Внешние коды

I. Архитектура обходится без собственных кодов

I.1.

Перед нами встает целый ряд вопросов:

а) казалось, что архитектура, для того чтобы сообщать и осущест­влять собственные функции, должна располагать собственным кодом;

б) мы убедились в том, что архитектурные коды в собственном смысле слова открывают некоторые возможности развития, впрочем ограниченные, и что они ассоциируются не столько с языком, сколько с риторическими лексикодами, классифицирующими уже готовые со­общения-решения;

в) следовательно, опираясь на эти коды, архитектурное сообщение обретает пропагандистский и охранительный характер, не несет но­визны, но поставляет ту информацию, которой от него ждут;

г) и все же архитектура разомкнута в сторону информативности, нарушая в известной мере системы риторических и идеологических ожиданий;

д) впрочем, не следует считать, что она может достигнуть этого, обходясь вообще без каких-либо наличных кодов, поскольку без более или менее устойчивого кода не бывает эффективной коммуни­кации, как не бывает информации, которая не была бы в какой-то мере избыточной.

I.2.

В этом плане более перспективной представляется другая ко­дификация, а именно предложение Итало Гамберини выделять в ар­хитектуре некие " конститутивные знаки", своеобразные матрицы ор­ганизации внутреннего пространства.

Эти знаки, согласно классификации Гамберини ²⁶, бывают: 1) зна­ками планиметрической детерминации (задающие нижний горизон-

²⁶ Italo Gamberini, " Gli elementi dell'architettura come parole del linguaggio architettonico", Introduzione al primo corso di elementi di architettura, Coppini, 1959, Per una analisi degli elementi di architettura, Editrice Universitaria, 1953, Analisi degli elementi costitutivi dell'architettura, Coppini, 1961 См изложение этой позиции Кенигом op cit., глава V О флорентийской школе и ее внимании к проблемам семантики см Dorfles, Simbolo, cit., ρ 175—176 О других исследованиях флорентийской группы Кениг об опытах Пьерлуиджи Спадолини (ор. cit. p. 111), а также Spadolini, Dispense del corso di progettazione artistica per industrie, Firenze, 1960 Под редакцией Итало Гамберини n. 8—9 " Quaderni dell'istituto de elementi diarchitettura e rilievo dei monumenti della Facoltà di Architettura di Firenze", содержащие статьи Гамберини, Ч. Луччи и Дж.Л. Джанелли по проблемам архитектурной семантики

тальный предел архитектурному объему); 2) знаками соединения эле­ментов планиметрической детерминации различных уровней, они могут означать как континуальные, так и дискретные — ступеньки лестницы — соединительные элементы; 3) знаками бокового сдержи­вания (лишенные нагрузки элементы — неподвижные или мобиль­ные — а также несущие конструкции), 4) знаками сопряжения элемен­тов бокового сдерживания; 5) знаками покрытия (с опорой и без нее); 6) знаками автономных опор (вертикальных, горизонтальных, наклон­ных); 7) знаками квалификативной акцентуации и т. д.

Несомненно, подобная кодификация, более открытая реальности, выгодно отличается от прежних риторико-типологических классифи­каций своей гибкостью. Эти знаки можно считать элементами второго членения, выделяемыми в соответствии с их дифференциальной и позициональной значимостью и лишенными собственных значений, но способствующими формированию таковых. Однако некоторые из этих знаков обозначают функции и, следовательно, могут быть поня­ты как элементы первого членения

Еще более открытой и гибкой была бы кодификация, основанная на чисто математической комбинаторике, изучаемой метадизайном ²⁷, который решительно не интересуется тем, что именно проектируется, но только созданием порождающих матриц, могущих составить осно­ву всякого проектирования, созданием условий для проектирования, максимально открытого вариативности первичных и вторичных функций. Тем не менее, и в этом случае мы имели бы дело с кодом, принадлежащим не только архитектуре, хотя бы и чрезвычайно полез­ным для целей собственно архитектурных.

Возвращаясь к конститутивным знакам архитектуры и признавая за ними свободу артикуляции, независимость от риторических пред­писаний и заблаговременно уготованных решений, укажем на то, что вопрос — встающий перед архитектором не как производителем оз­начающих, опирающимся на код, подобный предложенному выше, но как разработчиком значений, денотируемых и коннотируемых созда­ваемыми им означающими формами, — вопрос о том, какими прави­лами следует руководствоваться, соединяя эти конститутивные знаки, остается открытым. Если он откажется от правил, которые ему предлагают традиционные риторические лексикоды, на какие новые павила ему опираться? Если считать конститутивные знаки словами,

²⁷ Andries van Onck, Metadesign, in " Edilizia Moderna", n 85

то складывается парадоксальная ситуация, при которой архитектор, располагая парадигмой, не знает, как привязать ее к оси синтагмати­ки. Имеется некий словарь и, стало быть, логика, но грамматику и синтаксис надо еще создать. И очень похоже на то, что архитектура сама по себе не в состоянии снабдить его искомыми правилами.

Не остается, следовательно, ничего другого, как заключить: архи­тектура исходит из наличных архитектурных кодов, но в действи­тельности опирается на другие коды, не являющиеся собственно архи­тектурными, и, отправляясь от которых, потребитель понимает смысл архитектурного сообщения.

I.3.

Постараемся лучше понять: вполне очевидно, что любой гра­достроитель в состоянии спланировать улицу в городе, опираясь на существующий лексикод, который расписывает все имеющиеся на этот счет варианты, и, разумеется, учитывая взаимоотношения между информативностью и избыточностью, он может несколько уклонить­ся от предписывающей модели, но столь же очевидно, что, поступая так, он не выйдет за рамки традиционных градостроительных реше­ний, предполагающих, что улицы прокладываются по земле. Но когда Ле Корбюзье предлагает поднять их ²⁸, так что улица может скорее кодироваться как " мост", чем как " улица", он решительно отходит от устоявшейся типологии, и в контексте его идеального города потре­битель прекрасно опознает функцию, обозначаемую знаком " улица, поднятая на такую-то высоту". Это происходит потому, что Ле Кор­бюзье, прежде чем начать собственно архитектурные разработки, взялся за рассмотрение насущных требований, предъявляемых архи­тектору современной жизнью, уловил скрытые тенденции развития индустриального города, очертил совокупность требований, которые ему будут предъявлены впоследствии, но вытекают из наличной си­туации, и на этой основе смог установить новые функции и изобрести новые архитектурные формы.

Иначе говоря, сначала он закодировал возможные и еще только смутно различаемые традиционной архитектурой функции и только затем приступил к разработке и кодификации форм, долженствующих этим функциям соответствовать. Он искал систему отношений, на основе которой можно было бы разработать код архитектурных оз­начающих, и нашел ее вне архитектуры. Для того чтобы создать архитектурный язык, он сделался социологом и политиком, знатоком проблем общественной гигиены и этики.

²⁸ LeCorbusier, Urbanistica, Milano, 1967

I.4.

Если взять словесный язык, то его означающие принадлежат языковой сфере, тогда как референты могут относиться к физической природе, пребывающей вне языка. Но, как мы уже убедились, язык не занимается проблемами взаимоотношений означающих и референ­тов, но только отношениями означающих и означаемых, и означае­мые при этом принадлежат языковой сфере, будучи феноменами куль­туры, учрежденными языком с помощью системы кодов и лексикодов. Именно язык придает реальности форму.

Напротив, архитектор артикулирует архитектурные означающие, чтобы обозначить функции; функции суть означаемые архитектурных означающих, однако система функций не принадлежит языку архитек­туры, находясь вне его. Система функций относится к другим сферам культуры, она также факт культуры, но конституирована другими системами коммуникации, которые придают реальности форму дру­гими средствами (жесты, пространственные отношения, социальное поведение), изучаемыми культурной антропологией, социологией, кинезикой и проссемикой.

Реальность, облаченная в одеяния словесного языка, это вся реаль­ность. Вполне позволительно думать, что она существует и вне языка, но мы ее знаем и придаем ей форму только через посредство языка. Следовательно, все то, что мы через посредство языка определяем как реальность, подлежит изучению как продукт языка, формирующийся в процессе непрерывного семиозиса (A.2.I.7.).

Напротив, то, чему придает форму архитектура (системы соци­альных связей, формы совместного проживания), собственно архи­тектуре не принадлежит, потому что все это могло иметь место и как-то называться, даже если бы не было никакой архитектуры. Сис­тема пространственных связей, изучаемая проссемикой, система род­ственных связей, изучаемая культурной антропологией, находятся вне архитектуры. Вполне возможно, что они не вне словесного языка, потому что я могу определять их, называть их и думать о них только в категориях словесного языка (что позволяет Ролану Барту утверж­дать, что не лингвистика является частью общей семиологии, но вся­кое ответвление семиологии представляет собой раздел лингвистики), однако они находятся вне архитектуры. И поэтому архитектура Может обнаружить искомую систему отношений (код, систему функ­ций, которые она затем будет разрабатывать и означивать собствен­ными средствами) только там, где она сама приведена к форме.