Тексты для анализа 7 страница

Разрозненно жившие дикари вовсе не знали законов приро­ды или знали их крайне несовершенным образом; только обще­ственная жизнь дает возможность развиваться человеческому знанию; чтобы разгадать природу, необходимы разнообразные и взаимодополняющие друг друга усилия. Если иметь это в ви­ду, станет ясно, почему для наших диких предков все явления были чем-то таинственным, а вся природа — загадкой; все яв­ления должны были казаться чудесными и грозными лишен­ным опыта существам; все, что они видели, должно было пред­ставляться им необычным, страшным, противоречащим поряд­ку вещей. [...]

Невежество, тревоги, бедствия всегда были источником пер­вых представлений людей о Божестве. [...] Представление об этих могущественных силах всегда соединялось с представле­нием о страхе; их имя всегда напоминало человеку его собст­венные бедствия или бедствия его предков: мы трепещем те­перь потому, что наши предки трепетали тысячу лет тому назад. Представление о Божестве всегда вызывает в нас горестные мыс­ли. [...]

Если боги народов были порождены посреди тревог, то точ­но также посреди страданий каждый отдельный человек сотво­рил для самого себя некую неведомую силу. Человек, испыты­вающий какое-нибудь несчастье или неприятное ощущение, не умеет объяснить их из-за незнания естественных причин и спо­соба их действия. Возникающие внутри него и вопреки ему дви­жения: болезни, страдания, страсти, тревоги, болезненные из­менения, испытываемые его организмом, причины которых он не знает, наконец, смерть, вид которой так страшен для привя­занного к жизни существа, — все эти явления представляются ему сверхъестественными, так как противоречат его природе; поэтому он приписывает их какой-то могущественной причи­не, которая несмотря на все его усилия, располагает им по своему произволу. Его воображение в отчаянии от кажущихся неиз­бежными бедствий немедленно создает ему какой-нибудь при­зрак, перед которым он не перестает трепетать в сознании своей собственной слабости. Тогда, скованный страхом, он начинает печально размышлять о своих страданиях и в трепете изыски­вает средство устранить их, обезоружить гнев преследующего его призрака. Так в мастерской печали несчастный человек со­здает призрак, из которого он делает себе Бога.

О неизвестных нам предметах мы всегда заключаем по тем вещам, которые в состоянии познать. Человек по аналогии с самим собой приписывает всякой воздействующей на него не­известной причине волю, ум, намерения, планы, страсти — одним словом, качества, подобные его собственным. [...] Сооб­разно с этими представлениями, всегда заимствуемыми человеком у самого себя, из своего собственного способа действовать, он любит воздействующие на него предметы или боится их, приближается к ним доверчиво или с опаской, стремится к ним или избегает их, если думает, что может избежать их влияния. [...] Все это дает нам возможность объяснить образование богов-хранителей, которые имеются у каждого человека среди гру­бых и диких народов. […]

В начале своей общественной жизни люди, часто претер­певая бедствия по вине природы, приписали стихиям или управляющим им скрытым силам волю, намерения, потреб­ности, желания, подобные тем, которые имеются у человека. В этом — источник жертвоприношений, придуманных, что­бы кормить эти неизвестные существа; возлияний, предназ­наченных утолять их жажду; фимиама и ладана, которые должны доставлять удовольствие их обонянию. Полагали, что раздраженные стихии или повелевающие ими силы можно умиротворить, как раздраженного человека, мольбами, низ­копоклонством, подарками. [...]

Так как старики обладали большим опытом, то на них обык­новенно возлагалась миссия примирения людей с раздражен­ным божеством. Эти старики окружали обряд примирения с богом всякого рода церемониями, предосторожностями и фор­мулами: они записывали для своих сограждан полученные ими от предков сведения, сделанные ими наблюдения, выдуманные ими сказания. Так возникло жречество; так сложился культ; так мало-помалу образовалась религиозная доктрина, передававша­яся в каждом обществе от поколения к поколению. [...]

Первая богословская система в начале заставила человека бояться и почитать стихии, материальные грубые предметы; затем он стал поклоняться существам, управляющим стихиями, — мо­гущественным гениям, гениям низшего порядка, героям или людям, одаренным великими доблестями. В ходе дальнейших размышлений он решил упростить эту схему, подчинив всю при­роду одному-единственному агенту — верховному, разуму, ду­ху, мировой душе, приводящей в движение природу и ее части. Восходя от одной причины к другой, люди в конце концов пе­рестали различать что бы то ни было, и в этом мраке они по­местили своего бога; в этих темных безднах их встревоженное воображение продолжает фабриковать химеры, которые будут страшить людей до тех пор, пока познание природы не освобо­дит их от веры в эти призраки — предметы их постоянного и бессмысленного поклонения.

Если мы захотим понять сущность наших представлений о божестве, то должны будем признать, что словом Бог люди всегда обозначают наиболее скрытую, далекую и неизвестную причи­ну наблюдаемых ими явлений; они употребляют это слово лишь в тех случаях, когда перестают разбираться в механизме естест­венных и известных им причин; утратив из виду последова­тельность и связь этих причин, они прекращают свои поиски;

чтобы покончить с затруднениями, называют Богом последнюю причину, т.е. ту, которая находится за гранью всех известных им причин; таким образом, они дают лишь туманное название некоторой известной причине, перед которой останавливаются под влиянием лености мысли или ограниченности своих по­знаний.

Если незнание природы породило богов, то познание ее дол­жно их уничтожить. С ростом знаний человека растут его силы и его орудия; науки, искусства, ремесла оказывают ему свою помощь; опыт делает его более уверенным, помогая ему оказы­вать сопротивление многим явлениям, перестающим пугать его, лишь только он познает их. Одним словом, людские страхи рас­сеиваются по мере роста просвещения. Просвещенный человек перестает быть суеверным.