выраженной более изящным языком, – мне удалось с таким успехом воспользоваться выпавшими мне шансами, а ты так бездарно растратила свои. До свидания, дорогая.