Глава XX допрос по всем правилам

Суворовы ждали в коридоре у сидякинского кабинета. Валька, продолжая свою обструкцию, сразу же отвернулась, а фотомодель посмотрела на Блинкова-младшего, как на попавшее в булочку непонятно что: то ли ты изюминка, то ли таракан.

– Дим, посиди пока тут, – сказал дважды старший опер, пропуская сестер в кабинет, и дверь за ним закрылась.

Блинков-младший успел поймать удивленный Валькин взгляд. Ей, наверное, казалось, что грабителя должны немедля заковать в ручные и ножные кандалы и ни в коем случае не оставлять одного в коридоре, хотя бы и милицейском.

«Не прошло и минуты, как появилась вчерашняя толстуха, уселась на стул, на второй поставила сумку и опять стала с хрустом наворачивать яблоки. У нее был такой домашний вид, что Блинков-младший немного повеселел. Он стал думать, какие вопросы может задать Сидякин и как на них отвечать, и вдруг понял, что это совершенно неважно. Ему нечего сказать, кроме правды а правде милиционер не верит. Но и посадить его за решетку не имеет права. Так что вместо допроса они могут петь хором или показывать друг дружке карточные фокусы. Результат будет один и тот же: посидят и разойдутся.

Про след мотоцикла на дорожке школьного сада Блинков-младший решил не говорить. Фигушки. А то Сидякин опять подумает: «Слишком много знает этот несовершеннолетний Блинков, значит, он и есть грабитель»,

– Дима! – позвал из кабинета Сидякин. Толстуха с неожиданной прытью подхватила сумку и оказалась у двери, секундой позже, чем Блинков-младший. Она продавила Митьку в кабинет, оттеснила и по-хозяйски уселась за свободный стол – Сидякин покосился, но ничего не сказал.

– Присаживайся, – кивнул он Блинкову-младшему.

Стул, на который указывал оперативник, стоял отдельно, стоял неудобно, посреди кабинета, у Блинкова-младшего стало муторно на душе. Когда он сел, оказалось, что солнце из окна бьет ему в глаза.

– Дима, ты не помнишь, с кем шел вчера из школы? – энергично начал Сидякин.

Вопрос был с каким-то непонятным подвохом. Конечно, Сидякин уже знает, с кем он шел. Валька ему сказала, потому что сама шла впереди. Тогда зачем он спрашивает?

– С Иркой, – ответил Блинков-младший, так и не поняв, чего добивается оперативник. – То есть с Кузиной Ириной.

– А еще с кем?

– А еще с Ломакиной и Суворовой, только они шли перед нами.

– А ты не помнишь, о чем разговаривали упомянутая Ломакина и потерпевшая?

Блинков-младший пожал плечами.

– Дмитрий Олегович, – перешел на «вы»Сидякин, – отвечайте словами. Я же записываю.

– Я не прислушивался. Мы с Кузиной тоже разговаривали.

– А на каком расстоянии от вас шли Ломакина и потерпевшая? – гнул свою непонятную линию Сидякин.

– Ни на каком, – вредным голосом заявила Суворова. – Они подкрадывались!

– Да, – подтвердил Блинков-младший. – Мы подкрались и шли за ними в затылок, нога в ногу, пока они не заметили.

– Зачем?

– Играли.

– Дмитрий Олегович, я должен предупредить вас об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, – объявил Сидякин.

Блинков-младший вообще перестал понимать, о чем речь. Играли – значит, играли. Где тут ложные показания? И он ответил фразой из маминого учебника:

– «Не подлежат уголовной ответственности лица, не достигшие на момент совершения преступления шестнадцати, а по особо тяжким преступлениям четырнадцати лет».

– Вот, значит, как, – холодно произнес оперативник. – 3начит, по-твоему, можно врать органам милиции и тебе ничего не будет?!

«Не по-моему, а по закону», – про себя ответил Блинков-младший, но смолчал. Можно ему врать. Сколько хочешь можно, а отвечать придется родителям. Но ведь не скажешь же: «Да»! Тогда получится, как будто ты собираешься врать да еще этим и гордишься.

– Ну, что молчишь? – насел оперативник. – Так бойко отвечал…

– Отвечал, а теперь не буду. Если хотите меня допросить, вызывайте маму, - тихо сказал Блинков-младший. Он смотрел на Сидякина, но заметил краем глаза, как Валька с Ниной Су многозначительно переглянулись.

– Все-то ты знаешь, – вздохнул дважды старший опер. – Аж завидно. Я в твоем возрасте кошек за хвост дергал, а ты – готовый юрист! Все верно: и судить тебя нельзя, и допрашивать положено при родителях. Но того ты не знаешь, что мы и без суда можем отправить кого надо в интернат для подростков с отклонениями. По-моему, когда мальчик в тринадцать лет интересуется не роликами, а преступлениями, это явное отклонение. А допросить я тебя могу не только при родителях, но и в присутствии педагога.

– Давайте педагога, – решил стоять на своем Блинков-младший.

– Так вот же педагог! С самого начала здесь! – воскликнул Сидякин, указывая на притихшую толстуху с яблоками.

Блинков-младший обомлел. Стало ясно, что толстуха не просто так сидела с ним в коридоре, яблоки грызла. Она караулила его, чтобы не сбежал. Наверное, Сидякин ее вызвал по телефону.

– Так что не советую запираться, – продолжал дважды старший опер. – Отвечай быстро и правдиво – И ступай себе домой, к маме-контрразведчице.

Ого! На вчерашнем допросе Блинков-младший не говорил, что мама у него контрразведчица: «военнослужащая» – и все. А Сидякин, выходит, проверил…

– Так о чем говорили Ломакина и потерпевшая Суворова? – насел опер.

– Я же сказал: не помню, – буркнул Митек.

– Валя, может, ты помнишь? – не спуская с него глаз, спросил Сидякин, и Суворова бойко, забарабанила:

– Мне сестра позвонила по мобильнику, чтоб я сумочку привезла. Но Блин; этого не слышал, они с Кузиной потом нас догнали. Значит, идем мы с Ломакиной, и я ее уговариваю поехать со мной. А Надька не хочет. Я ее опять уговариваю. И тут – раз! – Блин мне на пятку насупил.

– А ты не помнишь, в каких словах ее уговаривала? – стал уточнять Сидякин.

– «Надька! Сумочка такая дорогая, такая дорогая, что, мне страшно с ней ехать, как бы не. отняли!» – изображая Красную Шапочку, пропищала Суворова и добавила своим голосом: – Я еще приврала, что там замочек и пряжки, золотые, хотя на самом деле золотая одна ручечка.

Ну вот, все стало ясно. Раньше Блинков-младший мог сказать: «'опустим, Я действительно преступник. Но зачем бы я стал грабить Вальку, если не знал, что у нее в сумочке доллары». А теперь Сидякин проталкивает свое объяснение, про доллары не е знал, зато знал про золотые пряжки. На золото позарился.

– Так если бы я знал, что ручка золотая, я бы ее взял! – выкрикнул Блинков-младший и сразу же понял, что это звучит двусмысленно. Как признание звучит: «Если бы знал, то взял бы, а так выбросил ручку вместе с записной книжкой»,

– Дима! – выдохнула Нина Су и обожгла его таким изумленным и гадливым взглядом, чт Митьке захотелось умереть…

– Спасибо, вы свободны, – сказал сестрам Сидякин. – Хотя погодите, уточним еще один вопрос. – Он повернуля к Блинкову-младшему: – Дмитрий Олегович, при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Кошкаревым?

– А кто это? – удивился Блинков-младший.

– Значит, вам незнаком такой гражданин?

– Нет.

– Странно, – продолжал старший опер. – А потерпевшие утверждают, что вы с ним разговаривали и называли его кличку.

– Какую кличку?! – Блинков-младший посмотрел на сестер. Пускай Сидякин убедил их в том, что он грабитель, пуская Нина с Валькой ошибаются. Но зачем они лишнего наговаривают? И тот он догадался:

– Кошкарев – это Виннету?

– Возможно. Вам виднее, – двусмысленно ответил Сидякин. – У нас этот гражданин проходит как Кошкарев, владелец предположительно, угнанного мотоцикла марки «Каваски», которым, предположительно, воспользовались грабители.

– Предполагаемые, – нахально добавил Блинков-младший. Ему было нечего терять.

– Что?

– Вы забыли сказать «предполагаемые» грабители.

– Я бы на твоем месте не хорохорился, – заметил Сидякин и кивнул сестрам: – Теперь свободны.

Валька и Нина Су одновременно встали и, глядя в пол, пошли к двери. Блинков-младший на своем стоявшем посреди кабинета стуле был у.них на пути. Они протискивались мимо боком, пряча глаза.

– Нина, это чепуха. Позвоните маме, сказал Блинков-младший, пытаясь поймать взгляд фотомодели, и понял: не позвонит. Ведь вчера он здесь же, в милиции, разговаривал с Виннету на глазах у обеих сестер. Теперь Валька с Ниной окончательно уверены, что он обманщик, а значит, и грабитель.

Дверь за сестрами закрылась.

– А ведь вы боитесь мою маму, – сказал оперативнику Блинков-младший. – Вам очень не хотелось, чтобы Нина ей звонила. Только вам самому придется позвонить если не сейчас, так через час – Вы не можете меня задержать и не сказать родителям.

– Это не он ее боится. Это я ее боюсь, – вдруг подала голос толстуха с яблоками.

Блинков-младший вскинул брови.

– 3начит, вы не педагог?

– Педагог, педагог, – заверила толстуха. – Детский инспектор Рыбочкина.

– Детских инспекторов не бывает, – усомнился Блинков-младший.

– Буквоед, – вздохнула толстуха. – Ну, я инспектор по делам несовершеннолетних. Такие бывают?

– Скорее всего, – согласился Митек. – 3вучит солиднее.

– А ведь я, Дима, уже месяц слежу за твоими успехами, – сообщила толстуха. – Интересная пара – ты и твоя мама. Смотри, что у меня получается. Двадцатого августа тебя задерживает лейтенант Гуськов из шестого райотдела. Подозрения у него очень серьезные. Из музея Юрия Ремизова были украдены картины, а ты вертелся на месте преступления, причем назвался чужим именем. Гуськов собирается тебя допросить, ты козыряешь своей мамой-контрразведчицей, и он тебя отпускает от греха подальше. Но потом Гуськов сообщает мне о странном восьмикласснике, который якобы участвует в операциях контрразведки. Мне тоже становится любопытно. Как-никак, ты живешь в моем районе, я отвечаю тут за всех подростков. Навожу справки, и оказывается: Гуськову из-за тебя влетело от начальства, музейные воры арестованы, дело передано в суд. Министерство культуры присылает благодарность в контрразведку твоей маме, которая завершила расследование в рекордный срок. Все бы хорошо, но только почему такая спешка? Из семи похищенных картин найдена одна. Где остальные шесть, на четыре миллиона долларов?

Голос у Рыбочкиной был торжествующий, как будто она увидела все шесть картин висящими у Митьки над кроватью.

– Их сожгли, – сказал Блинков-младший. – Сами преступники и сожгли, чтобы получить страховку. Картины были поддельные.

– Может быть, – согласилась Рыбочкина, – только искусствоведы считали эти картины подлинниками., Хотя, конечно контрразведка лучше разбирается в картинах. Я не спорю. Я молчала. А восьмого сентября к нам в райотдел поступило заявление жильцов твоего дома. Всего двенадцать подписей.

– Блинков дом взорвал, - угадал Митек.

– Да, устроил подрыв большого числа фейерверков в квартире номер восемьдесят три. Я вызываю твою маму повесткой, и она приходит, только не ко мне, а к начальнику райотдела. После этого начальник приказывает забыть фамилию «Блинков». А между тем твоим родителям грозил солидный штраф, а тебе – специнтернат. Фейерверки в жилом доме – это не шуточки. С поджигателями не церемонятся!

– И вы решили не забывать мою фамилию. А сейчас вам кажется, что вы меня поймали. – Прозвучало это нагло, хотя Блинков-младший не, собирался хамить. Но извиняться перед толстухой он тоже не собирался.

– А разве тебе так не кажется? – включился Сидякин. – Потерпевшая Суворова показала, что один из грабителей, а именно тот, который вырвал сумочку, был одет и подстрижен, как ты. Сумочку мы передали на экспертизах, на ней найдены твои отпечатки…

Блинков-младший вспомнил, как Сидякин уламывал его оставить свои отпечатки на бумажке, «чтобы тебя ненароком в розыск не объявили». Обман, всюду обман!

– …В момент ограбления Суворова тебя не узнала, – продолжал оперативник, – просто не подумала, что ее сосед и одноклассник способен на такую подлость. Но теперь, уверяю тебя она все вспомнит и не ошибется. Проведем опознание как положено: найдем нескольких твоих ровесников в таких же куртках… Хочешь, поспорим, что Суворова укажет на тебя?

– С отпечатками пальцев у вас не пройдет, – заметил Блинков-младший. Опять это прозвучало нагло. Да тут как ни скажи – если считать его преступником, то и обычное «здрасьте» покажется наглостью. – Я же держал сумочку в руках, когда нашел ее в мусорном ящике.

– Ну и что? Сам вырвал сумочку, сам выбросил, сам потом «нашел». У меня все зафиксировано. – Сидякин потряс пачкой исписанной бумаги. – Ты бы, хоть для вида порылся сперва в другом ящике. А то, не спрашивая Суворову, свернул во двор, не спрашивая; дошел до помойки и – «Ах, кто бы мог подумать – сумочка! Какая неожиданность!»… Да ты прекрасно знал, где она лежала!

Возразить было. нечего. Со стороны все выглядело именно так!

– Мне жалко твою маму, – добавила Рябочкина. – Боюсь, придется вернуть на доследование и все прошлые дела, в которых она тебя выручала. Тогда хорошо, если ее просто с позором выгонят из контрразведки. Но скорее всего она пойдет под суд!

Кап! На джинсину упала блестящая слеза. Кап! – вторая: Блинков-младший сморгнул и подумал, что это, наверное, из-за того, что солнце бьет в глаза. А солнце, к слову сказать, стояло низко, зацепившись за крышу соседнего дома. Часа два, как он сидит на, этом допросном стуле.

– Ну-ну, веселей! – подбодрила его педагог Рыбочкина. – Дима, мы тебе не враги. Милиция не воюет с подростками. А твоей маме лично я сочувствую. У меня самой. есть сын, и я на все готова ради него. Я совершенно уверена, что ты ни в чем не виноват. Тебя уговорилили запугал кто-то взрослый. Думаешь, я не знаю, как это бывает? Сначала на мотоцикле прокати, потом дал папироску с «травкой»… – Толстуха очутилась рядом с Блинковым-младшим, влажными пальцами взяла его руку и посмотрела на сгиб локтя. – Вены чистые. Значит, не все потеряно, Дима! Ты не наркоман, ты хорошо учишься… Да через год ты забудешь все, как страшный сон! Надо только убрать человека, который сбивает тебя с толку. Пока он с тобой, ты так и будешь катиться по кривой дорожке. Боишься его? Не бойся! Помоги нам, скажи его имя, и ты больше никогда его не увидишь! … Ну? … Ну, говори! – приказала Рыбочкина; ногтями впиваясь Митьке в запястье. – Не молчи!

– Пустите! – Блинков-младший стал вырываться.

– Пускай идет, – вдруг сказал Сидякин.

Педагог Рыбочкина опешила и сама выпустила Митькину руку.

– Как же…

– А вот так! – не дал ей сказать Сидякин. – Пускай идет, и все тут.

Блинков-младший встал и шагнул к двери.

– Думай, – в спину ему сказал Сидякин. – Это не последняя наша встреча.

– Я знаю, – кивнул Митек и ушел.