Счастливые концы бывают не только в сказках

Вот о чем я подумал тогда. Возможно, я не правильно рассказываю историю. Я не особо хорошо умею рассказывать истории. Но это вы, наверно, уже могли заметить. Надо было держать интригу, что ли. Но мог ли я знать тогда, что увижу ее, и сразу полюблю?

Я открыл двери и вошел. Просторная комната. Большая, чистая, светлая комната. Она лежала на кровати, под белым покрывалом и ждала меня. Конечно, она успела подготовиться. Я подошел и присел рядом на край кровати. Я мог убить ее сейчас, честное слово.

-Привет, – говорю. – Я Чемберлен.

-Я знаю, – говорит она. – …

Я улыбнулся. Я не расслышал ее имя, но решил, что пусть так. В конце концов, большое ли это имеет значение? У нее были длинные белые волосы, очень красивые волосы и очень ухоженные. У нее была бледная кожа, и большие глаза, из глубины которых смотрела ее душа. Она была похожа на призрака, бледную тень. Да, она была больна, и у нее не было шансов, это было очевидно и такому кретину, как я.

-Я немного пьян, – говорю.

-Это ничего, – говорит она. – Я знаю, как много ты пьешь.

-Да я больше-то ничего и не делаю, кроме этого, – говорю.

Мы замолчали. Мне хотелось взять ее за руку, сказать, что все будет в порядке. Или обнять. Но я не хотел лгать ей.

-Так я закурю? – говорю. – Можно?

-Кури, – говорит она. И чуть улыбнулась.

-Хотя, – говорю, – я бы все равно закурил. И ты ничего не смогла бы мне сделать.

Мне стало горько от этих слов. Но, боюсь, так бы все оно и было. На самом деле. Она умрет скоро, и никто ничего не может с этим поделать. Тем более я. И я закурил. Жизнь снова загнала меня в ловушку. Жизнь всех загоняет в ловушку, и у нас нет выхода. Поэтому приходится спасаться, кто как умеет. В словах, во лжи, в мечтах, любви, а я умел спасаться лишь в алкоголе.

Все это было больной шуткой, нездоровой шуткой. Я никого не мог спасти, поэтому не хотел спасать себя. Поэтому я и не хотел ничего подобного, никогда.

Но я все равно сидел здесь, у ее кровати, а она была прекрасна, и уже мертва. Эта была слишком горькая шутка, слишком горькая. Ее невозможно переварить, она может вырваться только слезами.

Я стряхивал пепел на пол, а она наблюдала за мной.

-Я не вызываю у тебя отвращения? – спрашиваю.

-Нет. – Она улыбнулась.

-Странно, – говорю.

-Почему? – спрашивает она.

-Это мой вопрос был, вообще-то, – говорю. Я вздохнул. – Почему ты захотела увидеть меня?

-Ты разве не знаешь? – Она удивилась.

-О чем? – Я тоже решил удивиться.

-Я наблюдала за тобой. Все это время, пока ты был заперт в шкафу.

-Я узнал об этом только пару часов назад. И до сих пор не понимаю. Ничего.

Она вздохнула. Она выглядела теперь печальной.

-Ты ведь знаешь, что со мной происходит? – спрашивает.

-Ты умираешь, – говорю. – Вот и все, что я знаю.

-Да… – Ее глаза слегка помутнели. – Я действительно умираю. Я больна, и это неизлечимо. Никто не знает, почему это происходит. Мне тяжело говорить, и больно даже двигаться. Силы покидают меня. Это похоже на какое-то проклятие.

-Я в них не верю.

-Но никто не может объяснить мою болезнь. Почему это происходит. Я держалась, старалась держаться. Чтобы не доставлять всем хлопот. Я говорила себе, что многим людям гораздо хуже, чем мне. Что многие так же умирают, даже в еще худших мучениях.

-Это верно, – подтверждаю.

-Но в какой-то момент, – продолжает говорить она. – Я поняла, что мне все равно. Мне все равно, что происходит с другими людьми и как они страдают.

-И это тоже верно, – опять подтверждаю.

-Я пыталась внушить себе, что я счастлива. Что я должна радоваться и этому, радоваться уже тому, что я жива. Все еще. Не должна сдаваться. Но я ничего не попробовала в этой жизни, по-настоящему. И я впала в отчаянье. Я думала покончить с собой… и даже пыталась. А потом…

Она замолчала. Я ждал. Терпеливо затушил окурок о подошву, спрятал в карман и закурил вторую сигарету.

-И что случилось потом? – спрашиваю, когда стало совсем скучно.

-Профессор Нарния помог мне. Он спас меня.

-И как же?

-Он сказал мне: «Я не буду убеждать тебя в том, что жизнь хорошая штука и надо быть счастливой уже от одного ее факта. Я так же не буду говорить тебе, что многим людям хуже, чем тебе. Позволь мне просто показать тебе одного парня». И показал.

-И?..

-И?

-Что еще сказал Док? – спрашиваю. – Последние его слова.

-Откуда ты знаешь? – Она удивилась.

-Я знаю Дока.

Она вдохнула.

-Он сказал: «Когда ты увидишь, какая пиздежь его жизнь, тебе просто расхочется умирать».

-Сукин сын! – выдыхаю я.

Тут я прихуел довольно знатно. В чем-то Профессор Нарния был прав. С этим я не мог не согласиться. Точнее, именно по этому принципу я и жил. Он разгадал его, и в этом и был весь его интерес ко мне. Такие вот подробности и всплывают обычно постфактум.

Вот, на чем он сыграл. Хотя все равно, это была плохая игра. А плохие игры обычно и стоят свеч. Ну, по моему разумению.

Я узнал все, что хотел. Во всех своих бедах виноваты только мы сами. Но никогда от этого не становится легче.

-Ну, я приехал сюда, – говорю. – Ты увидела меня. Я рад, что ты поняла все. И, раз ты все поняла, я пойду.

Я встал с кровати, но она схватила меня за руку.

-Постой!

Я остановился.

-Не уходи, – просит она. – Ты ведь только пришел. Мы ведь даже не поговори толком! Я так много хочу сказать тебе! Так много услышать!

Она смотрела мне прямо в душу своей душой. Боже. Мой приемник, или что там за хрень была вместо сердца, разломался на мелкие кусочки от боли. Она не должна умирать. Это действительно несправедливо. Такой мир, в котором происходят подобные вещи, просто не должен существовать. Аминь.

И я стряхнул ее руку.

-Детка, – говорю, доставая из кармана бутылку, скручивая пробку и отхлебывая, – ты чего-то явно недопоняла. Тебе сказали, что я из себя представляю, и ты в этом убедилась, и даже воочию. Так что здесь больше не о чем разговаривать. И я сваливаю.

-Постой. Подожди! – кричит она. – Ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! Ты ничего не понимаешь!

И она заплакала. Я умер сразу и без мучений.

-Так объясни, – говорю.

-Все не так, – выдавливает она сквозь рыдания. – Все это не так… все это совершенно не так! Я… я смотрела на тебя… и я… я узнала тебя… я поняла тебя… и я полюбила тебя!

-Я тоже тебя люблю, – говорю.

-Че-честно? – спрашивает она.

-Да.

Она вытерла слезы. Она смотрела на меня, но я не подошел, не обнял ее, не поцеловал.

-Я полюбил тебя с того момента, как вошел в эту комнату, – говорю. – И это правда. Вот только плевать мне на все это. Я не хочу участвовать во всем этом дерьме.

Она молча смотрела на меня, пока я отхлебывал из бутылки. Слезы текли у нее по щекам, и мне было больно. Мне было больно, как в космосе без кислорода, как в Марианской впадине без скафандра, но я все равно продолжал.

-Всю эту херню затеял Док, пошел он нахуй! И вы потворствовали ему, пошли вы нахуй! И ты пошла на это, иди ты нахуй! – ору я. – Все это просто пиздежь и обман! Думаешь, все это было ради того, чтобы сделать тебя счастливой? Думаешь, я ехал сюда ради этого? Хуй там! Все это было лишь потому, что одна больная дура решила забрать с собой в могилу остальной мир, и надо было ее образумить! Да, может Док и хотел тебе счастья, как и все остальные, но на весах со всем миром – клал он на твое счастье!

Она молчала. Я не мог это выносить больше. Мне нужна была поддержка. Я хлебнул. Горло обожгло, и желудок обожгло, и я продолжал.

-Единственными, кто действительно хотел тебе счастья – те безумцы, что дали тебе доступ к красной кнопке! Надо ради твоего счастья взорвать мир к ебеням – пусть мир идет нахуй! И знаешь что, – говорю, – я в этом с ними согласен. Потому что мне плевать. Плевал я на мир, на себя, и на тебя тоже. Хочешь забрать мир с собой в могилу – ВЗРЫВАЙ К ЕБЕНЯМ, только не надо впутывать меня в этом дерьмо. Понятно? Я очень рад, если смог донести до тебя эту мысль. Прощай, счастливо умереть.

Я пошел к дверям.

-Но мы же любим друг друга! – кричит она.

-Да ебал я…

Я закрыл дверь. Я закрыл все. Я прислонился спиной к двери, и медленно сполз по ней. Я слышал, как она рыдает там, брошенная, одинокая, несчастная, с разбитым сердцем. Я умер во второй раз. Я не мог этого выносить. Мне было больно, было плохо, хотелось обнять ее. Я чувствовал себя подонком. Я и был последним ублюдком. Последней мразью на земле. Все было верно.

Я пил, пока бутылка не опустела, а потом швырнул ее прочь и сам побрел прочь. Кажется, ноги куда-то еще меня несли. Или кто-то нес меня, я не знаю.

Может, убьют, – мелькнула надежда. – Отправят прямиком в ад, там тебе самое место.

ПИЗДАБОЛ (ЭПИЛОГ)

Нет, не убили. Трусы. Сволочи.

Я пришел в себя на холме, позади особняка. Мы с Альфредом сидели на склоне и смотрели в не пойми куда. Мне было довольно хреново. Паршиво. Я открыл новую бутылку и закурил. Движения были совсем нечеткими. Много нужно человеку, чтобы напиться до смерти? Я хотел это проверить. Я постоянно это проверял, но меня всегда чуть-чуть не хватало.

-Еще не рвануло? – спрашиваю.

-А должно? – говорит Альфред.

-Надеюсь, – говорю. – Выпьешь?

-Чуть-чуть.

Я передал бутылку, плеснув на траву. Я был не в форме, совершенно, но я был готов.

-Не вышло, – говорю.

-Не беспокойтесь, Чемберлен, – говорит Альфред. – Все в порядке.

-Нет, – говорю.

Мир закончился. Мы сидел и ждали, когда полетят ракеты. Я не хотел это пропустить.

-Вы сделали все, что могли, – говорит Альфред.

-Я никогда не делаю того, что могу, – говорю. – В этом мой стиль. И это плохо. Но стоит сделать еще пару глотков, и я могу об этом забыть. Хорошо это или плохо, я тоже забываю.

-Вы хороший человек, Чемберлен, – говорит Альфред. – У вас доброе сердце, и вы хороший человек.

-Хуй ты угадал, Альф.

Я забрал у него бутылку и хлебнул.

-Как бы вы не пытались это спрятать за вашей грубостью, вы хороший человек, Чемберлен.

-Ни хуя. Но плевать же, – говорю.

Мне вдруг показалось, что это Альфред все затеял. Что это он стоял за всем этим, за всем этим безумством. Но это было глупостью, это был просто бред. Я вспомнил, о чем говорил Профессор Нарния. Одна жизнь – ради спасения всего мира. Пошли нахуй! Пусть мир гибнет, в пизду. Я не был хорошим человеком, это верно.

Я хлебнул. Меня затрясло. Я ждал, когда же появятся ракеты.

-Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось, Альф, – говорю. – Знаешь, чего бы мне сейчас по-настоящему хотелось? Только одного, одного единственного. Знаешь, чего бы? Я бы хотел сыграть в бейсбол, прямо здесь, прямо сейчас, я хочу этого больше всего на свете. Просто перебрасывать мяч, как тогда с Доком, и больше мне ничего не надо. Ничего. Никогда. Ни за что. Только бросать мяч, ловить его в бейсбольную перчатку и бросать обратно, пока мир еще не совсем погиб. Но у меня нет ни мяча, ни перчатки.

И я заплакал. Это было невыносимо. Я опустил голову, обхватил колени и плакал. Это было грустно, печально, больнее всего на свете. Ни мяча, ни даже перчатки, ни моей бейсбольной перчатки, старой, потрепанной, такой хорошей, ничего…

Альфред молчал. Мы сидели и ждали, пока не взлетят ядерные ракеты, ждали, ждали, ждали, жда-…

КОНЕЦ.