В доме у дяди

Анна Ильинична вынимает из печки пирог. Сима не­хотя и даже зло стелет на стол скатерть, наводит порядок.

Анна Ильинична. Смотри, какой удался! Значит, все хорошо

будет. Теперь погляжу ватрушки...

Сима. Подумаешь, цаца едет! Встречу с музыкой затеяли!

Анна Ильинична. Племянник как-никак, столичный житель,

москвич.

Сима. В сарай бы его на ночевку, в хлев!

Анна Ильинична. Брат он тебе будет двоюродный.

Сима. Черта с два — брат! Нет уж, я ему в сестры не пойду.

Анна Ильинична. Нехорошо так, Симочка, грубо.

Сима. Ну до чего вы половинчатые! Отец на вокзал пошел — встре-­

чать! Сам бы дотащился, адрес, поди, ему дали. Ты пироги за­-

теяла. А сами вчера весь вечер обсуждали, как его к рукам при­-

брать, переработать, перемолоть.

Анна Ильинична. Что ж, мы на него собаками кидаться будем?

Посмотрим, поглядим. Ты его со своими приятелями позна-

комь, — может, в волейбольную команду возьмете или на пропол-­

ку, рыбачить или еще куда.

Сима. Думаешь, приятно мне такую родню показывать? На смех-то!

Еще и меня стилягой окрестят.

Анна Ильинична. Ты бы переоделась, Симочка.

Сима. Еще чего!

Анна Ильинична. Категоричности в тебе много, Серафима.

Сима. Принципиальности.

Анна Ильинична (вытаскивая противень из печки). И ватрушки

удались.

Входят Первый парень и Девушка. Здоровают­ся: «Серафима, привет!»

Сима. Здравствуйте.

Первый парень. Нет еще?

Сима. Кого?

Первый парень. Его.

Сима. Нет.

Девушка. Не приехал?

Сима. Нет.

В окне появляются еще несколько ребят и девушек, с ними Фролов.

Второй парень. Не приехал?

Сима. Нет, нет!!!

Девушка. А поезд давно пришел.

Сима. Ну, чего явились... И не приедет. Телеграмму дал... задержи­вается... Не приедет... (Сердито сдернула со стола скатерть, на­рочно делает беспорядок.)

Третий парень. Жаль! Посмеялись бы!

Девушка. А я стиляг никогда не видела.

Первый парень. А наши-то!

Девушка. Наши разве всамделишные? А тут московский, настоя­щий!

Сима. Пошли, пошли! Идите в волейбол играть.

В это время дверь распахивается и входят Дядя Вася и Вова. Все замерли.

Д я д я. Вон тебя сколько народу встречает. Знакомься. Это тетка

твоя — Анна Ильинична.

Анна Ильинична. Здравствуй, Володенька. Очень, очень мы

довольны, что ты приехал. (Целует Вову троекратно.)

Д я д я. Это сестра твоя Сима — Серафима, значит.

Вова подходит к Симе и целует ее по-братски.

Сима (отшатываясь). Чего ты!

Вова. Ты что?! Не целовалась, что ли, никогда? Была бы не сестрен­ка — поцеловал бы покрепче: симпатичная рожица. Я и не знал, что у меня такая сестричка существует, — уже жить легче!

Д я д я. А это ее друзья — школу нынче окончили, — кто работает, кто учиться собирается. Вон Фролов в консерваторию хочет — по нашему городу он первая скрипка, талант.

Во время этой рекомендации Вова здоровается со всеми за руку.

Анна Ильинична. Умойся, Володенька, да и за стол — про­-

голодался, поди.

Дядя. Серафима, проводи — покажи, где и что.

Сима и Вова ушли.

Голоса.

— Настоящий!

— Охи гонору!

— А рожа смазливая.

— Ты начни его подначивать.

— Только не очень — нехорошо.

Дядя. Ну, братва, попробуем с этим молодым человеком совладать.

Мать с отцом, прямо скажу, плачут от него.

Первый парень. Ну и всыпать ему сразу.

Дядя. Всыпать — метод не первого сорта. Уяснить надо, а может, и

обласкать. (Смеется.) Начнем его легонечко прощупывать.

Так сказать, разведку поведем — без боя...

Возвращаются Вова и Сима. Сима переоделась в нарядное платье. Садятся за стол.

Вова. Глазам не верю! Театр! (Смеется. У него действительно отлич- ное настроение.)

Дядя. Какие в Москве новости?

Вова. Никаких, все как всегда.

Дядя. Ну уж, скажешь. Мы из газет да из радио знаем — рекон­струкция там идет.

Вова. Так она с тех пор, как я себя помню, все идет и идет.

Дядя. Ты, значит, в прошлом году школу кончил?

Вова. Да.

Дядя. Работаешь?

Вова. Пытаюсь. Два места уже сменил.

Дядя. Привередничаешь?

Вова. Возможно. Сам не пойму.

Дядя. А ты зацепись за что-нибудь одно.

Вова. Не цепляется, пробовал!

Дядя. Возьми себя в руки.

Вова. Как?

Дядя. Ну, как... (Сжал кулаки и как бы встряхнул себя — сделал движение, когда люди показывают: «Возьми, мол, себя в руки, крепись».) Вот так!

Вова (повторил жест). Пробовал и такие движения делать — не помогло.

Дядя. Работать, брат, надо. Труд, он облагораживает человека.

Вова. Возможно.

Дядя. Не я, брат, это сказал — Горький.

Вова. А вы как думаете, это правда?

Дядя. Слова-то Горького?

Вова. Его самого: Алексея Максимовича.

Дядя. Шутить, брат, такими вещами не следует.

Первый парень. Ему просто не хочется работать — сразу ин­ститут подай.

Дядя. Ну-ка, ну-ка, Митя, сразись с москвичом, ты парень принци­пиальный.

Вова. Митя, в том-то и ужас, что я даже в институт не хочу!

Митя. Интересно, а на чей счет ты жить будешь?

Вова. На мамин и папин.

М и т я. И тебя это устраивает?

Вова. Вполне. Просто замечательно! Митя, а тебе все ясно в жизни?

Митя (его тоже заносит). Да, все!

Вова. Господи! Мне бы хоть на полчаса такое откровение! Для пере­дышки.

Дядя. Нет, а ты все-таки нам скажи, есть у тебя какие-нибудь же­лания, мечты? Что бы тебе хотелось сделать этакого, знаешь, замечательного, из ряда вон, а?

Вова. Мечты, дядя, самые прекрасные! Ну, например, истребить на земле всех самодовольных тупиц, жуликов, карьеристов, при­способленцев, подхалимов, двойных душонок.

Дядя. Дело, брат, хорошее, но не легкое...

В о в а. А мне кажется — просто невозможное! Вот я и думаю: а может быть, взорвать земной шар к чертовой матери! Уничтожить всех разом! Пускай начнется все сначала, с одноклеточных... Может быть, тем, другим, повезет? А?

Второй парень. Это называется ницшеанство.

Вова. А ты читал Ницше?

Второй парень. Буду я на него время тратить.

Вова. А я потратил — прочел.

Третий парень. Оно и видно.

Вова. Я даже на лекции ходил — там о Канте, о Шопенгауэре гово­-

рили...

Девушка. Лекции — это другое дело: там всегда объяснят, как надо

понимать то, что читаешь. Вова. Только все это старомодно.

Первый парень. А тебе, наверное, на всем белом свете нравит­ся

только один человек.

В о ва. Понял твой исключительно тонкий намек, Скажи, а ты от

самого себя в восторге?

Первый парень. Я, конечно, может быть, и не идеал...

Вова. А я хуже всех, хуже всех! Ясно! Ну и что вы от меня хо­-

тите?

Дядя. Я ведь чего боюсь, Владимир: такие, как ты, со злости-то да

сгоряча могут хуже тех, против кого протестуют, сделаться.

В о в а. Товарищи, меня мама с папой воспитывали, лучшие москов-­

ские учителя старались — так сказать, педагогические свети­ла!

— и то ничего не вышло, так что не трудитесь: коэффи­циент

полезного действия будет равен нулю, честное слово!

Предупреждаю! Я давным-давно выучил все эти азбучные исти­ны

- и А, и Б, и В, и Г... Они у меня в зубах навязли и завязли...

Ей-богу, дайте мне отдохнуть.

М и т я. От чего отдохнуть?

Второй парень. Устал, бедненький!

Девушка. Подумаешь, какая персона особая приехала! Гений не-

признанный!

Вова (начиная раздражаться). Батюшки! Караул! Сдаюсь! (Поднял

руки вверх.)

Дядя (начиная сердиться). Ты из себя клоуна не изображай. Отец и мать в письме пишут, чтоб мы из тебя человека сделали.

Вова (опешив). Они это написали?

Митя. И мы постараемся.

В о в а (он ошеломлен). Человека из меня сделать?! Значит, я не человек? Хорошо! И вы будете из меня человека делать... По образу своему и подобию!.. Дорогая вы моя серость и по­средственность...

Ребята повскакали из-за стола, кричат: «Как не стыдно!», «Это черт те что!», «Безобразие!»

Вова тоже вскочил uз-за стола и уронил на пол кусок пирога. Дядя. Подыми кусок!

Вова. Святой хлеб на пол уронил! Батюшки! Беда!.. Святотатство!

Вы его с потом, с трудами, на целине!..

Анна Ильинична. Я же его к твоему приезду пекла, Вовочка! Голоса.

— Хулиган!

— Стиляга!

— Судить такого!

— Подонок!..

Дядя. Ну вот что, философ ты мои недопеченный, я недаром всю войну начальником партизанского отряда был и одиннадцать ор­денов имею...

Вова. Бить будете?

Анна Ильинична (мужу). Вася! (Она действительно испуга­лась за мужа.)

Вова (громко и холодно). Поезд на Москву из вашего городишка во сколько уходит?

Все молчат.

Познакомился с вами. Рад! Везде одно и то же! (Хочет взять чемодан, но Сима вцепилась в ручку чемодана.) Пусти! (Рва­нул чемодан, из него посыпались рубашки, галстуки, деньги, носки, бутылка вина. Володе стыдно, что все видят его интим­ные вещи.)

Первый парень. Вон, винище вез!

Вова. Это я дяде, в подарок, балбес! Мы можем и так, налегке! Прощайте, счастливые! (Открыл дверь и выбежал на улицу.) Пауза.

Первый парень. Не уйдет. Без денег не уедет. Обратно прита­щится. Мы его переработаем,

Дядя. Серафима!.. Догони его... Верни!.. Слышишь!

Сима схватила свою жакетку и опрометью выскочила в дверь.

Эх, как я нехорошо сорвался... Про письмо выпалил, про орде­на бухнул. Неразумно вышло...

Небольшая пауза.

Фролов. А знаете, он занятный юноша... Очень резкий, даже не­воспитанный. Но в общем он мне понравился.

Молодежь закричала, загалдела, налетела на Фролова.

Голоса.

— Что тебе в нем понравилось? Что?

— Вон он — как зараза! Уже на Фролова подействовал.

— Почему на Фролова? Я тоже считаю, он любопытный парень,
только пижон.

— Сам ты пижон, если его защищаешь. Нигилист он.

— Базаров тоже был нигилист.

— Сравнил! Базаров когда жил! Базаров был обличитель всего
мертвого и косного, что нес с собой помещичье-крепостнический
строй...

— Брось ты! Уже десять классов отшлепал, пора свои слова
говорить!

— Что значит — свои?!

— А то! Не попугайничай!

Половина голосов. Он хороший, хороший! Другая половина. Он плохой, плохой!