Книга Иова 42:3

Глава 25

Почему Бог не объясняет

В конце книги Иова дерзкий молодой Елиуй высмеива­ет желание Иова, чтобы Бог посетил его. «Ты думаешь, что Бог заботится о таком маленьком существе, как ты? Можешь ли ты себе представить, что Всемогущий Бог, Творец Вселенной соблаговолит сойти на землю, чтобы лично встретиться с тобой? Обязан ли Бог давать тебе объ­яснение? Будь серьезным, Иов!»

Елиуй продолжает монотонно говорить, а на горизонте появляется крошечное облако. Облако приближается, клу­бится, перерастает в настоящую бурю, из которой гремит ни на что не похожий голос. Речь Елиуя внезапно обрыва­ется, и Иов начинает дрожать. На сцене появляется Сам Бог. Он пришел лично ответить Иову на его обвинения в несправедливости.

Если Иов служит главным библейским предметом изу­чения разочарования в Боге, тогда эта пламенная речь из бури наверняка рассеет многие сомнения и смятения.

Что же Бог говорит в Свою защиту? Мне приходит на ум несколько идей по поводу того, что мог бы сказать Бог.

«Иов, Я очень сожалею о том, что произошло. Из-за Меня на твою долю выпали несправедливые испытания, и Я очень горжусь тобой. Ты не знаешь, что это значит для Меня и даже для Вселенной». Несколько похвал, немного сострадания или, по крайней мере, краткое объяснение того, что происходило «за занавесом», — все это утешило бы Иова.

Бог ничего подобного не говорит. Его «ответ» состоит больше из вопросов, чем ответов. Обходя стороной трид­цать пять глав, поднимающих вопрос о боли и страданиях и достойных обсуждения, Бог окунается в величественное путешествие по миру природы. Он сопровождает Иова по личной галерее Его любимых работ, с гордостью задержи­ваясь у диорам с горными козлами, дикими ослами, стра­усами и орлами, как бы изумляясь собственному творе­нию. Красота поэтического слога в конце книги Иова может соперничать с лучшими образцами мировой литера­туры. Вместе с восхищением ослепительным божествен­ным изображением мира природы, в сознание закрадыва­ется чувство недоразумения. Почему Бог выбрал именно этот момент, чтобы дать возможность Иову оценить красо­ту дикой природы? Уместны ли его слова?

В книге «Желанные помыслы» Фредерик Бюхнер под­водит итог речи Бога. «Бог не объясняет. Он раскрывает. Он спрашивает Иова, что тот о Нем думает. Бог говорит что попытка объяснить Иову то, в чем Он ищет объясне­ний, напомнила бы объяснение Эйнштейна короткошее­му моллюску... Бог не раскрывает Свой грандиозный замысел. Он раскрывает Себя».¹ Основную идею поэти­ческого описания можно передать так: «Иов, пока ты не узнаешь немного больше об управлении физической Вселенной, не говори Мне, как управлять духовной Все­ленной».

«Господь, почему Ты так несправедлив ко мне? - пла­чет Иов. - Поставь Себя на мое место».

«Нет!!! — громогласно заявляет Бог. — Это ты поставь себя на Мое место! Пока ты не усвоишь урок о том, как за­ставить солнце всходить каждый день, или где разбросать молнию, или как создать гиппопотама, не суди, как Я уп­равляю миром. Молчи и слушай».

Влияние речи Бога на Иова так же изумительно, как и са­ма речь. Хотя Бог не отвечает на вопрос о причине бед Ио­ва, порыв бури приводит Иова в чувство. Он кается в прахе и пепле, и от разочарования в Боге не остается и следа.

Что нам не дано знать

Те из нас, кто, возможно, никогда не слышал голоса с небес, должны пытаться выяснить, что Бог действитель­но сказал Иову. Откровенно говоря, для меня уклончивый ответ Бога создает столько же проблем, сколько и разре­шает. Я не могу просто отбросить вопросы о причинах страдания. Они возникают всякий раз, когда я разговари­ваю с такими людьми, как Мэг Вудсон, и тогда, когда на­чинаются неприятности в моей жизни.

Отказ Бога ответить на вопросы Иова не укладывается в умах современных читателей. Нам не нравится слышать, что что-то находится вне нашего понимания. У меня есть книга, которая называется «Энциклопедия незнания». В ней описаны научные явления, которые пока невозмож­но объяснить. Ученые всего мира трудятся над восполне­нием пробелов знаний в этих областях. Не создал ли Бог сферу знаний — «Энциклопедию теологического незнания», — недоступную для понимания человека?

Как бы я ни сопротивлялся, книга Иова подталкивает меня к такому заключению. Почему жизнь так несправед­лива? Когда Бог причиняет страдания, а когда просто до­пускает страдания? И в чем разница? Почему Бог иногда кажется молчащим, а иногда близким и хорошо знако­мым? Когда Бог имел идеальную возможность разрешить проблемы к лучшему, Он хмурился и отрицательно качал головой. Зачем стараться объяснить это? Ни Иов, ни лю-бой другой человек не мог этого понять.

Я не могу предложить ответы на конкретные вопросы Иова, потому что их не предлагает Бог. Я могу только спросить, почему Бог не дает ответов, почему существует «Энциклопедия теологического незнания»? Поскольку я касаюсь области, о которой Библия умалчивает, все, о чем я буду говорить, представляет собой простые размышле­ния. Я включаю их в свою книгу специально для тех лю­дей, которых не удовлетворяет отсутствие ответа, которые неустанно задают вопросы, отклоненные даже Богом.

1. Возможно, Бог держит нас в неведении потому, что просвещение не может нам помочь.

Те же самые насущные вопросы мучают почти каждого страждущего. Почему? Почему со мной? Что Бог пытается мне сказать? В книге Иова Бог отклоняет вопросы о при­чинах, вместо этого концентрируя внимание на отклике веры. Но подумайте, что могло бы случиться, если бы Бог ответил на наши вопросы прямолинейно. Мы полагаем, что перенесли бы страдание легче, зная его причину. Но так ли это?

Я нахожу поразительное сходство в двух библейских книгах: в книге Иова и в Плаче Иеремии. Иов в изумлен­ном неверии смотрел на руины собственного дома; автор Плача Иеремии в неверии смотрел на руины родного горо­да Иерусалима. Обе книги выражают гнев, горечь и глубо­кое разочарование в Боге. Фактически, многие страницы книги Плача Иеремии звучат, как парафразы более древней книги Иова. Все же пророк, написавший Плач (вероятно, Иеремия), не был в неведении. Он точно знал, почему Иерусалим был разрушен: евреи нарушили соглашение с Богом. Тем не менее, знание причины не облегчило стра­даний и не уменьшило чувство отчаяния и одиночества.

«Господь, как враг», — подобно Иову изрек автор. «Почему Ты всегда забываешь о нас? Почему Ты оставляешь нас на произвол судьбы?» — спрашивал он Бога, хотя хорошо знал ответы — они детально изложены в других частях книги.

Какое возможное объяснение могло утешить Иова, Иеремию или Мэг Вудсон? Знание — пассивно, интелле­ктуально; страдание — активно, личностно. Никакой ин­теллектуальный ответ не разрешит страданий. Возможно поэтому Бог послал Своего Сына, как один из Его ответов на человеческую боль, чтобы испытать ее на собственном опыте и впитать ее в Себя. Воплощение не разрешило человеческого страдания, но, во всяком случае, оно было активной и личной реакцией. В истинном смысле ника­кие слова не звучат громче Слова.

Если вы будете искать в книге Иова ответы на вопросы о причинах страданий, то будете разочарованы. Бог не от­ветил, Иов отозвал свои вопросы, а друзья покаялись во всех своих ошибочных предположениях. Иисус также избегал вопроса о причине страдания. Когда Его ученики делали определенные заключения о слепорожденном че­ловеке (Иоан. 9) и о двух местных катастрофах (Лук. 13), Иисус упрекал их. Библия свидетельствует, что любые строго определенные ответы на вопросы о причинах про­сто недостижимы.

Когда мы берем на себя привилегию Бога, мы ступаем на опасный путь. Даже благая попытка утешить ребенка — «Бог забрал твоего папу потому, что сильно его любил» — пересекает ту грань в Библии, куда вход запрещен. Хотя воздушные катастрофы, чума, пуля снайпера, наме­ренное отравление лекарствами, голод в Африке — требу­ют авторитетного объяснения, книга Иова настоятельно напоминает: Сам Бог не предпринимал попытки дать объяснение.

2. Возможно, Бог держит нас в неведении потому, что мы неспособны понять ответ.

Может быть, величественное молчание Бога в ответ на вопрос Иова не было уловкой, может быть, это было про­стое признание Богом жизненного факта. Крошечное су­щество на крошечной планете в отдаленной галактике просто не может понять грандиозного замысла Вселенной.

Можно пытаться описывать цвета слепорожденному или симфонию Моцарта человеку глухому от рождения, или объяснять теорию относительности человеку, который не слышал об атомах.

Чтобы оценить проблему, представьте, что вы общае­тесь с существом, умещающимся на предметном стекле микроскопа. Для такого существа Вселенная состоит толь­ко из двух измерений - плоской поверхности стеклянного. слайда. Оно не воспринимает никаких ощущений за гра­нью стекла. Как такому существу передать понятие про­странства, или высоты, или глубины? Глядя с высоты, вы можете понять мир двух измерений этого существа, как и трехмерный мир, его окружающий. Существо «снизу» может оценить мир только двух измерений.* Подобным образом невидимый мир существует вне нашего уровня восприятия, за исключением редких его проникновений в нашу «плоскость», которые мы называем чудесами. Ни Иов, ни вы, ни я не можем воспринять всей полноты картины.

Режиссер Вуди Аллен в фильме «Пурпурная роза Каи­ра» исследовал уровень восприятия этих двух миров. Сначала мы видим героя фильма глазами Майи Фэрроу, наблюдающей за его актерским мастерством. Затем неве­роятным образом герой выходит за рамки двухмерного эк­рана и оказывается в театре Нью-Джерси; внезапно он по­является в реальном мире рядом с изумленной героиней, которую играет мисс Фэрроу.

Внешний мир таит много неожиданностей для актера кино. Когда кто-то ударяет его кулаком, он падает, как и подобает, как его учили делать на экране, но удивленно потирает скулу — эти удары не должны были быть ощути­мыми! Когда он и Майя целуются, он останавливается в ожидании затемнения. И когда кто-то пытается объяс­нить концепцию о Боге — «Он все контролирует. Он — это весь мир», актер кивает головой: «Вы имеете в виду мисте­ра Майера, владельца кинокомпании?» Восприятие актера ограничено лишь миром кино.

В конце концов, герой возвращается в двухмерное про­странство киноэкрана и пытается объяснить реальный мир остальным актерам. Они смотрят на него так, как будто бы он сбежал из психиатрической лечебницы. Он говорит вздор. Другого мира нет; для них мир кино - единственно реальный.

Вуди Аллен акцентирует внимание на той же проблеме, о которой упоминалось в случае с существом, живущим в двух измерениях. Если один мир (мир двух измерений или мир кино) существует внутри другого, он будет иметь смысл только с точки зрения более «высокого мира». Рас­пространяя эту аналогию на книгу Иова, скажем: боль­шинство вопросов Иова касаются деятельности в более «высоком мире», за пределами его понимания.

Бог живет на более «высоком уровне», в другом измере­нии. Он не является частью Вселенной; Он создал Вселен­ную. Бог не связан пространством и временем. Он может войти в материальный мир -мы никогда бы Его не ощути­ли, если бы Он не входил. Но только Он принимает реше­ние «войти» как автор, выступающий в роли героя собст­венной пьесы, как человек реального мира, ненадолго появившийся в фильме.

Дело времени

«Как-то жила молодая леди по имени Брайт,

И скорость ее была намного выше скорости света.

Однажды, она отправилась в каком-то направлении

И вернулась в предыдущую ночь».

Восприятие времени особенно указывает на огромную разницу между Божьим восприятием (видом сверху) и на­шим. Я начинаю думать, что эта разница объясняет много вопросов, касающихся разочарования в Боге. По этой при­чине я включил в книгу некое отступление. Св. Августин посвятил книгу 11 сборника «Исповедания» обсуждению времени. «Что же тогда время? — начинает он. — Если ни­кто меня не спрашивает, я знаю, что это такое; если я хо­чу объяснить это понятие кому-то, я не знаю, что такое время». Когда Августина спросили, что Бог делал до сотво­рения мира, он ответил, что так как Бог изобрел время вместе с сотворенным миром, такой вопрос — нонсенс и просто выдает привязанность задающего вопрос ко вре мени.* «До» времени — только вечность, а вечность для Бога — никогда не заканчивающееся настоящее. Для Бога один день как тысяча лет и тысяча лет как один день.²

Какова была бы реакция Августина на то, что Эйнштейн связал время и пространство? Сейчас мы понимаем: вре­мя — не абсолют, оно относительно. Нам говорят, что вос­приятие времени зависит от относительного положения наблюдателя. Возьмем недавний пример: в ночь на 23 фев­раля 1987 г. астроном из Чили наблюдал невооруженным глазом взрыв далекой сверхновой звезды. Этот взрыв был таким мощным, что высвободил за одну секунду столько же энергии, сколько наше солнце высвободит за 10 миллиар­дов лет. Но действительно ли это событие произошло 23 февраля 1987 года? Да, но только с позиции нашей планеты. Фактически, эта сверхновая звезда взорвалась за 170 тысяч лет до нашего 1987 года, но поток света от это­го взрыва, проходя почти 6 триллионов миль в год, достиг нашей галактики через 170 тысяч лет.

В этом примере «более высокий» взгляд вечности попи­рает наше обычное понятие о времени. Представьте себе очень большое Существо, больше чем вся Вселенная — такое большое, что существует одновременно на земле и в том месте Вселенной, где находилась «Сверхновая 1987А» звезда. Каким по счету годом был бы для этого Существа наш 1987 год? Все зависит от избранной точки зрения. С позиции Земли Существо «наблюдало» бы собы­тия 1987 г., что включало бы открытие «Сверхновой 1987А». С позиции же «Сверхновой 1987А» Существо уже испытало бы то, что земле предстоит узнать только через 170 тысяч лет! Существо же наблюдало прошлое (с земли оно видело «Сверхновую 1987А» на 170 тысяч лет раньше), настоящее (событие 1987 года на земле) и будущее (то, что происходит на «Сверхновой 1987А» «сейчас», и о чем зем­ляне узнают лишь через 170 тысяч лет) одновременно.

Существо, большое, как Вселенная, может увидеть, что происходит в любом месте Вселенной в любое время. К примеру, если оно хочет знать, что сейчас происходит на Солнце, то может «наблюдать» с позиции Солнца, Если оно хочет увидеть, что происходило на солнце 8 минут на­зад, оно может «посмотреть» на это с Земли (это видим мы) после того, как свет пропутешествовал 93 миллиона миль от Солнца к Земле.

Данная аналогия неточна, потому что заманивает такое Существо в ловушку пространства, хотя и освобождает его от времени. Но в то же время эта аналогия иллюстрирует концепцию времени — «сначала происходит А, затем про­исходит Б», выражает ограниченное восприятие нашей планеты. Бог, вне времени и пространства, может наблю­дать за всем, что происходит на Земле, и за всем, о чем мы можем только догадываться и никогда до конца не сможем понять.

Такие понятия — не просто полеты фантазии. Ученики средней школы, изучающие физику, узнают о теоретиче­ских астронавтах будущего, которые будут путешествовать в космос быстрее, чем со скоростью света и возвращаться на свою планету даже более молодыми, чем были до этого. Теории, казавшиеся умозрительными десять лет назад, доказываются современными исследователями, которые сегодня могут достать лучом лазера до поверхности Луны и отправляют атомные часы в космическое пространство. Наука — это фантазия, воплощенная в жизнь. Белая коро­лева из книги «Алиса в стране чудес» сказала: «Бедна па­мять, обращенная только в прошлое!»

Бог и время

Приведу еще одну аналогию: как писатель я живу в двух разных «временных зонах». Первая — временная зона ре­ального мира, охватывающая мой ежедневный ритуал: я просыпаюсь, одеваюсь, завтракаю, отправлюсь в офис, чтобы распланировать главы, страницы и слова книги. Между тем, сама книга создает другой, искусственный мир с его собственной, независимой временной зоной.

Если бы я писал художественную книгу, я, возможно, написал бы следующие два предложения: «Зазвонил теле­фон. Она немедленно встала с дивана и побежала снимать трубку». В книге временная последовательность такова: зво­нит телефон, следует немедленный ответ; но за пределами книги, в мире автора, минуты, часы, даже дни могут разде­лять эти два предложения. Возможно, я завершаю работу одного дня предложением «Телефон зазвонил» и уезжаю в отпуск на две недели. Независимо от того, когда я вернусь к работе над книгой, я связан зако-нами этой временной зоны. Я бы никогда не написал: «Зазвонил телефон. Две не­дели спустя она встала с дивана и сняла трубку». Смещение двух временных зон привело бы к абсурду.

После того, как я заканчиваю книгу, она остается у ме­ня в голове. «Сверху» я могу видеть сразу весь сюжет: начало, середину, конец. Никто другой не сможет этого сделать. Другие могут только читать ее во времени, упорно работая над текстом, предложение за предложением.

Я постоянно прибегаю к аналогиям, потому что только благодаря им мы можем представить человеческую исто­рию такой, какой ее видит Бог. Мы видим историю, как последовательность фотокадров в рулоне кинопленки, один за другим, но Бог сразу видит весь фильм, как вспышку. Он видит его одновременно с положения дале­кой звезды и моей гостиной, где я сижу и молюсь. Он ви­дит все целостно, как всю книгу, а не предложение за предложением, страницу за страницей.

Такую перспективу мы можем представить смутно, как сквозь туман. Простое признание нашей неизлечимой свя­зи со временем может помочь понять, почему Бог не отве­тил на вопрос Иова: «Почему?» Вместо этого Бог расска­зал о нескольких основополагающих фактах из жизни Вселенной, которые Иов едва ли понял, и предупредил: «Оставь остальное Мне!» Возможно, Бог держит нас в не­ведении потому, что ни Иов, ни Эйнштейн, ни вы, ни я не смогли бы понять вид «сверху».

Нам не понять, по каким законам Бог живет вне време­ни, как мы это осознали, и все же иногда входит во время. Подумайте, сколько путаницы окружает слово «предвиде­ние». Знал ли Бог заранее, что Иов останется верным Ему и, таким образом, выиграет Пари? Если знал, было ли это настоящее Пари? А как насчет природных катаклизмов на земле? Если Бог знает о них заранее, не виноват ли Он? В нашем мире, если человек знает заранее, что в стоящем на стоянке автомобиле взорвется бомба и не предупрежда­ет об этом властей, он несет ответственность по закону. Несет ли ответственность Бог за все трагедии, которые происходят, потому что знает обо всем заранее? Но мы не можем применить наши простейшие правила к Богу. И это, быть может, самая главная мысль решительной речи Бога к Иову. Само слово «предвидение» выдает проблему, так как выражает точку зрения человека: Б следует за А. Стро­го говоря, Бог не предвидит, что мы что-то будем делать, Он просто видит, как мы это делаем в вечном настоящем. И когда бы мы не пытались выяснить роль Бога в любом событии, мы обязательно видим все «снизу», судя о Его поведении по хрупким стандартам условной временной морали. Однажды мы, возможно, в другом свете увидим все вопросы, подобные такому: «Был ли Бог причиной падения самолета?»

Аргументы церкви о предвидении и предопределении иллюстрируют наши неуклюжие попытки понять то, что начинает иметь для нас смысл только тогда, когда входит во время. В другом измерении мы, несомненно, посмотрим на такие вещи по-другому. Библия намекает на взгляд «сверху» в некоторых, самых ее таинственных отрывках. Она гово­рит, что Христос^ «был избран до сотворения мира», что оз­начает - до Адама, до грехопадения и до возникновения не­обходимости в искуплении. Библия говорит, что благодать и вечная жизнь «были даны нам в Иисусе Христе до начала времен». Как можно говорить о том, что что-то случилось «до начала времен»? Такая формулировка выражает точку зрения Бога, живущего вне времени. До сотворения време­ни Он предусмотрел искупление грешной планеты, которая еще даже не существовала. Но когда Бог «вошел» во время (как и я в роли автора мог проникнуть во временной отре­зок моей книги), Ему пришлось жить и умирать по законам нашего мира, в рамках нашего времени.*

Вечное настоящее

В известном смысле мы, люди, воспринимаем время как никогда не заканчивающееся настоящее. В действи­тельности, мы познаем его в последовательности: насту­пает утро, затем день, затем вечер, но думаем обо всем в настоящем. Если я думаю о том, что съел на завтрак, то думаю в настоящем о том, что случилось в прошлом. Если я вечером думаю о том, что мне завтра приготовить на обед, то думаю в настоящем о том, что случится в бу­дущем. Поскольку я существую только в настоящем, я могу воспринимать прошлое и будущее только с пози­ции настоящего.

Такое восприятие дает мимолетное представление о вечном настоящем, из которого Бог созерцает мир. Оно также может объяснить библейскую закономерность; для людей, сомневающихся в Боге. Таким людям, обману­тым настоящим, разочарованным в Боге, Библия предла­гает два средства: помните прошлое, считайтесь с буду­щим. В Псалмах, в книгах Пророков, в Евангелиях, в апо­стольских посланиях Библия постоянно призывает нас ог­лядываться и помнить то великое, что сделал Бог. Он — Бог Авраама, Исаака, Иакова, Тот, Кто освободил евреев от египетского рабства. Он — Бог, который из любви к лю­дям послал на смерть Своего Сына и затем воскресил Его из мертвых. Близоруко концентрируясь на том, что нам хотелось бы получить от Бога, мы можем упустить важ­ность того, что Он уже сделал для нас.

Подобным образом Библия указывает нам и на буду­щее. Для разочарованных людей повсюду - евреев, удер­живаемых в плену в Вавилоне, христиан, преследуемых в Риме (или в Иране, Южной Африке, или Албании) -пророки рисуют мир, справедливость и счастье будущего. Они призывают нас жить в свете будущего, образ которо­го создают. Можем ли мы сегодня жить так, как будто Бог является любящим, милостивым, сострадательным и все­могущим, даже если шоры времени затрудняют зрение? Пророки провозглашают, что история будет определяться не прошлым или настоящим, но будущим.

Мое длительное авторское отступление о таинствах вре­мени продиктовано уверенностью в том, что другого отве­та на вопрос о несправедливости нет. Какие бы рацио­нальные объяснения мы не давали, Бог будет иногда казаться несправедливым с точки зрения человека, нахо­дящегося в тисках времени. Только в конце времен, когда мы приобретем Божий уровень восприятия, после того, как всякое зло будет наказано или прощено, всякая бо­лезнь излечена, а вся Вселенная восстановлена заново — только тогда воцарится справедливость. Тогда мы поймем, какая роль отведена злу, грехопадению, естественному за­кону в таком «несправедливом» событии, как смерть ре­бенка. До тех пор, пока нам не дано этого знать, мы можем только довериться Богу, который знает.

Мы остаемся несведущими во многом не потому, что Богу доставляет удовольствие держать нас в неведении, но потому, что мы не в состоянии впитать в себя так мно­го света. Богу достаточно одного взгляда, чтобы сказать, что делается в мире и как закончится история. Но мы, су­щества, связанные временем, имеем самое примитивное понимание; мы можем всего лишь позволить времени проходить. Только по завершении хода истории мы пой­мем, как «все устроено к лучшему». Вера означает заранее верить в то, что будет иметь смысл, только если посмот­реть на это с другой стороны.

У меня есть друг, который дал следующее определение веры: «Вера — это значит никогда не винить Бога за все плохое, что с вами происходит, и воздавать Ему должное за все хорошее!» Любопытно то, что он прав. Вера также тре­бует иногда довериться Богу, когда нет явного свидетель­ства Бога, — как это сделал Иов. Нужно верить в Его окон­чательную благость, существующую вне времени, бла­гость, время которой еще не пришло.

«Вечность может наступить для нас, по нашим меркам, в любой день или (что более вероятно) в любую минуту или секунду; но мы затронули то, что никоим образом не­соизмеримо с длительностью времени. Следовательно, на­ша надежда возникнет в конце концов если не из времени вообще, то уж точно из тирании и скудости времени, что­бы управлять временем, а не быть управляемой им, и тем самым излечить незаживающую рану, которую причиняет нам простая последовательность или изменчивость време­ни, и когда мы счастливы, и когда мы несчастны. Ибо мы так мало смиряемся со временем, что оно нас порой изум­ляет. Мы восклицаем: «Как он вырос!» Или: «Как летит время!» Как будто универсальная форма собственного опыта стала чем-то новым! Это так же странно, как если бы рыба постоянно удивлялась тому, что вода мокрая, раз­ве что в том случае, если бы в один прекрасный день рыбе предстояло стать наземным животным».