О чем ты думаешь, ma petite?

Если бы ты не закрыл метки так плотно, не пришлось бы спрашивать. — Я ткнулась головой в ямку на его плече. — Ты их закрыл, как только мы кончили возиться с Огги. Зачем?

Он слегка напрягся, и даже руки его, обнимавшие меня, напряглись — перестали быть такими уютными.

Наверное, боялся того, что ты можешь найти у меня в мыслях.

Голос его уже не был сонным — в нем звучала та невыразительная пустота, за которой он привык скрываться.

И что бы я нашла? — спросила я, уже не прижимаясь к нему. Напряжение — оно заразно.

Если бы я хотел, чтобы ты знала ответ на этот вопрос, я бы не стал закрывать метки.

Я начала было спорить, но меня остановила другая мысль. При так широко открытых метках я только случайно не вспомнила о возможном ребенке. Случай — да еще и ardeur стирает все, что к нему не относится. Сейчас страх ползком возвращался обратно, стягивая живот, напрягая мышцы. Боже мой, только бы не беременность!

В чем дело, ma petite? — спросил он.

Я выдохнула, чуть-чуть прерывисто, и сказала:

Знаешь, Жан-Клод, обычно я сторонница честности, но сегодня, кажется, все откровения, которые можно выдержать за один раз, я уже получила. Что бы ты сейчас ни думал, какие бы ни были у тебя мысли, я не против.

Не против, даже не зная, что это за мысли?

Я устроилась в его руках, надеясь, что прикосновение его тела и горячей воды снимут это чертово напряжение.

Да, — сказала я. — Да.

Он сдвинул меня вбок, держа в воде, чтобы заглянуть мне в лицо.

Просто «да»? — Скептицизм на его лице читался явно.

Я всмотрелась в него. Волосы у него были мокрые, зализаны назад с лица, и ничто от него не отвлекало. Глаза темно-синие, насколько может быть темной синева без малейшей примеси черного. Ресницы густые и черные — месяцами я видела их в постели при свечах и только потом поняла, что у него двойной ряд верхних ресниц. У него — и еще у Элизабет Тейлор. Увидеть это можно, только когда свет падает как надо и голова повернута как надо. А до тех пор видишь просто невероятное кружево вокруг глаз.

Рукой я обвела контуры его лица, до самых его изящных губ, позволила ему увидеть моими глазами, что я вижу, ощущаю, таращась на него.

Он наклонился и поцеловал меня в губы, снова взял меня на руки, прижимая к себе, как было до вопросов. Сегодня их больше не будет — личных вопросов, но были другие, на которые мне нужен был ответ.

А почему у Реквиема был такой вид, будто его кто-то приложил мордой об стену?

Потому что так и было.

Тут я повернулась на него посмотреть:

Кто?

Менг Дье, — ответил он тихо и мрачно.

Вот это вас и задержало?

Oui. И спасибо, ma petite, что прислала еще охранников. Это было разумно.