Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






ЭПИКУР (341-270 ДО Н.Э.)






Из письма «Эпикур приветствует Геродота»:

 

...Ничто не происходит из несуществующего: [если бы это было так, то] все происходило бы из всего, нисколько не нуж­даясь в семенах. И [наоборот], если бы исчезающее погибало, [переходя] в несуществующее, то все вещи были бы уже погиб­шими, так как не было бы того, во что они разрешались бы. Далее, вселенная всегда была такой, какова она теперь, и всег­да будет такой, потому что нет ничего, во что она изменяется, ведь помимо вселенной нет ничего, что могло бы войти в нее и произвести изменение.

Далее, вселенная состоит из тел и пространства; что тела существуют, об этом свидетельствует само ощущение у всех лю­дей, на основании которого необходимо судить мышлением о сокровенном... А если бы не было того, что мы называем пусто­той, местом, недоступным прикосновению природой, то тела не имели бы, где им быть и через что двигаться, как они, оче­видно, двигаются. А помимо этого ничего нельзя даже приду­мать так, чтобы это было понятно или похоже на то, что понят­но, ~ потому что они [тела и пустота] понимаются как целые природы, а не употребляются как слова, означающие свойства их — случайные или существенные. Далее, в числе тел они суть соединения, а другие — то, из чего образованы соединения. Эти последние — неделимы и неизменяемы, — если не должно все уничтожиться в несуществующее, а что-то должно оставаться сильным при разложениях соединений; они [неделимые ато­мы] имеют природу [субстанцию] полную, так как нет ничего, во что или как они могут разложиться. Таким образом, необхо­димо, чтобы первоначала были неделимыми телесными приро­дами [субстанциями] (5.182—183).

...Неделимые и полные тела, из которых образуются соеди­нения и в которые они разрешаются, имеют необъятное число форм, ибо невозможно, чтобы такое множество различий в сложных предметах могло образоваться из одних и тех же ограни­ченных по числу форм. И в каждой форме подобные атомы безграничны по числу, а различие форм в них не совсем безгра­нично, но только необъятно (5.183).

Атомы движутся непрерывно в течение вечности; одни от­стоят далеко друг от друга, другие же принимают колебательное движение, если они сплетением бывают приведены в наклон­ное положение или если покрываются теми, которые имеют способность к сплетению. Ибо, с одной стороны, природа пус­тоты, отделяющая каждый атом от другого, производит это, не будучи в состоянии дать точку опоры; а с другой стороны, твер­дость, присущая им [атомам], производит при столкновении отскакивание на такое расстояние, на какое сплетение позво­ляет [атомам] возвращаться в прежнее состояние после столк­новения. Начала этому нет, потому что атомы и пустота суть причины [этих движений] (5.183—184).

Если все это будет оставаться в памяти, то это краткое изло­жение дает достаточный очерк для понимания природы сущего (5.184).

Далее, следует думать, что атомы не обладают никакими свой­ствами предметов, доступных чувственному восприятию, кроме формы, веса, величины и всех тех свойств, которые по необхо­димости соединены с формой. Ибо всякое свойство изменяет­ся, а атомы нисколько не изменяются, потому что при разложе­ниях сложных предметов должно оставаться нечто твердое и неразложимое, что производило бы перемены не в несуществу­ющее и не из несуществующего, но [перемены] посредством перемещений некоторых частиц и прихода и отхода некоторых. Поэтому необходимо, чтобы перемещаемые элементы были не­уничтожаемыми и не имеющими природы того, что изменяет­ся, но имеющими свои собственные [особенные, своеобразные] части и формы (5.186—187).

Кроме того, не следует думать, что в ограниченном теле есть безграничное число частиц — как бы малы они ни были. Поэ­тому не только должно отвергнуть делимость до бесконечности на меньшие и меньшие части, так как иначе мы сделаем все вещи неустойчивыми и, [рассматривая] образования сложных тел, будем вынуждены, раздробляя их, уничтожать существую­щие предметы, [обращая их] в несуществующие, но даже не должно думать, что в ограниченных телах переход происходит до бесконечности даже в меньшие и меньшие части. Ибо, если сказать, что в каком-нибудь предмете есть бесчисленные частицы или [частицы] любой величины, то нельзя вообразить, как этот предмет еще может быть ограниченным. Ведь ясно, что бесчисленные частицы имеют какую-нибудь величину и, что [в таком случае], какой бы они ни были величины, была бы без­гранична и величина [предмета]. И так как ограниченный пред­мет имеет крайнюю точку, постигаемую умом, если даже она и не видима сама по себе, то невозможно представить себе, что и следующая за нею точка не такова, а, идя так последовательно вперед, нельзя таким способом не дойти умом до безгранично­сти [предмета] (5.187—188).

...Атомы движутся с равной быстротою, когда они несутся через пустоту, если им ничто не противодействует. Ибо ни тя­желые атомы не будут нестись быстрее малых и легких, когда, конечно, ничто не встречается им; ни малые [не будут нестись быстрее] больших, имея везде удобный проход, когда и им ни­что не будет противодействовать: также движение вверх или вбок вследствие ударов и движение вниз вследствие собствен­ной тяжести [не будет быстрее]. Ибо, пока каждое из двух дви­жений будет сохранять силу [у атома], столько времени атом будет иметь движение с быстротою мысли, пока что-нибудь, [исходящее] или извне, или из его собственной тяжести, не ста­нет противодействовать силе того, что произвело удар. Далее, и движение через пустоту, происходящее без всякой встречи с предметами, могущими противодействовать, проходит всякое доступное воображению расстояние в непостижимое [короткое] время. Ибо противодействие и отсутствие его кажутся нам по­добными медленности и быстроте. Далее, скажут, что и в слож­ных телах один атом быстрее другого, хотя на самом деле атомы одинаковы по быстроте. Скажут так потому, что даже в самый малый период непрерывного времени атомы в сложных телах несутся к одному месту, хотя в моменты времени, зримые толь­ко мыслью, они не двигаются к одному месту, но часто ударяют друг друга, пока, наконец, непрерывность их движения не ста­новится доступной чувственному восприятию (5.189—190).

Далее, что касается формы, цвета, величины, тяжести и все­го прочего, что говорится как о постоянных свойствах тела, присущих или всем телам, или видимым и познаваемым через чувственное восприятие этих свойств, то не следует думать ни того, что эти свойства суть самостоятельные сущности [незави­симые субстанции], ни того, что они вовсе не существуют, ни того, что они суть какие-то другие бестелесные субстанции, при­сущие телу, ни того, что они суть части тела; но надо думать, что все тело, хотя в целом обязано своим постоянным сущест­вованием всем этим свойствам, однако не в том смысле, что оно сложилось из этих свойств, снесенных вместе, — подобно тому, как бывает, когда, например, из самих частиц составляет­ся большее собрание, будут ли это первоначала или части цело­го, меньшие этого целого, каково бы оно ни было, — но только, как я говорю, всем этим свойствам тело обязано своим постоян­ным существованием. Все эти свойства имеют свои специаль­ные возможности быть познаваемыми и различаемыми [позна­ются отдельно и различаются], если только целое сопутствует им и никогда от них не отделяется, но вследствие совокупного представления свойств имеет название тела (5.191—192).

 

Из письма: «Эпикур приветствует Менекея»:

 

Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься философией; ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души. Кто говорит, что еще не наступило или прошло время для занятия философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья или еще нет, или уже нет времени... следует размышлять о том, что создает счастье, если действительно, когда оно есть, у нас все есть, а когда его нет, мы все делаем, чтобы его иметь (5.208—209).

Что я тебе постоянно советовал, это делай и об этом раз­мышляй, имея в виду, что это основные принципы прекрасной жизни. Во-первых, верь, что бог — существо бессмертное и бла­женное... Да, боги существуют; познание их — факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них постоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто приме­няет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми до­мыслами, согласно которым дурным людям боги посылают ве­личайший вред, а хорошим — пользу. Именно люди, все время близко соприкасаясь со своими собственными добродетелями, к подобным себе относятся хорошо, а на все, что не таково, смотрят, как на чуждое (5.209),

Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощуще­нии, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, — не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия (5.209).

Люди толпы то избегают смерти, как величайшего из зол, то жаждут ее, как отдохновения от зол жизни. А мудрец не укло­няется от жизни, но и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не представляется каким-нибудь злом. Как пищу он выбирает вовсе не более обильную, но самую при­ятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, но самым приятным (5.210).

Надо принять во внимание, что желания бывают одни — естественные, другие — пустые, и из числа естественных од­ни — необходимые, а другие — только естественные; а из числа необходимых одни — необходимы для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — для самой жизни. Свободное от ошибок рассмотрение этих фактов при всяком выборе и избега­нии может содействовать здоровью тела и безмятежности ду­ши, так как это есть цель счастливой жизни; ведь ради этого мы все делаем, — именно, чтобы не иметь ни страданий, ни тревог. А раз это с нами случилось, всякая буря души рассеивается, так как живому существу нет надобности идти к чему-то, как к не недостающему, и искать чего-то другого, от чего благо души и тела достигает полноты. Да, мы имеем надобность в удовольст­вии тогда, когда страдаем от отсутствия удовольствия; а когда не страдаем, то уже не нуждаемся в удовольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие началом и концом счастливой жиз­ни. Его мы познали как первое благо, прирожденное нам; с него начинаем мы всякий выбор и избегание; к нему возвраща­емся мы, судя внутренним чувством, как мерилом, о всяком благе (5.210-211).

Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам бла­го, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы считаем многие страда­ния лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удо­вольствие, после того как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие, по есте­ственному родству с нами, есть благо, но не всякое удовольст­вие следует выбирать, ровно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать. Но должно обо всем этом судить по соразмерении и по рассмотрению полезного и неполезного: ведь в некоторых случаях мы смотрим на благо, как на зло, и обратно: на зло — как на благо (5.211).

Да и довольство своим [умеренность] мы считаем великим благом не затем, чтобы всегда пользоваться немногим, но за­тем, чтобы, если у нас не будет многого, довольствоваться не­многим в полном убеждении, что с наибольшим удовольствием наслаждаются роскошью те, которые наименее в ней нуждают­ся, и что все естественное легко добывается, а пустое [излиш­нее] трудно добывается. Простые кушанья доставляют такое же удовольствие, как и дорогая пища, когда все страдание от недо­статка устранено. Хлеб и вода доставляют величайшее удоволь­ствие, когда человек подносит их к устам, чувствуя потребность. Таким образом, привычка к простой, недорогой пище способ­ствует улучшению здоровья, делает человека деятельным по от­ношению к насущным потребностям жизни, приводит нас в лучшее расположение духа, когда мы после долгого промежутка получаем доступ к предметам роскоши, и делает нас неустра­шимыми пред случайностью (5.211).

Итак, когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольст­вия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые.., но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскош­ный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняю­щее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение (5.211—212).

Начало всего этого и величайшее благо есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии. От благоразу­мия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нель­зя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь все добродетели по природе соединены с жизнью приятной, и приятная жизнь от них неотделима (5.212).






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.