В бесплацкартном вагоне

Битком набито народу. Сима и Вова сидят на нижней скамейке. Поздно. Горит только контрольная лампочка. Сима и Вова дремлют. Дремота и теснота сделали так, что они сидят как бы обнявши друг друга, обнявши сладко, уютно, как два щен­ка. Сима открывает глаза. Видит, что Вова обнял ее, это ей очень приятно. Она снова закрыла глаза. Через мгновение открывает глаза Вова. Видит, что держит в объятиях Симу и что Сима при­жалась к нему. Это ему тоже, видимо, приятно. Он тихо закры­вает глаза.

В окно вагона льется утренний свет. Уже не так тесно. Есть свободные места. Вова осторожно высвобождает Симу, при­слоняет ее к стенке вагона, выходит из купе. Сима это все чувствовала. Когда Вова ушел, она плотнее закутывается в жакетку. В это время случайно нащупала фотографию в кар­мане. Вытащила. Посмотрела на лицо незнакомой ей девушки и тихонько выбросила в окно. Смотрит, как фотография взвилась в вихре и исчезла. Сима снова приняла прежнюю позу. Вошел Вова. Сима делает вид, что только-только проснулась.

Сима. Я вчера не помню, как и заснула.

Вова. Я тоже.

Сима. А ты где спал?

Вова. В соседнем купе.

Сима поняла, что он сказал неправду, и очень обрадовалась. Проходит Гражданин.

С и м а. Комарино скоро будет?

Гражданин. Если ехать в эту сторону, то никогда. Проехали два часа тому назад. (Ушел.)

Вова. А, не все ли равно, куда ехать?

С и м а. Верно. Я бы вот так ехала, ехала... Голос. Граждане, приготовьте билеты.

Два контролера вошли в вагон. Один из них очень по­жилой, другой — лет тридцати. Сима и Вова в растерянности, начинают искать место, где можно было бы укрыться; в там­буре заглядывают даже в ящик для угля и переходят из ваго­на в вагон. Торопятся, страх гонит их.

С и м а. Скорей, скорей!

Они попадают в битком набитый вагон - здесь смех, шум, говор, песни.

Подожди. Узнаю. (И обращается к какому-то Пареньку.) Что это за народ?

Паренек. Не видишь, что ли? На целину катим!

Сима (Вове, тихо). Останемся здесь — у них, наверное, общий билет, не заметят.

Вова и Сима пристраиваются к группе молодежи, объединив­шейся в кружок и поющей песню. Песня эта, видимо, импро­визация самих поющих — шуточная, дурашливая, но от нее всем очень весело. В дверь вошли контролеры, и Сима с Вовой, чтобы не казаться чужими, начинают петь вместе со всеми — Сима отчаянно громко. Вова сумрачно, страшно стесняясь. Кон­тролеры идут по вагону, не спрашивая билетов.

Молодой контролер. Привет, целинники!

Но ему никто не ответил, в общем гомоне его слов, видимо, и не слыхали. Поравнявшись с Вовой, один из контролеров хлоп­нул его по плечу: «Пропусти-ка, орел!» Контролеры прошли. Вова и Сима ищут место, где бы можно было пристроиться, сесть. Наконец, в первом от тамбура отделении, которое часто занимают проводники, свободная лавочка. Только они на ней расположились, как контролеры вернулись и пошли пря­мо к Вове и Симе. Вова и Сима вскочили.

Старший контролер. Сидите, сидите, не мешаете.

Вова и Сима сели, боязливо смотрят на контролеров.

Молодой контролер (Вове). На целину, значит?

Сима. Да.

Молодой контролер. Откуда будете?

С и м а (живо). Из Омска.

Молодой контролер. Родители-то пустили? Не сопротивля­лись?

С и м а. Нет, рады были.

Молодой контролер. Сознательные. По зову едете?

С и м а. По зову.

Старший контролер. А я вот последний рейс совершаю. (За­думался.)

Сима и Вова тоже молчат. В конце вагона веселая-превеселая песня.

Шестьдесят три мне... со зрением плохо, гипертония, конечно, одышка тоже... на пенсию, значит... (Опять умолк.)

Молодой контролер. Завидуешь им, молодым-то? А?

Старший контролер (подумав). Нет. Мы тоже свою целину-то попахали. Было! Есть что вспомнить!..

Молодой контролер. Это верно, Николай Алексеевич. Каждое поколение, оно свою целину пашет.

Старший контролер. Точно. Я вот плохо теперь сплю. Ну, от нечего-то делать и думаю разные думы. Зачем, дескать, жил? Не поганил ли свою-то жизнь? Не хочу ли прожить все снова, заново, по-другому, так сказать? Нет, не хочу. Конечно, у каж­дого человека своя целина есть с самого его рождения, вот он ее всю жизнь и пашет. И пни корчует, и камни выбирает, и валуны выворачивает, и о дождике молит, и солнышка ждет. И все пашет, и пашет, и пашет. А уж к концу-то своему и смо­трит, что это за урожай собрал. А потом, еще и так думаю: видно, и все-то человечество, со дня своего появления на зем­ле, с развития-то, значит, пашет какую-то неведомую всеобщую Вечную Целину. Из рода в род, из поколения к поколению...

Вова (который весь превратился в слух). А зачем, дед?

Старшин контролер. Что «зачем»?

Вова. Зачем человек пашет эту всеобщую Вечную Целину?

Старший контролер. Должен.

Вова (вздрогнул). Должен? Зачем!?

Старший контролер. А ты не понимаешь?

Вова. Нет.

Старший контролер. Долг, милок, чувствовать надо. Он и радость твоя и тяжесть. Тогда его выполнять — счастье для человека. Вроде бы и груз везешь, а хорошо. А без него, без долга-то, как бы порожняком едешь, вхолостую, значит, зазря...

И в это мгновение весь вагон загудел, послышались возгласы: «Приехали!», «Подъезжаем!», «Собирайся!» Замелькали че­моданы, рюкзаки, свертки.

Вова и Сима сидят на ящиках на перроне. Молчат. С привок­зальной площади слышатся крики, смех молодежи. Грянул ду­ховой оркестр. Звуки его постепенно затихают. Слышно, как отъезжают на грузовиках целинники.

Вова (оглядывая себя, свою запыленную, уже потрепанную одежду). Вот в таком виде прошлепать бы по улице Горького! А? Опять бы закричали: «Как не стыдно!», «Ах!», «Ох!»

Сима. Надо что-то придумать, Вова. И есть хочется... и вообще.

Вова. Слушай, Капитолина, ты целовалась с кем-нибудь?

Сима. Ну что ты, какие глупости вдруг.

Вова. Э! Это очень серьезно! Поцеловалась? Скажи!

Сима. Отстань!

Вова. Ну, мне для выяснения одного чисто философского вопроса.

Сима. Дурачок ты.

Вова. Значит, нет. Если бы целовалась, живо бы сказала: «Нет! Нет! Что ты!» (И обратился к мимо проходящему железнодо­рожнику.) Дядя, нет ли какой работенки на станции?

Андрей Данилыч. А ты разве не целинник?

Вова. Куда там! Сознательности еще нет!

Андрей Данилыч. Работа есть, шут иваныч. Машина на метал­лургический идет, грузи тюки, мануфактуру там да галанте­рею — промтовар.

Вова. А сколько получу?

Андрей Данилыч. Пятерку заработаешь. Пойдет?

Вова. Вполне! Давай буду грузить нейлон, перлон, шпильки, гребешки! Долг!

Андрей Данилыч. Что?

Вова. Не поймешь — метафора!

Андрей Данилыч. С ума вы нынче сорвались.

Вова. Точно. Веди! Александр Всеволодович!

Андрей Данилыч. Меня Андреем Данилычем зовут.

Вова. А я думал, ты Александр Невский.

Помещение конторки в багажном отделении, где работает Анд­рей Данилыч. Андрей Данилыч — за столом, считает на счетах. Входит Вова. Он усталый, потный.

Андрей Данилыч. Готово?

Вова. Отгрузил.

Андрей Д а н и л ы ч. Быстренько! Здоров, парень.

(Протягивает Вове клочок бумаги и ручку.) Пиши

расписку. Вот что, комик, я тебе рубль накидываю.

Вова. Премиальные, что ли?

Андрей Данилыч. Вроде. Хорошо работал.

Вова. Добрый волшебник!

Андрей Данилыч. Балагур ты, а я сам веселый. Ну,

пиши... на десять рублей.

Вова (радостно). Десять!

Андрей Данилыч (смеется). Шесть твои. (Многозначитель­но.) Понял?

Вова (после маленькой паузы). Абсолютно. (Пишет расписку, от­дает Андрею Данилычу.)

Андрей Данилыч (читая, злобно). Так-так!

Вова. Дайте мои пять, и все.

Андрей Данилыч. Три рубля получишь! Нет, два

пятьдесят. По горло хватит — пиши, шантрапа.

Вова. Не смейте так разговаривать!

Андрей Данилыч. Подумаешь! Шляется тут всякая

шпана. С целины, поди, сбежал или тяпнул что-нибудь у

кого. Да еще деваху с собой таскает, паскуду...

Вова (ярость залила его мозг, глаза). Вы — вор! Вы — вор!.. Андрей Данилыч. Вон ты как, паразит проклятый?

(Кричит.) Демин! Демин!

Вбегает Демин, здоровенный парень-шофер.

Вова (продолжает кричать). Вы — вор! Вор!

Вбегает Сима, которая была, видимо, где-то близко.

Андрей Данилыч. Демин, слышишь? Держи его, гада!

Демин. Некогда, Андрей Данилыч, я на металлургический.

Андрей Данилыч. Не сдохнут там, на твоем металлургическом. Держи, говорю.

Вова (исступленно). Вор, вор!

Демин. Э, парень, нельзя так, нехорошо.

Вова. Вор, вор!

Демин подошел сзади к Вове, взял его за руки. Андрей Дани­лыч кричит в телефон: «Милиция! Милиция!» — но ему, видимо, не отвечают.

Андрей Данилыч (Вове). Ты за оскорбление личности по­лучишь. Демин, свидетель будешь! (Машет бумагой, которую написал Вова.) Доказательство. Он писал.

Сима. Пустите его, пустите!

В о в а. Люди на целину едут, люди себя не жалеют, а тут — вор. Он меня уговаривал с ним заодно — пиши на десять... Шесть — мне, четыре — ему...

Андрей Данилыч. Ну и брешет же, собака! (Демину.) Держи! До нашего, вокзального, добегу! (Быстро вышел.)

Сима. Володя не врет. Он не врет! Он может иногда ужасные вещи говорить, но не врет.

Д е м и н. Что он там написал?

Сима (берет бумагу, оставленную Андреем Данилычем на столе, читает). «Ну и сволочь вы, дядя! С приветом, В. Ф.»

Демин (отпуская Вову). Давай, знаешь, уходи отсюда, а то втя­пает он тебя в историю, сядешь.

Сима. Идем, Вова, идем!

Вова. Так нельзя, нельзя!

Д е м и н. Иди, пока время есть. Садись ко мне в машину, на метал­лургический свезу, там работы хоть отбавляй.

Вова сделал протестующее движение.

Иди, говорю, добра желаю! Вова (Симе). Видишь, видишь!

Сима силой выводит Вову из помещения. Возвращается Андрей Данилыч. Видит — никого нет, поглядел в окно. Тарахтит грузовик, — видимо, уезжает Демин. Андрей Данилыч взял Вовину расписку, подумал, положил ее в стол, вынул из кассы пять рублей, положил себе в карман.

Андрей Данилыч (говорит, глядя в окно). Вот паразит, вот

паразит-то!