Глава седьмая. Фиолетовая психожидкость.

В которой Деннис начинает обрисовывать свой подход к алхимическому опусу, а психожидкость -была она транслингвистической материей или нет - становится предметом спора.

Мой рассказ закончился, и все мы на несколько часов забылись беспокойным сном. В тусклом свете зари мы с Ив добрались до группы хижин, лепившихся по берегу Игара-Параны, повыше чорро, на расстоянии трех четвертей мили от нашего приюта. Мы знали, что витото, которые спускаются по реке, чтобы привезти детей в школу, останавливаются в этих обычно пустующих домах. Мы надеялись прикупить яиц, папайи или тыквы, чтобы внести разнообразие в наше меню, состоящее из неочищенного риса, юкки и бананов.

Мы нашли там только маленькую горстку людей; единственным товаром, которые был у них на продажу, оказались плоды сердцевидной формы размером с грейпфрут, полные скользких сладковатых зерен, плавающих в прозрачном красноватом сиропе. В те времена этот плод еще не был известен ботанической науке, лишь через несколько лет Шульц опишет его и назовет Macoubea witotorum. Мне же предстояло снова встретиться с этим плодом. Он оказался очень дешевым, и поскольку мы пришли в надежде хоть что-то купить, то потратили пятнадцать песо, получив взамен фунтов пятьдесят этих диковинных фруктов. Несмотря на то что я почти всю ночь напролет носился по океану мысленных галлюцинаций, я ощущал себя бодрым и здоровым. Взвалив на спину битком набитый мешок - это и была вся наша покупка, - я быстрым шагом направился обратно к миссии.

Ходьба доставляла мне радость. Мешок казался легким, нести его было одно удовольствие. Не останавливаясь на отдых ни на минуту, мы с Ив вернулись в миссию и пошли в расположенную на берегу обитель Ванессы и Дейва, чтобы вместе позавтракать. Когда мы выходили из хижины на поиски пропитания, Деннис крепко спал. Теперь его не было - очевидно, проснувшись, он сразу же помчался будить Ванессу, чтобы поведать ей о том, что он пережил несколько часов назад. Доносящийся изнутри жужжащий звук, чувство одержимости - обо всем этом он возбужденно рассказывал, когда мы вошли в " речной дом" и я опустил на пол свою ношу. Пока все возились с завтраком, события минувшего вечера обсуждались и тщательно анализировались. На Ванессу и Дейва не произвело впечатления взволнованное заявление Денниса о том, что нам удалось уловить и некое в высшей степени своеобразное энергетическое поле. Я предложил Деннису не спорить о природе пережитого, а просто уединиться после завтрака и записать все, что придет в голову, о том странном звуке, который он издавал. Брат послушался моего совета и полез на холм к нашему дому, чтобы там побыть одному и сделать следующую запись: 28 февраля 1971 года

Берусь за эти страницы со странным чувством ответственности, которое может возникнуть у человека, который столкнулся с каким-то необъяснимым феноменом: невероятным порождением сна или непонятным явлением природы. Задача, стоящая перед таким человеком, была бы весьма тонкой: описать феномен как можно точнее. Моя задача осложняется тем, что феномен, который я должен постараться описать, сам по себе имеет отношение к средствам описания, то есть к языку. Это довольно странное утверждение станет более осмысленным по мере исследования.

Что-то подсказывает мне, что, перед тем как двинуться дальше, необходимо упомянуть, кто же я такой. Еще двадцать четыре часа назад я считал, что знаю это, теперь же этот вопрос стал самым сложным из тех, которые когда-нибудь вставали передо мной. Вопросы, вытекающие из него, дадут ответы, которые позволят нам понять и использовать феномен, так трудно поддающийся описанию. Может статься, что это последние буквы грубого языка, которые я использую для того, чтобы что-то описать: поскольку данный феномен начинается на той грани языка, где наша способность создавать понятия пытается нащупать слова, но не находит их, я должен соблюдать осторожность, дабы. не смешивать язык - символ - метафору и реальность, с которой я пытаюсь их соотнести.

Когда я позже прочитал этот пролог, он показался мне одновременно и грандиозным, и пугающим, но Денниса окружала аура спокойной уверенности, которая поневоле внушала уважение. Я ощущал, что Логос борется со словарем своего новейшего средства выражения. Похоже, ему все лучше удавалось достичь своей цели. Я стал читать дальше: Поскольку любое явление возможно до какой-то степени описать эмпирически, наше тоже не является исключением. Проблема заключается в том, чтобы, воздействуя на химические процессы человеческого организма, вызвать совершенно особый звуковой и слуховой феномен. Такое состояние становится возможным, если ввести в организм растительные алкалоиды, обладающие высокими биодинамическими свойствами, а именно триптамины и МАО-ингибиторы (химические вещества, которые замедляют действие моноаминоксидазы - ферментной системы, окисляющей многие компоненты пищевых продуктов и психоактивных веществ до состояния безвредных побочных продуктов, или препятствуют ему. В присутствии МАО-ингибиторов вещества, которые при обычных условиях в процессе метаболизма превратились бы в пассивные побочные продукты, напротив, приобретают большую длительность физиологического и психологического действия), очень тщательно контролируя их параметры. По-видимому, данный феномен возможен в присутствии одних триптаминов, хотя торможение МАО определенно способствует его возбуждению, облегчая абсорбцию триптаминов. Непосредственно в нашей группе этот феномен удалось вызвать двоим: Теренс уже несколько лет экспериментирует со звуковым феноменом, возникающим под воздействием ДМТ. (Мои эксперименты заключались в следующем наблюдении: спонтанная глоссолалия, которую у меня вызывает ДМТ, иногда возбуждает нечто вроде приступа синестезии, при котором синтаксические конструкции, разговорная речь действительно становятся зримыми. Возможно, подобный эффект скрывался и за пережитым На крыше в Непале. Очевидно, столь необычные речевые и голосовые проявления характерны для состояний, вызываемых ДМТ)

До вчерашнего вечера, когда, приняв девятнадцать грибов строфария, я возбудил эту звуковую волну и в течение нескольких секунд испытывал на себе ее действие, Теренс был единственным известным мне человеком, который утверждал, что способен издавать этот звук. Прошлой ночью, съев грибы, мы легли в гамаки и стали ждать. К этому времени неприятная тяжесть, которая обычно ненадолго разливается по телу в начале вызванных строфарией видений, совершенно прошла. Она сменилась, по крайней мере у меня, теплым приливом удовлетворения и приятного самочувствия, который, казалось, постепенно затухает где-то внутри. Такие ощущения бывали у меня и раньше - и после грибов, и сразу же после кайфа от приема ДМТ. Потом мы заговорили о людях, которые находятся на большом расстоянии от нас, и о том, можно ли попробовать связаться с ними через четвертое измерение: поскольку для шаманизма магическая связь на расстоянии, по-видимому, вполне обычное дело, такой поворот разговора не был для нас чем-то странным. Одно могу сказать совершенно определенно: в какой-то миг, близкий по времени к этой теме, я услышал безмерно далекий- и слабый звук. Он раздавался где-то между ушами и доносился не снаружи, а изнутри - это совершенно точно, каким бы невероятным это ни казалось, - причем на редкость отчетливо, хотя и на самом пределе человеческого слуха. То был звук, похожий на очень слабый сигнал радиоприемника, зудящего где-то вдали: сначала он напоминал перезвон колоколов, но, постепенно усиливаясь, превратился в электрическое пощелкивание, потрескивание, бульканье, шипение. Я попытался воспроизвести эти звуки голосом - просто эксперимента ради, издавая гортанное гудение и жужжание. И вдруг получилось, будто мой голос и этот звук намертво соединились: звук стал моим голосом, но он исходил из меня в таком искаженном виде, какой не способен принять ни один человеческий голос. Внезапно звук значительно усилился и теперь походил на стрекотанье гигантского насекомого.

Пока Деннис писал, остальные лениво плавали в реке и занимались стиркой под чистым, бездонно синим безоблачным амазонским небом. Порой монотонный звон цикад вдруг вздымался слитной волной и, перемахнув через теплую, сверкающую гладь ласково струящейся Игара-Параны, как электрический разряд падал на землю, притихшую под зноем тропического дня.

Ближе к вечеру Деннис вернулся на берег - он искал меня. Застал он меня за стиркой теннисных туфель - этим делом я занимался на большом плоском камне, который благодаря неровности речного дна удобно выступал из воды на фут или около того. И конечно, благодаря этому удобству, он служил в округе излюбленным местом для стирки. А место было волшебное, но его волшебство еще таилось в будущем, его отделяли от сегодняшнего дня ровно две недели. Мы сидели на камне и разговаривали. Со времени вчерашнего эпизода со странным звуком прошло часов шестнадцать. Деннис сказал, что письменное упражнение оказалось весьма полезным.

- Вот и отлично! Ну, к чему же ты пришел?

- Еще не уверен. Я очень волнуюсь, но какова бы ни была причина моего волнения, она рождает мысли в мозгу едва ли не быстрее, чем я успеваю их записывать.

- Мысли? Что за мысли?

- Забавные. Мысли о том, как можно использовать этот эффект, эту штуку - словом, что бы это ни было. Интуиция мне подсказывает, что это имеет отношение к психожидкостям, о которых писал Майкл Харнер в июньском выпуске " Нейчерал xucmopu" за 1969 год, и к тому, что случилось с тобой в Боднатхе. Помнишь, Харнер высказал предположение, будто аяхуаскеро изрыгают некую волшебную жижу, на которой и основана их способность предсказывать будущее? Вот и у нас получилось что-то в этом роде - транслингвистический феномен, издаваемый голосом.

Так мы неторопливо беседовали на берегу реки, перебирая возможности и случайности. Деннис непременно хотел связать то, что произошло со мной в Непале, с весьма странным явлением, бытующим у шаманов дживаро в Эквадоре. Эти шаманы принимают аяхуаску, после чего они - и любой другой, кто ее примет, - получают способность видеть некую субстанцию, про которую говорят, что она фиолетовая или темно-синяя и пузырится, как жидкость. Когда после приема аяхуаски у вас возникает рвота, вы выбрасываете именно эту жидкость; кроме того, она выступает на коже как пот. Вот эту любопытную штуку дживаро и используют в большинстве своих колдовских обрядов. Все это держится в строжайшей тайне. Очевидцы утверждают, что шаманы выливают жижу на землю перед собой и, глядя в нее, видят другие края и времена. Если верить им, природа этой жидкости полностью выходит за пределы обычного опыта; она состоит из пространства-времени или мысли, или же представляет собой чистую галлюцинацию, которая приобретает объективное выражение, но всегда ограниченное пределами жидкости.

В своих исследованиях дживаро Харнер был не одинок. С самого начала поступления этнографических отчетов с Амазонки пошли слухи и неподтвержденные сообщения о волшебных выделениях и психофизических объектах - продуктах человеческой жизнедеятельности, - которые благодаря использованию галлюциногенов и заклинаний наделяются колдовскими силами. Мне припомнилось замечание алхимиков о том, что тайна скрыта в испражнениях.

- Материя, существующая за пределами трех измерений и потому

- Да. Не уверен, что это значит, но, по-моему, нечто в этом роде. Черт побери, а почему бы и нет? Я имею в виду, что это звучит довольно дико, но ведь это еще и система символов, которую мы принесли с собой и которая согласуется с магией шаманов, - а ведь именно ее поиски и привели нас сюда. " Вот зачем ты взошел на борт, парень, - гоняться за Белым Китом по всем морям и океанам, на обоих полушариях земли, пока не прольется его черная кровь и не перевернется он кверху брюхом". Ты ведь это имел в виду?

Обращение к мелвилловской риторике было неожиданным и совсем не характерным для него. И где он только нахватался цитат?

- Да, пожалуй.

- Только дело вот в чем: если действительно происходит что-то сверхъестественное, нужно его исследовать и выяснить, что же это такое, а потом свести к какой-то понятной схеме. Положим, мы не представляем, с чем имеем дело, но, с другой стороны, нам известно, что мы прибыли сюда, чтобы исследовать магию шаманов в целом. Поэтому сейчас мы должны продолжать работу над этим эффектом - или как там еще его можно назвать - в надежде, что мы знаем что делаем и что у нас достаточно данных, чтобы его раскусить. Мы забрались слишком далеко, чтобы заняться чем-то другим, а пренебречь таким случаем - значит упустить блестящую возможность.

- Да, ты прав, - ответил я. - Только впереди у нас темный лес. Сначала Иное показалось нам таким доступным - сам знаешь, новичкам часто везет. Это все гриб или гриб вместе с дымом аяхуаски - трудно сказать наверняка. Слишком много переменных. Да к тому же еще столько совпадений.

- То-то и оно. Я чувствую, нас ждет что-то потрясающее. Остается только пристально наблюдать за своей буйной фантазией и не проворонить того, что развивается. Добрый старый метод Юнга - только и всего.

- Да, - согласился я, - в идеале все это можно было бы довести до такого момента, когда можно будет поставить какой-то опыт, чтобы проверить подлинность этого эффекта.

Мне припомнился эпизод в книге " Учение дона Хуана", когда пейотный человечек, Мескалито, поворачивает руку ладонью вверх, и на ней Карлос Кастанеда видит случай из своего прошлого.

Если этот феномен действительно существует в природе, то, быть может, суть его вот в чем: образуется очень тонкая чувствительная пленка жидкости, связывающей нас с иными измерениями и способной улавливать мысленные образы. И когда вы в нее смотрите, возникает совершенно обратная связь. Жидкость становится зеркалом, в котором отражается не ваш физический облик, а мша внутренняя сущность. Разумеется, все это одни рассуждения. Существует ли такая жидкость на самом деле? Или это всего лишь галлюцинация? Кто, спрашивается, может в такое поверить?

У Денниса возникло твердое убеждение, что это как-то связано со звуком, что возможно либо стабилизировать такое вещество, либо вызывать его появление, каким-то образом изменяя свой голос-Идея странная и шаткая, поскольку ее можно экстраполировать до бесконечности: ведь что бы это ни было, оно состоит из того же материала, что и само воображение. Если ограничить это вещество тремя измерениями, оно может быть чем угодно, и все же фиолетовая эктоплазменная мыслежидкость должна существовать только в четвертом измерении. Можно предположить, что, пробив иное измерение, можно заставить эту жидкость, кипя, выливаться наружу. Одним словом, болтовня для умников. Глупейший словесный понос.

Он долго и вдохновенно распространялся на эту тему. Я был в восторге. ЕГО идеи казались мне замечательными. Я ощущал, что из триптаминового океана в наши сети попалась еще одна идея. Только - что с ней делать? - вот в чем вопрос.

Вспоминая об этом теперь, столько всего узнав за прошедшие двадцать лет, трудно с уверенностью сказать, во что именно мы верили тогда, в Ла Чоррере, какого уровня понимания достигли в ту пору. Нами владели легкость и восторг - первые навеянные грибами переживания s этом дивном уединенном месте привели нас в состояние плавно нарастающей эйфории. Счастливое это было время. Нас подстегивала перспектива скорой разгадки Тайны - так мы тогда называли весь спектр эффектов, входящих в вызываемый триптамином экстаз, - да еще в обстоятельствах, столь близких к идеальным. Вот что стало компасом и кораблем в наших поисках; ажурные топологии галактических ульев в диметилтриптаминовом забытье, то переплетение дешевой болтовни и формальной математики, где желания превращаются в коней, и все пускаются вскачь. Нам не была чужда мысль об Ином, но она представала перед нами только в виде мимолетных проблесков, в облике lux natura, лучей духовности, пробивающихся из глубин органической природы. В то время мы были поклонниками Богини, но еще не стали ее возлюбленными.

Мне кажется, все члены нашей маленькой экспедиции ощущали, что вокруг нас что-то открывается, что время растягивается и мы медленно кружимся в расширяющемся зеленом мире, пульсирующем странной, почти эротической жизнью, который окружал нас на тысячи миль. Джунгли как разум, висящая в космосе планета как разум - образы упорядоченности и разумной организации, толпясь, подступали со всех сторон. Какими же мы были маленькими, как мало знали и как неуемно гордились тем, что знали, ощущая себя сродни посланцам человечества, встретившим нечто неведомое, Иное, нечто такое, что с самого начала находилось на грани человеческого восприятия. В эти первые дни, проведенные в Ла Чоррере, к нашему задору примешивалось какое-то гордое и надменное величие.

Следующий день, первого марта, прошел без особых событий. Деннис корпел над своим дневником. Я ловил насекомых. Ванесса фотографировала окрестности миссии. Вечером мы все опять собрались вместе у гребня холма, где стояло наше маленькое жилище. Мы с Ив сидели рядом, глядя на озеро, в безмолвном согласии друг с другом и рекой.

Первой заметила неладное Ив. Озеро пониже чорро белело хлопьями пены, которую взбивал поток воды, низвергающийся сквозь узкое русло. Плавающие на бурной воде хлопья отмечали течение реки, которая впадала в озеро и вытекала из него с противоположной стороны. Именно это привлекло внимание Ив. Понаблюдав за поверхностью воды несколько минут, она заметила, что в движение крапчатой поверхности у дальнего берега озера внезапно вкралась перемена: вода там как будто застыла. Вот именно - просто остановилась. Поверхность казалась заледеневшей, и в то же время другая половина реки продолжала течь как ни в чем не бывало.

Из хижины вызвали Денниса и Ванессу, и они согласились, что эффект удивительный. Когда они стали гадать о причинах, было ли тому виной время дня, освещение, оптическая иллюзия или что-то другое, я ушел: все во мне противилось их доводам. Как только высказывалась очередная догадка, у меня возникала глубокая внутренняя уверенность, что ситуация развивается именно так, как ей надлежит развиваться, и каждый играет роль, отведенную ему, причем делает это безупречно.

Такое состояние спокойного, всепонимающего смирения было для меня чем-то новым. Возможно, оно усилилось под влиянием съеденных грибов, но проявляться начало раньше, во время месячного пребывания в Колумбии, предшествовавшего нашему походу в джунгли. Еще несколько недель назад я бы принял участие в этом споре, теперь же предоставил ему развиваться своим чередом. Проходя по берегу, я искал места, где бы присесть: Деннис дал мне прочитать выдержку из своего дневника за тот день.