Глава 8

С самого детства Шерлок Холмс был нелюбим. Он это рано понял, знал и не принимал как что-то особенное, что-то вроде отсутствие музыкального слуха или неумение думать головой у некоторых, большинства людей. Конечно, его любили родители, но это было так давно, что он совсем забыл, да и сама родительская любовь была совсем другой, нежели любовь того рода, что он испытывал сейчас. Конечно, его любил брат, но Шерлок отталкивал его любовь так сильно, как только мог, всеми руками и ногами, потому что это он не понимал причин порывов его навязчивого контроля, оно душило его и давило, мешая невероятно. И только с появлением Джона понял, что с ним было что-то не так. Иной оттенок, немного другой спектр отношения, взгляд со стороны сквозь определенный фильтр, делающий все, что связанно с определенным человеком, с его человеком, лучшим. Такого, что он испытывал с Джоном, у него никогда не было. Само даже осознание этого факта доставляло небывалое, сильное и интересное ощущение. Темное поднимало в нем свою змеиную голову, те самые опасные инстинкты, которых он раньше опасался, а теперь с благодарностью к ним прислушивался, потому что он понятия не имел что делать, когда у него появился парень. Конечно, Джон тоже подсказывал, но эти опасные инстинкты действительно помогали. И сейчас у Шерлока было намного больше прав и он мог ими свободно пользоваться.
Например, теперь он мог лечь головой на чужие колени и почувствовать на своих плечах или в волосах теплую тяжелую руку. Под ее тяжестью он успокаивался и расслаблялся. Обычно это происходило во время долгих зимних вечеров, когда Джон усаживался смотреть телевизор, дурацкие ток-шоу, или, что еще хуже, бесконечные сериалы, и колени Джона были гораздо интереснее их всех вместе взятых. Нередко он так и засыпал, убаюканный теплом и просыпался наутро там же, только без Джона и накрытый колючим пледом. Хотя иногда – в виде исключений и когда они оба устали после беготни за преступниками – Джон оставался и они вдвоем едва умещались на узком диване. И это было прекрасно.
Другая хорошая вещь была в том, что Джон его знал. Очень давно, на самом деле целую вечность и точно знает, что ему нужно и что он на самом деле чувствует. Приятный сюрприз, совершенно неожиданный и ему это нравится, потому что у Шерлока действительно есть проблемы с тем, чтобы открыть рот и сказать словами то, что он хочет донести до Джона. Он может говорить много, но так и не сказать нужного. Когда он снова нагрубил, поддавшись тянущейся тоске и скуке, нагрубил миссис Хадсон, Джон на него кричит и ругает. Это плохо, громко, неприятно, а тут еще и ему одуряюще скучно и он в бессилии зарывается лицом в подушку, потому что он физически не может быть в таком скучном мире. И Джон умолкает, поняв, что ему в самом деле плохо, садится на край дивана рядом с ним и гладит ему руки, снова говоря, но тихо и успокаивающе, разъясняя, почему он не прав. И он тоже может понимать его без слов, ставя перед ним чашку с чаем или раскладывая коробки с заказанной на дом едой, когда Джон действительно устал после долго дня.
Они двигались синхронно, не глядя передавая друг другу предметы или заканчивая друг за другом фразы. Шерлок долго думал над определением этого восхитительного состояния синхронности, пока не догадался спросить у Джона. Он смеяться не стал, как подспудно ожидал Шерлок, а просто сел и рассказал. Эту теорию он услышал от своего сослуживца. О любви, которая бывает двух видов. Первая, «лицом к лицу» была когда двое людей смотрели друг на друга и не видели ничего вокруг, весь мир для них не существовал, только они одни двое и их любовь. А бывает еще «спина к спине», когда двое, соприкоснувшись спинами, смотрят в разные стороны, на мир, но каждый чувствует биение чужого сердца своей кожей. От этого сравнения Шерлок пришел в восторг. Точно подобранные слова и он только добавил, что они не только прижаты кожей, но и глубже, до самых костей, и они сплавлены вместе, позвоночник, ребра и крылья костей таза. Очень туго, и кровь смешивается, сердца стучат, и сплавленные кости уже не разъединить. Джон эту своеобразную и жуткую манеру признания в любви оценил, хотя сам Шерлок так и не понял, хорошо это было или не очень. Похоже, и Джон тоже не определился.
Была еще одна вещь, которую он заметил, когда он перестал быть просто «Шерлоком» и стал частью «Джона и Шерлока». Он стал спокойнее, в смысле не перестал выкидывать всякие штучки, которые вызывали у других людей приступы гнева и ужаса, а буквально, в нем стала меньше бурлить энергия, которая не давала ему покоя. Раньше, чтобы часть ее сбросить, он выматывал себя до предела, не спал подряд несколько дней, работал, пробовал иссушить бурю внутри себя наркотиками, но получалось плохо, будто он совсем не старался. Энергия в его голове скручивалась в мысли, в разные, плохие и хорошие, в идеи, удачные или после которых Майкрофт был бледен и испуган. Ключ не подходил к замку, совсем.
Теперь же было легче. Не буря, а лишь волнение моря, более спокойное и от этого даже легче. Бурления хватает, чтобы быть гением и успевать увидеть все, что было надо, но теперь оно не причиняло боль. Его в самом деле было слишком много.
Не будь Шерлок настолько демонстративно отстранен от всякого рода неподтвержденной официально информации и нескольким теориям о душах, человеческой энергии, о том, откуда она берется и куда девается, о духовных связях между людьми, он смог бы сопоставить, что будучи драконом по натуре, ему требовалось куда больше энергии, чем надо человеку, и он брал ее из окружающей природы и из собственной души. Но став человеком, он продолжал брать и мучился от избытка. Джон помог ему оттянуть лишнюю энергию. Возможно, он придет к этому и оскорбиться, насколько просто все можно объяснить, но сейчас он предпочитал просто об этом не задумываться.

Через два месяца после разговора о пляжах и песках на кухне и сладких прикосновений на диване их вызывает на место преступления Лейстрад. Были, конечно, и до этого дела, но это намного лучше. Убийство молодой женщины, бездарно, с точки зрения Шерлока, замаскированное под несчастный случай по бытовым причинам, электротравма. Может, Лейстрад смог сообразить что пользоваться очевидно неисправной кофеваркой нелогично, а может он просто нервничал и хотел поговорить. Сразу после того, как Шерлок исторг свои наблюдения, он отвел консультанта в сторону.
— Мне начали сниться сны, — признался он, заметно нервничая. — Я мог бы списать их на игру воображения, если бы не твое утверждение, что я тоже дракон.
Шерлок делал вид, что слушает его, а подошедший вместе с ним Джон внимательно на него смотрел и ободряюще улыбался.
— Шерлок, я видел в этих снах тебя, дракона. Ты практически с того времени не изменился. Я помню и тебя, Джон. Господи, та же нога, верно?
Джон машинально переступил на месте, проверяя состояние хромавшей раньше ноги, и утвердительно кивнул.
— Тогда был протез, сейчас обошелся лишь воображаемой болью, к счастью.
— И я помню свое тело. Не очень хорошо, лишь размытые ощущения, но совершенно точно у меня был хвост. С шипами, и отдельными иглами он мог стрелять.
Шерлок и Джон синхронно переглянулись и одновременно засмеялись. Басовитый и низкий смех Джона удивительно хорошо звучал вместе с высоким баритоном Шерлока, как будто специально подобранные голоса на выступлении. Инспектору оставалось лишь беспомощно на них смотреть.
— Дело в том, что ты, Грег, отсмеявшись, — объяснил доктор, — был тогда самкой.
— Вы наверно, что-то путаете, — растерянно пробормотал инспектор. Мысль о том, что в прошлой жизни он был девчонкой, была по крайней мере возмутительной.
— Ничего путать не можем, — резко ответил Шерлок. — Ты сказал, что знал нас, значит, и мы тебя тогда знали. Еще ты говоришь про хвост, и единственный знакомый нам дракон с таким видом хвоста, стреляющим шипами, был у самки. Джон, пойдем посмотрим на комнату убитой, — сразу, без перехода, обратился он к своему человеку. — Я хочу подтвердить одно свое предположение.
Он развернулся и ушел. Джону только и оставалось, что извиняюще улыбнуться и последовать за своим детективом, оставив инспектора переваривать неожиданную новость. А Шерлок был доволен, что инспектор начал вспоминать и не противился воспоминаниям, как он с самого начала.

Он был доволен всей сложившейся ситуацией в целом, в первую очередь собой и совершенно бескорыстно. Он отлично помнил, каким был Джон при их знакомстве, он ясно видел, насколько он изменился сейчас. Ничего особенного, но Джон больше не выглядел смертельно уставшим, ненужным солдатом на гражданке с отвратительной склонностью к рефлексии и совершенно излишнему черному юмору. Он мог бы разложить его всего бы и всю его жизнь на мелкие ленточки, но сделать этого не мог, вся его логика терпела крах и как ни странно, он этим был тоже доволен. Может быть, из-за осознания, что впереди у него есть много времени, чтобы это сделать, ведь Джон совершенно не возражал, чтобы полностью ему принадлежать.
Джон же, в свою очередь, ничего не планировал и не анализировал. Он просто применял знакомую и безотказную военную тактику – выжидание, он ждал, пока его Холмс наиграется в логику и попытку его разгадать и когда тот совсем запутается просто доказать, что он теперь принадлежит только ему. Он умел ждать, у него с блеском получалось сидеть в засаде.
Но планы обоих провалились и все произошло гораздо быстрее, чем оба на то рассчитывали.

Вечером того же дня Шерлок Холмс стоял тихо, прислонившись лопатками и затылком к двери, и едва дыша, прислушивался к звукам, доносившимся из-за нее. В ванне шумела вода, и по его изменению ее тональности он мог определить, чем там занимается Джон. Он ждал, когда он закончит вечернее омовение, ничем не выдавая своего нетерпения. Когда же вода затихла и по плитке зашлепали босые ноги, он отлип от двери и приготовился, готовясь и в неясном нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Дверь наконец открылась и из ванны вышел Джон, с намотанным на бедра полотенцем. Шерлок сделал стремительный выпад веред и сомкнул руки на груди своего доктора, прижавшись вплотную к его спине. В первое мгновение Джон напрягся, от неожиданности захвата, но тут же успокоился. Шерлок наклонил голову, утыкаясь носом в изгиб шеи своего человека. Он был разгоряченным после душа, пах мылом и чистотой и своим умиротворяющим родным запахом.
Джон повернул голову и посмотрел на склоненную кудрявую макушку. Он уже совершенно не удивлялся, когда Шерлок вел себя невразумительно, это было частью его беспокойной натуры, но иногда он, сам того не подозревая, вызывал совершенно определенные чувства. Нежность, желание защитить, желание к нему прикоснуться, ощутить гладкость его светлой и тонкой кожи пальцами и может даже губами, стремление прикоснуться так, чтобы вызвать его удивление, и он мог так сделать, видит бог, у него было достаточно практики, чтобы удивлять. А может быть и подозревал, потому что действовал целенаправленно, целуя шею и как бы невзначай подталкивал его к кровати, ведя бедрами и наступая, заставляя отступать назад.
Шерлок действовал так, как подсказывали инстинкты – агрессивно и наступательно, ведя Джона к кровати. Он хотел его, хотел зажать и щупать, гладить, пробовать на вкус, а потом и нежно трахнуть, помня о том, что Джон слабее и требует осторожного обращения.
Сам же Джон с таким раскладом был категорически не согласен. Сообразив, что его сейчас разложат на кровати, он провел грамотную контратаку, заломив ему руку, и, сделав подсечку, его самого уронил на кровать. Сделал он это практически рефлекторно, подчиняясь вбитым рефлексам защиты собственной шкуры. Шерлок просто так сдаваться не собирался, он неистово дергался всем телом, пытаясь высвободиться, едва не заехав ногой Джону в живот. Бывшему солдату пришлось усесться на него сверху на его ягодицы, подавляя бунт и надежно удерживая его руки.
Почувствовав, что все его попытки высвободиться проваливаются, Шерлок усилил сопротивление, дергаясь все сильнее и целенаправленно пытаясь высвободить руки. В ответ на усилившееся сопротивление Джон буквально улегся сверху, придавливая своим весом разбушевавшегося дракона. Ему пришлось выдержать несколько утомительных минут прежде чем тело под ним послушалось недвусмысленной просьбы и затихло.
Шерлок тяжело и рвано дышал, пытаясь успокоиться. Невиданное дело – Джон оказался сильнее него, смог его усмирить, заставить его подчиниться и не дергаться. Если нашелся кто-то сильнее него, инстинкты требовали подчиниться. Джон лежал на нем и напряженно ожидал продолжения сопротивления, у него не было ни малейшего желания быть сегодня тем, кто подчинится. Вслушиваясь в дыхание своего дракона, он ждал продолжения сопротивления, но Шерлок не дергался, только сердито сопел в подушку. И Джон не удержался, поцеловал сердитое лицо в подбородок. Один поцелуй на пробу не помог и тогда отставной солдат начал методично осыпать лежащего под ним дракона короткими поцелуями, куда попадал, в лицо, в длинную шею, в теплое местечко за ухом и ниже, вдоль кромки волос, на спину, остро торчащую лопатку и выпирающие бугорки позвонков. Не беспокойся, расслабься, тебя не обижу, ты красивый, ты любим. Шерлок будто слышал невысказанное и расслаблялся, понимая, что не будет больше бороться за право вести, что позволит принять ласки.
В пылу борьбы Джон потерял полотенце, единственное, что было на нем, и теперь был обнажен. Продолжая целовать светлую кожу, он не выдержал и сладко потерся полувставшим членом о теплое бедро.
— Я помню тебя, — прошептал Джон на самое ухо, — ты снился мне всю мою жизнь, только я не понимал этого.
Он потянулся рукой, чтобы погладить его щеку в порыве странной нежности, но Шерлок тоже потянулся, и они встретились на полдороге. Это тоже было давным-давно, из их воспоминаний. Стоило только Джону немного сместиться, чтобы вновь его поцеловать, как детектив слишком ловким для человека движением перевернулся и вот он уже лежит на спине и подставляет губы для поцелуя, который получился слишком беспорядочным. Сталкивались губы и зубы, и это было правильно, языки же скользили вместе в рваном ритме.
Обоим же хотелось большего. Это больше не было сном, наоборот, предельно реальным. Оторвавшись от пухлых губ Шерлока, Джон скользнул ниже, впиваясь в шею ниже кадыка властным поцелуем-укусом. Он не возражал, только откидывал голову назад, подставляя шею и одной ступней поглаживая бедро, намекая, что внимание надо уделить и здесь. Джон смеялся, тихо и низко, рождая целую стаю шекотных мурашек на спине, и Шерлок выгибался навстречу, прося больше, сильнее, и Джон с удовольствием давал, широкими ладонями оглаживая тело, с нежностью и любовью, беря его в свои руки. Шерлок шумно дышал, теперь уже от подступающего удовольствия, стонал и даже рычал, подгоняя партнера, который с чего-то решил, что подготавливать его надо еще. Две руки двигались синхронно, левая круговыми движениями пальцев разминая податливые мышцы, а правая ритмично двигалась на члене, не доводя до края, лишь поддерживая удовольствие.
Шерлок прекрасно видел сосредоточенное и немного серьезное в своей сосредоточенности лицо и кончик языка, которым Джон облизывал пересохшие губы. Он внимательно следил за ним, как только розовый язык показался еще раз, быстро потянулся за ним и захватил губами. Джон сбился с ритма.
— Ты совершеннейшим образом невыносим, — выдохнул он, подтягивая его за бедра к себе. Шерлок было рыкнул на подобное бесцеремонное к себе отношение, но тут пальцы сменились кое-чем гораздо более крупным и горячим, и, приподнявшись на локтях, он увидел, как член Джона неторопливо входит в него. Сперва ощущения были непривычными, но Джон начал двигаться внутри него и все стало гораздо лучше.
Шерлок был не склонен к рефлексии, да и на эмоции полагался мало, но сейчас он размеренно дышал, пытаясь совладать с тем калейдоскопом разных ощущений, что захлестнули его. Он мог различить искры похоти, животного наслаждения, которому не поддавался раньше, гораздо более сложной нежности и заботы, властности размеренных движений бедер Джона и его члена внутри него, который заставлял нарастать странной скрученности внутри. Его выражения лица, широко распахнутых глаз, глуповатого выражения ошеломления и нескрываемого удовольствия разом, и откликающегося на этого внутри него самого горячего огня, который грозился его затопить. Поддаваясь навстречу, он стонал в голос, будто звук мог помочь раздуть огонь, но ему помог Джон, несколькими резкими сильными движениями подведя его к ошеломляющему взрыву внутри.
Джон был почти на грани, так сладко и деловито двигаясь внутри Шерлока, что не сразу заметил, что сам Шерлок на него внимательно смотрит. Своими невозможными светлыми глазами с четким вертикальным зрачком. А на лице, по линии скул и подбородка, расползались черные пятна грубой кожи, на которой в неверном свете уличных фонарей блестели крохотные чешуйки. Это могло бы напугать, если бы Джон точно не знал, с кем имеет дело. Умело доведя партнера до оргазма, он с неясным облегчением увидел, что зрачок вновь становиться человеческим, а черная кожа вновь становиться светлой. Мелкие чешуйки, впрочем, остались.
Достигнув пика и окончательно выдохшись, он буквально упал на Шерлока, который осторожно погладил его по волосам. В спальне был стойкий запах секса, спермы, пота и паленой ткани.