Ричард Дарси

«Свечи зажигания»

1.

Начинать какую-либо историю, так же сложно как заканчивать какой-нибудь разговор. Ты сидишь у кого-то на кухне, в твоей чашке плещется бренди или может быть даже ром, тебе тепло и уютно, но вдруг ты понимаешь, что пора уходить. Ставишь чашку на стол, ставишь точки над «i». Конечно, ты еще не раз придешь на эту кухню и попросишь добавить в ром лёд, или сделать музыку погромче. Неважно. Главное в этом деле – вовремя уйти.
Извините.
Моя пунктуальность похожа на мою память. Но об этом чуть позже.

Сперва я не заметил утренние проблески. В этом было что-то чертовски странное и страшное. Моё первое утро, которое я не встретил осознанно. Видимо дело было в пустых бутылках, пустой комнате и пустом кошельке. Я никогда не думал о том, что деньги смогут закончиться именно в тот самый момент, когда тебе кажется, будто ты уже практически готов сделать что-то безумное. Что-то нежное, и в то же время отвратительное. Память притворялась продажной женщиной. Она отдавалась всем, но не мне. Этакая дрянь, которая спала со всеми, но никогда не просыпалась со мной. Я ничего не помнил. Ничего, кроме того, что вчера слонялся по пустому городу, подбирая окурки с асфальта и выкидывая на него же воспоминания. Пожалуй, я не буду говорить ничего о названии города, потому что не хочу, чтобы меня обвинили в каком-нибудь преступлении на задворках седьмой авеню. Не то, чтобы я боялся обвинений. Нет. Просто мне кажется, что людям всегда нужны какие-то подробности для достойных сплетен. В этой истории не будет подробностей, потому что я не хочу получить потом письма в конвертах, в которых написаны слова о бездомных кошках, которым не нашлось места в приюте. Разумеется, никто бы не прислал таких писем, но эти кошки не дают мне покоя, черт побери.

Когда я проснулся и попытался встать, у меня сразу же закружилась голова. Это всё воздействие алкоголя и белых таблеток в холодном чае. Голова раскалывалась так, что я даже не слышал привычной ругани отца в его автомастерской. Стоит сказать, что кроме этого старика у меня не было ничего. Мы были похожи на две непрочитанных библии в богатой семье, в которой никто не верил в бога. Свою биологическую мать я никогда не видел. Дело в том, что она любила путешествовать. И видимо просто сменила город. По словам отца, она была такой девчонкой, которые сидят в баре, что-то выпивают и в их глазах что-то вроде провокации на жестокую еблю. Ты подходишь к ним, что-то говоришь. Пытаешься всем своим видом показать и доказать им то, что в твоей жизни было слишком много дерьма, но ты слишком хорошо со всем этим справился, чтобы теперь об этом жалеть.

Мой отец всегда говорил, что мама была похожа на блестящий красный форд, который ехал на юг и просто собирал попутчиков. Мой старик – попутчик. Его высадили, а красная блестящая тачка покатила дальше.

Нужно было подниматься с кровати. Хотелось курить, хотелось воды, хотелось сдохнуть.
Я посмотрел в окно и увидел август. Мне он напомнил бродягу, который роется в мусорном баке, в надежде отыскать хотя бы пару дождливых дней. Первые два пункта своих желаний я удовлетворил. Нашел пару приличных окурков, и что-то в треснутом стакане было похоже на воду. С третьим пунктом я решил немножко подождать. Умирать – похоже на старые фотографии, которые ты случайно нашел, отодвигая комод. Ты нашел их, ты взял их в руки, ты смотришь на них. Ты понимаешь, что тот самый ты, который улыбается тебе же на вот этом кусочке бумаги, давно изменился, давно повзрослел. Давно умер. Умирать – старые фотографии тебя, которые кто-то случайно нашел, отодвинув комод.

Я постепенно приходил в себя. Постепенно уходил из того мерзкого и отвратительного состояния, в котором чувствовал себя бесполезным хирургом, среди десятка бесполезных хирургов, которые столпились над операционным столом, в надежде пересадить сердце.
Я, наверное, не смог бы пересадить магнолии из одного место в другое. Отец тихо проклинал свечи зажигания, называя их «ебанным изобретением человечества». Летом в его мастерской всегда очень много машин. В них всегда ломаются самые нужные детали в самое ненужное время года. Играло радио. Бесконечные ковбойские песни о шляпах и кактусах.

Если бы я мог запретить отцу слушать все эти песни, я бы наверняка попал в ад, за оскорбление святых предметов. Чтобы хоть как-то рассказать о своём папаше, я могу вспомнить лишь этот случай. Когда мне было 16 лет, я впервые раскурил свой первый косяк, и, шатаясь (после ночи с сестрой своего друга) я под утро ввалился в дом, и разбудил старика. Он посмотрел на мои дрожащие руки, посмотрел на мой потрепанный вид и в мои счастливые глаза. Тогда он сказал фразу, которую стоит променять на все его ковбойские песни. Он сказал: «в следующий раз, когда будешь раскуривать травку, не трахайся с девочкой, потому что утром ты наверняка не вспомнишь даже имени этой крошки. Может быть, поэтому твоя мама от нас и свалила». Он был чокнутым.

Когда я окончательно пришел в себя, я решил немного перекусить. Отправился на кухню и полез в холодильник. Хотелось тост с ветчиной. Ветчины не было, но зато стояла бутылка виски. Что же ты со мной делаешь, старик? Пришлось просто поджарить хлеб на сковороде, и съесть его так. Когда я наливал масло, я думал о своей бедности. Мне 22, у меня нет машины, у меня нет работы, у меня нет меня. Нет постоянной девчонки, с которой можно было бы смотреть на звезды и думать о маленьких детишках, у которых были бы синие глаза и бессовестные улыбки. Когда я отрезал хлеб, мне на секунду показалось что отец сидит за столом и держит маму за руку. Они пьют чай, я в галстуке, собираюсь в свой накрахмаленный офис, на накрахмаленной тачке. Но отец был в гараже. Я слышал его даже с кухни. Странная штука: когда мой старик на что-то злился, он кричал так, как будто все остальные люди на планете откинулись из-за какой-нибудь эпидемии. Он кричал что-то про карбюратор, что-то про хозяина машины, которая стояла у нас в мастерской, что-то про свою развалюху жизнь. Я ел тост. Мне казалось что в этом занятии просто не может быть ничего лишнего. Я просто ел поджаренный хлеб, и мысленно посылал весь мир нахуй. Но всё это не могло продолжаться вечно. Среди слов о «разбитых свечах зажигания» и «чертовых проститутках» я стал различать своё имя. Старина начал что-то говорить обо мне. Это верный знак. Пора валить отсюда.

Я выпал из дома. Примерно так же выпадают стеклянные украшения из рук пожилых женщин, которые стремятся к наивысшему безумию своего возраста – к красоте. Солнце уже встало и светило так, как будто его фотографировали. Я чувствовал себя на 16 лет. У меня в кармане ни цента. У меня перед глазами весь мир. Как совместить два этих обстоятельства в одно слово – «выживай»? Я не знал. Я ничего не знал. Ничего не помнил. Ничего не понимал. Мир – одна огромная карта, на которой кто-то ластиком стер обозначения и названия. Бери наугад.

Куда бы ты ни отправился, тебе все равно в какой-нибудь осенний вечер будет одиноко и немножко захочется сдохнуть. «Захочется сдохнуть» - лозунг современных компаний, в которых тебя научат много зарабатывать, и мало чувствовать. Как хорошо, что я нигде не работаю.

Мне бы просто не хватало времени на такие мысли. Мимо меня проехал какой-то чувак на разбитой развалюхе синего цвета. Это напомнило мне меня. Я точно так же куда-то еду на своих разбитых мечтах и надеждах. Если говорить иначе – мне всё надоело. Я чертовски устал видеть то, что мне приходилось видеть. Свой дом, свою улицу, район, эти пластмассовые деревья и этих пластмассовых людей. Эй, несите счет, забирайте меню, я уже прикончил, ваш чертов пирог.

Знаете, я тут подумал, что как правило, все безумные идеи рождаются именно тогда, когда тебе всё надоедает. Мысль куда-то уехать пришла сама по себе. Постучалась в мой затылок и голосом официантки спросила: «к тебе можно, дружище?» Мысль куда-то уехать. Я всю свою жизнь не выбирался никуда из своей персональной тюрьмы, в которой отец проклинает двигатели по утрам. Мне хотелось на юг или на север. Хотелось на запад. Я почему-то думал, что все эти песни, которые крутят по радио, родом именно с юго-западных мест. Поехать туда, и поубивать ублюдков. Мне хотелось напиться алым соком закатов и серебристым коктейлем полуночи. Хотелось соблазнять официанток, оставляя им на чай разбитое сердце. Я мечтал о ночных мотелях и утреннем кофе. У меня дрожали руки при мысли о заправочных станциях, в которых бензин пахнет алкогольной феерией из ночных звезд и океана. Я утешал себя тем, что все эти желания вызваны молодостью.

Будь я чуть-чуть постарше, я бы наверняка устроился на работу, нашел бы себе респектабельную девочку, создал бы респектабельную жизнь. Может быть, мы бы даже завели себе пса. И поклеили обои с кукурузой на кухне. Может быть. Но к счастью, я не постарше.
Мне хотелось путешествовать, выпивать и трахаться. Экстаз неизвестной жизни привлекал меня, как привлекают белые дорожки героина на столе заядлых потребителей этого кайфа. Забавно, а ведь я просто вышел на улицу. Именно взгляд на солнце зародил во мне эти желания. Может быть, выходить было ошибкой, я не знаю. Но в любом случае я просто решил всё пустить на самотек. Жизнь слишком скучна, когда что-то планируешь…

А значит - решено. Нужно ехать. Я решил вернуться в свою комнату и собрать что-то вроде дорожной сумки. Поднялся по лестнице, когда отец напевал «горите в аду сукины дети, горите в аду. Горите в аду за всю боль, что нам светит, горите в аду». Старик явно спятил. Я принялся за поиски. Собирать было толком нечего. Нашел старый рюкзак, в котором отец хранил инструменты. Положил туда пару старых маек, и рваные джинсы. У меня было немного вещей. Всю свою получку отец пропивал, или откладывал на мой колледж, а потом пропивал. Так как я нигде и никем не работал, у меня не было денег, чтобы купить себе какой-нибудь модный костюм с галстуком и рубашкой. Но я никогда не заморачивался по этому поводу. Шмотки - просто шмотки. Пробрался на кухню, чтобы взять с собой немного хлеба. Ничего другого в холодильнике не было. Только хлеб, который уже вторые сутки лежал на столе. Но это меня не огорчало. Я думал, что там, на новом месте, я найду какую-нибудь работенку и заработаю на достойный бифштекс или гамбургер. Важнее всего было уехать. Остальное – детали, которые никак не могли испортить мне настроение. Я осмотрелся. Вроде бы всё. Одежда и еда были собраны. Из своей копилки я вытащил пару монет. На всякий случай. Может, оплачу ими проститутку, если особенно заскучаю. Всё было готово. Я был готов к любому, что могло произойти за дверью моего дома. Оставалось лишь написать записку отцу. Я нарыл карандаш и листок бумаги, на котором нацарапал «па, я уехал туда, где поют твои песни. Надеюсь, ты не будешь скучать. Пришлю тебе открытку. Старайся не ругать двигатель и поменьше нервничай. Я вернусь очень быстро. Не сердись, и не проклинай моё имя всуе. До скорого». Мне казалось, что этих слов будет достаточно. Положил листок на стол, и на всякий случай поставил на него бутылку с виски, которую достал из холодильника. Так старик его точно заметит и прочитает. Пора. Стараясь ни о чем не думать, я вышел за дверь. Отец стучал молотком и напевал: «крошка, побудь со мной еще немножко». Делая первые шаги в сторону, я понимал, что это первые, новые шаги, в первую, новую жизнь, в которой я или найду что-то новое для себя, или же потеряю себя же. В любом случае всё было уже решено.

2.

Когда мне было 7 лет, я запирался в шкафу, где висела одежда, и представлял, что я за рулем огромной зеленой машины, которая едет. Мне было плевать, куда она едет. Было плевать на тот выдержанный запах пыли и старости. Было плевать даже на темноту. В моем воображении я был чокнутым ковбоем, который ехал на запад, чтобы громить бары, чтобы соблазнять девчонок, чтобы выпивать виски, задыхаясь в мимолетном видении экстаза и счастливой эйфории. Теперь мне 22, но я всё такой же бунтарь с замашками на что-то запретное и что-то настолько нужное, что это хочется брать двумя руками, вырывать, выдергивать, и не отдавать никому.

У отца была сестра. Её звали Анабель. Я не видел её с тех пор, как мне исполнилось 11. Моя тетушка была очень доброй, но имела пристрастие к алкоголю и азартным играм. Когда ей было 16, она забеременела от своего дружка, которому проиграла секс в покер. Вся её жизнь – неудачные карты, на высоких ставках, но покопавшись в детских воспоминаниях, я не нашел в них ничего плохого, что могло бы от неё оттолкнуть. Решил двинуть к ней, и проведать эту старую ведьму. Мне нужны были деньги, и кто знает, может быть у неё была счастливая полоса в несчастливой жизни, и она выиграла кругленькую сумму, поставив на красное? Я решил попытать удачу. Тетка жила в городе, который располагался южнее моего, со своим мужем, который работал грузчиком на товарных поездах. Когда он уезжал на своем грязном поезде в сторону севера, она шла в ближайший бар, красилась яркой помадой, и принимала вид одинокой, но привлекательной женщины, которую хотелось или носить на руках, или, же вывести из бара и застрелить на стоянке.
Всё сходилось. Финикс. Тетушка. (Возможно деньги, если повезет). Я подумал, что это будет отличным началом моего бесконечного романтического побега к тем местам, где солнце можно трогать руками.

Спустя час я выполз на шоссе. Эта линия дорог вела в сторону южных мест. Это линия, которая разделяла мою жизнь на две части. На «до» и «после». Всё то, что осталось «до» - отец, его мастерская, наш домик, в бедном и сером районе. Наша бедность, мои друзья, мои девчонки, мои мечты. Всё то, что обычно хранится в памяти с пометкой «обычно». И «после» - пустой лист, который я решил заполнить, подняв вверх кулак, с оттопыренным к небу большим пальцем. Машины проносились мимо. Они видели мою одежду, и понимали, что в карманах таких рваных штанов наверняка не будет денег даже на спички. Они видели мой взгляд, и боялись, что я достану пистолет, и начну палить с него по лобовым окнам их дорогих тачек, если кто-то вдруг остановится. Машины проносились мимо, а я просто стоял, отбрасывая тень на раскаленный, черный асфальт, который переспал с миллионом разогретых резиновых шин. Мой поднятый вверх большой палец был символом моей свободы. Для меня это было равносильно приходу в церковь, с новенькой библией, которую никто никогда не открывал. Для меня это было высшим подобием молитвы, когда каждая проехавшая мимо машина, была словом, которое я произносил полушепотом. Время тянулось. Мимо тянулась какая-то леди. Ехала медленно, видимо осторожничала. Я взглядом вцепился в её глаза и старался заставить её нажать на педаль тормоза, и подъехать к обочине. Блондинка, в ярко-синей шляпе. Она была похожа на ядовитый гриб. Увидев мой взгляд, она припустила так, как будто я убил её дочь, и стоял сейчас посередине дороги, а она ехала мне на встречу. Припустила так, как будто хотела меня сбить, где-то там на середине своей дороги. Забыла про свою осторожность и аккуратность. Забыла даже про свою шляпку. Я улыбнулся. Всё это было довольно забавно, но становилось жарко, скучно и немного пусто. Мне нужно было ехать, а я стоял на дороге и подставлял свою руку небу, как официанты подставляют тебе стул, в каком-нибудь дорогом ресторанчике на мэдисон авеню.
Ветер наигранно корчил гримасы и трепал мои волосы, издеваясь и играя со мной в непродуманные игры, где я был всего лишь деталью из коробки. Машины проносились мимо.

3.

Время – странная штука. Бывают такие моменты, когда ты думаешь – черт побери, да у меня еще вся жизнь впереди чтобы это сделать, успеть, выполнить. Но потом, однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что все эти мгновения давно ушли, твоё время на исходе, ты ничего не успел сделать. Никому не успел помочь. Ничто не смог изменить.
Жизнь = обязанность. Небольшой список на крошечном листке бумаги. Как список покупок для магазина. Ты берешь с собой этот листок, и идешь в самый огромный и дорогой супермаркет. Покупаешь там машину, работу, достойное будущее и забытое прошлое. Покупаешь дом, плиту и новые надежды о том, что ты всё сделал правильно. Мой старик не писал мне такой список. А самому себе писать его глупо. Так и выходит. Я просто захожу в этот неимоверно огромный супермаркет и хожу по рядам. Смотрю, но ничего не покупаю. Подхожу к полке с достойным будущим. Беру его в руки, читаю срок годности и ставлю обратно. Потом полочка с мечтами. Они все хорошо запакованы, но им тоже суждено вернуться обратно на полку. Я просто таскаюсь по этому супермаркету, пока мне не становится скучно. Время – странная штука.

Я стоял на обочине и голосовал проезжающим мимо ублюдкам. Никто на меня не смотрел. Я чувствовал себя бесполезной рекламой на огромном рекламном щите. Было жарко. Солнце опустилось так низко, что можно было подумать, будто оно целует землю. Некий половой акт, в котором облака ложатся сверху. Прошло еще около получаса. Я уже было подумал вернуться домой, и попытать удачу на этой трассе завтра. Может быть, по вторникам нельзя ездить автостопом? И каждый водитель это знает, и удивляется когда проезжает мимо меня. «Сегодня же вторник, что этот чувак тут делает?» Может быть, нужно попробовать в четверг?

Но вопреки всем моим отвратительным мыслям о том, насколько я неудачник, я заметил, как по моей полосе едет какая-то старенькая малютка. Машина была настолько маленькой, что я сначала решил, будто я её выдумал. Но она всё приближалась и приближалась. Я уже натренированным движением выставил символ своей свободы к небесам. Машина замедлила ход, и стала рулить в сторону обочины. Я не мог поверить своим глазам. Кто-то всё-таки остановился и кто-то всё-таки не увидел во мне маньяка-убийцу, который хочет кого-нибудь изнасиловать. За рулем я разглядел длинные волосы, спутанные от долгого пути. Машина остановилась.
- Ты куда едешь дружище? - голос приятный, но слегка кайфовый. Чувак явно был под чем-то.
- В Финикс. Подбросишь? - я никогда еще так не надеялся на ответ «да».
- Да без базара. Запрыгивай - с улыбкой. В этой его улыбке были кадры из его прожитой жизни. Кадры из его ночных похождений и зверских драк в барах. Кадры из его бесконечной полночи, которая была пропитана дымом марихуаны и вкусом дешевой женской помады.
Я сел к нему в кресло, как заключенные садятся на электрический стул – в первый и в последний раз в своей жизни. Я ждал, клянусь, я ждал, что меня ударит электричество. Но ничего не произошло. Я просто сел, захлопнул дверь, и мы покатили.

До Финикса, из моего города «Х» ехать около 6 часов. Я предвкушал много интересных историй. Ангелоподобный хиппи был из другого мира. Он олицетворял всё то, к чему я так стремился – свободу и эйфорию. Я был благодарен небесам за то, что именно он подобрал меня. Впрочем, по-другому и быть не могло. Пока мы ехали, я узнал, что ему уже под тридцать, и что он ни капли не жалеет о том, что ему уже не 15.
«Жизнь должна измеряться в косяках, которые ты скрутишь, и в девочках, с которыми ты покувыркаешься» - говорил он. Он повторял это как слова заученной песни, которую он услышал когда-то в детстве на старой пластинке, которая ему досталась от бога.

-Слушай, а ты когда-нибудь бывал в Финиксе? - я знал, что он ответит, но мне было интересно это услышать.

-Конечно, бывал, друг. Отстойный городок, скажу я тебе. Влажности в воздухе столько, что воздух можно пить. И эта жара не дает покоя. Там даже не покуришь нормально, смекаешь? Косяк очень сложно подпалить - он рассмеялся. Его смех звучал как смех какого-нибудь президента. Он смеялся как Рузвельт. Как обдолбанный Рузвельт.

-А я вот еду туда впервые. Там у меня тетка и планы. Хочу развеяться - мне почему-то захотелось рассказать этому ангелу о себе всё. Он бы всё простил. Он бы всё принял.

-Чтобы развеяться? Чувак, ты что-то спутал. Я знаю способ отвлечься. Для этого не нужно тащиться 300 миль на юг. Вот, держи - он вытащил косяк и протянул его мне. Я так и не понял, откуда он его вытащил. Может быть из воздуха. Может быть, у него был такой магический дар. Я не знаю. Мы закурили. Меня унесло.

-Я однажды на спор выкурил целый пакет травы за 17 минут. Я тогда впервые увидел бога, чувак - его голос звучал как-то издалека. Мои глаза заполнились расплавленным туманом удовольствия, и мне было сложно слушать его и слышать.

Мой ангел всё говорил и говорил. Он повторял слова о боге, бубнил джазовые мотивы уже мертвых королей и иногда делал вид что засыпает. А может быть, он реально отключался на несколько секунд, я не знаю. Он был свидетелем того, что культура хиппи еще жива. Он был ярым доказательством того, что эти лохматые ублюдки никуда не делись, и наверняка не денутся еще лет 200. За окном проносились краски. Разнообразные цвета. Как будто кто-то рассыпал цветные карандаши. Белый, желтый, коричневый, зеленый, синий. Небо распадалось на части. Я собирался в одно целое. Мой хиппи слева превратился в радио и передавал новости из своего мира. Он рассказывал о том, что когда ему было 14 лет, он хотел затащить свою старшую сестренку в кровать, но не знал как это сделать. Мучился, гадал и истекал слюной, когда наблюдал за ней.
Он говорил: «Представляешь, мне 14, ей 19, у неё уже есть чувак, а у меня никогда еще не было девчонки. Мне так сносило башню, что даже трава не помогала. И что ты думаешь? Эта сволочь была неприступной как Троя. Я соблазнял её и даже запугивал – ничего не работало. Потом когда я уже забросил все свои попытки, знаешь что было? Нет, друг, ты даже представить себе не можешь.
Я лежал ночью и почти уже заснул, думая о том, что все девчонки – адские создания, как вдруг моя девочка заходит ко мне без одежды и ныряет под одеяло. Мы кувыркались до самой зари, я клянусь тебе. И так 2 года. Вот после этого попробуй, разбери, что им всем нужно. Если бы я мог читать мысли крошек, я бы завоевал эту чертову страну за пару недель, дружище»

Он говорил, и говорил. С каждым новым рассказом, я всё больше понимал, что это за псих, и что в принципе, эта поездка – лучшая в моей жизни. Финикс приближался так стремительно, что мне становилось грустно. Я не хотел прощаться с этим чокнутым бродягой, который тащился вперед, оставляя запах сигарет и привкус безумия. Он вселил в меня священный трепет. Мне казалось, что как только я ступлю на землю Финикса, под моими ногами будут расцветать цветы, и камни будут превращаться в золото. Мне казалось, что Финикс и всё остальное – лишь маленькая часть огромной истории, в которой я – лишь крошечный персонаж. История начнется, я найду свою тетку, может, даже выскребу из неё немного денег, покручу по городу и…. И что дальше? Какой будет моя жизнь, спустя 4 дня? Что я буду чувствовать спустя неделю? Кем я буду, спустя 10 дней. Где я буду спустя две недели? Все эти вопросы больно кусали мою уверенность в себе. Наносили раны на моё воодушевление и надежду. Оставляли царапины на моем настроении. Но мне было плевать. Впереди Финикс, рядом – чуть ли не самый двинутый хиппи на планете. В легких дым от марихуаны, а в голове чувство свободы. Разве не ради этого я свалил оттуда, где мой отец постоянно выкидывает старые запчасти по утрам, и пустые бутылки по вечерам? Разве не ради этого я прожил все свои двадцать два года? Разве не ради этого я молился выдуманному богу, называя его так же, как в детстве называл своего плюшевого медведя? Разве не ради этого я поклялся самому себе, что испытаю всё то, что хотел испытать и увижу всё то, на что мне запрещали смотреть, и скажу всё то, что как правило, никто не слушал. Разве не ради этого?

4.

Финикс приближался. Скорость нашей машины замедлялась. Мотор работал всё тише и тише. Мой Ангел говорил всё громче и громче. Казалось, что его уже ничто не остановит. Это все равно, что поставить пластинку, в пустом доме, выйти за дверь и умереть. Замелькали первые указатели с приветственными словами. Мы почти приехали. Я посмотрел на водителя. Он левой рукой вцепился в руль, а правой в свои длинные волосы. Он был не в себе. Настолько увлекся рассказами. Я улыбнулся. Мне было приятно с ним ехать. Голова загружена информацией. Настроение приподнято. Но тут скорее дело в траве этого хиппи, а не в самом хиппи. Так или иначе, мы приехали.

- Слушай, друг, можешь уже остановить машину, пока мы не взлетели в воздух - я старался шутить. Но у меня выходило так себе. Я никогда не был душой компании, но всегда был тем, кого слушают.

- Да без базара чувак. Найдешь дорогу до тетки? - он спросил это с волнением. Казалось, что ему было не наплевать. Странно, чем я заслужил такого водителя?

-Да, конечно я знаю, где она живет - я соврал. По – большему счету я не знал ничего. Знал только лишь имя и фамилию своей тетушки: Анабель Грейсвуд. Когда я был маленьким, я звал её «мисс Грейсвуд» потому что она не терпела своего имени, а до полного «миссис» не дотягивала. Так и повелось.

- Ну, думаю, у тебя всё будет по кайфу, братан - протянул водитель таким голосом, как будто собирался реально лететь в небо на своей развалюхе.

- По-любому. Спасибо что подбросил - мы пожали руки, и я чуть было не отдал ему все те деньги, которые взял из дома. Я был очень ему благодарен, и решил, что обязательно помолюсь за этого психа, как только кто-нибудь научит меня молитве. Мы пожали руки. Я открыл дверь и выпал из машины, как 8 часов назад выпал из дома. Захлопнул дверь, помахал рукой и улыбнулся. В ответ мне лишь посигналили и оставили облако пыли. Я осмотрелся.

Окраина Финикса была похожа на отрывок мексиканского фильма. Солнце, пальмы, раскаленный до предела воздух, который можно видеть. Не хватало лишь выстрелов, запаха индийских пряностей и огромных сомбреро, под которыми людей не видно. Я стоял в центре этого и смотрел вверх. Всегда смотрю на небо, чтобы не думать о чём-то ненужном. Мимо прошла девчонка. Хиповая такая девчонка, в разноцветной блузке и короткой юбке. От неё пахло лавандой, табаком и разочарованием. Мне захотелось узнать, что с ней не так. Захотелось её чем-то утешить, захотелось её как-то развеселить. Так я себя оправдывал. Ну, знаете, я прикрывал своих искушенных демонов благими намерениями. На самом деле я хотел её трахнуть. Без всяких причин и объяснений. Я хотел сжимать её горло, возможно даже задушить её в момент безудержного желания. Странно. Тот самый ангелоподобный хиппи зародил во мне не священный трепет, как я думал в начале поездки. Нет. Он разжег костер. Огромный костер, в котором горело всё. Мне хотелось жить так, как мне запрещали жить. Как я сам запрещал себе жить. Мне хотелось быть тем, в кого кидали бы камни при встрече. Мне хотелось быть бунтарем, который разбивает взглядом чужие глаза, и заставляет их пульс в запястьях биться с такой силой, чтобы кровь неслась по венам на скорости 200 миль в час. Мне хотелось быть тем, кем я еще никогда не был. Представляете моё состояние? Стою я в чужом городе, вверху солнце, вокруг воздух, который можно гладить рукой, в глазах нетерпение и растерянность, руки дрожат, и сердце, сердце стучится. Стою я в чужом городе, и тут эта сволочь в своей короткой юбке проходит так, как будто с неё еще никогда никто не снимал трусики. Всё это было уже слишком. Я попытался думать о другом, чтобы случайно её не изнасиловать прямиком на этом асфальте. Я постарался вспомнить о своей тетушке. Мисс Грейсвуд. Она, именно она цель моего прибытия в этот мексиканский фильм. Нужно было предпринимать что-то такое, чтобы этой цели добиться. Нужно было двигаться. Но эта девчонка… Нужно было что-то предпринимать. Привет, Финикс.
Открывай свои бары и поджигай ночные фонари. Я – никто и нигде. А значит - я дома.

5.

Мой старик всегда говорил мне: «Кем бы ты там не стал, все равно тебя ожидают эти ключи и эти сломанные двигатели у этих сломанных железных тварей. Не мечтай зря. Твоя жизнь – вот в этой коробке инструментов». Он повторял это каждый раз, когда я заикался о поступлении в колледж, или о поиске какой-нибудь работы в центре нашего города. Он повторял это каждый раз, когда видел в моих глазах желание что-то менять. Я его не виню. Его отец говорил так же. Но иногда, когда у меня было особенно плохое настроение, мне хотелось взять ружье и прострелить ему ногу, чтобы он не трогал мои мечты, которые я так старательно прятал, и так нелепо обсуждал вслух, делая вид, что мне плевать на знаки свыше. Я люблю своего отца.

Городской шум в каждом городе звучит по-разному. В моём районе это бесконечное жужжание насекомых-машин и крики малолетних детей. Ругань бродяг и крики молодых мамаш, чьи мужья перестали обращать на них внимание и перестали любить их. Перестали слушать их. Перестали их соблазнять, но не перестали спать с ними. В моём городе шум был похож на помехи в радио. Здесь всё было иначе. Пока я стоял и отгонял от себя мысли о том, чтобы догнать ту красотку и как следует довести её голос до хрипа от стонов, мимо меня проехало всего лишь 3 машины. Они сделали это также тихо, как люди, которые боятся тебя разбудить, когда ты спишь. Может быть, они боялись меня разбудить? Но я ведь не спал, и даже не лежал. Я стоял и отчаянно думал о том, что делать дальше. Адреса тети у меня не было. Да и откуда ему взяться. Как я уже говорил, я не видел её лет 10. Может быть, она уже переехала? Я решил пойти вверх по улице. Это всегда помогает, когда ты не знаешь что делать. Не знаешь куда идти – просто иди. Упрешься головой в стену, или (если повезет) найдешь приключений на свою пропитую душу. Мимо меня медленно ползли аккуратненькие дома и лужайки, с подстриженным газоном и кустиками в форме чьих-то отрубленных голов. Ну, или мне так показалось, я не знаю. Ноги несли меня вверх по улице, а мысли несли меня вслед за тем запахом лаванды и сигарет. 8 часов назад я стоял на крыльце своего дома и умирал от скуки. Теперь я пью воздух и кажется, что всё хорошо. Всё было именно так.

Помню, как я решил начать поиски своей драгоценной мисс Грейсвуд. Решение пришло в голову само по себе. Так приходят с приюта и оставляют у тебя на крыльце бездомных детей, с запиской, в которой написано что-то о боге и помощи ближнему своему. Суть моего выбора была в том, чтобы начать поиски тети на желтых страницах. Ну, вы понимаете. Пока я шел вверх, мне попались, чуть ли не 3 телефонных автомата. Видимо мозг это заметил и подумал о том, что эти штуки нужно как-то использовать. Я зашел в четвертый. Взял справочник. Начал листать на букву «Г». Найти эту старую ведьму труда не составит. Я был уверен в том, что людей с таким странным именем на планете не так уж много. Когда я нашел фамилию «Грейсвуд» я удивился. Имени «Анабель» не было нигде. Были лишь 3 фамилии «Грейсвуд» и три имени «Анна» рядом с ними. Два этих слова как будто держались за руки и танцевали вальс. Анна Грейсвуд. Что за нелепость. Но я подумал, что тетушка всё-таки решила сменить своё имя на что-то более приемлемое. Первый номер был очень странным на вид. В нем было две цифры 6. Я ненавижу цифру 6. Позвонил на второй. Трубку взял мужчина.
- Здравствуйте, могу я услышать Анабель Грейсвуд? - я старался быть вежливым. Мне этого хотелось.
- Добрый день, Анабель? Вы ничего не напутали? Мою жену зовут Анна, но она сейчас в балетной школе. Кто вы? - голос был немножко в недоумении. Я сразу понял, что попал не туда. Для начала: муж моей тети никогда бы не ответил с фразы «добрый день», да и потом – балетная школа? Эта старая ведьма попала бы в балетную школу только в одном случае – если бы там ставили ставки на то, что никто из танцовщиц не упадет до спектакля. Ну, или никто не разденется. Мысль о «разденется» меня привлекла. Я знаю, что у всех балерин прекрасная фигура. Может спросить у этого чувака адрес этой школы, поехать туда, и соблазнить его детку? Нет. Я посмотрел на небо. Не помогло.
- Извините, видимо я ошибся. Всего доброго - быстро проговорил и повесил трубку. Черт бы побрал этих балерин.

Попытка номер два. В первом номере по-прежнему были шестерки. Я позвонил на третий, отгоняя от себя мысли о балетных классах.

- Здравствуйте, могу я услышать Анабель Грейсвуд - старая схема. Я скрестил пальцы.

-Здравствуйте. Вы имеете в виду Анну? Это я. Вы по – поводу свадебных открыток? - голос был довольно старым. Старческий голос с нотками радости и благополучия. На слух ему было лет 60, или около того. Моей тетушке около 35. Не сходится. Да и, тем более что за открытки? Анабель и открытки? Это не помещалось в голове. Это невозможно.

- Нет, я имею в виду Анабель. Ваше имя звучит не так? – я всё - таки надеялся. Вдруг она действительно штампует открытки. А голос – просто голос.

-Я Анна. Кто вы? - в голосе такое же недоумение. Я хотел ей ответить что-то в духе «я сейчас приеду и прострелю тебе голову», но просто повесил трубку. Снова мимо. Выходит первый. Но там, же цифры 6. Плевать. Мне нужно найти то, ради чего приехал.

- Алло, добрый день - я решил начать издалека.

- Привет. Вам кого? - голос. Что это был за голос. Тонкий, фарфоровый голос, молоденькой девочки. Ей лет 13, не больше. Анабель так точно не говорила бы.

- Мне нужна мисс Грейсвуд - дам ей шанс. Может у трубки её соседка? Или дочь?

- Мисс Грейсвуд? Анабель Грейсвуд? - она повысила тон. Кажется, что она была чем-то взволнована. Как будто у неё на плите убегало молоко. Или она убегала от полиции.

- Да, да вы правы. Могу я её слышать? - я расплылся в улыбке. Вот она. Правильный ход.

- Минутку, я позову отца - тишина. Отца? Это было странно. – Добрый день, вы родственник Анабель? Мы всё ждали, что кто-нибудь объявится.

-Да, я её племянник. Могу я с ней поговорить? - что-то было не так. Голос мужчины был слишком деловитым и печальным.

-Вы ничего не знаете? - вопросительно.

-Что я должен знать? - этот тип меня начал раздражать. Пускай позовет Анабель к телефону, или я приеду к нему и сделаю то, что хотел сделать с «мисс свадебная открытка»

-О, мне так жаль. Дело в том, что мы купили этот дом у мисс Грейсвуд. Это было месяц назад - он замолк, как бы выжидая. Или давая мне время. Ненавижу таких воспитанных идиотов.

-А почему она его продала? Где она сейчас, вы не знаете? - всё набирало странные обороты.

-Я расскажу. Мы купили у неё дом за очень маленькую сумму. Купили внезапно, потому – что приехали в Финикс внезапно. Когда она его продавала, она говорила что-то о том, что ей срочно нужны деньги, нервничала, выкатывала глаза и махала руками. Была не в себе… - он замолк от смущения. Его голос к концу фразы стал слишком извиняющимся. Мне захотелось повесить трубку.

-И что дальше? - ненавижу воспитанных ублюдков.

-Мы купили дом и въехали. Отдали ей те деньги, которые она запросила. Даже больше той суммы - голос снова извиняющийся. Как же меня это утомило.

-Где она сейчас? - отвечай же. Отвечай.

-Я даже не знаю, как вам сказать. Мы очень волновались за этот дом, и думали что здесь что-то нечисто. Пошли в полицию, спустя неделю. Мы пробили всё на имя Анабель Грейсвуд. Оказывается, она была не раз арестована за пьяные выходки и драки с соседями. Она была не в себе. Нам предоставили свидетельство. Бумага. О её смерти. Её нашли мертвой в канаве, за городом, на южном шоссе. Она была изнасилована и избита. Мне очень жаль. Вы были близки с ней? - голос стал сочувствующим. Мне захотелось плюнуть ему в лицо.

-Нет, вы знаете…. Нет. Не очень. Всего доброго - я бросил трубку. Она повисла на телефонном проводе и шаталась как маятник. Внутри меня что-то так же повисло. Моя надежда. Моя мечта. Мой план. Повесились. Вызывайте скорую и полицию. Внутри меня три трупа.

6.

Я вышел из телефонной будки, и чуть было не вышел из себя. Вот это облом. Никаких денег. Никакой тетушки. Впрочем, я с самого начала знал, что её образ жизни не приведет ни к чему хорошему и благополучному. Видимо она задолжала. Продала дом, но этого не хватило. Вот и получила то, что получила. Я слишком плохо её помнил, чтобы переживать о её смерти. Но мне все равно было не по себе. Как будто меня обокрали средь бела дня. Что за нелепость? Что теперь делать? Денег у меня всего ничего. Не хватит даже на номер в отеле. Хватит, пожалуй, на пачку сигарет, и какую-нибудь дешевую шлюху, но я был слишком раздавлен, чтобы курить, и слишком безумен, чтобы прикасаться к кому-либо. Чтобы куда-то ехать, нужны были новые планы. Новые идеи и новые мечты. У меня не было ничего. Ничего кроме Финикса, который мне толком не принадлежал. Что теперь делать?

Возвращаться домой не было никакого резона. Мне так казалось. В чем смысл побега из тюрьмы, если спустя 10 часов ты добровольно возвращаешься туда, откуда сбежал? Охранники бы посмеялись. Что за неудачник? Мне снова захотелось сдохнуть. Может выйти на дорогу и попытать удачу с проезжающими мимо машинами? Вдруг кто-то заинтересуется, и возьмет меня к себе домой всего лишь на одну ночь. Хотелось есть. Хотелось напиться и забыть то, что я отчаянно старался вспомнить. Мне хотелось домой. Но не в тот дом, где отец чинит машины и разбирает меня. Мне хотелось туда, где утро не причиняет раны. И неважно где это место. Пускай даже вот под этим мостом или у этого мусорного бака. Неважно где. Я чувствовал одиночество. Финикс меня просто проглотил и даже не собирался выплевывать. Он собирался кусать еще раз. Возможно, так чувствует себя тунец на моём сэндвиче. Снова захотелось есть. Я решил двигаться. Просто стоять было бы слишком глупым решением. Неоправданно много ядовитых мыслей приходит на ум, когда ничего не делаешь. А я и так уже был порядком отравлен. Я решил пойти дальше по улице. Вверх. Может быть, эта лестница приведет меня к богу? Или хотя бы к гамбургеру с большой колой. Впрочем, не важно. Оба варианта хороши. Поднимался ветер. Хоть что-то хорошее в этой куче дерьма. Хиппи был прав. Отстойный городок. Невозможно жарко. Невозможно грустно. Хотя, вполне может быть, что все эти мысли вызваны смертью мисс Грейсвуд, ради которой я сюда тащился. Если бы мадам не откинулась, возможно, я бы подумал что Финикс – рай на земле. Но всё случилось так, как случилось. Ничего не изменить.

Идти мне надоело. Я решил отдохнуть и отправился к автобусной остановке. Она была пустой, и видимо заброшенной. Никаких людей. Даже облезших дворняг, которые трутся об ноги. Никого. Лучшее место для отдыха. Я подошел к скамейке и уселся на неё так, как будто делал это впервые в жизни. Солнце опускалось. Приближался вечер, затем ночь. Я не очень любил ночное время года. Неважно где ты находишься. Ночью ты всегда чувствуешь себя не дома, а я и так бил все рекорды по игре в бездомного. Мимо проехала машина. Какой-то старый педант в пиджаке и с бабочкой. Я бы, наверное, засунул себе дуло в рот, если бы мое зеркало стало транслировать такое. Время сходило на «нет». Я сходил с ума. Решил немного вздремнуть. Забрался на скамью, и под голову положил себе свой полупустой рюкзак. Солнце садилось всё ниже и ниже. Смеркалось. В голове роем жужжащих пчел носились мысли. Мне хотелось как-то заткнуть их, но ничего не выходило. Перевернулся на живот. Мне было плевать, как я выгляжу со стороны. Примерно так же себя чувствует убийца, который только что убил свою жену, и потом внезапно обнаружил, что вчера забыл побриться. Я отключился. Звук отключился. Кто-то там вырубил свет. Мне показалось, что даже ветер стал более обходительным. Мне снилось, что я – маленький кусочек свадебного пирога. Меня отделили от огромного круга, который сделан из бисквита и сливочного крема. На мне была вишенка, и я лежал на блюдце. Из воздуха появилась рука. Огромная рука, которая явно принадлежала какому-то рабочему. Она была в царапинах и грязи. Рука приближалась, сжав в пальцах что-то непонятное. Я почувствовал, как в меня сверху что-то втыкают. Почувствовал запах табака. Эта лапа тушила во мне окурок. Я так захотел отрезать её, и скормить своей собаке, что даже немного растаял. Потом вспомнил, что я всего лишь кусочек пирога. И у меня нет права на выбор. Я – кусочек пирога, в котором потушили окурок. Но у меня есть вишенка. Неплохо.

7. (осторожно)

Странное дело – спать. Порой сложно отделить сон от реальности. Иногда мне кажется, что реальность – сон. А иногда, что я вообще никогда в жизни не спал как следует. Когда я лежал на этой богом забытой скамье, мне снились разные сны. Логичные и не очень. Грустные и не очень. Я спал. В этом не было ничего лишнего. Порой только сон способен изгнать из тебя демонов. И только сон может причинить тебе спокойствие. Я спал. Но в этом было что-то не так. Во сне у меня было острое ощущение того, что на меня кто-то смотрит. Ну, логично, я же лежу на остановке и похож на бездомного премьер министра Индии. На меня кто-то смотрел, и более того, кто-то делал это без остановок. Я хотел было встать и как следует вдарить по глазам, которые отрывали меня от моих волшебных и немножко личных сновидений. Но я не был уверен в своих чувствах. Не был уверен, до того момента, как не почувствовал как меня кто-то трогает за плечо. Кто-то трогает за плечо и говорит: «эй, друг, эй». Что вообще происходит? Мне пришлось открыть глаза. Это было так же сложно, как впервые лететь на самолете, который уже однажды попадал в авиакатастрофу, в которой никто не выжил. Я открыл глаза. Повернулся в ту сторону, откуда шли прикосновения. Было уже темно. Солнце село и зажглись фонари.

- Эй, ты живой? - вопросительно и с ноткой насмешки. Голос вполне привлекательный. Если бы голос можно было трогать рукой, этот был бы похож на пушистый шарфик.

- Живой. Кажется - я всё никак не мог проснуться. В глазах всё расплывалось, и я не мог сфокусироваться на обладателе пушистого голоса.

- Ты почему тут лежишь? - голос явно женский. Странно, что она это спросила. Ну, логично же, что мне не платят деньги за то, что я играю тут в бродягу.

- Плохой день. Я заснул - это всё что я мог сказать. Глаза по-прежнему меня не слушались.

- Бывает, бывает - она говорила как какой-нибудь опытный старик, который очень долго таскает свой зад по этой планете. Я постепенно пришел в себя и начал разглядывать этого свидетеля моих преступлений. Девушке на вид было лет 20. Может быть чуть-чуть меньше. Она уже была в том возрасте, который сложно определить точно. Сперва я посмотрел в её глаза. Они были карими и немножко грустными. В её глазах я прочитал что-то вроде «ты не подумай, я не проститутка, просто меня слишком много раз любили». Я разглядел лицо внимательнее. Волосы темные и завиваются. Губы застыли в приятной улыбке. Плечи слегка напряжены. Видимо она боялась, что я могу её ударить. Интересно, как ей вообще хватило смелости подойти и разбудить меня? Я начал рассматривать её тело. Она была одета в футболку и джинсы. Почти как я, только с той разницей, что её вещи были не такими старыми и не такими дешевыми. Джинсы аккуратно обтягивали её стройные ноги и красивые бедра. Футболка обтягивала грудь, которая была довольно хорошего размера. Я заметил, что она была без лифчика. Поднял свои глаза, чтобы встретиться с её взглядом. Она смутилась.

- Бывает и не такое, уж поверь мне. А ты что тут делаешь? Уже поздно - я захотел произвести впечатление человека, которому не все равно, что какая-то девчонка таскается по Финиксу так поздно, и в такой крутой футболке. Черт.

- Я только что из автобуса. Приехала сюда поискать работу, может, устроюсь в какой-нибудь бар или забегаловку - когда она говорила, она прятала глаза. Это было весьма забавно. Я ей нравился.

-А где ты собираешься остановиться? У тебя тут есть кто-нибудь? - я уже построил план действий.

- Собираюсь снять номер в мотеле, а там посмотрим - в её глазах было что-то нежное и пошлое одновременно. Казалось, что она меня провоцирует. Я знал эти игры наизусть.

- Я тоже собирался в мотель. Спать на лавочках совсем не по кайфу - я мысленно скрестил пальцы.

- Пошли, тут есть один не далеко отсюда - она мысленно скрестила пальцы.

Пока мы шли по улице, она рассказывала о себе. С каждым новым шагом вперед, я узнавал что-то новое. Мы шагали по её жизни. Она совсем недавно закончила колледж, и теперь решила испытать себя и рвануть на юг, поискать работу и приключений. Не знаю, что на меня нашло, но я смотрел на её плечи, ключицы, грудь и будто видел отпечатки множества мужских рук,

которые её касались.
Даже на её губах я придумывал себе отпечатки чьих-то губ. Может быть, я просто двинулся умом? Девочка не была проституткой. Но эти отпечатки убеждали меня в обратном. Странное дело. Может быть, спросить у неё, видит ли она их? Я не заметил, как перед нами вырос мотель. Неоновая вывеска гласила о том, что места есть. Я решил попытать удачу. В любом случае мне нечего терять, некуда спешить и не перед кем извиняться.

- Слушай, может, снимем номер на двоих? Смотри, какая вывеска. Эта дыра очень дорогая, и номера будут стоить дорого. Я буду спать на полу, главное дай мне подушку - я улыбнулся. Девушка некоторое время молчала, чтобы сделать вид, будто она не согласна.

- Хорошая идея. Только обещай, что не будешь ко мне приставать, ок? - в её глазах зажглись поддельные искорки скромности. Мы плохо играли, но игра определенно стоила свеч.

- Ну конечно. Ты посмотри на меня. Я же никогда не пристаю к девчонкам - открыл перед ней двери, и мы ввалились в полутемную комнату. Подошли к старику в жилетке, и попросили один номер. Я достал все свои деньги, и положил на стол. Она сделала со своими тоже самое. Мистер «жилетка» выдал нам ключ от номера 19. Странная цифра для такого места. Я хотел было подать в суд, на этот мотель, но потом понял, что это глупо. Номер с цифрой 19 был на втором этаже. Когда мы поднимались, я подумал о куске пирога. Вот она. Вишенка.

Мы зашли в номер. Я скинул свой рюкзак на пол, и он упал почти бесшумно. Там не было ничего, кроме моих разбитых надежд. У неё был маленький, аккуратный чемоданчик. Даже в этом мы отличались. Мой рюкзак был похож на мою жизнь. А её чемодан – на то, к чему я в своей жизни стремился. Хотелось его выкинуть из окна. Но я снова передумал. Что со мной?
В номере была двуспальная кровать, на которой были две подушки, одно одеяло и две маленьких шоколадки. Я взял свою конфетку и проглотил её. Есть хотелось по-прежнему. Но теперь всё это отошло на второй план. Я посмотрел на свою соседку по комнате.

-В принципе – неплохо. А как тебя зовут, малютка? - она была действительно маленького роста. Её макушка едва доставала до моих губ, когда она становилась на носочки.

-Джессика, но все зовут меня Джесси. А как тебя? - я назвал ей своё имя. Было душно и немножко по-взрослому. Я чувствовал, как она смущается. Мы сели на кровать и уставились друг на друга, как школьники на первом свидании. Я протянул руку, и взял её ладонь в свою. Она даже не планировала сопротивляться. А зря. Я не был уверен в том, что делаю.

- Слушай, ты знаешь, я соврал тебе - мне захотелось сказать именно это. Я почувствовал, как на её руке появились мурашки. Руки стали теплее. По венам побежал расплавленный воск.

-В чем? - её голос надломился как лёд весенним утром.

-Обычно я пристаю к девчонкам - я улыбнулся, и знал, что она смотрит на мою улыбку. Чувствовал себя великим обольстителем дамских сердец.

-Я совсем не глупая - её голос рассмеялся.

-Да? Тогда какого черта ты подошла будить какого-то бродягу на какой-то остановке, ночью в чужом городе? - я решил подразнить её, и провел пальцами по её левому запястью. Снова мурашки. Она даже не пыталась строить из себя недотрогу. Это было непривычно.

-У тебя был очень грустный вид, я хотела тебя развеселить - её голос сбивался на шепот. Мне казалось, что я слышу, как бьется её сердце, и как ресницы мягко царапают веки, когда она моргает.

-Не очень честно. Давай повеселимся вместе? - последний шаг. Я снова мысленно скрестил пальцы.

- Да, совсем не честно - она ответила так, как мне было нужно. Я отпустил её руки и мягко толкнул её на кровать. Она упала как маленькая фарфоровая кукла. Было немножко темно, но я хорошо видел её лицо. Видел губы. Ничего не оставалось, кроме как вцепиться в них своими. Она ответила на поцелуй скорее машинально, чем по желанию. Я был прав. Её целовали слишком многие, и слишком долго. Поцелуй отдавал вкусом сигарет и апельсинового сока со льдом. Она немножко дрожала от возбуждения. Я закрыл глаза и вцепился губами в её шею. Во мне проснулись какие-то странные, сумасшедшие инстинкты.

Я хотел найти сонную артерию, прокусить, и пить её кровь, пока она не попросит остановиться, или не предложит выпить всё без остатка. Но вместо этого я просто проводил губами по её шее, и пробовал на вкус её кожу языком. Она горела как Карфаген и была немножко соленой на вкус. Алкогольной. Опьяняющей. Кокаиновой. Шелковой. Персиковой. Я будто обезумил.

Захватил край её футболки и стащил её через голову. Темные волосы немножко запутались, но мне было плевать. В её глазах я читал лишь одно: «не останавливайся». Хотя я не могу быть уверен. Может быть, это был страх, или сомнение. Может быть, она думала о подушке? Но пульс и движения её тела говорили мне именно об этом. Не останавливайся. Не останавливайся. Мне было очень сложно думать о чем-то правильном. Губами я снова прильнул к шее, и заскользил в сторону груди. Она немножко постанывала. И что-то шептала. Что-то шептала. Шептала.

Тут у меня в голове что-то щелкнуло или лучше сказать взорвалось. Когда мы поднимались в этот пыльный номер, я хотел быть разумным и аккуратным. Но после всего, что случилось в этом городе, мне стали просто не интересны её ощущения. Мне было по-настоящему похуй. Я перестал целовать её ключицы. Сел, и резким движением стянул с себя майку. Кажется, она порвалась. Обоими руками я вцепился в грудь Джесси так, как будто только вчера научился пользоваться своими пальцами. Её соски стали твердыми. Я причинял ей боль. Она начала кричать и отталкивать меня. Я это умело игнорировал. Мне отчаянно хотелось, чтобы утром она обнаружила синяки на своем теле, которые добавят отпечатков на многочисленные следы бессонных ночей и продолжительных стонов. Но еще не время над ней издеваться. Я сбавил темп, и решил полностью расстаться с её одеждой. Расстегнул её джинсы и снял их вместе с её кедами. Она осталась лежать лишь в полупрозрачных трусиках, цвета дневного неба. Я хотел причинить ей боль. Просто так. Поэтому я снова стал нежным и робким. Начал проводить губами по её животу. У неё сбилось дыхание, у меня сбилось терпение. Левой рукой я залез к ней в трусики. Она была уже влажной. Мне снова осточертела эта притворная и сладкая нежность. Я хотел её трахнуть. Хотел заставить её плакать, чтобы слезами увлажнять её тело. Возможно, с первыми лучами солнца она сделает свой последний вдох. Я стащил с неё трусики и разделся сам. Положил под её голову подушку, потом передумал, вытащил подушку, выкинул её на пол, наклонился к Джесс и шепотом на ухо проговорил: «не кричи». В моей голове снова что-то щелкнуло. Таких девчонок у меня было больше сотни. Все ночи, подобные этим, заканчивались спустя 2 – 3 часа. Они засыпали у меня на плече, а я лежал, курил сигареты и встречал рассвет как старого друга, который вернулся домой после роботы. С этой мне не хотелось делать всё так же. Хотелось чего-то нового и извращенного. Все события в Финиксе и на пути к нему, меня как будто обновили. События сделали из меня того, кто делал всё, что ему раньше запрещали делать. Я был безумцем, который хотел новых эмоций, и поэтому сказал ей:

-Слушай, ты не будешь злиться, если я тебя привяжу? - не дожидаясь ответа, я снял ремень с её джинсов и начал привязывать её левую руку к спинке кровати.

-Только не делай мне больно - она дрожала. Сложно было понять от чего. Я вытащил свой ремень и привязал её правую руку. Вроде довольно крепко. Она не смогла бы вырваться, даже если бы ей пришлось расплачиваться чем-то большим, чем просто сексом. Когда я закончил с ремнями, я встал, подошел к столу и взял из пачки одну сигарету. Вернулся к ней и сел рядом. Наверняка в её глазах я увидел бы страх, но к счастью я не видел ничего, кроме того, что хотел сделать. Я оторвал фильтр от сигареты, и руками размельчил её в порошок из табака и бумаги. Джесси начала всхлипывать. Я высыпал порошок дорожкой на её живот, и принялся его слизывать. Мне хотелось курить, и я как будто закручивал косяк. Курил её тело. Не хватало лишь огня. Хотя внутри его было с избытком. Когда она снова начала дрожать я прильнул к её запястьям. Сначала я вдыхал их запах. Я не мог насытиться ароматом её рук. Они пахли волшебно. Хотелось звонить в скорую, чтобы приехали врачи, связали меня и вкололи что-нибудь психотропное.

«Джесс, сейчас будет немножечко больно» - сказал я и вцепился зубами в правое запястье. Мне хотелось прокусить её кожу. Мне хотелось добраться до этого запаха. Хотелось попробовать его на вкус. Во рту ощутил что-то горьковато-соленоё. Кажется, у неё пошла кровь из руки. Мне было безразлично. Нужно оставить на её теле как можно больше следов своего присутствия.
Нужно было сделать её как можно менее удовлетворенной. Во рту были слюни и кровь.
Я спустился к её ногам, раздвинул их и прислонил свои губы к её губам. Другим губам. Они были влажными, почти мокрыми. Такой поцелуй я делал впервые. Я увлажнял её, её же кровью. Это было безумно. Джесси снова начинала стонать, и в моей голове щелкнуло в третий раз. Я поднялся, лег сверху, и очень грубо вошел в неё. Джесс наверняка было больно, она вскрикнула, но потом замолкла. Я ударил её по щеке. Мне понравился этот звук. Ударил еще раз. Круто. Принялся трахать. По-другому не скажешь. Она извивалась и кричала. Ей нравилось. Но я не мог этого допустить. Может задушить эту шлюху? Я подумал об этом, и уже было потянулся за второй подушкой, но сразу, же отказался. Меня посадят, а я и так почти заключенный. Не стоит. Джесси кричала так, как будто хотела сорвать свой голос. Она кончала. Я не мог этого допустить. Остановился и лег рядом.

- Ты чего? - она говорила так, как будто только что пробежала стометровку.

- Я не дам тебе это сделать - я заулыбался, когда услышал, как она захныкала.

- Ну, пожалуйста. Пожалуйста. Не останавливайся - она повторяла это как молитву. Я сделал вид, что её не слышу. Она начала плакать. И всё повторяла эти свои «ну пожалуйста».
Я отвязал её левую руку и лег рядом. Хотелось посмотреть, что она предпримет.
Джесс потянулась левой рукой туда, где было видно кровь из правой руки, и начала себя ласкать.
Она хотела доделать начатое. Я сжалился, взял её руку, откинул назад, и снова вошел в неё. Она вскрикнула, но бедрами поддалась навстречу. Спустя 2 минуты она громко кончила, спустя 6 минут сделала это во второй раз. Я сделал тоже самое, и отвязал её правую руку. Обессиленные мы рухнули на кровать и отрубились.

Спустя какое-то время полоска солнца через занавеску стала признаком того, что уже утро. Я открыл глаза, и оглянулся. Вокруг были стены мотеля, разбросанные шмотки и измятая простынь. Слева лежала девушка, ко мне лицом. Она мирно спала, и что ей снится – загадка. У неё не было подушки и над её головой висели ремни. Именно они вернули мне память и всё то, что было прошлой ночью. Я ужаснулся. Неужели это происходило на самом деле? Я думал, что я проснусь на остановке, и пойду стопить машины на трассе. Выходит, нет. Всё это было правдой. Я посмотрел на девочку. Её шея и плечи были в багровых синяках от моих пальцев. Там где лежала её правая рука, на простыне было кровавое пятно размером с небольшой остров. Меня затошнило. Я как будто жевал битое стекло. Что произошло? Почему я это сделал и чем ручался? Где теперь мой ангел-хиппи, который вселил в меня этих демонов? Я хотел, чтобы меня распяли на кресте. Я готов был выпилить свой крест прямиком из этой кровати. Только нужно будет разбудить Джесси, пока я буду возиться с инструментами. Или взять спички, закурить сигарету, и нечаянно поджечь нас обоих? Вчера ночью мы были в огне, почему бы не быть в огне и сегодня утром? Я понял, что это такое. Я знал, как назвать всё то, что чувствовал. Мне было стыдно. И этот стыд прожигал во мне черные дыры, которые поглотили уже не одну планету. Нужно бежать. Если эта девочка проснется и посмотрит мне в глаза, черная дыра в моей грудной пластине просто засосет её внутрь. А я и так причинил ей достаточно боли. Чего только стоили мои багровые автографы в форме ладоней на её груди. Нужно было бежать. Я перекатился на бок, и беззвучно встал с кровати. Пол не скрипел, и я мысленно поблагодарил за это «мистера жилетку». Быстро натянул джинсы, и отыскал майку. Она была порвана, пришлось доставать вторую из рюкзака. Вроде всё. Я снова собрал вещи. Второй раз за 28 часов. Я бросил последний взгляд на Джессику. Что она подумает, когда не застанет меня рядом? Скажет, что я ублюдок. Жестоко надругался и исчез с первыми лучами солнца. Очень романтично. Но я не мог придумать ничего другого. Возможно, это глупо и слишком грязно, я не спорю. Но мне было необходимо покинуть место преступления, пока жертва не проснулась и не сказала «привет». Мне даже нечего оставить ей на память. Хотя шрам на правой руке будет весьма достойным подарком. Я чувствовал себя ангелом, который вчера ночью был дьяволом, и спал с ангелом, и осквернял небеса, и причинил им боль, наслаждался болью, выпивал её. Главное не наткнуться на зеркало. Моё отражение вызвало бы новый приступ безумия, и я наверняка бы сжег Джессику, вместе с кроватью и мотелем. Но зеркал в номере не было. Я открыл дверь и выполз из номера. Здравствуй Финикс. Прими мою грязную душу обратно.

8.

Пришел в себя спустя час. Я уже был довольно далеко от того мотеля. Свою пачку сигарет я оставил в номере. Новую купить не было денег. Хотелось курить и ехать. Неважно, что и неважно куда. Мимо меня проезжали аккуратненькие машины по вылизанным улицам. Что за отстой? Вся эта красота меня раздражала. Хотелось чего-то не вычурного и отталкивающего. Я тщательно исследовал воспоминания о прошедшей ночи, и решил к ним больше не возвращаться. Пускай они будут остановкой, которую я намеренно проехал. Так бывает, когда засыпаешь в автобусе. Моя жизнь – автобус. И я с легкостью засну на станции «кричащая Джессика». Я сбился с пути. Черт побери, я сбился с пути даже тогда, когда никуда конкретно не направлялся. Если и есть на свете неудачники большие чем я, то они задохнулись в плаценте, при рождении. От растерянности я делал то, за что обычно ненавидел своих друзей. Я шел по улице и смотрел вниз на асфальт. Увидел довольно длинный окурок. Интересно, зачем выкинули настолько нетронутую сигарету? Может быть, тот, кто закурил её, внезапно умер? Было бы неплохо. Я поднял окурок и повертел в руках. Вот он я. Зажженный, но недокуренный кусочек бумаги с табаком. Меня выбросили на асфальт, но я по-прежнему могу пригодиться. Достал спички и закурил. Весьма неплохая сигарета. Наверняка стоит очень дорого. Хоть какая-то радость.

Когда изучать асфальт мне опротивело, я решил отдохнуть и как следует всё обдумать. «Что делать дальше?» - лозунг моей жизни. Я осмотрел себя. Рваные джинсы, серая майка и потасканные кроссовки намекали на то, что мне не стать знаменитостью. Мне не стать богатым человеком, и меня наверняка никто не позовет в ресторан отпраздновать мои личные успехи. Меня никто не наградит медалью, и мне никогда не пожмет руку президент, выражая благодарность за смелый поступок, ну или за внесение чего-то важного в развитие своей страны или города. Ну, вы понимаете. У меня не было планов на жизнь, но были грандиозные амбиции и мечты о чем-то большем. Были планы на что-то не такое банальное как благополучие или богатство. Я мог бы жить под мостом, но встречать закаты и рассветы так, как никто никогда не встречал. Каждую полночь я бы искал среди звезд бога, и угощал бы его вином с запеченной в костре картошкой. Мы бы подружились, и хорошо проводили бы время. Я нашел бы девчонку, мы бы сняли маленькую комнатку в каком-нибудь городке и жили бы ради того, чтобы жить. Я не хотел себе машину, но я хотел, чтобы мои сигареты никогда не кончались, и всё вино, которое мы вдвоем будем выпивать ночами напролет, продавали бы нам за нашу сумасшедшую страсть и растерянность, которые прожигали наши глаза, и старостью украшали бы наши волосы. Я посмотрел на свои руки. Они созданы для того, чтобы держать чьи-то. Такие же дрожащие и холодные руки. Мои глаза созданы для того, чтобы смотреть в чьи-то. Такие же детские и озорные глаза. Мне было одиноко. Оттуда все эти мысли. Одиночество я всегда представлял в виде налоговой инспекции. Они приходят, стучатся в дверь и забирают всё твоё имущество, намекая на то, что ты и так слишком долго жил комфортабельной и обустроенной жизнью. Человечки в галстуках забирают твой стол, твой шкаф, радио, карандаши, пластинки, холодильник и даже диван. И вот в конце, когда они уже собираются уходить, один из таких человечков протягивает тебе листок, где просит расписаться о том, что ты согласен отдать им своё настроение. Ты ставишь подпись, он забирает листок, выходит за дверь, и хлопает ею. Тебя никто не хлопает по спине, в знак утешения. Стоишь в пустом доме, смотришь на пустые стены, и вспоминаешь, что у тебя в гараже есть дробовик, который эти ублюдки забрать не успели. Тащишься в гараж, достаешь ружье и коробку с патронами. Вставляешь один, потому что уверен в том, что два выстрела – уже роскошь. Садишься на стул, прислоняешь приклад оружия к полу, и целуешь дуло. Вкус металлический и немножко соленый. Такой поцелуй можно сравнить с последним касанием губ, когда парочка расстается. Больше таких поцелуев не будет. Ты жмешь на курок и слышишь взрыв. Пожалуй это последнее, что ты можешь услышать. Взрыв. Дальше рай или ад. Кто во что верит. Одиночество – это гараж, в котором хранится дробовик. И ты можешь рассказать о нём человечкам в галстуках, а можешь промолчать и спустя время размазать себя по стене. Я не знаю, откуда появляются такие мысли. Мимо проехал какой-то тип и просигналил мне так, как будто только вчера поставил гудок. Очень громко и нудно. Мне захотелось кинуть камень и попасть ему в голову. Камней не было. Времени не было. Нужно было убираться отсюда.

9.

Бывает так, что ты случайно теряешь направление. Ты как будто попадаешь под дождь. Проливной дождь, который начался просто так. Ты не знаешь, когда он закончится, и не знаешь где взять зонтик, чтобы не промокнуть. Огромные капли воды падают на твоё лицо, целуя его, и здороваясь с ним. Капли сомнений, капли неуверенности, капли нервозности. Тогда я тоже попал под такой «дождь», и решил что мой «зонтик» - это, прежде всего я сам. На протяжении какого-то времени я просто смотрел, как мимо тянутся машины, и водители все как на подбор: богатые, педантичные сволочи, которые живут по правилам, ходят в церковь по выходным, и к любовницам по будням. У них нет проблем, кроме одной единственной: куда потратить деньги и время? Иногда я завидую людям, которые на меня не похожи. У них есть то, о чем я мечтаю. Но в свою очередь, они часто завидуют мне: у меня есть то, чего они боятся, но втайне желают. Такой вот неудачный повод быть тем, кем хочешь быть. Я поймал себя на мысли, что всё прошло. Исчезло то безудержное безумие и отчаяние, которое поселились во мне, когда я приехал в этот город. Я больше не хотел быть бунтарем, который взрывает чужие сердца, но своё оставляет нетронутым. Всё это казалось теперь неправильным. Я хотел взорвать своё. Хотелось наполнить свой пульс чем-то ярким и бесконечно наркотическим, не используя при этом наркотики. Выйду на шоссе и подниму большой палец. Отброшу в сторону карту и притворюсь счастливым. Голова прояснилась. Кто-то изгнал из меня всех демонов. Или я просто старался их игнорировать. Это было уже неважно. Я решил отправиться дальше наугад. «Дождь» перестал. Я улыбнулся, закрыл свой «зонт» и двинул в сторону дороги, отдавая себя на растерзание слепому случаю.

Спустя какое-то время я был на автостраде. У меня было 2 варианта: ехать домой, и отправиться в неизвестность. Оба варианта могли бы быть вариантом «ехать домой». Забавно. Я прислонился к обочине, поправил свой растерзанный временем рюкзак и поднял правую руку. Пока я стоял и провожал взглядом машины, я задумался о том, где я стою. На обочине. Мне почему-то пришла в голову мысль, что я такое же положение занимаю и в своей жизни. Я бесконечно стою на обочине, пока мимо несутся дорогие тачки посередине дороги. Но мне не становилось от этого грустно, напротив я даже гордился своей непринадлежностью к чему и кому-либо. Никто не останавливался. Повторялась прежняя ситуация. Я уже видел такое, когда тащился сюда. В мире всё слишком п