Ты вылечилась? — спросил он.

Я кивнула:

Малость подрезать отмершую кожу.

Отрезать отмершее… — сказал он тихо и вздохнул. — Я могу вернуться такой, как есть. Не в лучшей форме, но твои раны были куда важнее.

Я глядела на него, на две раны, едва не оказавшиеся смертельными, на десятки порезов и царапин на руках. Но я смотрела и ниже, туда, где остальное его тело было все еще твердым и готовым.

Тебе следует почаще разгуливать голым, — сказала я.

Почему, миледи?

Потому что ты красив.

Он улыбнулся:

Спасибо на добром слове.

Ты так говоришь, будто я неправду сказала.

Будь я по-настоящему красив, ты бы давно уже нашла дорогу в мою постель.

Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох. Моя некромантия была все еще со мной, но в чем-то она изменилась, как будто вызов мунина или что-то, связанное с изгнанием Темной Матери, изменило мою силу. Это все еще была некромантия, но ощущался в ней какой-то оттенок… жизни, она стала более живой, эта энергия. Я не очень это понимала, но одно мне было понятно: до сих пор всегда, когда я исцеляла вампиров, мелкие их раны, это бывало днем, когда они мертвы. Когда они поднимались, их личность, или душа, или что оно там такое не давало моей силе опознать в них мертвое, как она узнавала зомби. Те всегда определялись на радаре как мертвые, как бы подвижны ни были.

Я чувствовала рану, которой касалась. Чувствовала и понимала, что это как собирать кусочки зомби. То есть то, что мне очень часто приходилось делать по работе, чтобы мертвец снова стал цельным.

Мне казалось важным это сделать. Как будто, если я не вылечу Реквиема сейчас, я забуду, как это делается. Вроде как однажды предложенный дар, который исчезнет, если им не воспользоваться. А я хотела им воспользоваться; такое было ощущение, что это будет приятно. Работать с мертвым всегда приятно.

Я приложила пальцы к ране, подумала о ней как о глине. Как будто глину заглаживаю на место. Закрыла глаза, чтобы «видеть» более глубокие ткани тела, слепить вместе то, до чего пальцами не могла дотянуться.

В машине поднялся ветер — холодный ветер, но с оттенком весны. Я подумала, что кто-то отворил дверь, но когда открыла глаза, увидела, что машина закрыта. Ветер исходил от меня. Я поглядела на Реквиема — мои пальцы касались гладкой целой кожи. Даже шрама не осталось. Я переместила руки к ране на боку, на ребрах, сделала это раньше, чем сознание успело подумать: «Бог ты мой, это же невозможно». Прижав руки к боку, я загладила его рану, и она исчезла. Ветер трепал мне волосы вокруг лица, отмершая кожа над волдырями отпала от руки сама собой, пока я его исцеляла. Мертвая плоть, все это была мертвая плоть.

Я схватила его за руки, провела ладонями от локтя до запястья, до кистей, и кожа его становилась нетронутой под моим прикосновением, как в кино при быстрой перемотке. Это было невозможно, но я это делала.

Ветер затрепетал, и я свалилась на Реквиема. Он поймал меня, а то бы я сползла на пол. Работа с мертвым — это всегда наслаждение, но у него есть своя цена. Особенно если заниматься этим без магии крови. До меня раньше не дошло, что цена будет примерно та же, как когда поднимаешь мертвых.