Загадочное желание

Олег Петрович Кузовлев проснулся в необычайно плохом настроении. Можно, конечно, не вставать с постели. И если б это только было возможно. По крайней мере, никаких движений делать не хотелось. Но надо было. Хотя бы потому, что в один прекрасный момент (вернее, момент даже вовсе не прекрасный; а то и наоборот – очень даже отвратительный) он дал себе зарок не обращать внимания на схожие (так часто в последнее время возникающие) случаи, после которых он чувствовал себя, надо заметить, отвратительно. Ну, прямо как сейчас.

Олег Петрович натянул штаны; продел ноги в стоявшие рядом с кроватью тапочки; и, бросив взгляд на валявшуюся на стуле футболку («одену потом») – зашагал в ванную.

Вот уж как месяц он жил один. С одной стороны, это как будто бы его радовало. Как минимум, – ни к чему не обязывало. Семейные обязанности, там, и прочие такие дела. Но уже с другой стороны, – подобное положение, накладывало и некий отпечаток на быт; внося в него свои (и порой не слишком приятные для мужчины, – если он не профессиональный повар, гей, или потомственный полотер) коррективы. А так как Олег Петрович не был не тем, ни другим, и ни третьим, то за тот месяц, пока от него ушла жена («…все!.. больше не могу тебя, сволочь, терпеть…»), квартира пришла практически в полную негодность. Повсюду валялись порожние бутылки (в основном, пивные), одежда, вообще, – свисала (со стульев, шкафа, спинки кровати) такими замысловатыми завихрениями, – что будь Олег Петрович дизайнером, еще можно было предположить, что это некий поиск какого-то своего (непременно отличного от других) стиля.

Но дизайнером Олег Петрович не был. А был он – преподаватель одного из городских вузов. (События – в Санкт-Петербурге). Причем работал – на кафедре психологии; что, должно быть, вдвойне интересно. (В плане предполагаемых вопросов о связи – теории и практики). Но интересно это могло быть для кого угодно; только – не для Олега Петровича. Его вообще сейчас интересовало совсем другое. Вот уже как месяц, – Олег Петрович хотел… сменить профессию. Причем, он собирался стать… мусорщиком.

Именно мусорщиком. Подобное желание уже месяц как не отпускало Олега Петровича. С ним он ложился спать. С ним просыпался. О нем думал в перерывах между лекциями. И даже во время лекций, неожиданно прервавшись и долго (пока смешки и шепот в аудитории становились до неприличия громкими), – думая о чем-то своем.

Но самое удивительное, что, пожалуй, и сам Кузовлев – не знал причины возникновения у него подобного желания. Притом, что само желание было. И от него практически некуда было деться. Оно преследовало Олега Петровича, буквально, ходило за ним следом (а в иные разы даже опережало!).

И вот, ведь, какая штука: не мог Олег Петрович никому рассказать об этом. Не с кем, – ему было поделиться, таким, в общем-то, невероятным событием в его жизни.

Но – хотелось! Невероятно – хотелось. Порой, – до боли, до страха, до отчаяния. И ведь не сказать, чтобы у Олега Петровича не было друзей. Нет. Были и друзья, и коллеги, и даже – родственники.

Да вообще, Олег Петрович был очень даже общительным человеком.

Но… тот круг, который сформировался вокруг него (или – в который – был допущен он), – совсем бы не понял: столь загадочного (как минимум!) желания Кузовлева.

И чтобы это означало?..

Крах!

Крах всего, – к чему так планомерно (ушли годы; ушли – вместе с близкими друзьями, и «предавшими» женщинами) приближался Олег Петрович.

И теперь, когда нужно делать выбор, Олег Петрович оказался бы просто не понят. Никем.

А, значит, остался бы один. Чего – допустить он никак не мог.

Нет, конечно, со временем, вокруг Олега Петровича сформировался бы новый круг. Пусть и не такой как прежде, – но и один бы он не был. Но… все это уже было не то… Да и было бы – что-то похожее – интересно Олегу Петровичу. С его слишком резкими переменами настроения. Мигренями. И жуткой – подозрительностью.

Но вот что на самом деле интересно (и чего, по правде, никто от Олега Петровича не ожидал), – он разрешил таки сложившееся (и затянувшееся) противоречие!

И причем самым простым способом.

Он стал работать мусорщиком. (Ночью). И продолжал трудиться преподавателем психологии – днем.

А так как ночная работа была не каждый день, – то у него было время осуществить и свою еще одну «мечту». Впрочем, – это уже другая история.

04 мая 2004 г.

рассказ

Трудовая деятельность

«Значит, работа не пыльная, приехал, забрал, уехал…»-- инструктировал меня шеф, готовя в командировку. Первую в моей жизни командировку. Он об этом не знал. Зачем травмировать.

Суть командировки относительно проста: приехать, забрать, уехать. Ну, в смысле, привезти то что забрал -- шефу. «Забирать» я должен был баксы. Почти поллимона. Два дипломата. Запечатанные.

И шеф и его помощник (который должен был ехать со мной) немного волновались. Вернее, шеф – меньше. Помощник – больше. Я не волновался совсем.

«Нет, ты посмотри на него? — пытался обратить внимание шефа на меня помощник.— Ты точно в нем уверен»? — спрашивал он, заглядывая шефу в глаза.

«Василич, отъебись», -- попросил шеф.

«Очень ценный комментарий, -- подумал я.-- Во-первых, я узнал как зовут этого надоедливого человека, с которым я должен был обменивать товар на деньги. Василич… А во-вторых, еще раз подтвердилось, что шеф мне симпатизирует».

«Ты не обращай внимания на этого пидора, -- обратился ко мне шеф.— Он с тобой едет только потому, что в подобную командировку ездил не раз и знает кому что там нужно дать и где взять, -- таинственно в пол голоса («чтобы не услышал «пидор», -- как я подумал) сообщил шеф.— Главное помни, что ты подчиняешься только мне. И остальных можешь посылать на хуй. Окей? — посмотрел на меня Палыч, мой шеф, у которого я уже как месяц работал личным телохранителем (было начало 90-х и мне тогда было чуть больше двадцати лет). «Вся жизнь впереди», -- улыбнулся Палыч, когда брал меня на работу. Я с ним готов был согласился.

Значит, задание было следующее. На нескольких машинах мы должны были вести из Питера (куда я недавно переехал из Краснодара и где нашел первую работу) во Владимир какой-то груз. Там сдать его «нужным» людям, получить деньги, и вернуться обратно. Все должно было пройти тихо, спокойно, и без выебонов -- как сказал-попросил Палыч и посмотрел на меня. Я понимал что в какой-то мере он рисковал тем, что посылал меня. Меня он еще толком не знал. Но видимо и никого другого не было. О том что командировка была ответственная я мог судить по тому, что перед поездкой Палыч выдал мне небольшой револьвер. Попросив стрелять только в исключительных случаях.

Начало 90-х. В стране бардак. Очередной расцвет криминала. На дорогах и в городах бал правили ОПГ. Менты старались особо не высовываться. Ну, по крайней мере, вы могли почти безбоязненно ходить с оружием. Ну, или как в моем случае -- ездить с ним.

……………………………………………………………………

До точки мы добрались без происшествий. Правда я не сомневался, что Василич отчего-то не взлюбил меня, а потому инстинктивно опасался его, ожидая какой-нибудь беды. Но на одной из стоянок мы почти подружились. Остановились мы для приема пищи. И оказалось, что я с собой никакой пищи не взял. Шеф сказал что по дороге много столовых. А Василич, оказывается, принципиально не ел в столовых; и вместе с нанятыми для перевозки водителями-дальнобойщиками они остановились на трассе. Перекусить. Тогда же, заметив что у меня с собой нет еды, он и поделился со мной тем, что собрала в дорогу его жена.

Мне стало неловко что я о нем плохо думал. И как раз за разговором он объяснил свою позицию. Оказалось, знал он Палыча лет двадцать. Работал с ним, когда тот начинал еще с кооперативов. Был, можно сказать, не только помощником, но и ближайшим заместителем («помощник и заместитель суть одно», -- подумал я). А меня видел в первый раз. Палыч ему ничего про меня не рассказывал, и тут появляюсь я (выразительный взгляд из-под густых бровей на меня). И тоже ничего о себе не рассказываю. В итоге, вопросов было больше чем ответов. А отсюда и тень недоверия, -- пояснил мне Василич.

«Давно вы знакомы»? — еще раз спросил он.

Я неопределенно кивнул.

«А, знаю, -- махнул рукой Василич.— Палыч всегда был такой. Сам хуй скажет, и другим велит молчать… Вечно играет в какую-то секретность…»

Видимо подумав что сболтнул лишнего, Василич поспешил уйти, сделав вид что чем-то очень важным интересуется у водителей (те после обеда стояли немного обособлено и курили). Я усмехнулся, подумав про себя что, по всей видимости, Василич неплохой мужик. Вот только суетиться …

………………………………………………………………

До места доехали без приключений. «Плечевые» приключениями ведь не считаются? Хорошие такие девушки. Правда я ограничился только минетом. Да и пока у меня сосали, в голове нет-нет да и всплывал вопрос: «а где эти подлюки моются после клиентов»?

Но видя как шпарит свою проститутку водитель, я понял что подобный вопрос не актуален. Система отлажена. Волей обстоятельств я стал винтиком этой системы. Можно было, конечно, отказаться; но видя губы девушки вытянутые в дудочку, я подумал «а почему бы и нет»? И дал ей пососать свой член. Пусть побалуется…

……………………………………………………………

Товар мы сдали, деньги получили. Василич было вцепился в дипломаты, но я помнил что Палыч сказал что за бабки будет спрашивать с меня. Поэтому отстранив немного недовольного помощника шефа, я взял дипломаты в обе руки, и быть может впервые ему жестко сказал, чтобы он не выебывался и занимался своим делом. А дело у него теперь было одно: следить чтобы водители нас доставили обратно, и договариваться с ментами на трассе (Василич – бывший сотрудник органов. «Менту, хоть и бывшему, с ментом договориться легче», -- решил Палыч.)

……………………………………………………………………

Палыча мы встретили прогуливающимся около его дома (старик намеренно вышел нас встречать -- Василич позвонил ему сразу после того как въехали в город -- хотя и разыграл удивление, пояснив, что ждал нас в другой день, а сейчас просто прогуливался (?)).

«Денек отдохни с дороги, -- сказал он мне, -- а потом есть новая работа».

«Новая работа» это командировка на Северный Кавказ. В Майкоп. Как я понял, тоже забирать какие-то деньги (ну то есть, в моем случае, сопровождать полученные деньги). Хотя Палыч, видимо решив разнообразить мои впечатления, пояснил что я должен отыскать «одного гада». «Гад» кинул приятеля Палыча на деньги. Я был должен эти деньги с него стрясти. Уже, получается, дополнительно к другим деньгам. Почему я? Потому что я знал «гада» в лицо.

…………………………………………………………

В Майкопе я бывал не раз. Неподалеку от него, в станице Кужорская, родился мой отец. Город тогда (события пятнадцатилетней давности; сейчас я давно уже в том городе не был) я знал неплохо. Ориентировался, по крайней мере. Хотя Палыч мне выделил специальную сумму для разъездов на такси. Так что заблудиться я не мог.

Позвонив предварительно отцу и спросив адрес его брата (дядя Ваня, мой двоюродный дядя), я уже знал, что остановлюсь у него.

Меня поразил город. В 90-е годы там было не очень хорошо. Сравнение с Питером было еще более поразительным. Скажу, например, что тех денег, на которые я мог в Питере доехать из одного района в другой, в Майкопе хватало на целый день езды по городу. И еще оставались щедрые чаевые таксисту. Водки в магазинах не было. Вернее она была, но по каким-то талонам и с огромной очередью обозленных мужиков и начавших спиваться женщин. Водку я брал у все тех же таксистов. Дороже чем в магазине, но раз в десять дешевле, чем я покупал в Санкт-Петербурге. Не город, а сказка. Я подумал было, что за те деньги, которые есть у меня, могу заказать целый полк проституток, но Василич (он поехал со мной; ему было известно у кого, помимо «гада» еще забирать деньги) меня отрезвил. Сказав, что пришла информация, что «гад» будет на квартире у родителей. По возрасту я подходил к друзьям «гада». И должен был заявиться к его родителям, якобы как Питерский знакомый, а на самом деле засесть в засаде. В случае непредвиденных обстоятельств, я помнил, Палыч разрешил мне пригрозить «гаду» револьвером.

Когда я поинтересовался у Василича, почему бы не выследить «гада», и не схватить его около отеческого дома, не заходя в тот, Василич только сердито на меня посмотрел. Я понял что существует какая-то часть плана, в которую меня не посвящают. Поэтому извинился и сказал что мол все понял.

На самом деле я не понял ни хуя.

………………………………………………………………………

«Гад» нас наебал. Он не пришел. В тот же вечер мы встретились с приятелем шефа. Зам. прокурора одного из районов. Адыгеец по национальности. Как я понял, информация была от него. И еще я догадался что кинул «гад» тоже его.

«Понимаешь, -- смотрело на меня добродушное прокурорское лицо.— Дочка захотела пианино. Жена захотела видеомагнитофон. Сын захотел игровую приставку. Где брать? У нас не купишь. В Краснодаре? Мне предложили у вас в Петербурге. (Предложил «гад»). Я приехал. Этот черт (черт -- это тоже «гад») еще спрашивает меня: «ты хочешь видеомагнитофон с ушами или без ушей»? «Э-э-э, -- отвечаю, -- я простой человек. Какие уши»? «Да ты что? -- отвечает он.--Весь Питер покупает только с ушами. Это круто»! «Ну, я и говорю ему, давай, мол, все как полагается. И магнитофон с ушами, и видеоприставку, и пианино». («Я сдерживал смех. Но не смеялся. Адыга было жалко»).

Дальше интереснее. «Гад» назначил встречу прокурору на вокзале. При нем товар погрузили в вагон. Вагон запломбировали. В накладной был указан адрес доставки. И прокурор с чистой совестью выехал в Майкоп, позвонив жене и дочери, что везет им гостинцы.

Я начал потихоньку смеяться.

«Ты прав! — сказал адыг.— До Майкопа вагон не дошел. Начальник милиции вокзала мой земляк, с одного тейпа, мы вскрыли все вагоны. Ни-ху-я»! — отчетливо произнес заместитель прокурора.

Стал неприлично смеяться Василич. Я и прокурор подхватили смех.

………………………………………………………………………

В Питер мы вернулись только с теми деньгами, которые получил Василич. «Гада» мы так и не нашли. Его родители (отец ветеран и мать пенсионерка) честно признались, что сын их плут и мошенник, два раза был в заключении. «Напрасно вы ему поверили», -- вздохнул его отец (Василич рассказал по какому поводу мы его ищем). Мне стало жаль стариков. Василичу нет. Он был уверен что родители несут ответственность за то, какими становятся их дети. Я с ним не согласился.

Да, чуть не забыл. На полпути к Питеру, в наше в купе подсела девушка. Девушка ехала в Питер к парню, который служил где-то в Пушкине. Как я понял, парень трахнул ее, пообещав жениться. А потом уехал и забыл.

Всю поездку я «утешал» девушку (у проводника для этих целей даже купил упаковку презервативов). А в Питере, стоило мне зайти домой (дома, кстати, ждала жена), раздался звонок. Звонила девушка (кажется, звали ее Лена. А может Катя.) Мы условились встретиться на Финляндском вокзале. Я уже подумывал предложить ей остаться в Петербурге, снять для нее комнату, да сделать ее постоянной любовницей. Но девушку на вокзале не нашел. Или она не пришла, или мы потерялись.

Больше она не звонила. А я через месяц развелся с женой и стал работать администратором в ресторане, который открыл шеф. Командировки прекратились. Они уже были не актуальны. Доход Палыч стал получать с увеселительных заведений, открыв со временем их три. Там же имел возможность, никуда не выезжая, наслаждаться жизнью и я. Музыка, деньги, водка, девочки… Каждый день и в неограниченных количествах. Для двадцати лет вполне достаточно…

10 октября 2006 год

рассказ

Содержанки

Нет, конечно, я мог спросить их: «а на хуя вы мне нужны? Такие вот, ебанные-переебанные»! Но с другой стороны, вроде как и неудобно. Все-таки жили мы несколько месяцев душа в душу. Девушки ни разу не ответили отказом ни на одно мое желание (к слову сказать, уж я не зверствовал). Да и вообще, как они меня сейчас заверили, и дальше не готовы останавливаться. Не останавливаться в своем стремлении максимального удовлетворения моих извращенных желаний.

«Вот же суки! Кто интересно первый из них признался в извращенности моих желаний? Сандра? Или Роза? Сандра?.. Роза?..», -- я повторил их имена, словно пробуя на вкус. Сандра и Роза…

Имена были вымышленные. На самом деле девушек звали Вера и Надя. Но после того как они вставили себе силиконовые груди, им захотелось изменить имена. А с ними и жизнь. Кто они были до этого? Так… Менеджеры салона связи… «Не желаете ли подключиться?.. О, у нас есть большой выбор телефонных трубок... Какую компанию вы желаете выбрать?..» А кто они теперь? Порно-дивы. И всего-то что было нужно - изменить грудь со второго размера на четвертую у Сандры и с третьего на пятую у Розы. Девушки хотели отличаться друг от друга. Хотя по мне они были одинаковы. Я их даже путал. Выходя из положения просто тем, что не называл их по именам. Два месяца я ебал их каждый день, не называя при этом по имени. Да и зачем? Хуй ведь мой вставал на их сиськи, рот, попу. К чему имена? Справлялся и так.

«Мы больше не будем», -- попросили девушки. И встали на колени. Эти стервы знали, чем можно было меня разжалобить. Из одежды на них остался пеньюар. Прозрачный. В руках каждая держала ремень. Поймав мой взгляд, они повернулись ко мне своими попками.

Пришлось наказывать.

Нет. Садистом я не был. Я даже наоборот – был идейным борцом за нравственность. Но девушки неделю назад сбежали с одним новым русским. Прямо с ночного клуба, куда я повел их. Вернее – почти каждую ночь мы втроем где-нибудь проводили; в тот раз были в ночном клубе. В прошлый – в другом ночном клубе. В позапрошлом… впрочем, в позапрошлый я водил девочек в ресторан. Но в целом тенденция прослеживалась. Бары, рестораны, казино. Ночные клубы вот… Развлекались в общем. Но в отличие от них, которые развлекались постоянно, я все же еще и работал. Ну или почти работал.

Лет десять назад вложив деньги в один, как тогда считалось, убыточный проект, я теперь жил на проценты от прибыли. Проект оказался очень даже удачным. И как только пошли деньги, я ушел со своей последней официальной работы, и стал просто жить. Жить, наслаждаясь жизнью. А почему бы и нет?

……………………………………………………………………………

Неделю назад мои девочки сбежали с новым русским. Чем зацепила их эта гнида, не знаю. Деньгами? Так я ведь в деньгах им особо не отказывал. Две-три-четыре тысячи давал в месяц на каждую. Долларов. Красотой? Так с его рожей только мыть сортиры. Да и то работать по ночам, чтобы не пугать клиентов. Ну так чем же?

Мое подсознание подсказывало мне, что он мог взять их хуем.

Но я с ним не соглашался. «Как и когда они могли разглядеть его хуй»? — приводил я свой единственный довод. Подсознание ничего не отвечало. Да и что оно могло сказать? Что он им показал свой хуй, пока танцевал медленный танец? Или когда подловил девочек возле туалета? Но тогда (в случае с туалетом) он должен был быть не новым русским, а каким-нибудь извращенцем. И хотя одно другому не мешало, я все-таки был уверен что у извращенцев мысли больше заняты иным, чем накоплением капитала. Чем? «Да извращениями, черт возьми», -- выругался я. Хотя я мог и ошибаться. А потому, подумав какое-то время о том «чем же эта гнида оказалась лучше меня», согласился лишь с одним: девочкам захотелось новых ощущений. Я понимал, что это не единственная версия. Но мне было удобно считать так. Да и какая разница? Они ведь вернулись.

Сандра и Роза все еще стояли на четвереньках в ожидании экзекуции. Бить я их расхотел. В последнее время я почувствовал, что становлюсь каким-то задумчивым. Излишне задумчивым. Многое из того что меня радовало, уже надоело. То, что когда-то любил – стало вызывать неприязнь. А что ненавидел – неожиданно понравилось.

Такое состояние мне не нравилось. В таком состоянии я становился очень мрачным и напивался. По мере того как становился мрачным – напивался. И, в конце концов, перед тем как уже был готов послать всех на хуй – засыпал.

«Ебанная жизнь»! – воскликнул я.

Но на жизнь было грешить рановато. «Во всем, что происходит с нами, виноваты мы сами», -- вспомнил я сказанную кем-то фразу. С этим я мог не соглашаться. Мог соглашаться. Это ничего не меняло. Настроение у меня уже испортилось. А потому я, велев девушкам одеваться, сказал что сегодня мне нужно остаться одному, а завтра непременно мы все обсудим. Хотя когда уже уходил в свою комнату подумал, что ничего завтра обсуждать не буду. Нечего было.

Мне вдруг захотелось спать. Я подошел к бару, налил полный стакан коньяка, залпом выпил, закурил, и плюхнулся в кресло. «Когда я докурю, должен был наступить сон», -- подумал я. Сгореть я не боялся. Комнату я никогда не запирал. А ночью, зная мою привычку курить в постели, все обязательно проверит служанка. Служанка была хорошая женщина. С ней я занимался любовью в отсутствие девушек. «Чем, интересно, сейчас занимаются девушки», -- подумал было я, но продолжение мысли не последовало. Я уснул.

…………………………………………………………

На утро девушки уже дожидались меня в бассейне. У меня был большой дом в пригороде Питера. И я предпочитал жить там. Хотя с таким же успехом мог жить и в своей квартире в центре. Или, например (когда хотел на время скрыться от людских глаз), я уезжал в деревню под Всеволожском. Там мне принадлежал настоящий деревенский дом. Покосившийся от времени, с полуразрушенным забором, и семидесятилетним стариком-сторожем, бывшим владельцем дома.

Жители деревни по-прежнему считали старика владельцем и хозяином. «А кем тогда считали меня»? – совсем некстати подумал я. Иногда ко мне в голову приходили совершенно бредовые мысли. Как бы я хотел избавиться без них! Но это было невозможно. Мои мысли были следствием той жизни, которую я для себя выбрал. И хоть жил я ей недолго, но… (Здесь я ошибался. Всякая дрянь лезла в мою голову и раньше. Но мне хотелось – опять же, бессознательно – считать, что подобное стало происходить недавно. В тайной надежде, что если это наступило недавно, то вскоре может и закончиться. Наивный человек…)

Девочки уже плавали в бассейне. У них были хорошие тела. Обоим было по двадцать три года. Блондинки. В прошлом мастера спорта по большому теннису. Красивые.

…………………………………………………………………

Силиконовые груди девушки вставили на мои деньги. Теперь, если я бы бросил девушек, они с легкостью нашли бы богатого мужика. Который за лицезрение их красоты и обладание телом – мог взять девушек на содержание. Об этом знал я, и об этом знали они. Но мы предпочитали о подобном не разговаривать.

………………………………………………………………

Работать девушки не хотели. Да им это было и не нужно. Вся их нынешняя работа должна была сводиться к одному: поддерживать свою внешность. То есть тело и лицо. Но девушки пошли немного дальше. Видимо для разнообразия, они изучали английский язык. Посещали какие-то косметические курсы (исключительно «для себя»). Собирались овладеть искусством тайского массажа. В общем, чем заняться они находили с поразительной настойчивостью. Причем держались все время вместе. Начав дружить еще со времен занятий в спортивной секции.

Как они попали ко мне? Их передал один мой знакомый. Он уезжал на ПМЖ за границу, и посетовал, что не знает кому пристроить своих подружек. Я тогда как раз только развелся со своей очередной пассией, и предложил в качестве кандидатуры себя. Знали мы друг друга давно. Даже, быть может, когда-то дружили. В общем, он согласился. Девушки согласились тоже. Тогда же я и предложил им уходить со своих работ, и перебираться ко мне в загородный дом. «Их тела должны быть под боком постоянно», -- подумал я.

Девушки восприняли предложение с энтузиазмом. К тому же им понравилось не работать. Бляди? Ну а почему бы и нет?! Тем более что бляди мне всегда нравились. С ними было просто. И мне всегда было безразлично, когда они начинали выебываться (каждая женщина, знал я по опыту, периодически начинает выебываться), я применял к ним наказание. Блядей я брал за волосы и бил. А потом трахал. Они успокаивались. «Вообще же, -- полагал я, -- если женщина нормально отъебана, она становилась доверчивой и податливой». Это инстинкты природы. Если хотите, архетипическая составляющая. Филогенетическое наследие. Опыт предков. Мужчина охотник, женщина – потенциальная добыча. Жертва. Мне нравилось, когда девушки на алтарь жертвенности отдавали свое тело. Женские тела я любил. И мог ебать их до изнеможения. До их -- или до моего.

……………………………………………………………………………

Сандра и Роза меня любили. С таким же успехом, как я знал, они любили всех мужчин.

Когда-то что-то нарушилось в их мозгах. С тех пор они были ориентированы исключительно на получение любви от мужчин. От разных мужчин. Один, два, три… ничего не значило. Не считалось. Сандра и Роза (ну и имена же они себе выбрали!), как я понял, страдали легкой формой невротического заболевания, выражающегося в том, что они периодически начинали испытывать тревожность. Тревожность они испытывали если рядом не было мужчины. Чтобы заслужить его любовь («срабатывало дальше у них в мозгах») – они должны были этому мужчине отдаться. После чего на какое-то время успокаивались.

Все это говорило о том, что я был у девушек не первый и не последний. Но на тот момент моей жизни они были моими содержанками. И мне и им это нравилось. Вернее – мне это нравилось. У них пока не было выбора, поэтому нравилось тоже.

А потом моих девушек увели. Кто? Почему? За что?..

Я мог задавать себе любые вопросы. Но к чему изводить себя? Они ведь честно признались, что покидают мой дом и уходят к другому мужчине.

Я их отпустил. Но сначала избил и изнасиловал. Им нравилось мое насилие (и Сандра и Роза как-то признались в этом сами). И вообще я им, по всей видимости, нравился.

Но точно также им нравились все остальные мужчины. Я был бессилен против природы. И природа заставляла их ложиться под разных партнеров. И этот процесс был необратим. Поэтому я с ними расстался. «Содержанки», -- подумал я. «Содержанки…»

Почему-то напрашивалось совсем другое слово. Но я от него открещивался. «Содержанки, -- повторил я.--Просто содержанки…».

11 октября 2006 год.

рассказ

Минута слабости

Практически было ничего не понятно уже с самого начала.

И ведь вроде как стремился Бахвалов к чему-то; да видимо ошибка состояла в том, что он неправильно расставлял ориентиры. Отчего, таким образом, запутывал себя невероятно. И даже можно предположить, нисколько того и не желая - шел по неведомым тропинкам в никуда. Откуда, быть может, даже не было и возвращения.

А если даже возможность оного он и предполагал, то только на определенном этапе; после которого фактически все равно уже ничего не было. Ну, или могло быть - но как бы в перспективе.

Что почти равносильно провалу. После чего все могло начаться сначала. А могло и вовсе закончиться на этом. И тогда бы пришлось...

Даниил не знал, что будет тогда. Он лишь мог предполагать, что в таком случае все как бы будет не совсем так, как он того желал. Но если даже предположить нечто подобное, он все равно мог верить в истину. Притом что в той самой истине... В истине все были равны. И это было правильно.

......................................................................................................

Даниил Бахвалов был молодой человек, двадцати четырех лет, среднего роста, с горящим взглядом, слегка закрывающемся чубом черных волос, улыбкой до ушей, и стремлением понять истину.

Истиной было предназначение Бахвалова. Сейчас он работал прорабом на стройке, и явно подозревал, что это не есть его " потолок". Ведь, несмотря на техническое образование (инженер-строитель) в душе Бахвалов был гуманитарий. Но вот проблема пока состояла в том, что сам Бахвалов не мог себя заставить что-то самостоятельно решить в своей жизни. И словно бы подсознательно (а значит неосознанно) надеялся на других.

Другими были все кто угодно, только не те, кто действительно способен был данную проблему решить. Причем уже как бы не уместно было говорить, что Бахвалов чего-либо не осознавал. Осознавал. Да вот считал он, что еще не пришло то время, когда он действительно сможет что-либо решить уже окончательно. И даже если это время было уже на подходе, это словно бы все равно еще как бы совсем не значило. Не значило, что в ближайшее время все станет на свои места. И даже так получалось...

Ну, в общем, Бахвалов на самом деле давно уже запутался во всем. Но понимал, что должен разобраться в себе, после чего ему станет значительно легче. Жить.

...............................................................................................

Какие-либо разногласия с собой начались у Бахвалова давно, продолжались тоже получается долго, и пока прекращаться не собирались.

Расстраивало ли его это? Да. Расстраивало.

Собирался ли он изменить ситуацию? Да. Собирался.

Но вот действительно ли он этого хотел?

Когда Бахвалов рассказал о подобной (своей) проблеме одному из близких друзей - тот сначала внимательно посмотрел на него (смерил его взглядом), а потом пошутил, что Даниил сам хочет того, чтобы его жалели.

--С жалостью ты получаешь своеобразный заряд энергии, --предположил Данилин друг, чертежник, увлекающийся на досуге астро-психологией.

--Ты не прав, --буркнул в ответ Даниил, и решил с этим другом на какое-то время отношения разорвать.

Он так часто уже поступал раньше. Можно сказать, что чуть ли не все его друзья прошли через период определенного отторжения со стороны Бахвалова. При этом через какое-то время сам Даниила делал шаг навстречу. Причем вел себя так, словно отношения между друзьями не прерывались. Да и все, по его мнению, было окей.

--Ну, может оно и было окей, --предположил тот самый друг, с которым Даниила сначала разорвал отношения, а через неделю (довольно малый срок; обычно Бахвалова хватало намного дольше) попытался общаться, словно ничего не произошло.--Да только теперь я не желаю общаться с тобой. И вообще считай...

Договорить ему Даниил не дал. Он набросился на друга, повалил на землю, и стал душить, предварительно слегка надавав ему тумаков по ребрам.

--Сволочь, --выдохнул, высвобождаясь, разгневанный друг, который, впрочем, уже не был другом, а если кем и стал по отношению к Бахвалову - так только злейшим врагом.

--Ну и катись, --как ни в чем не бывало, произнес Бахвалов, решив, что если так - то он тоже не станет держать себя какими-то обещаниями да уверениями в вечной дружбе. У него и так было много друзей. Правда, можно предположить, что периодически друзья менялись. Но вот тут-то как раз Даниил Бахвалов пока не подобрался к какой закономерности происходящего. Предположив только (когда-то давно, и с тех пор он стоял на подобном мнении), что все складывается таким образом, каким это и должно было быть.

Причем вопрос действительно мог показаться проблематичным. Хотя и только с учетом того, что все способно было когда-то закончиться в один миг. А миг этот как бы все время (каждый раз - стоило хотя бы подумать об этом) отдалялся. Отчего, -- понимал Даниил, -- ему еще рано было сдаваться. Хотя бы потому, что как все еще будет на самом деле - он не знал, мало верил в какой негатив, да и вообще - стремился к чему-то такому, после чего все бы в его душе (хотя бы там, подумал Даниила, а после разберемся) стало как-то по-другому.

.........................................................................................................

Так получалось, что было у Даниила Бахвалова нечто, что, в некотором роде, задерживало его развитие.

И получалось так, что он, быть может, и стремился что-либо преодолеть в своем понимании жизни; да ничего не выходило у него, потому как знал он за собой одну неприятную вещь: стоило ему только по серьезному включиться в какой процесс - так тотчас же находила на Бахвалова некая сонливость да тоска. А наступающее за этим отторжение - уводило его от реальной действительности в выдуманный мир. И через время как будто возвращаясь обратно, Даниил все равно чувствовал, что все не то, да не так. Причем как будто нельзя было говорить, что со временем у него могло получиться иначе. Время-то как раз проходило, да ничего не изменялось. И даже можно предположить - что с этим самым временем Даниила привык к своему состоянию. Когда он если и делал что-то, то уже изначально знал о существовании определенного предела. После чего все могло и действительно остановиться в любой миг. И даже можно предположить - Бахвалов, уверовав, - ожидал этого мига. Словно уже заранее будучи подготовленным к каким-либо последствиям. И принимая те как нечто обязательное, и даже может быть необходимое. В то время как в других ситуациях он бы еще воспротивился подобному.

Но других ситуаций не наступало. Бахвалов оказывался готов только к такому положению дел, когда все что случалось с ним - им самим не замечалось. Ну, то есть, оно замечалось раньше. А теперь словно бы уже и наоборот. Как бы и не был готов Даниила ко всем свалившимся на него пертурбациям психики. И даже если он к чему после этого и стремился (намереваясь добиться оного), то, что уж верно, ничего толкового у него не выходило. А может даже и становилось уже следствием всего этого, закрепление в сознании Бахвалова некой установкой на минутную слабость (название, кстати, придумал сам Бахвалов).

Суть подобного сводилось к тому, что Даниил Бахвалов никак не был в состоянии преодолеть некий пограничный рубеж, за которым начиналось бы если и не счастье, то, что уж точно, путь к благоденствию.

И уже словно бы оказывалось, что Бахвалов верил в искреннее подобное предназначение свое. Словно бы оказывалось так, что ему и действительно было необходимо все это. Ну а когда...

Когда наступала минутная слабость его, так тут уже как бы и без вариантов. Бахвалов словно бы и сам рассуждал о том, что подобное наступало вполне закономерно. И со временем даже оказывалось, что если бы его вдруг не было - Даниил сам бы выдумал что-то похожее на до этого периодически переживаемое. Потому как уже оказывалось, что не мог он без этой минутной слабости.

Слабость, впрочем, постепенно перерастала в нечто большее, и растворялась по жизни.

И уже оказывалось, что не мог Бахвалов жить иной жизнью. Находя какое-то особое очарование в происходящем. И со временем даже подмечая что-то новое и до удивительного прекрасное.

18.11.2007 год.

рассказ

Выбор

Я знал, что не все девушки бывают красивыми. Знал, что среди красивых встречаются бляди. Но я влюбился в этих двух сестер, как последний дурак. И, как последний дурак, стремился к сексу с ними. С двумя. Сразу.

Дурак. Я подозревал, что все, что стало происходить со мной с тех пор, как я повстречался с ними, не иначе как глупостью и не назовешь. У меня было отложено десять тысяч долларов на покупку машины. Десять тысяч мы потратили за неделю. Я добивался своей девушки несколько месяцев. Она (действительно еще девушка) готова была первый раз в своей жизни переспать с мужчиной. Мужчиной был я.

Застав меня в постели с этими двумя блядями – моя девушка бросила меня. Но перед этим… она присоединилась к нам. И оказалась она вовсе даже и не девушка. И просто водила меня за нос. Дурак.

Я устал оказываться дураком. Но и при этом понимал, что судьба мне предоставляет шанс более трезво взглянуть на жизнь. Увидеть ее в таких ракурсах, которые раньше я игнорировал. Дурак? А вот тут уже нет. Почему же дурак? Ведь я оценил этот шанс. А потому и не заканчивал свой эксперимент. Да и зачем мне его заканчивать? К этому времени сестры вели со мной разгульную половую жизнь. Веселую жизнь. Мы кутили в ресторанах. Снимали номера дорогих гостиниц. Разъезжали на лимузине, который арендовали по интернету.

………………………………………………………………………

Следующая неделя принесла уже пятнадцать тысяч долларов расходов. Я старался не обращать внимания на деньги. Когда одна из сестер попросила пять тысяч долларов, я не задумываясь дал ей. Когда другая попросила столько же – я дал тоже. Потом они вместе попросили десять. Я снова дал. К концу месяца мы потратили около семидесяти тысяч долларов. Я задумался. Два месяца назад я продал бизнес. Бизнес мне приносил шестьдесят тысяч годового дохода. По пять тысяч чистой прибыли каждый месяц. После продажи бизнеса у меня на руках оказалось двести пятьдесят тысяч. Долларов. Могло показаться, я продешевил. Так думали другие. На самом деле я знал, что любые деньги, которые смогу выручить от продажи – уже хорошо. Я уезжал в Аргентину. На пять лет. Таково было условие моего двоюродного деда, который сбежал в Аргентину после войны. Он был нацистский преступник. Ему повезло умереть до того, как узнали о его преступлениях в годы войны.

Кажется, он занимался пропагандой. Аргентина была страна, где могли укрыться нацистские преступники. Мой двоюродный дед на всякий случай выдал себя за бизнесмена. Он занимался алмазами. Когда он умер, у него осталось пятьдесят миллионов долларов. Один миллион он завещал любому родственнику из России. С одним условием: тот должен был приехать и прожить в Аргентине минимум пять лет. После этого он получит миллион. В 22-м году родители деда бежали на пароходе из Красной России. Осели они вначале во Франции, а потом перебрались в Германию. В 33-м его папа примкнул к нацисткой партии. Мой прадед сделал карьеру как сын партийного функционера. Его адвокат мне рассказал, что до самой смерти дед верил в идеалы нацизма. Я на всякий случай сказал, что не фашист. «В завещании не сказано что вы должны поддерживать фашизм», - сухо выдал мне справку адвокат. Я кивнул. Меня все устраивало. Я подумал, что за миллион можно было сказать, что я немножко симпатизирую нацистам. Чтобы порадовать деда. Что не сделаешь за миллион?

Я собирался получить этот миллион, во что бы то ни стало. Я уже много раз созванивался с адвокатом деда. Они ждали меня. Я должен был уезжать через полтора месяца. Месяц я прокутил с блядями. Оставалось две недели. Я подумал, что если растрачу все свои деньги, то мне не на что будет жить в Аргентине. Свой миллион (а я уже не сомневался что он мой) я смогу получить только через пять лет. Голодать эти пять лет я не хотел. Но и оставлять девушек-сестер мне не хотелось. Высокие, худенькие блондинки, и главное – очень-очень красивые. На их лицах невинность сочеталась с блядством. В зависимости от ситуации вы могли подумать и то и другое. А еще вернее, считали так, как вам было удобно.

…………………………………………………………………

За неделю до отъезда девушки предложили зарегистрировать брак с одной из них, а другая просто бы жила в семье. На правах второй жены. Неофициальной. Об ожидавшем меня миллионе они не знали. Я задумался. В Аргентине мне не хотелось, чтобы что-нибудь меня связывало с Родиной. Но и порвать с моими путанами я просто так не мог. Мне не оставляли выбора. С девушками я мог вытворять все что угодно. Реализовывать свои самые гнусные фантазии. Они изначально были на все согласны. Притом что, как будто действительно были в меня влюблены. И хотя к любви я относился весьма и весьма скептически, почему-то им хотелось верить. Я планировал «верить» до отъезда. После их предложения планы могли измениться.

«Насколько важно, что они тебе предложили то, что в принципе мог бы ты им и сам предложить»? - спрашивал себя я.

Отвечать на вопрос не хотелось.

«А какова вероятность того, что если бы они не предложили тебе, ты бы сам сделал такое предложение»?

Ответа я не знал. «Скорей всего нет», - пытался ответить я. Но что-то меня удерживало, чтобы говорить неправду.

Я понимал, что начинаю запутываться. Мне хотелось любви. С девушками-сестрами я получал ту форму любви, к которой всегда бессознательно стремился. Я был извращенец. Извращенец, который боялся признаться себе в этом. С этими девушками чего-то бояться я перестал. Но и взять их с собой не решался.

………………………………………………………

За день до отъезда я рассказал девушкам о предстоящей поездке. По их личикам трудно было догадаться, поедут ли они со мной, если я предложу? Если бы я рассказал об ожидавшем меня миллионе, выбор им было бы сделать легче.

О миллионе я молчал. По условиям завещания, если у меня ко времени, когда я узнаю об ожидавшем меня миллионе, не будет жены - я должен буду ехать один. В завещании не оговаривалось, могла ли у меня быть любимая девушка. Оказалось бы подозрительным, если бы девушек оказалось две.

«Через пять лет забирать сестер смысла не будет, - подумал я. - Они уже будут не такими как сейчас. Да и я стану другой».

Что мне было делать? Я решил уехать один, и додумать уже в Аргентине.

В день отъезда я узнал, что в случае брака их папа сделает меня приемником в своем бизнесе. Папа у девушек был губернатор одной из северо-восточных областей и владелец контрольного пакета акций нескольких крупных предприятий. Женившись, я мог получить гораздо больше миллиона. А мог и не получить. А аргентинский миллион был реален.

Я подумал, что было бы неплохо и уехать, и стать родственником губернатора - миллионера.

«Мультимиллионера», - уточнила одна из девушек.

«Но для этого тебе нельзя уезжать, - улыбнулась другая. - Приемник папы должен жить в России».

Мне захотелось послать их всех на хуй. И аргентинского дедушку с его хитровыебанным завещанием. И потенциального тестя-мультимиллионера. И даже себя.

У меня начиналась депрессия. В таком состоянии я замыкаюсь в себе. И ни с кем не хочу общаться.

«А что если нам…», - задумчиво произнес я, но не договорил. Мне не дала договорить одна из девушек. Она стала делать мне минет. Другая раздвинула свои длинные ноги и готовилась заняться любовью сама с собой. С помощью фаллоимитатора.

Я выебал поочередно их обоих. Завтра я должен был уезжать. Решение я еще не принял.

Адвокат покойного деда, у которого я попросил еще две недели чтобы «доделать незавершенные дела в России», готов был по-русски послать меня на хуй. Но дал мне неделю, чтобы все завершить и приезжать. Больше отсрочки, сказал, не будет.

Три дня из недели я провалялся в постели. С девушками. Еще день потратил на поездку к их папе в Москву (тот управлял своим регионом из столицы).

Будущему тестю я понравился. Он мне нет. Но я убедился, что папа у девушек был действительно богат. Все говорило о том, что я должен был оставаться в России. Но мне было неудобно перед памятью дедушки. Я хотел попросить у адвоката еще неделю. Он не брал трубку. Когда я начал подумывать, что может аргентинского дедушки и не существовало вовсе, адвокат снял трубку. И сказал, что если я не приеду через два дня – мой миллион достанется тем, кому отошли по завещанию сорок девять миллионов. «Кому»? — поспешил выяснить я давно мучивший меня вопрос. Адвокат положил трубку.

Папа девушек пригласил меня в круиз по своему региону. Девушки стали уверять в гостеприимности папы.

Мне было тридцать два. Девушкам двадцать один. Потенциальному тестю сорок восемь. Его новой жене восемнадцать. Маме девушек сорок, и она жила во Франции с другим мужем. Муж мамы девушек был французский киноактер. Миллионер. Я подумал, что было бы неплохо, если бы девушки мне предложили жить во Франции. А их отчим дал бы мне миллион. «Ну, вдруг у него у самого их немного»? – задумался я. И понял, что я уже готов думать о чем угодно, только бы не делать выбор.

А выбор мне делать было надо. Или становиться мужем одной из них, спать с ними обоими и пользоваться благами от их папы как родственника, или бросать все и уезжать в Аргентину. Пять лет жить хуй знает как, но получить свой ебаный миллион долларов. Чтобы оставшуюся часть жизни не думать о деньгах. Все и сейчас? Или все – но потом? Гарантировано потом, или под вопросом сейчас? Тесть мог не захотеть отдавать мне часть акций, назначив мне какой-нибудь испытательный срок, за который разочаруется во мне или узнает, что я ебу двух его дочек сразу и выгонит меня. Или убьет. Или за это время убьют его. Закажут партнеры или конкуренты по бизнесу, например. Его также мог неожиданно снять с должности президент. А то и вовсе посадить за какие-нибудь финансовые нарушения. Олигархом быть в России опасно. Да мало ли что еще могло произойти с папой девушек. Например, его новая жена могла когда-нибудь так ему «дать», что любвеобильный папаша отпишет все акции на нее.

«Если уже не отписал», - совсем некстати подумал я. И уже потянулся к телефону, чтобы звонить адвокату и сказать, чтобы он меня встречал в аэропорту, как подумал о том, что этого всего с папой девушек могло и не случиться. И в одном случае я мог сразу пользоваться его деньгами и поддержкой, а в другом… а в другом меня смущали те пять лет. Чем я буду заниматься? Я не только не знал никакого иностранного языка («на каком интересно говорят в Аргентине»? - подумал я), но у меня не было никакой профессии. Вернее, своей профессией я не мог зарабатывать. У меня был диплом об окончании философского факультета университета. По профессии я не проработал ни дня. В России. Как бы я зарабатывал философией в Аргентине было для меня загадкой.

«Никак»! – единственный ответ. И я с собой соглашался.

……………………………………………………………………

Мне необходимо было принимать решение. День-два-три-неделя-месяц ничего бы не решили, если бы я не решил сейчас. «Любая отсрочка ни к чему не приведет», - подумал я. И в который уже раз с собой согласился. Но и какое-то решение мне было сделать невозможно. «Все – сейчас, или все – потом»? – думал я. «Под вопросом сейчас, или точно – но после»? - пытался я сделать выбор.

В голову стала лезть откровенная хуйня. Я ругал себя, что мне предоставляется шанс разом обеспечить свое будущее. Но при этом как бы умалчивалось, что таких шансов на самом деле два. И мне необходимо было выбрать один из них.

Но был еще один, третий шанс. Можно было действительно послать всех на хуй, на оставшиеся деньги открыть бизнес в России, и просто жить, зарабатывая деньги, пить, гулять, знакомиться с девушками…

Я понимал, что я уже так не мог. Я буду постоянно думать о миллионе долларов, который мог получить в Аргентине. Всех девушек буду подсознательно сравнивать с девушками-сестрами (и выбор будет в пользу сестер). А также буду ругать себя за то, что не стал зятем губернатора-мультимиллионера.

Я устал. Я вымотал себя. И изводил своими придирками девушек-сестер. Я уже умолял, чтобы они разругались со мной, и тогда бы я с чистой совестью уехал в Аргентину, в Буэнос-Айрес, где ждал меня адвокат с миллионом.

Девушки говорили что любят, и будут любить меня несмотря ни на что. Когда их били или унижали, им только нравилось. Они дополнительно возбуждались от этого. Вы могли накричать на них, а потом засунуть руку в пизду любой из них. Пизда была мокрая от возбуждения. Им нравилось, когда их привязывали и стегали ремнем. Им нравилось, когда вы мочились на них, а потом заставляли сосать свой член. Они были в восторге от анального секса. Они приводили вам проститутку, и наблюдали как вы ебете ее. От этого они тоже возбуждались.

Если у вас не стоял, они позволяли делать с собой все что вы пожелаете, и от такого извращения у вас не только стоял, но и стоял так, что вы могли своим членом пробить стену. Если бы надумали врезаться в нее. Вместо этого вы врывались в их тело. И ебали, ебали, ебали. И вам это нравилось. И были в неописуемом восторге сами девушки. Ну как я мог от всего этого отказаться?

Я позвонил адвокату, и сказал, что не приеду. Я позвонил потенциальному тестю и сказал, что согласен стать его родственником. Адвокат и «тесть» послали меня на хуй. Все это оказалось спектаклем, задуманным отцом той девушки, которую я бросил, когда стал встречаться с сестрами. Он был уверен, что я буду изменять его дочери. И мог убедить ее в этом, только подложив под меня других девушек. Ему подвернулись сестры. На самом деле это были две профессиональные актрисы, великолепно справившиеся со своей ролью. Их якобы папа - был тоже актер. И вообще все в этом действии были актеры. В том числе и адвокат. Вот только папа у недооцененной мной девушки был настоящий. И был он простой русский миллиардер, олигарх. Но я-то об этом не знал! Та девушка, которую я бросил, ничего мне о своем папе не рассказывала. Да и не была она похожа на девушку, у которой папа олигарх. Теперь я понял, что это все было задумано этим ебаным олигархом. Ее отцом, который отнял у меня все. Я даже растратил деньги после продажи бизнеса. Но самое печальное, этот мужчина отнял у меня мечту. И веру. Теперь я никому не верил…

04 октября 2006 год.

рассказ

Бег в неизвестность

Он готов был признать, что многое в своей жизни совершал не так, что это было не правильно, что вообще, то, чего он касался – шло вразрез того привычного хода, к которому было, быть может, даже предрасположено. Точнее – это он считал, что было предрасположено. Считал, опять же, полагаясь на ту критичность, которая возникнув однажды, стала как-то подозрительно развиваться в нем, и к настоящему времени достигла некоего высочайшего предела, хотя и, по мнению Филиппа Воскобойникова, это был еще не предел.

--И действительно, где тот предел? —не раз вопрошал себя Филипп, но судя по тому, что он при этом отвечал, можно было допустить, что ответа у него пока не было. Не было, и может даже быть не могло, --казалось тогда ему, но он не отчаивался, и продолжал собственные попытки, словно бы ненавязчиво стремясь достигнуть того понимания, к которому, в общем-то, и стремился.

Приближая себя, таким образом, к вопросу понимания собственного бытия, Филипп Воскобойников как-то удивительно воспротивился уже этому; и при этом, решил пока продолжать свои рассуждения в том же духе, потому что знал, что если прекратит – все исчезнет. Исчезнет, прежде всего, общее понимание подобного вопроса. Исчезнет, может быть, и еще что-то важное, к чему он неким таинственным образом стремился, но чего пока достигнуть не мог.

--Еще не время, --говорил он тогда, понимая, что когда наступит это время, он на самом деле или не узнает, или легко спутает его со временем другим.

И от того уже получалось, что Филипп Ренуарович (папу назвали в честь известного художника) немного сокрушался по поводу этого. Хотя и старался не показывать вида. По крайней мере, внешне.

Филиппу было 30 лет, работал он диктором областного телевидения одного из провинциальных районов России, недостатки малого роста компенсировал за счет высокого кресла и достаточно поставленного голоса, а по натуре был трус, хотя и трусость камуфлировал тоже чем-то, и, по словам коллег, был всегда приветлив, дружелюбен, и вообще, судя по всему, наделен различными положительными качествами.

Но была при этом у Филиппа одна черта, которая не позволяла Воскобойникову расслабиться ни на минуту. И иногда, расслабляясь на доли секунды, он словно бы вспоминал о чем-то, и вновь становился исключительно собран.

Кто-то считал (из его близких знакомых, которые не знали, сути, о нем ничего, но путем сопоставления о чем-то догадываясь), что эта собранность была следствием какого-то проступка, который совершил Воскобойников в прошлом.

Сам Воскобойников, впрочем, умело обходил какие-либо острые углы, касаемые его жизни, да и вообще, очень хотел (и всячески к этому стремился), чтобы его воспринимали исключительно в сегодняшнем времени. Словно бы времени прошлого не было, да и по отношении к Воскобойникову можно было предположить, что это было так. По крайней мере, так ему очень хотелось.

…………………………………………………………

Однажды Филипп Воскобойников надумал влюбиться. Объект возможной страсти (возможной, потому что окончательно он еще не решил кто будет этим «объектом») Филипп намеревался выбрать в ближайшее время. Но при этом решил подойти к подобному вопросу весьма ответственно, потому и не считал, что должен торопиться. Филипп вообще с недавних пор практически исключил какую-либо спешку из собственной жизни. Ну, или же стремился снизить ее до минимума.

В любых вопросах, по мнению Филиппа, спешка была не нужна. Она вообще могла иметь весьма негативные последствия, учитывая то обстоятельство, что Воскобойников не очень знал, к чему он на самом деле должен стремиться, разрываясь между будущим и самым что ни на есть настоящим (то есть происходящим с ним в реальности). Это настоящее…

Это настоящее, по мнению Филипп Воскобойникова, вызывало в его душе порой совсем противоречивые чувства. И если с одной стороны, он стремился жить исключительно чуть ли не в будущем, то в другом случае – был благодарен тому прошлому, что у него было. И от того мог признаться (исключительно и только себе), что, по большому счету, платил иной раз двойную ставку за жизнь, запутываясь в происходящей реальности. Запутывался часто он в том, каким должен быть на самом деле. Запутывался иной раз даже в том, каким он был раньше. Он вообще, следовало признать, частенько запутывался. И может быть потому, когда подобное начинало как бы перехлестывать через край, предпочитал значительным образом ускорять жизнь. Да еще и так, чтобы уже невозможно было по настоящему догадаться ни об истинном предназначении пути, ни стремлении самого Филиппа к чему-либо.

Притом все время он действительно куда-то бежал -- даже если двигался шагом. Это вообще была весьма характерная деталь подобного движения Филиппа. Впрочем, может быть ему было так проще. И наверняка (предположим) начинало видеться то нечто, к чему он, в общем-то, и стремился.

И в такое время действительно виделась Филиппу некая безбрежная даль.

И он бежал к ней, бежал в нее, с бессознательным и сознательным желанием погрузиться вовнутрь, и может быть остаться там навеки. Этот мир, этот иллюзорный мир, который виделся ему, был самым желанным в сравнении с тем, что возникало в воображении Воскобойникова раньше, и, наверное, что вообще могло возникнуть. И Филипп, понимая, что это так, действительно стремился в эту неизвестность. Хотя и до конца еще не осознавая, так ли ему необходимо подобное.

Но бежал. И, по всей видимости, был как раз и характерен таким бегом. Бегом в неизвестность. Веря, что когда-нибудь добежит. Для него становилось очень важным добежать. А что уж будет после – не задумывался. Запрещал себе думать. Понимая, что сейчас, мысли об этом могут ему только помешать.

07 июня 2008 год.

рассказ