Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 14. Лина то прибавляла скорости, то немного замедляла шаг






 

Лина то прибавляла скорости, то немного замедляла шаг. Она не выпускала из виду спину Эвридики, но в то же время держалась на таком расстоянии, чтобы не слышать музыки Орфея.

— Он что, вообще не устает? — пробормотала Лина себе под нос.

Когда она обдумала всю ситуацию прояснившимся умом, уже не подверженным влиянию неотразимых мелодий, что наигрывал маг, замаскировавшийся под музыканта, ей нетрудно было увидеть то ли гипнотический, то ли наркотический эффект музыки Орфея; она одинаково воздействовала на все и всех, до чего и до кого доносилась. Умершие души, стремившиеся к полям Элизиума, останавливались, когда Орфей проходил мимо них. Цветы и деревья склонялись к музыканту. Лина поймала себя на том, что и сама глупейшим образом улыбается, когда оказывается близко к Орфею и слышит его голос.

— Ух... Он похож на слишком сладкий леденец. Поначалу кажется потрясающе вкусно, но очень скоро начинает тошнить, — сообщила Лина в пространство, утешаясь звуком собственного, абсолютно не гипнотического голоса и коротко кивая удивленным душам умерших, кланявшихся ей, когда она быстро проходила мимо. — Мне следовало быть поумнее. Надо было больше внимания обратить на Эвридику, а не таращиться на этого поющего парнишку. И нечего было так раздуваться от гордости после истории с Дидоной. — Лина, сердясь на себя, сильно прикусила нижнюю губу.

Небо над ее головой изменилось, и Лину вдруг пронзило тревожным холодком. Она слишком хорошо знала, что угасающий свет означал приближение темной дороги, по которой они с Эвридикой шли из Верхнего мира.

Лина приказала себе не думать о дурных снах и темноте. Если Эвридика намерена снова пройти через все это, то и она должна пройти.

Впереди послышался яростный лай. Потом далекая музыка стала громче, и грозные звуки сменились совершенно щенячьим повизгиванием. Лина покачала головой. Какого черта... она поморщилась от неудачного каламбура... но какого черта делает этот самый Орфей? Держась на достаточном расстоянии от его одурманивающего напева, Лина тем не менее прибавила шагу и наконец побежала ровной трусцой. Длинные ноги Персефоны уверенно несли ее вперед. Дыхание было глубоким и ровным. Лина довольно улыбнулась. Тело Персефоны было не только молодым, оно было еще и сильным и выносливым.

Дорога резко повернула влево, и Лина перешла на шаг. Впереди, прямо перед ней, путь преграждал чудовищный, невероятных размеров пес.

Тварь подняла голову и угрожающе рыкнула, уставившись на Лину. Лина моргнула, не веря собственным глазам, но картина осталась прежней.

— У этой чертовой штуковины три головы... — пробормотала Лина.

Чертова штуковина зарычала. Лина стиснула зубы. В конце концов, это просто собака. Ну да, самая большая собака в мире. И у нее — merda! — три головы. Тварь предупреждающе оскалилась. Из трех пастей капала слюна. Три пасти? Лина улыбнулась. Этот пес был всего лишь увеличенной версией ее Эдит-Анны, слюнявой, добродушной Эдит-Анны, только умноженной на три. Смех Лины заставил три пары ушей насторожиться. Лина быстро шагнула вперед, говоря таким тоном, каким она обычно разговаривала с собаками, — это весьма отличалось от ее «кошачьего» тона... кошки терпеть не могут, когда с ними говорят как с младенцами.

— До чего же ты большой и симпатичный зверь! — ласково сказала Лина.

Змееподобный хвост осторожно шевельнулся.

— Ты просто чудо, никак не ожидала такое увидеть! И подумать только, я ужасно скучаю по своей Эдит-Анне, а ты так на нее похож! Ну, думаю, пока я здесь, ты вполне можешь стать моим большим плохим адским песиком, да? — Лина уже подошла к трехголовому монстру на расстояние вытянутой руки.

— Ар-ррр? — обалдел пес.

— Моей Эдит очень нравится, когда ее чешут за ухом. Наклонись-ка, я попробую...

Лина подняла тонкую руку к уху, одному из шести. Тварь склонила ближайшую голову. Лина почесала адского пса за ухом.

Голова испустила глубокий вздох и ткнулась носом в руку Лины, едва не сбив с ног. Две другие головы жалобно заскулили.

— Вот какая хорошая собачка, — усмехнулась Лина, поглаживая среднюю голову по влажному носу. Третья голова по-щенячьи взвизгнула. — Ну и ты иди сюда. Хочешь, почешу шейку?

Лина ласкала и гладила гигантского пса, а сама лихорадочно вспоминала его имя.

Цербер — сторожевой пес Подземного мира. Его работа — пожирать души, которые пытаются сбежать из царства умерших, и не пропускать живых, пытающихся проникнуть во владения Гадеса.

— Ну, ты со своей работой не справился, большой мальчик, — сказала Лина.

Пес заскулил, и все три его морды виновато вытаращили огромные глаза.

— Ничего, не переживай, Орфей и меня тоже сумел одурачить.

Хвост со свистом разрезал воздух.

— Ладно, я во всем разберусь. Я намерена пойти за этим подозрительным музыкантом и Эвридикой. А ты уж присмотри, чтобы господин Золотой Язык не проскочил мимо тебя во второй раз. — Лина попыталась заглянуть разом во все три пары собачьих глаз. — Ты ведь понимаешь?

Цербер вильнул задом и громко фыркнул.

— Отлично, я много раз смотрела сериал про Лэсси, так что отлично понимаю, когда собачка говорит «да». Будь хорошим мальчиком… то есть мальчиками. Увидимся еще, когда буду возвращаться.

Еще раз почесав за ухом стража Подземного мира, Лина пошла дальше, а грозный Цербер повизгивал ей вслед, как счастливый щенок... щенки. Лина спешила, и ей снова пришлось перейти на бег.

— Мне пора уже перестать удивляться ее поступкам, — пробормотал Гадес себе под нос.

Он наблюдал, как Персефона обезоружила чудовищного монстра, адского пса Цербера, — с такой же легкостью, как и его ужасных жеребцов. Надежно укрытый шлемом невидимости, он шел следом за богиней и слышал, как она ругала себя за то, что позволила музыке Орфея повлиять на решение. Но разве и он сам не поддался магии этого смертного? А он ведь был достаточно искушенным богом, весьма опытным в управлении своим королевством.

По правде говоря, хотя Персефона и была богиней, но она все же оставалась настоящим ребенком по меркам бессмертных. И тем не менее она продолжала удивлять его, проявляя изумительную интуицию и зрелость. Например, Гадес был совершенно уверен: Япис вскоре доложит ему, что Аякс действительно недавно очутился в полях Элизиума. Как Персефона сумела распознать в словах Дидоны обман, когда он сам видел лишь одинокую женскую душу, впервые оказавшуюся перед ликами бессмертных и напуганную этим? И Персефона возразила ему, но не как ослепленная раздражением богиня, а логично и разумно... Гадес хихикнул, вспомнив предложенное ею пари; Персефона наверняка выиграла его. До того как эта юная богиня пришла в его владения, Гадесу и в голову не пришло бы ничего подобного, но теперь он видел: это не просто юная бессмертная пустышка.

Персефона приласкала Цербера, и Гадес внезапно ощутил прилив ревности, когда богиня уделила внимание слюнявой трехголовой твари. Темный бог стиснул зубы. Ему хотелось, чтобы Персефона прикоснулась к нему. Это его потрясло, но отрицать очевидное Гадес не мог. Он задумался — а может, прав Япис, лучше испытать хотя бы один миг счастья, чем отказаться от него вовсе.

И от этих мыслей ладони темного бога стали влажными.

 

Спеша по черной дороге, Лина решила, что нужно будет еще раз навестить трехголового пса. И может быть, прихватить с собой какое-нибудь угощение. Эдит-Анна, например, обожает бекон. Наверняка в кухнях ада смогут зажарить для Лины несколько маленьких кусочков бекона. Лина вспомнила о размерах пса... ну ладно, может быть, им придется зажарить очень большой кусок бекона.

Дорога снова резко повернула, и Лина остановилась, едва не свалившись в озеро, которое, казалось, само тянулось к ее ногам, желая проглотить их. Воды озера были плотными, черными, маслянистыми. Лина посмотрела на другую сторону — берега видно не было. Озеро окружала тьма, и от этого казалось, что оно уходило в бесконечность.

Лина содрогнулась.

Ты богиня, напомнила она себе. Надо как следует обдумывать свои слова. «Освети скрытое», — подсказал ей внутренний голос.

Со вздохом облегчения Лина подняла руку и приказала:

— Мне нужен свет!

Сияющий шарик выскочил из ладони.

— Чего желаешь, богиня?

Лина подпрыгнула и пискнула совсем не божественным образом. Из тьмы рядом с ней возник похожий на скелет человек. Он был одет в нечто серое, волочившееся по земле. В руке у него был длинный посох с загнутым концом, напомнивший Лине весла, которыми гондольеры направляли свои лодки по Большому каналу. Но на этом сходство скелетоподобного человека со смертными и заканчивалось. Он был мрачным существом, его огромные, янтарного цвета глаза сияли жутковатым светом. Лине даже не пришлось обращаться к памяти Персефоны, чтобы вспомнить его имя. Это был не кто иной, как Харон, лодочник Гадеса.

— Я хочу последовать за Орфеем и Эвридикой. Ты ведь переправил их через это озеро?

— Да, богиня.

— Вот и мне тоже нужно.

— Как прикажешь, богиня. — Харон взмахнул рукой, и тут же прямо у их ног на водах озера появилась лодка.

Твердя себе, что не следует думать о затонувших судах, бездонных озерах и страшных тварях, которые могут обитать в воде, Лина забралась в маленькое суденышко и села в середине. Харон шагнул в лодку и наклонился, чтобы оттолкнуться посохом от берега, но замер, не закончив движения, как будто к чему-то прислушиваясь. Потом быстро, коротко кивнул и наконец направил лодку вперед.

— Нам недолго плыть, богиня.

Лина кивнула и попыталась расслабиться, но ей это не удалось. Она не отводила взгляда от далекого берега. А на воду даже не смотрела. В ее памяти сама собой всплыла сцена из «Властелина колец», когда Фродо и Сэм пересекали Мертвые болота. Она содрогнулась от страха, что если посмотрит в воду, то может увидеть отражение лиц умерших. Ее единственным утешением был шарик света, преданно маячивший над плечом.

 

Она выглядела испуганной, настолько испуганной, что Гадес чуть не сорвал с головы шлем невидимости и не выдал своего присутствия. Потом вспомнил, как Персефона отреагировала, когда он упомянул, что она слишком молода и избалована. Пожалуй, она не порадуется тому, что Гадес вмешался в ее дела, да еще воспользовался невидимостью. Да, Персефоне не понравится его поступок: он ведь тайком последовал за ней. Но сердце Гадеса шептало: подхвати ее на руки, избавь от страха... Гадес, как всегда, подчинился голосу разума, но впервые за тысячелетия его существования ему отчаянно хотелось последовать зову сердца.

Харон ощущал присутствие своего бога. Он знал, когда именно Гадес ступил на борт его лодки. Харон также знал, что Гадес хочет скрыть свое присутствие от богини. Лодочнику пришлось проявить осмотрительность и осторожность. Поэтому Харон, стоя на противоположном конце маленького суденышка, не отводил глаз от Персефоны. Он видел, как богиня цеплялась за скамью, на которой сидела, — с такой силой, что костяшки изящных пальцев побелели. Она напряженно выпрямилась, как будто старалась бросить вызов собственному страху. Ее маленький огонек, освещавший пространство вокруг богини, окружал Персефону живым пузырем света, почти таким же удивительным, как ее красота.

Лодка наскочила на волну и пугающе качнулась. Персефона вздрогнула.

«Поосторожнее и побыстрее!»

Гнев Гадеса ворвался в мысли Харона. Лодочник склонил голову, давая знать, что все понял, и содрогнулся от силы ярости темного бога. Однако благодаря присутствию бдительного владыки Подземного мира остаток пути прошел гладко.

 

— Иди по дороге вон в ту сторону, богиня. — Харон показал вперед, в темноту. Лина шагнула с борта лодки на берег. — Ворота Гадеса как раз там. А за ними ты найдешь выход в Верхний мир.

Лина вдруг осознала, что совершенно не нуждается в подсказках Харона. Деметра была права, ее тело как будто бы само ощущало, как выйти в Верхний мир. Однако Лина вежливо улыбнулась лодочнику.

— Спасибо, Харон. Дорога отсюда мне уже знакома. — Она сделала пару шагов, остановилась и снова повернулась к высокому полускелету. — Ты ведь будешь здесь, когда я вернусь, да?

Харон чуть не улыбнулся.

— Да, богиня.

— Очень хорошо.

Лина, окруженная светом, пошла прочь от озера. Гадес, оставаясь невидимым, последовал за ней.

Ворота из слоновой кости уже виднелись впереди. К счастью, ни зловещего тумана, ни дурных снов поблизости не наблюдалось. Почти бегом миновав ворота, Лина поискала взглядом полупрозрачную фигуру Эвридики, но не увидела ничего, кроме бархатной тьмы. Лина остановилась и внимательно прислушалась. До нее донеслась музыка, но неотчетливо, издалека.

Ох, пожалуйста, пожалуйста, только бы мне не опоздать, мысленно взмолилась Лина, со всех ног бросаясь вперед.

Она вихрем промчалась сквозь рощу призрачных деревьев. Потом наконец увидела туннель и вздохнула с облегчением, когда заметила в нем два силуэта. Лина двигалась стремительно и бесшумно, и в один миг преодолела расстояние, отделявшее ее от Эвридики.

Эта музыка была уж слишком сладкой... Лина почувствовала, как расслабляются ее плечи, как она сбивается с шага… Ей надо немножко отдохнуть, а уж потом...

«Не слушай его лиру!»

Эти слова громко прозвучали в сознании Лины, и сила богини вышвырнула из ее головы назойливые ноты песни Орфея. Ум Лины разом прояснился, и она услышала еще кое-что, ранее скрытое чарами мелодии, — рыдания Эвридики.

Как будто почувствовав присутствие Лины, девушка оглянулась. Когда она и в самом деле увидела свою богиню, лицо ее изменилось от наплыва чувств. Лина видела, что Эвридика сопротивляется соблазну песни Орфея. И хотя они уже почти добрались до выхода из туннеля, маленькая призрачная девушка все еще едва волочила ноги, пытаясь остановиться, собирая все внутренние силы, чтобы воспротивиться магической музыке своего мужа. Эвридика беззвучно шевельнула губами, глядя на свою богиню:

«Помоги мне...»

Орфей вышел на солнечный свет.

Гадес вскинул руку, чтобы снять шлем невидимости и сделать то, чего никогда прежде не делал: он собирался взять назад свое слово и отказаться выпустить Эвридику из Подземного мира.

Но прежде чем он успел взяться за шлем, Персефона рванулась вперед. Она крепко схватила Эвридику за руку, не дав маленькому призраку сделать последний шаг, пересечь границу Подземного мира и выйти на свет. А потом нежным голоском, очень похожим на голос Эвридики, она обратилась к музыканту, который остановился впереди, решительно глядя перед собой:

— Ох, вот беда! Орфей, посмотри! На солнце мое платье стало совсем прозрачным! А у меня под ним ничегошеньки не надето!

Самоуверенный молодой музыкант с победным возгласом развернулся... но его самодовольство разом растаяло, когда он понял, что видит не только свою жену, но и богиню Персефону. Обе женщины все еще находились в безопасной тьме, у выхода из туннеля, ведущего в Подземный мир.

— Не-е-ет! — Отчаянный крик Орфея эхом разнесся по туннелю.

Музыкант рванулся вперед.

Невидимый Гадес вскинул руку и мысленно отдал приказ.

И когда живое тело музыканта попыталось пересечь границу сумрачного входа во владения Гадеса, воздух перед ним отвердел. Орфей выпятил подбородок и попробовал прорваться через невидимый барьер, однако ничего не получилось. Чем сильнее Орфей колотился о плотный воздух, тем крепче становилась преграда.

— Ты моя! Ты принадлежишь мне!

В голосе Орфея не осталось и следа соблазнительности или волшебства; его слова звучали жестко и грубо.

Эвридика отшатнулась, как будто испугалась, что Орфей ее ударит. Лину охватила обжигающая ярость.

— Ах ты, злобное отродье! Ты не можешь владеть чужой душой! Убирайся обратно в свой мир! — рявкнула Лина. — Оставь Эвридику в покое!

— Ни за что! Она всегда будет моей! — закричал в ответ Орфей.

Лина покачала головой. Она хорошо знала этот тип мужчин. Орфей никогда не удовлетворится просто любовью женщины. Такие, как он, должны контролировать каждый шаг подруги, им нравится покорять, порабощать.

— Прочь отсюда, сопляк! — Лина вложила весь свой гнев в эти слова.

Приказ ударил музыканта, сбил его с ног и отшвырнул от входа в туннель... Орфей летел все дальше и дальше, пока наконец не исчез из вида.

Лина мрачно улыбнулась. Никому не следует спорить с богинями.

Не догадываясь, что за ними наблюдает невидимый бог Подземного мира, Лина обняла тихо плачущую Эвридику. Поддерживая ослабевшую девушку, она повернулась спиной к выходу и повела Эвридику в благодатную тьму туннеля, к роще белых деревьев. Очутившись под их укрытием, Эвридика без сил опустилась на мягкую темную землю. Девушка все еще плакала и дышала так, словно только что закончила бег на марафонскую дистанцию.

— Ты п-пошла за м-мной... — с трудом выговорила Эвридика, пытаясь восстановить дыхание.

Лина села рядом с ней и крепко обхватила за плечи.

— Разумеется, пошла. Я видела — тут что-то не так. Мне очень жаль, что я позволила тебе уйти... это все его музыка. Из-за нее я не могла как следует соображать, но как только Орфей увел тебя, я поняла, что ты совсем не хотела идти с ним.

— Нет! — Призрачная девушка содрогнулась, но ей явно стало лучше в объятиях богини. — Я не хотела с ним идти!

— А та ошибка, которую ты якобы совершила... Дело ведь не в том, что ты ошиблась тропой и пошла туда, где тебя ожидала смерть, так? — спросила Лина.

— Нет! — воскликнула Эвридика. Голос ее окреп, — Это был он! Он был моей ошибкой. Я была уж слишком молода. Однажды я встретила его и тут же связала себя обещанием. Меня ослепила магия его музыки. Я не заглянула в его сердце... — Эвридика вздрагивала, но старалась держать себя в руках. Ей необходимо было выговориться. Она слишком долго молчала. — Ведь если бы я всмотрелась в его душу, я увидела бы, что она полна жестокости. Я поняла это, когда было уже слишком поздно. Все начиналось с мелочей. Ему не понравилась моя обычная прическа. Он попросил меня сменить ее. Я это сделала. — Эвридика говорила все быстрее и быстрее. — Потом очередь дошла до одежды. Потом до моих подруг. Я пыталась обо всем рассказать родным, но они слышали только его музыку. Они с охотой отдали меня ему, они были уверены, что мои колебания — просто девичьи капризы. А когда мы поженились, он больше ни разу не позволил мне навестить мою семью. Он терпеть не мог, если я вообще куда-то отходила от него. Он хотел владеть мной целиком и полностью. Если я пыталась удалиться от него, пусть даже ненадолго, чтобы побыть одной, он меня бил. Он бил меня снова и снова. Жизнь с ним — все равно, что тюрьма. — Глаза Эвридики горели, но слезы уже высохли. — И когда нас разделил туман, я просто-напросто сбежала от него. Я ничего не знала о том гадючьем гнезде. Но я была рада, когда змеи меня покусали. Я радовалась освобождению.

— Ты очень храбрая девочка, — Лина осторожно погладила девушку по щеке.

— Ты действительно так думаешь, Персефона?

— Я это знаю. Можешь довериться слову богини.

Эвридика расцвела улыбкой.

— Что ж, придется поверить. — Выражение ее лица снова изменилось, как будто девушка прислушивалась к чему-то внутри себя.

— В чем дело, милая? — спросила Лина.

Эвридика пристально смотрела на темную дорогу, что вела обратно в Подземный мир.

— Надо идти. Я не могу оставаться так близко к миру живых. Я чувствую, что это неправильно.

Лина понимающе кивнула. Она видела в глазах маленькой девушки желание вернуться. И на этот раз, когда они шли через рощу молочно-белых деревьев, шаги Эвридики были уверенными. Лина шла чуть медленнее. Когда они вышли из рощи, Эвридика оглянулась через плечо на остановившуюся Лину.

— Ты не вернешься туда со мной? — В голосе призрачной девушки снова послышался страх.

— Вернусь, не беспокойся. Я приду... — Лина слегка замялась. — Но, милая, ты не могла бы пойти одна? Мне нужно сначала кое-что тут сделать, и я не хочу просить, чтобы ты меня ждала.

— Но ты вернешься во дворец Гадеса?

Гадес, скрытый шлемом невидимости, затаил дыхание, ожидая ответа Персефоны.

— Разумеется! Мне просто нужно кое о чем переговорить с Деметрой.

Гадес и Эвридика одновременно вздохнули с облегчением.

Девушке было понятно желание Персефоны поговорить с матерью. Ведь во многих отношениях Персефона сама заменила ей мать, оставшуюся в мире живых. Эвридика кивнула и улыбнулась.

— Я могу и одна добраться до дворца.

— Не побоишься идти в одиночку?

— Нет. Это теперь мой мир. Я ничего не боюсь.

Лина еще раз обняла ее.

— Я задержусь ненадолго.

Эвридика снова улыбнулась и вприпрыжку помчалась к воротам из слоновой кости. А Лина, возвращаясь в призрачную рощу, услышала, как маленький дух кричит ей вслед:

— Я позабочусь, чтобы к твоему возвращению приготовили еду. Ты наверняка проголодаешься за это время, так что я присмотрю...

Лина улыбнулась. Да, об Эвридике можно больше не тревожиться.

 

Чувствуя себя настоящим шпионом, Гадес продолжал следить за ничего не подозревающей Персефоной. Ему бы не нужно было этого делать; Эвридика была свободна, она спокойно возвращалась в его дворец. Ведь именно из-за призрачной девушки Гадес надел шлем невидимости и отправился следом за богиней и несчастным духом. И это был вполне достойный предлог. А теперь ему следовало вернуться во дворец. Он уже сделал, что хотел.

Но он не повернул назад. Он просто не мог. Не сейчас. Ему хотелось наблюдать за Персефоной. Свет маленького шарика как будто ласкал ее нежные черты. Гадес завидовал шарику света.

Персефона быстро прошла через туннель, ненадолго остановилась у выхода, подняла руку и велела шарику скрыться. Потом вышла из Подземного мира в нежный свет начинавшегося дня. Гадес последовал за ней.

Персефона быстро огляделась по сторонам. Гадес сначала подумал, что она опасается Орфея, который мог все еще болтаться где-нибудь неподалеку. Впрочем, нет, тут же напомнил себе темный бог. Музыканта отшвырнула сила праведного гнева богини. И Персефона должна знать, что теперь он далеко отсюда.

Но она как будто что-то искала. Отойдя от туннеля, она направилась по узкой тропинке, что вилась в густых зарослях папоротника. Время от времени богиня останавливалась и всматривалась в пышную зелень, как будто искала какую-то потерянную вещицу. Потом вздыхала, бормотала что-то себе под нос и двигалась дальше.

Тропа шла вверх, и вскоре Персефона уже стояла на высоком берегу озера Авернус. Богиня улыбнулась, глубоко вздохнув, — она явно наслаждалась пейзажем.

Гадесу хотелось крикнуть, что Авернус покажется ей ничем в сравнении с красотой полей Элизиума. Красота его владений была куда более необычной, нежели простое озеро в самом обыкновенном предрассветном освещении. Гадесу пришлось покрепче стиснуть зубы. Ему слишком уж хотелось показать ей все величие своих владений и увидеть, как просветлеет ее лицо от этого открытия.

— А, вот ты где!

В голосе Персефоны послышалось облегчение. Она бросилась к мраморной чаше на подставке, затаившейся в папоротнике рядом с тропой. В чаше лежал большой хрустальный шар. Он был непрозрачным, белым, как будто его наполняла густая сметана. Гадес сразу узнал оракул какой-то богини.

Персефона встала перед оракулом. Вид у нее был неуверенный. Гадесу даже показалось, что она не знает, что делать дальше. Потом богиня закрыла глаза, как будто ей нужно было как следует сосредоточиться. Когда мгновение спустя она их открыла, уголки ее пухлых губ приподнялись в улыбке. И, более не колеблясь, она трижды провела ладонями над шаром.

— Деметра, — заговорила Персефона, обращаясь к оракулу. — Я чуть не совершила ошибку. Ужасную ошибку.

В хрустальном шаре возникло лицо богини урожая.

— Ты сказала «чуть», что должно означать: ты свою ошибку уже исправила, — произнесла Деметра; ее голос звучал из шара немножко гулко и неестественно.

Персефона вздохнула.

— Да, но это могло стоить одной чудесной девушке долгих лет страданий.

— Быть богиней не значит быть абсолютным совершенством. Каждая из нас должна стараться выносить как можно более правильные решения. Однако иной раз и мы ошибаемся.

Персефона ухватилась за длинную прядь своих волос и принялась наматывать ее на палец.

— Но я не хочу совершать такие ошибки, которые причинят страдания другим.

Гадес наконец заставил себя отвернуться. И быстро вернулся к туннелю. Он и так слишком долго подсматривал за богиней, нарушая ее уединение. Совесть не позволяла ему более слушать разговор Персефоны с матерью. Гадес сорвал с головы шлем невидимости. Шлем вовсе не предназначался для подслушивания. Гадесу было стыдно за себя. Разве не он совсем недавно выговаривал Стенопии за эгоизм и жульничество?

Он никогда прежде не позволял себе ничего подобного. Он ведь не какой-нибудь неоперившийся юнец. И прекрасно понимает, что слежкой и шпионажем не завоевать сердца богини.

Гадес внезапно остановился.

А что, разве он желает именно этого — завоевать сердце Персефоны?

Гадес запустил руку в густые волосы. Да, он желал ее. Его тело отчаянно стремилось к ней. Многие тысячелетия он думал, что его отличие от других богов надежно запечатало его чувства, избавив от страсти и похоти, присущих богам. Он избегал женщин, будь они хоть смертными, хоть бессмертными, потому что был так устроен — кратковременная страсть и недолгий союз казались ему недостаточными. Век за веком он наблюдал за душами умерших и видел вечные узы, которые связывали двоих. Это поразительное свойство любви смертных, навеки соединявшей противоположности, глубоко впиталось в его натуру. И его не удовлетворило бы меньшее, нежели вечный союз.

Ну да, он когда-то пытался... много веков назад. У него до сих пор все сжималось внутри, когда он думал о своей недолгой смертной возлюбленной, Минте. Он встретился с этой девой во время одного из кратких визитов в мир живых. Она собирала цветы для своего первого ритуала плодородия, и Гадес решил, что она и есть ответ на его мольбы. Она отдалась ему там, на душистом лугу, и он часто навещал ее, а она клялась, что любит его и что покинет дом и уйдет с ним.

Оглядываясь назад, Гадес лишь изумлялся собственной наивности. И все еще вздрагивал при воспоминании о том, какую она закатила истерику, когда он наконец открылся ей, сказал, что он — владыка Подземного мира. В его памяти все повторялось снова и снова, как будто это было вчера. Он видел, как Минта бросилась бежать от него как безумная и в отчаянии прыгнула с утеса, а он поймал ее в воздухе до того, как она разбилась насмерть. И вместо того чтобы проклясть девушку и обречь ее на вечные страдания в своих владениях, Гадес призвал все свои силы бессмертного и превратил Минту в душистое растение, в котором сохранились и имя девушки, и ее нежная красота.

Богини, в отличие от смертных женщин, не боялись его, но тоже не понимали. Они презирали Гадеса, считая его мрачным и суровым, потому что он правил Подземным миром. До Персефоны ни одна из богинь и не думала заглядывать к нему в гости. Гадес хмыкнул. По правде говоря, он никогда и не приглашал их. Богини не обладают истинной преданностью, равно как и подлинным даром любви. Вспомнить хотя бы Афину, она ведь предала даже обожаемого Одиссея, позволив ему блуждать двадцать лет подряд, прежде чем он сумел вернуться домой, к верной супруге.

Гадесу нетрудно было убедить себя, что настоящей пары для него просто не существует. Смертным женщинам пришлось бы умереть, чтобы править рядом с ним вечно, и потому они боялись его и избегали его внимания. Богини были бессмертными, а следовательно, они просто не могли по-настоящему полюбить его.

Поэтому Гадес довольствовался тем, что правил своим миром и жил среди красоты полей Элизиума и чудес своего дворца.

Но теперь...

Губы Гадеса насмешливо искривились. Бог смерти преисполнился страсти к богине весны!

Даже ему самому это казалось невозможным.

Потом он вспомнил сияющую улыбку богини и детское изумление, с которым она открывала для себя его владения. И при этом она то и дело выказывала странную зрелость ума, скрытую под юной внешностью. Она отличалась от других богинь, это она уже доказала. Но настолько ли она другая, чтобы полюбить его?

Как ему добиться благосклонности Персефоны? Гадес размышлял об этом, шагая по черной дороге. И наконец его осенила идея. Лицо темного бога вспыхнуло торжеством. Гадес поднес пальцы к губам и резко свистнул. Свист разрезал тьму, и по образовавшейся перед ним щели в пространстве Гадес мгновенно добрался до своего дворца.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.