Правильные телодвижения

Следующие полтора месяца я прожил схватившись за голову. Работа на двух должностях требовала хитроумного распределения времени. Постоянно приходилось жонглировать обязанностями, но, в конце концов, я внедрил свою собственную систему, после чего наступила полная неразбериха. Так и не успев освоиться с обязанностями мукзэпоя (я даже не закончил разбор перепутанных папок TCP), я полностью забросил работу диспетчера компьютерной группы. В общем, все шло наперекосяк. Но пока человек хотя бы на шаг опережает катастрофу и полный завал, нельзя сказать, что он не справляется. И если вам удается все время идти на шаг впереди катастрофы, думать о каких-то усовершенствованиях – чистой воды пижонство.

Объявление о вакансии мукзэпоя опубликовали. Кандидат «должен проявить себя как инициативный, увлеченный своим делом, коммуникабельный сотрудник», но я все равно подал заявление. Ведь в объявлении говорилось, что кандидат «должен проявить», а не «уже проявил», не так ли? Бывает, люди меняются, и даже к лучшему.

В бланк заявления полагалось вписать трех рекомендателей. Естественно, первым я вписал TCP, хотя он как сквозь землю провалился и не отвечал на телефонные звонки. Под номером два и три назвал Трейси и Ру. Всем известно, что рекомендации, кроме самых щекотливых – от «последнего работодателя», – чушь собачья. Никому не придет в голову вписывать рекомендателя, если тот гарантированно не рассыплется в комплиментах. «Свой» рекомендатель может преспокойно врать как сивый мерин. Если возникнут осложнения, ему легко отвертеться: «Знаете ли, за то время, пока я был партнером его матушки по бриджу, кандидат ни разу не кидал меня, а тем более на двести тысяч фунтов. Откуда я мог знать?» Поскольку рекомендации – бессмысленная трата времени, почему бы не привлечь одного-двух друзей, готовых почесать языком в твою пользу?

Тем временем Урсула пребывала в состоянии, близком к сексуальной оттепели. У нее выступает на щеках румянец и учащается дыхание, даже если ей достается подарочный ваучер от ИКЕА, а тут – целый дом! Глаза Урсулы светились животной страстью с утра до вечера.

– Вот сорок самых лучших, – заявила она однажды после ужина и водрузила здоровенную стопку бумаг на подлокотник моего кресла, хотя любому, даже самому невнимательному, наблюдателю было ясно, что в этот момент я играл в «Теккен». – Я хочу, чтобы ты их просмотрел.

– Хорошо. Подожди минуту.

– Отлично. Даю тебе ровно минуту.

– Перестань. – Я бросил на подругу умоляющий взгляд. Ну не совсем чтобы «бросил взгляд», мне было не до того – боевые действия на экране развивались с ураганной скоростью, но все же я развернул в ее сторону плечи и голову настолько, насколько их можно было развернуть, не отрываясь от игры. Урсула, как всегда, выбрала неподходящий момент: на шкале здоровья оставался жалкий огрызок, а я пытался одновременно провести «кошачий выпад» и «кровавые ножницы».

– Знаю я твои минуты. Мы, успеем выспаться и спуститься к завтраку, а ты все еще будешь сидеть за компьютером.

Урсула – и это не субъективное мнение – совершенно лишена способностей к видеоиграм. Она абсолютная неумеха: во что бы ни играла, вечно паникует, переспрашивает, какая кнопка что делает, и отпускает нелепые комментарии вроде «так в жизни не бывает». Над Урсулой непростительно смеяться, как над увечной, и тот факт, что она не падает духом, но объявляет свои жалкие навыки в видеоиграх «средними», говорит о ее чрезвычайном мужестве. Я объяснил детям болезнь матери еще в раннем возрасте, иначе позже они бы сами заметили, и это могло стать источником неловкости и стеснения. Надо признать, дети не подавали виду и терпеливо, раз за разом, объясняли Урсуле приемы и смысл той или иной игры. Дети, если им доверять, все могут выдержать.

Болезнь, однако, имеет побочные эффекты: Урсула не в состоянии воспринимать игру как единое целое. Дело не в дефектах зрения, она прекрасно различает этапы, однако у нее в голове не укладывается, что один этап игры органически вытекает из другого. Опять же, я страшно горд стойкостью моей подруги: окончательно запутавшись в каком-нибудь элементарном «ралли», она и виду не подаст, что расстроена. Недоразумения, тем не менее, возникают. Урсула, например, может брякнуть: «Прекрати немедленно. Ты играешь уже шесть часов». Она буквально не способна понять, насколько это не-воз-мож-но. Урсуле ничего не стоит выключить игру в тот момент, когда до звания чемпиона турнира осталось обойти двух соперников.

Зная о слабостях подруги и разделяя ее стремление найти новый дом как можно быстрее, я распрощался с «Теккеном» всего через пару часов и начал просматривать отобранные Урсулой варианты. Быстро выяснилось, что Урсула использовала единственный критерий отбора: все дома должны находиться в Северном полушарии.

Подруга сидела за столом в другой комнате, погрузившись в журнальную статью «Как с помощью новых занавесок сделать дом непохожим на самого себя». Чтение настолько ее поглотило, что Урсулы хватало только на то, чтобы очень, очень медленно перемещать ложечку с карамельным йогуртом от баночки ко рту и обратно.

– Насколько тщательно ты пропалывала варианты, что набралась такая куча домов?

– Я придумала свой метод поиска, отличный от твоего, чтобы не оказаться в такой же дыре. Задавала себе всего один вопрос: «Можно ли в этом районе ночевать без роты охраны?» И если ответ был «нет», исключала объект из списка. Понимаю, для тебя это непривычно, но давай попробуем действовать по моей системе, а?

– Существует большая разница между поисками дома в районе лучше нашего и попытками равняться с Иваной Трамп.[11] Ты только глянь на этот дом… – Я поднял лист бумаги так, чтобы из-за него были видны только мои вытаращенные глаза. – За такую сумму можно всю нашу улицу купить.

– Ты бы, наверное, так и поступил, будь твоя воля.

– Этот дом нам не по карману. Наших сбережений даже не хватит на достаточное количество наркоты, чтобы приглючилось, будто этот дом стал нам по карману.

– За осмотр денег не берут.

– Постой-постой, ты хочешь сказать, что выбирала дома только для того, чтобы посмотреть на них?

– Мржет, какие-нибудь идеи появятся…

– У меня одна уже появилась.

– …или примеры для сравнения. Как понять, чего мы хотим, если нам не с чем сравнивать?

– Прежде всего, не впадать в безумие, если, конечно, такой подход тебя устраивает. И вообще, о чем ты говоришь? Будто мы домов раньше не видели. Я бывал во многих домах. У меня друзья в домах живут.

– Это не то же самое.

– Почему же?

– Мы не покупаем их дома.

– Этот дом, – я указал на листок с рекламой северо-западной резиденции графа Глостерского, – мы тоже не покупаем. Кроме того, поиграть в покупку можно и в доме друзей. Позвоним каким-нибудь знакомым, попросим назначить время, скажем, что их недвижимость нас заинтересовала, можем даже съездить туда, поглазеть с улицы на ворота.

– А не взять ли мне эту ложку и не дать ли ей тебе по балде? Хорошо, тебе не нравится ни один выбранный мною дом. Но для того я и дала тебе варианты – чтобы ты посмотрел, а потом мы обсудим их, как делают все супружеские пары. Но если ты собираешься отмахнуться не глядя, тебе придется найти чертовски уважительную причину.

По тому, с какой энергией Урсула обсасывала ложку, отчего у меня возникали невольные эротические ассоциации, я понял, что она не уступит ни пяди. Ворча, я сгреб в охапку бумаги и плюхнулся в кресло.

Все объявления риелторов одинаковы: описание и размеры, комната за комнатой, и крошечное фото фасада. Если прежние жильцы вытворяли что-либо неумное и экстравагантное с жилой комнатой, прилагалось еще и фото интерьера. Урсуле явно нравилось прочесывать эту муру страницу за страницей. Я же, пытаясь угадать, который из домов выкрадет мой бумажник, чувствовал себя как на очной ставке с грабителем.

– Вижу, вы подали заявление на должность мукзэпоя? – Бернард подкрался сзади, когда я пытался слямзить чей-то пакетик чая в общей комнате.

– Да. – Я постарался произнести это как можно более непринужденно, – Думаю, так будет лучше. Пора продемонстрировать, что я заинтересован в карьерном росте и не собираюсь останавливаться на должности диспетчера. (Бернард кивнул.) Нет, я, конечно, доволен своей работой. (Бернард опять кивнул.) И не считаю работу диспетчера… э-э-м… бесперспективной… – Мне захотелось сжечь свое заявление и рассыпаться в извинениях за причиненные неудобства.

– Вам известно, что мы будем проводить собеседование не только с внутренними кандидатами? Данная должность для нашего учреждения очень важна.

– Но ведь в последнее время собеседования с кандидатами в мукзэпои проводились только среди местных сотрудников, не так ли?

– Да, так.

– И зарплата на этой должности абсолютно такая же, как на любой аналогичной должности во всем университете?

– Верно.

– Понятно.

– Я не сомневался, что вы поймете. Мы действительно настолько высоко ставим эту должность, что, несмотря на равную зарплату, решили больше не давать преимуществ местному персоналу.

– Из ваших объяснений (с каким бы удовольствием я уронил Бернарду на ногу свинцовый аккумулятор) мне стало совершенно ясно, насколько значительна эта должность.

Бернард глубоко засунул руки в карманы и улыбнулся. Я выловил чайный пакетик из кружки, швырнул его в мусорное ведро, но промахнулся. У пакетика был загнутый, но не запечатанный верх – я слишком поздно это заметил, – он ударился о стену, оставив бурую кляксу, потом медленно сполз на пол, прочертив влажную полосу из чайной крошки. Я почувствовал себя хамом, бросившим в белоснежную стену кусок дерьма.

– Пойду тряпку принесу.

Дом.

– Это мой муж Тони.

Костлявый Тони с негнущимися ногами сидит в инвалидной коляске и смотрит футбол по телевизору, тем не менее, приветственно машет нам рукой. Он – явный приверженец не слишком изысканного сочетания стопроцентно нейлоновой футболки и пивного пуза. Пузо у него не обвисшее, но крепкое и гладкое, оно растет быстрее, чем кожа, его обтягивающая. Если подойти и щелкнуть по такому средним пальцем, оно загудит, как хорошо надутый мяч. Я, словно околдованный, не могу оторваться от туго натянутой футболки с крохотной вмятиной, которая обозначает пупок.

В комнате на первом этаже помещаются не только Тони и телевизор, но также музыкальный центр с дверцами из дымчатого стекла (я бросил взгляд на компакт-диски – сплошь дешевые сборники) и стенка, набитая кубками, щитами и призовыми статуэтками под золото, изображающими игроков в бильярд, а также аквариум с тропическими рыбками и два массивных пластмассовых сундука – очень полезные штуковины, когда за две секунды до прихода гостей нужно сгрести с пола и засунуть куда-нибудь детские игрушки. Комната большая, спору нет, но только одна. Отсутствие других комнат на первом этаже не очень устраивает нас с Урсулой. Когда очередная ссора достигнет апогея и кто-нибудь выскочит из комнаты, решительно и бесповоротно хлопнув дверью, возвращаться назад всего через несколько минут, чтобы посмотреть телевизор, – довольно пошлый расклад.

Урсула с женой Тони осмотрели кухню и, щебеча, поднимаются по лестнице. Завороженный созерцанием чужого пупа, я не трогаюсь с места, но потом, опомнившись, бегу следом.

– Это ванная комната. Нагреватель воды вот здесь, в шкафу.

– Сколько ему лет? – спрашивает Урсула.

Жена Тони чуть наклоняет голову в направлении двери:

– Тони-и-и?! Тони-и-и, сколько лет нашему нагревателю воды?

Снизу отчетливо доносится раздраженное «нэзаю». Жена Тони смотрит на нас.

– Если честно, я даже не помню. Лет десять, наверное. Вот здесь… хозяйская спальня.

Кошмар! Нет, правда кошмар.

– У дальней стены – встроенные шкафы, вот. Мы там одежду держим… Дайте мне пройти… Да, наверху есть чердак, мы храним там всякую всячину.

– А изоляция там какая?

– Я туда сама не заглядываю. Тони-и-и! Тони-и-и-и-и! Какая изоляция на чердаке?

– Че? Нэзаю. Какая-то есть… Глянь… – Рев толпы из телевизора заглушает его слова, и Тони взрывается: – Ах ты козлина!

– Похоже, он тоже не знает. Можно посмотреть, если хотите. Здесь – детская.

Женщина открывает дверь, за ней – два пацана лет девяти-десяти. Один руководит сражением между солдатиками, гоночными машинами, суперменами, роботами и динозаврами, другой читает журнал «Покемон», лежа в кровати на животе и согнув ноги в коленях; перелистывая страницы, он медленно постукивает одной ступней о другую.

– А-а-а, – говорю я. – Мои сыновья тоже любят «Покемон».

Мальчишка поднимает на меня глаза:

– И что?

– Как видите, здесь можно без труда разместить две детские кровати… Дайте мне пройти. Запасную комнату покажу.

В комнате хранится велоэргометр и кипы старых журналов. Урсула указывает на угол у окна, где на стыке стены и потолка пролегла извилистая трещина.

– Там трещина. У вас проблемы с перекрытиями?

– Знаете, я ее раньше не замечала. Тони-и-и. Тони-и-и-и-и. Давно у нас эта трещина?

– Нэзаю… Какая трещина?

– В запасной комнате есть трещина.

– В стене?

– Да.

– Нэзаю.

Хозяйка снова поворачивается к нам:

– Ну, я не в курсе, сколько она уже там, но в целом неприятностей с домом не возникало. Пока мы здесь жили, ничего не отвалилось, ха-ха-ха!

Я тоже смеюсь из вежливости и чувствую на себе взгляд Урсулы, говорящий: «Сдурел?» – но решаю не встречаться с ней глазами.

– В гараж заглянете?

Мы отвечаем «да». В гараже обнаруживается машина.

– Вот видите, – говорит жена Тони, – машина помещается.

Мы с хозяйкой опять хихикаем, Урсула опять смотрит с прищуром.

Когда мы выходим на улицу, нам машет сосед. Ему лет пятьдесят, рукава закатаны до локтей, вскапывает клумбы с цветами.

– Приезжали дом смотреть?

– Так точно.

– Хорошо, хорошо. Вы вдвоем и больше никого?

– У нас два малолетних сына.

– О-о, хорошо. Поскорей бы сюда вселилась другая семья. А то жена говорила, что вчера какие-то черномазые приезжали смотреть. Не хотелось бы, правда? От соседей многое зависит.

– Да, – отвечаю я, – еще как зависит.

Дом.

– Давно дом выставлен на продажу?

Риелтор поигрывает ключами от машины.

– Его только-только подготовили для осмотра. Здесь раньше одна старушка жила, умерла в ванне…

– В этой самой ванне?

– В ней. Несколько недель пролежала, пока соседи не всполошились из-за вони. Уборки, конечно, было много. Потом владельцы ждали, пока следствие закончится. Тут еще один квартирант жил, но он, похоже, смотался задолго до трагедии. Никто не видел его уже несколько месяцев. Мансарду хотите посмотреть?

– Нет.

Дом.

– Вы в связке? – спрашивает женщина в спортивных штанах и шлепках.

– В связке? Какой? – хмурится Урсула.

– Имеется в виду, ждем ли мы, пока продадут наш дом, и ждут ли наши покупатели, пока продадут их дом и так далее, – поясняю я. – Нет, мы не стоим в очереди. Мы фактически выплатили ссуду. Нам не требуется ждать продажи дома, чтобы купить новый. Фактически мы могли бы сдавать свой дом в аренду.

– Могли бы? – переспрашивает Урсула, стреляя в меня глазами.

– Нашла время, – с улыбкой говорю я ей по-немецки.

– Тогда ладно. А то у меня из-за этих связок продажи срываются. Уже двенадцать раз так было. Я теперь на таблетках живу.

– Мы могли бы войти? – спрашивает Урсула.

– А вы точно не в связке?

– Нет.

– Ну, тогда заходите.

Нас ведут через укороченную прихожую.

– Это – кухня. Я… ой, простите, наверное, лучше по одному заходить. Видите, все, что нужно, – прямо тут, под рукой.

– Дверь выходит во двор?

– Да. Но я ей не пользуюсь. Если хотите осмотреть двор, надо выйти через парадную дверь и пройти по дорожке. Тут… простите… тут у нас гостиная, где мы сидим и смотрим телевизор.

– Кажется, раньше здесь были две комнаты?

– Похоже на то. Когда я поселилась, уже так и было, но на потолке видно, где была красная краска, а где желтая, не правда ли? Наверное, по этой границе раньше проходила стена.

– Да-да.

– Наверху смотреть будете?

– Будем.

– Хорошо. Ступайте за мной. Осторожнее с этой вазой. Она из Португалии. Направо… Направо… Нет, это – лестничная площадка. Это – туалет.

Я берусь за ручку, но женщина заступает мне дорогу:

– Мне не хотелось бы, чтобы вы туда заглядывали.

– Как скажете.

– А это – спальни.

– Три спальни?

– Да. Вернее, две и кладовка. Но в кладовке поместится еще одна кровать, не слишком широкая.

Урсула сует голову внутрь и смотрит.

– Если здесь поставить кровать, дверь не откроется.

– Дверь можно снять с петель.

– А окна? Рамы не двойные?

– Нет, не двойные. Не собралась их установить.

– Спасибо, что показали нам дом. – Мы начинаем спускаться по лестнице. – Он очень милый.

– Номер риелтора у вас есть, верно?

– Да. В офисе нам сказали, что перезвонят в понедельник узнать, что мы надумали.

– Я цену не сброшу, – добавляет хозяйка, открывая нам дверь.

– Нас предупредили.

– Тогда ладно.

– Тогда ладно.

– До свиданья. Спасибо.

– До свиданья. Буду ждать звонка в понедельник.

Мы улыбаемся друг другу, она закрывает дверь, мы уходим. Урсула целеустремленно вышагивает по тротуару. Я заглядываю ей в лицо:

– Мне понравилось.

– В машину!

Дом.

– Скрывать не стану, – агент поигрывает ключами, – потребуется небольшой ремонт.

Дом.

– Мистер Ричарде? Здрасьте, я – Пэл, это – Урсула, мы пришли смотреть дом. Извините, мы немного рано, но мы заметили машину перед домом и подумали, что… Мы можем вернуться через десять минут…

– Нет, ничего. Проходите.

Входим, нам показывают гостиную. Там, где раньше на стенах висели картины, остались прямоугольники более яркого цвета. Комната имеет скорбный, задумчивый вид, какой всегда бывает у жилища, покинутого прежними обитателями со всеми их пожитками, но состояние у нее довольно приличное. А вот у мистера Ричардса оно так себе. Он одет в костюм, но сдается, что костюм надели еще месяц назад, да так и не снимали. Трехдневная щетина, под глазами черные мешки от бессонницы.

– Гостиная, – произносит мистер Ричардс, широко разводя руки и потом соединяя их с хлопком. – Центральное отопление, как видите. Центральное отопление во всех комнатах.

– Когда провели? – интересуется Урсула.

– Лет десять назад, как раз накануне нашей первой зимовки в этом доме… Да… Но техосмотр проводили каждый год. Все работало исправно. Да. А что ему сделается. Идем дальше?

– Мы за вами.

Мистер Ричарде вводит нас в следующую комнату. Между створчатыми окнами до пола, выходящими в запущенный сад, втиснут на редкость противного вида камин.

– Столовая. Как видите, есть камин, уют придает.

– Да, здесь очень уютно.

– Комната не такая большая, как гостиная, но вполне приличного размера.

Урсула смотрит в окно на траву, вымахавшую под три метра.

– Давно выехали отсюда?

– Да. Несколько месяцев назад. Сейчас живу с братом и его семьей, пока квартиру себе не подыщу. Этот дом надо продать, чтобы поделить деньги, – раздел имущества по разводу.

– Вот как, – оживляется Урсула, и у меня холодеет в желудке. Не просто холодеет, температура внутри мгновенно падает на двадцать градусов Цельсия.

Обычно я забываю, что Урсула – немка. Честно говоря, мы редко ходим на званые ужины и официальные приемы, поэтому ее немецкий этикет, подразумевающий вопросы в лоб, не часто дает о себе знать. Слово «такт» и по-английски, и по-немецки звучит одинаково. Однако, несмотря на внешнее сходство, между этими словами такая же разница культур, как между периной из гусиного пуха и блицкригом. Я смотрю на Урсулу в упор, на ее заинтересованное лицо, пытаясь хоть что-то вымолвить. Рот Урсулы неумолимо раскрывается.

– По разводу? А из-за чего развод?

– Я… э-э… мы с женой расстались около восьми месяцев назад.

– Нет, я хотела спросить, это вы подали на развод или она? Или вы вместе?

Мистер Ричарде кашляет. Я прихожу в себя и задираю руку:

– Кухня – вон там, говорите?

Мистер Ричарде не замечает намека.

– Подавали совместно. Хотя где там совместно – она спуталась на работе с каким-то обормотом, ха-ха-ха. У них это, очевидно, продолжалось черт знает сколько времени. Сука. Но написали, что «не сошлись характерами», чтобы все было цивилизованно, без ребячества.

– Кухню можно посмотреть?

– Не думаю, что ей следовало раздвигать ноги перед любым прохиндеем, заскочившим на пару минут, в этом вопросе мы с ней точно не сходимся.

– Извините, – искренне произносит Урсула. – Наверное, очень тяжело, когда брак распадается таким образом. Особенно для вас, ведь вам вдобавок нанесли сексуальное оскорбление.

Следующие двадцать минут я брожу по дому, охваченный животным ужасом, и поэтому ничего вокруг не вижу. На выходе Урсула морщит нос и сетует на отсутствие гаража, поэтому цену мы не предлагаем.

Ру и Трейси застолбили столик в кафе «У Патрика»; при моем появлении Ру выжидательно уставился на меня.

– Что на свете звучит приятнее всего? – спросил я.

– Когда шикарная женщина ругается матом. Э-э, а ты знаешь, что на тебе костюм?

– Тихо. У него сегодня собеседование. – Потянувшись вперед, Трейси постучала Ру по лбу.

– Ах да. Должность TCP. Ладно, в виде моральной поддержки оплачу твой обед.

– Господи, как ты можешь говорить о еде? У меня сейчас не желудок, а сушильный барабан.

– Ха! Значит, не придется позориться и занимать у тебя же деньги. Как насчет чашки чая?

– Чай сгодится.

– Трейси, купи бедняге чашку чая, а?

Трейси, не моргнув глазом, пододвинула мне чашку Ру.

– Я слышала, что у тебя есть шансы.

– Правда?

– Ага. Расслабляться не стоит, но говорят, кандидаты со стороны не шибко хороши.

– Откуда ты это взяла?

Трейси пожала плечами:

– Здесь кадровички недавно пирожки покупали.

– Отлично. На то и расчет: на такую говенную зарплату гарантированно позарятся только придурки.

Ру кивнул:

– И тогда ты сможешь сказать: «Видите, я – такой же придурок, как они, но хотя бы знаю, где что лежит».

– Это и есть мой козырь.

– Ты возьмешь свое, – улыбнулась Трейси.

– Да-а, они и так знают, что с колен ты уже не поднимешься, кроме того, это всего лишь айтишная должность, и ты ее уже занимаешь.

– Занимать-то занимаю, но моя квалификация выглядит бледно.

– В этом костюмчике ты и сам выглядишь жутко, но тебе же плевать.

– Было плевать, пока с вами не встретился… Загвоздка в том, что у меня нет компьютерного образования, вместо него диплом по социальной географии – обхохочешься.

– Что будешь говорить, если тебя спросят про диплом? – полюбопытствовала Трейси.

– Молюсь и богу, и дьяволу, чтобы не спросили.

– Все будет нормально. Придешь сюда завтра уже ИТ-менеджером.

– Мукзэпоем, – поправил я.

– Какая разница. Шишкой, короче, и мы тебя зауважаем, как никогда прежде.

– Как никогда, говоришь?

– Ага.

– На собеседовании сразу падай на брюхо и начинай пресмыкаться. У тебя это хорошо получается, уж мы-то знаем, – ободрила Трейси.

После зажигательных речей Трейси и Ру я рвался в бой, но на подступах к кабинету, где проводилось собеседование, меня остановили – предыдущая кандидатка еще не вышла. Отведенное ей время уже истекло, а она все еще торчала внутри, отчего я исходил желчью. Более того, она смеялась! Я мог наблюдать за ней и группой начальства сквозь стеклянную перегородку офиса. Смеются, падлы. Наверное, отпустила обалденную шутку – всем угодила. Не иначе, надо мной гогочут. Они смеялись, все больше проникаясь симпатией друг к другу, проникаясь симпатией в ущерб мне, а я сидел за дверью в дурацком кресле, от которого потел зад, и пытался читать журнал по менеджменту.

Кандидатка была явно не из местных. В университете я ее точно никогда не встречал. Темные волосы затянуты в хвостик в беспардонно откровенной попытке продемонстрировать «практичность». Темно-синий костюм с короткой юбкой и неброские черные туфли.

А ноги у нее ничего.

Дав кандидатке достаточно времени рассказать про свой опыт, личные качества и родословную начиная со времен крестоносцев, начальство переглянулось, мол, «еще вопросы будут?», намекая, что обмен знаками братской любви пора заканчивать. Вот они уже встают с мест, вот пожимают руки, улыбаются: «Надеюсь, мы еще увидимся». Ага, щас, вали отсюда, зараза. Кандидатка вышла из кабинета твердым шагом, мазнув по мне пустым взглядом, в котором я тут же уловил насмешливое презрение. Посмотрела так, словно видела, как взмокли и врезались в зад мои трусы.

На этом дело не закончилось. Призрак кандидатки еще минут десять витал в кабинете, пока начальство кивало головами и что-то записывало, но вот меня спросили, не угодно ли зайти.

Собеседования при устройстве на работу – исключительная мерзость, а для местных кандидатов мерзость особенная. Для начала, нельзя прибегнуть к фальшивому многословному самовосхвалению, которое и составляет тактику поведения на собеседовании, ведь всем прекрасно известно, что ты за фрукт. Остается делать вид, что все твои прежние выходки – лишь беззлобная невинная шутка. Кроме того, ты облачен в костюм, на который все утро страшно боялся что-нибудь пролить, но ухоженный вид не помогает, ведь все помнят, что на работе ты обычно напоминал кочан салата недельной свежести. Кандидат приговорен носить костюм, ибо он обязан показать, что ему «не безразлична собственная судьба». У меня имелся всего один, и надевал я его исключительно на собеседования и похороны. Выбор галстука определялся тем, хоронил ли я кого-нибудь или кто-нибудь пытался похоронить меня.

Начальство на собеседовании состояло из Бернарда Доннелли, Кейта Хьюза (он заправлял хоз-службой отдела и был вторым по должности после Роуз Варчовски) и женщины из отдела кадров, которую специально посадили задать вопрос о «равных возможностях».

– Садитесь, – Бернард жестом указал на кресло по другую сторону стола. – Ну что ж, Пэл. Меня, я надеюсь, вы знаете…

Мы оба немного посмеялись этой остроте.

– А вот Кейт Хьюз, старший администратор службы поддержки учебного процесса, – кадры, постройки, канализация…

Обоюдный легкий поклон. Старыми знакомыми, как с Бернардом, мы с Кейтом не были, однако иногда сталкивались в коридорах, а то и вступали в неловкие беседы.

– И, наконец – делу венец (все опять засмеялись), Клер Макмиллан из отдела кадров.

– Хорошо, – начал Кейт. – Не могли бы вы немного рассказать о себе? Что для вас главное, почему вы заинтересованы в этой должности и так далее.

– Да, конечно.

– Тогда мы вас слушаем.

Начальство сидело к окну спинами. День выдался пасмурный, но густое белоснежное облако, которое заволокло небо целиком, создавало мерцающий световой фон. Глаза у меня специально приспособлены, чтобы смотреть телевизор в три часа утра практически в полной темноте, и вдруг мне почудилось, что я попал на встречу с инопланетянами из «Близких контактов третьей степени».[12] Обнаружив, что щурюсь, как мистер Магу, [13] я заставил глаза открыться пошире. Рот неизвестно почему тоже открылся. Я и сказать еще ничего не успел, а они уже что-то черкали в блокнотах. Представляю, что они там понаписали. Что-нибудь вроде: «Несомненно одержим бесами».

– Прошу прощения, нельзя ли опустить жалюзи? – спросил я.

– Э-э, да, пожалуй… – Кейт подошел к окну и дернул за веревочку.

– Большое спасибо. Просто свет очень яркий.

– Яркий? – переспросил Кейт таким тоном, будто хотел сказать: «Я так не считаю».

– У вас что-то не в порядке с глазами? – поинтересовалась Клер Макмиллан.

– Нет.

– Нет?

– Нет. Я… э-э… закапываю атропин. Ну, знаете, от него зрачки расширяются. Его используют при проверке зрения.

– Вы недавно проверяли зрение?

– Нет, не проверял. Я лишь сказал, что атропин используется при этой процедуре.

– А зачем вы его капаете?

– Я… Я страдаю чрезмерным слюноотделением. Атропин сдерживает выделение слюны.

– Да? Вот не знала.

– И пота тоже. И слюны, и пота. Средство от тысячи хворей, ха-ха-ха.

– Понятно, – сказала Клер.

– Очень интересно, – добавил Кейт.

– Ну, знаете, как это бывает: ой, что-то слюны многовато набралось. И приходится бежать за атропином.

Все трое медленно кивнули. Очень медленно.

– Но пока с глазами все в порядке… да, в порядке… я… Ладно, немного о себе. Я уже довольно давно работаю здесь диспетчером компьютерной группы, а последние несколько месяцев исполняю вдобавок обязанности мукзэпоя…

– Позвольте вас перебить, – перебил Кейт. – Судя по резюме, вы получили образование в области социальной географии. У вас нет квалификации в ИТ. Не помешает ли вам это работать мукзэпоем?

– Рад, что вы задали этот вопрос, Кейт. По сути, я считаю, что отсутствие у меня компьютерной «квалификации», – я изобразил кавычки пальцами, мысленно прощаясь со своей бессмертной душой, – на самом деле является преимуществом.

– Каким же образом?

– Извините, в каком смысле «каким образом»?

– Ну, в смысле, как это может быть преимуществом?

Я с готовностью кивнул:

– Считаю, что, работая мукзэпоем, легко погрязнуть в технических вопросах. Однако выполнение общих задач, поставленных перед отделом, представляется нам, естественно, более важным.

Я понятия не имел, как эти задачи были сформулированы в «Программе отдела», но знал, что Кейт приложил руку к их составлению. Он немедленно затряс головой в знак согласия – я попал в цель. Бернард затряс головой еще пуще Кейта. Потом я взглянул на Клер – та только оттопырила нижнюю губу: мол, вам виднее. Поймав кураж, я продолжал:

– Опасность… настоящая опасность (тоже мне «настоящая», ох, гореть мне в геенне огненной) состоит в том, что мукзэпой способен отвлечься на практические вопросы и упустить из виду осмысленное и инициативное проведение всеобъемлющей стратегии. Я полагаю, что меньше других рискую угодить в эту ловушку, потому что благодаря полученному образованию сумел избежать излишней сфокусированности на механистичном аспекте компьютерных технологий.

– Да. Звучит убедительно, – заметил Кейт.

– Кроме того, – усмехнулся Бернард, – такого специалиста всегда полезно иметь под рукой при решении кроссвордов. Удобно, когда кто-нибудь знает, как называется столица Эфиопии.

Все еще немного похихикали.

– Кстати, Пэл, просто из любопытства, назовите нам столицу Эфиопии.

– Не знаю. Я изучал социальную географию, – ответил я и закашлялся.

– Да, разумеется. Скажите, чем вам будет интереснее всего заниматься, если вас назначат мукзэпоем? Что станет для вас наивысшим приоритетом?

– Бернард, думаю, важнее всего преемственность. Но мы также должны проявлять гибкость и незашоренность. Перенимать передовые методы работы и одновременно реагировать на перемены. В столь динамичной обстановке высокое качество, подлинно высокое качество работы достижимо только за счет объединения наших традиционных навыков с открытостью инновациям. Да, мы сами должны стать проводниками инноваций.

Про себя я молился, чтобы не брякнуть чего-нибудь толкового и понятного. Никогда не знаешь, куда тебя занесет.

– Полагаю, мы все так считаем, – откликнулся Кейт.

Уф-ф.

Клер Макмиллан приподняла руку с зажатой в пальцах шариковой ручкой.

– Вам наверняка известно, что наш университет придерживается политики равных возможностей. Не могли бы вы сказать, какие усовершенствования можно внести в этой области?

В отношении вопросов о равных возможностях существует золотое правило: не говори о расовых различиях. Если заговоришь о расе или тендере, тебе каюк. Само упоминание о таких вещах как бы подразумевает, что твои коллеги – расисты и ханжи. Но если сказать: «Все в порядке, никаких улучшений не требуется», ответ будет неправильным, на грани провокации. Слава богу, остаются еще инвалиды.

– Что ж, есть одна существенная, но часто упускаемая из виду проблема – трудности, создаваемые для инвалидов конструкцией зданий. У нас, к примеру, имеется всего один лифт, и, когда он неисправен, доступ в здание для инвалидов невероятно затрудняется. Наша аудиосистема не может использоваться студентами с нарушениями слуха. Кроме того, студентам с собаками-поводырями не хватает места внутри отсеков для индивидуальных занятий в библиотеке.

– Да, все верно, – заулыбалась Клер, и мне захотелось выбросить вверх кулак с криком «ура!», но тут вмешался Кейт:

– Хотя это и верно в некоторой степени…

О чем это он? В некоторой степени? Такие слова не говорят при обсуждении вопросов равных возможностей, если только не собираются накинуть на шею удавку. И тут до меня дошло: Кейт отвечает за обустройство зданий. Черт! Полная фигня! Не собеседование, а плавание между Сциллой и Харибдой.

– Нам приходится мириться с кое-какими ограничениями, – продолжал Кейт. – Например, наш бюджет не позволяет устанавливать в зданиях по четыре-пять лифтов.

– Разумеется, – я бешено закрутил педали обратно, – конечно! Я лишь хотел сказать, что нам нужно углубить понимание этих вопросов.

– По-моему, я и так неплохо в них разбираюсь.

– Нет-нет, н-е-е-е-т, не ваше понимание. Я имел в виду общественное понимание. Если бы нам удалось повысить общественное понимание в… – осторожно, Пэл, не вдавайся в детали, ты не знаешь, где и в каких бюджетных комиссиях заседает Кейт, – в стране… Тогда, возможно, отделу выделили бы необходимое количество ресурсов на проведение более целостной политики равных возможностей.

Я быстренько оглядел начальников. Достаточно ли далеко я отодвинул ворота, чтобы никто не почувствовал себя вратарем?

– Да, – после паузы отозвался Кейт. – В этом и состоит суть проблемы.

Клер Макмиллан – благослови господь ее курносую рожицу – подвела гармоничный итог, с серьезным видом промычав «м-м-м».

Еще минут десять я продолжал править паруса по ветру. Пару раз мой корабль кренился на бок, но удачи тоже были, когда я мастерски поддакивал либо перефразировал мнение, высказанное одним из них. Притворяясь, будто мне самому только что пришло в голову то же самое, я подхватывал тему, разражаясь глубокомысленной тирадой, не оставлявшей сомнений, на чьей стороне развевается мой флаг. Мне даже удалось приплести фразу об «интегрированной среде обучения», за которую начисляются тройные очки. Когда они начали сворачивать собеседование, я чувствовал себя вполне сносно.

– Ну, вроде все. Большое вам спасибо. Есть какие-нибудь вопросы к нам? – осведомился Кейт.

– Нет, кажется, вы ничего не упустили.

Эй, финишная ленточка еще не порвана! Ни одного вопроса? Никуда не годится. Они сразу поймут, что ты места себе не находил в ожидании собеседования. Фраза о каких-нибудь вопросах используется для разрядки обстановки, это все знают.

– Ну, разве только…

– Да?

– Разве только о рубашке… Где вы купили себе такую рубашку, Кейт?

– Эту? Я… э-э… не знаю. Жена покупала.

– Очень красивая. Мне нравится… этот голубенький оттенок.

– Если хотите, я могу ее спросить, где она купила.

– Правда? Вот здорово! Огромное спасибо. Здорово.

Ладненько, этот блин, похоже, вышел не комом. Но хватит ли того, что я наговорил?

– Когда вы планируете объявить о назначении?

– Мы собираемся принять решение до конца дня, – торжественно произнес Кейт. – Вы о нем узнаете не позднее завтрашнего утра.

– Хорошо. Отлично. Ну, тогда… Отлично.

Я истово пожал всем руки и, как и положено кандидату на должность менеджера, попятился задом к выходу из кабинета, перемежая легкие поклоны россыпями благодарностей. За дверью сидел очередной кандидат, он нервно тер большим пальцем ладонь. С этим соперником я был знаком – старший техник с факультета биологии.

– Привет, Тони. Ты следующий?

– Да, вроде того. Нервничаю, черт…

– Не волнуйся. Все будет в порядке.

Показав Тони большой палец, я двинул по коридору. О том, что у него расстегнута ширинка, я не стал упоминать.

Сидеть на работе в костюме и ждать собеседования – неудобно и неприятно, но торчать в костюме после собеседования – во много раз хуже. Все, даже студенты, видят, что ты еще не распрощался с надеждой сделать карьеру. В костюме ты будто голый. Однако самое скверное – знать, что ты пролетел мимо новой должности, но все равно досиживать рабочие часы в таком виде. Костюм превращается в белый флаг, выброшенный потерпевшим жестокое поражение. Человеку, получившему отказ, да еще и одетому в костюм, никто из коллег не осмелится посмотреть в глаза.

Я вернулся в свой офис и попробовал заняться чем-нибудь полезным, но чувствовал себя как водитель, передвигающийся в сплошном тумане. За что бы я ни брался, любое занятие быстро и незаметно перетекало в сбивчивые мысли о том, что я мог бы сделать или сказать лучше. Открывал сообщение на экране, начинал читать первую строчку, но к последней строке уже беседовал с воображаемым начальником о своих заслугах. Приходилось возвращаться в начало и опять читать, но всякий раз, когда я доходил до конца сообщения, не мог вспомнить прочитанное – в голове крутились только собственные блестящие несказанные фразы.

В этом лихорадочном бездействии, бормоча себе под нос, я провел два с половиной часа, пока не зазвонил телефон. Звонили по внутренней линии.

– Алло? Пэл слушает.

– Привет, Пэл. Это Кейт. Не могли бы вы спуститься к нам на минутку?

Голос Кейта ничего не выдал – сплошной официоз.

– Конечно. Никаких проблем, – с энтузиазмом и готовностью откликнулся я. Если поначалу они хотели отдать должность кому-то другому, то, услышав мой бодрый голос, глядишь, и передумают. «Ух ты! Он сказал „никаких проблем“ – может, его назначим, а?»

Подойдя к двери кабинета, я громко, мажорно постучал и, когда Бернард открыл дверь, с лучезарной улыбкой и вежливым приветствием шагнул через порог. (Они хотели отдать должность другому, но, учитывая мой дружелюбный веселый нрав… и т. д. и т. п.) Клер Макмиллан уже ушла. Кейт сидел на прежнем месте, перебирая какие-то бумаги. Бернард, открыв дверь, не сел в кресло, но принялся расхаживать по кабинету, засунув руки в карманы и тихонько издавая звуки типа «пам-пам-пам», – видимо, хотел напеть мелодию, но счел ее недостойной публичного исполнения.

Я не знал, то ли стоять, то ли садиться. Ни Кейт, ни Бернард не подавали мне никаких знаков. Поколебавшись несколько секунд, я начал опускаться на стул, как вдруг Кейт резко воскликнул: «Так!» Пришлось, к чертям собачьим, сделать вид, будто я согнулся, чтобы почесать лодыжку. Я мог бы сохранить вид уверенного в себе человека, если бы не задержался взглядом на лице Кейта, когда он внезапно оторвался от бумаг. В результате я, так и не дотянувшись до лодыжки, потерял равновесие, повалился вперед и хлопнулся лбом о столешницу с самым громким и звучным треском, который мне когда-либо приходилось слышать.

– Ай-ай-ай, – сочувственно воскликнул Бернард. – Вы не ушиблись?

– Нет-нет, не ушибся, – улыбнулся я ему из-под мышки. Выпрямляясь, я постучал себя по лбу, демонстрируя, что лоб у меня на удивление крепкий и что мне ни капельки не больно. И чуть не взвыл от боли.

– Вы точно не ушиблись?

– Нет, ничего страшного.

– Так. – начал еще раз Кейт. – Пэл, мы решили… Вы действительно в порядке?

– Лучше не бывает.

Я чувствовал, как на лбу со скоростью два дюйма в секунду набухает огромный алый пульсирующий рубец. Если проследить за взглядом Кейта, становилось ясно, что он обращался не ко мне, а к рубцу.

– Хорошо… Пэл, мы решили предложить должность мукзэпоя вам.

– Отлично. Просто превосходно.

– Прекрасно. Будем считать, что получили ваше согласие. Мы вами довольны, и я уверен, что учебный центр в вашем лице обретет ценного работника, как нельзя более соответствующего этой должности. При обсуждении вашей кандидатуры были возражения, но это теперь неважно. Главное, что ваше назначение позволит быстро заполнить вакансию. Поздравляю.

– Да, поздравляю, – эхом отозвался Бернард.

Я развернулся в его сторону:

– Спасибо.

Голова у меня слегка кружилась, и резкий поворот только усугубил дело.

– Вы действительно не ушиблись? У вас зрачки расширены.

Кейт вздохнул:

– Проснись, Бернард. Это действие атропина, забыл уже?

– Да, – подтвердил я, – это от апротина.

Я снова повернулся к Кейту. Он откинулся в кресле и произносил речь, дирижируя себе шариковой ручкой:

– Официально на должность мукзэпоя вы будете утверждены со следующего месяца. Поскольку вы новичок в этой должности, платить вам будут по низшей ставке, но зарплата ежегодно пересматривается. Вам, полагаю, ясно, что иной подход был бы неправильно понят остальными коллегами?

– Само собой, – согласился я.

Кейт то появлялся, то пропадал. Сначала меня это не беспокоило, но потом я сообразил, что это мое сознание то появляется, то пропадает.

– А как же должность диспетчера? Я… извините, дайте мне пару секунд, я переволновался.

– Понятное дело. Я отвечу на ваш вопрос. Должность диспетчера мы решили пока держать вакантной.

– Кстати, не только ради экономии средств. – Голос Бернарда звучал за три четверти миллиона миль.

– Нет, – помотал головой Кейт, ужаснувшись подобной крамоле. – Ввиду быстро меняющегося положения в отделе и накопленного вами ценного опыта в качестве диспетчера, мы решили, что некоторое время вы будете совмещать обе должности. Ради преемственности. Всего несколько месяцев. Если, конечно, справитесь. Если вы считаете, что не справитесь, – скажите. Мы поймем. Если наше предложение выходит за рамки ваших возможностей, не стоит этого скрывать – мы согласимся с вашей оценкой.

– Нет, что вы. Нет-нет, я справлюсь с обеими должностями. В конце концов, до сих пор справлялся же. Кроме того, это ненадолго.

– Верно. Ненадолго. – Кейт просиял.

– Совсем ненадолго, – далеко-далеко прошелестел Бернард.

– Ну, значит, решено. – Кейт протянул руку для рукопожатия сквозь сужающуюся щель в черной тьме. – Вы – наш новый мукзэпой. Уверен, вы горы свернете.

– Да, – с улыбкой ответил я и повалился боком на книжную полку.