Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Год 1860-й 7 страница






– Капитан Кодрингтон, – приветствовал его Зуга с тщательно отрепетированной вежливой улыбкой, – я майор Баллантайн.

– Мы уже встречались, сэр, – ответил Кодрингтон, даже не попытавшись улыбнуться в ответ.

Зуга невозмутимо продолжал:

– Разрешите представить вам мою сестру, доктора Баллантайн.

Кодрингтон бросил беглый взгляд на Робин.

– Ваш покорный слуга, мэм. – Он скорее кивнул, чем поклонился. – Сегодня в утренней газете я кое-что читал о ваших последних подвигах. – На миг суровое выражение исчезло, в синих глазах мелькнула озорная искра. – У вас сильные убеждения, мэм, и еще более сильная правая рука.

Он повернулся к Зуге:

– Я получил приказ адмирала Кемпа доставить вас и вашу экспедицию в Келимане. Не сомневаюсь, что по сравнению с вашей прежней компанией вы найдете мое общество скучным. – Капитан демонстративно отвернулся и посмотрел туда, где в полумиле отсюда на вспененных ветром волнах покачивался на якоре «Гурон».

Зуга проследил за его взглядом и внутренне сжался. Кодрингтон продолжал:

– Так или иначе, буду весьма признателен, если вы подниметесь на борт послезавтра утром. В полдень я с приливом покину бухту. А теперь прошу прощения, мне надо заниматься кораблем.

Коротко кивнув и не подав руки, Кодрингтон отвернулся к ожидавшим его мичманам. Обворожительная улыбка Зуги растаяла, лицо потемнело от гнева.

– Каков наглец! – прорычал он, но через секунду отрывисто бросил сестре: – Пошли, нам пора.

Зуга повернулся, пересек палубу и спустился на лихтер.

Робин не двинулась с места, дожидаясь, пока капитан закончит разговор с боцманом. Кодрингтон оглянулся и с деланным удивлением поднял брови.

– Капитан Кодрингтон, мы покинули «Гурон» по моему настоянию. Вот почему нам понадобилось другое судно. – Робин говорила тихо, но столь энергично, что лицо капитана смягчилось. – Вы были правы. «Гурон» – корабль невольничий, а Сент-Джон – работорговец. Я могу это доказать.

– Каким образом? – спросил Кодрингтон с явным интересом.

– Не сейчас. Мой брат… – Робин показала глазами в сторону трапа. Зуга дал ей точные указания, как вести себя с капитаном. – Сегодня днем я буду на пристани в Роггер-Бэй.

– В какое время?

– В три часа.

Робин приподняла юбки и стала пробираться к трапу.

 

Адмирал Кемп томился в огромном резном кресле, которое подчиненные прозвали «троном». Величественность кресла подчеркивала старческую худобу, узкие плечи смотрелись карикатурно под пышным золотым шитьем синего парадного мундира. Адмирал вцепился в подлокотники кресла, стараясь не ерзать, – от этого молодого офицера ему всегда делалось не по себе.

Клинтон Кодрингтон говорил быстро и выразительно, подчеркивая каждую мысль изящными жестами. Его энергия и энтузиазм утомляли, адмирал предпочитал подчиненных с более спокойным темпераментом, которые выполняют приказ в точности и не склонны к авантюрам. Известный еще с юности как «зануда Кемп», командующий с глубоким подозрением относился к так называемым блестящим офицерам; в его представлении само это слово было синонимом ненадежности. К сожалению, характер службы в дальней колонии позволял молодым людям, подобным Кодрингтону, месяц за месяцем находиться в самостоятельных рейсах без присмотра старших офицеров, способных при необходимости остудить горячие головы.

Адмирал не сомневался, что еще не раз хлебнет горя с этим капитанишкой, прежде чем закончит службу, получит причитающийся ему титул и удалится на покой в уединенное поместье в Суррее. То, что настоящих неприятностей пока не случилось, можно было объяснить лишь крайним везением. Припомнив калабарский инцидент, Кемп с трудом удержался от раздраженной гримасы.

Кодрингтон появился в Калабаре ясным июньским утром. Пять аргентинских невольничьих кораблей заметили верхушки его парусов за тридцать миль и принялись лихорадочно разгружаться. Когда «Черная шутка» подошла к берегу, пять капитанов самодовольно ухмылялись: их трюмы были пусты, а две тысячи несчастных рабов длинными рядами сидели на корточках на пустынном пляже. Что еще приятнее, экватор был в добрых двадцати милях к северу, а значит, работорговцы находились вне пределов юрисдикции британского флота. Невольничья база в Калабаре на то и была рассчитана, чтобы воспользоваться лазейкой в международном соглашении.

Однако самодовольные ухмылки сменились негодованием, когда на «Черной шутке» выкатили пушки и под их прикрытием спустили на воду шлюпки с вооруженными матросами. Испанские капитаны, плавающие для удобства под флагом Аргентины, горячо и красноречиво протестовали против незаконного вооруженного вторжения.

– Мы не досмотровая команда, – спокойно объяснил Кодрингтон старшему из них. – Мы вооруженные советники, и вот наш совет: загружайтесь снова, да поскорее.

Испанец продолжал размахивать руками, пока пушечный выстрел не привлек его внимания к пяти веревочным петлям, свисающим с нока реи канонерской лодки. Испанец не сомневался, что петли вывешены лишь для устрашения, но, взглянув в ледяные сапфировые глаза молодого английского офицера, решил, что держать пари не готов.

Как только рабы вернулись в трюмы, самозваный вооруженный советник дал очередной непрошеный совет. Невольничьей флотилии предлагалось сняться с якоря и взять курс на север. Через пять часов капитан Кодрингтон тщательно измерил высоту солнца, сверился с таблицами, а затем попросил испанского капитана проверить его вычисления и подтвердить, где находятся суда, после чего немедленно арестовал его и реквизировал все пять кораблей – «вооруженные советники» тут же и без каких-либо осложнений сменили статус, превратившись в призовую команду.

Кодрингтон привел пять захваченных судов в Столовую бухту, адмирал Кемп выслушал рассказ испанцев об обстоятельствах их пленения и тотчас же слег с желудочными коликами и страшной мигренью. Лежа в полутемной спальне, он продиктовал сначала приказ, предписывавший Кодрингтону оставаться на корабле, а кораблю – на якорной стоянке, а затем – гневный отчет первому лорду адмиралтейства.

Этот эпизод, который вполне мог бы окончиться для Кодрингтона трибуналом и пожизненным списанием на берег, а для адмирала – преждевременной отставкой и крушением надежд на дворянство, неожиданно принес обоим богатство и способствовал карьере. Парусный шлюп, доставлявший в Англию донесение Кемпа, разминулся посреди океана с другим кораблем, который шел противоположным курсом и вез депеши командующему Капской эскадрой – от того же первого лорда, а также от министра иностранных дел. Адмиралу вменялось в обязанность применять «пункт о специальном оборудовании» к судам всех христианских держав, за вопиющим исключением Соединенных Штатов Америки, на всех широтах, как к северу, так и к югу от экватора. Распоряжение датировалось четырьмя днями ранее рейда Кодрингтона на Калабар, что сделало его действия не только законными, но и в высшей степени похвальными.

Качнувшись на краю пропасти, карьера Кемпа вновь обрела устойчивость. Шансы на титул упрочились, а личный счет в банке Куттса на Стрэнде пополнился на кругленькую сумму. На следующей сессии Смешанной судебной комиссии в Кейптауне пятерка испанцев была признана виновной. Доля Кемпа в общей сумме призовых денег составила несколько тысяч фунтов стерлингов, доля капитана – почти вдвое больше, и вдобавок оба получили личные благодарственные письма от первого лорда адмиралтейства.

Однако все эти награды ничуть не увеличили ни доверия, ни симпатии адмирала к своему подчиненному, и теперь он с растущим ужасом выслушивал его просьбу дать санкцию на досмотр американского торгового клипера, который сейчас пользовался гостеприимством кейптаунского порта.

Адмирал не желал войти в историю в качестве человека, по вине которого началась очередная война с бывшими колониями в Новом Свете. Американское правительство придерживалось совершенно недвусмысленных взглядов на неприкосновенность своих кораблей, и должностные инструкции адмирала содержали на этот счет особый раздел.

– Господин адмирал! – Глаза Кодрингтона блеснули фанатическим огнем. – Нет никаких сомнений, что «Гурон» – невольничий корабль и оснащен для перевозки рабов в том смысле, как это трактует закон. Корабль стоит на якоре в британских территориальных водах. Я мог бы через два часа подняться на борт в сопровождении незаинтересованных свидетелей, может быть, даже вместе с членом Верховного суда.

Кемп громко прочистил горло. На самом деле он пытался заговорить, но от страха не смог произнести ни слова. Кодрингтон, однако, принял его кашель за поощрение.

– Этот Сент-Джон – один из самых гнусных работорговцев современности. На побережье о нем слагают легенды. Говорят, за год он перевез через океан более трех тысяч рабов. Для нас это золотой шанс, нельзя его упускать…

Адмирал наконец обрел дар речи:

– В среду я был приглашен на обед в резиденцию губернатора, и господин Сент-Джон присутствовал там в качестве личного гостя его превосходительства. Я знаю Сент-Джона как истинного джентльмена, он весьма состоятелен и пользуется большим влиянием в своей стране.

Речь Кемпа звучала ровно, почти без эмоций. Такое самообладание удивило его самого.

– Он работорговец, – раздался женский голос.

Робин Баллантайн сидела у окна в адмиральском кабинете. Мужчины успели забыть о ее присутствии и теперь оба повернулись к ней.

– Я была в трюме «Гурона» и убедилась, что корабль полностью оборудован для перевозки рабов, – продолжала Робин.

Кемп почувствовал растущее раздражение. И что он нашел в этой девице? Зачем послал им с братом приглашение? Никакого в ней ума нет, обычная стервозность, и вовсе не хорошенькая, а самая обыкновенная, да еще носатая и с тяжелой челюстью. Разумеется, нисколько не похожа на сюсюкающих и хихикающих дамочек-колонисток, этим его и покорила, но по зрелом размышлении уж лучше все-таки они. Может, еще не поздно отозвать приглашение?

– Я считаю, господин адмирал, что вы обязаны послать на борт «Гурона» досмотровую команду. – Девица упорно гнула свою линию.

Кемп откинулся назад в большом кресле и тяжело задышал, приоткрыв рот. Уже много лет никто не осмеливался указывать ему на его обязанности – ему, адмиралу Королевских военно-морских сил! Командующий с трудом держал себя в руках.

Он покосился на девицу. Откуда такая злость, может, что-то личное? И в самом деле, она ведь сошла с борта «Гурона», едва корабль успел пришвартоваться. В конце концов, капитан Сент-Джон – красивый мужчина… Точно, была там какая-то история.

Кемп сухо осведомился:

– Верно ли, мисс Баллантайн, что вы в припадке неуправляемой ярости нанесли оскорбление главному хирургу колонии?

Такой поворот беседы на мгновение выбил Робин из колеи. Не успела она ответить, как адмирал продолжил:

– Похоже, вы весьма эмоциональная юная особа. Я должен тщательно взвесить все обстоятельства, прежде чем предпринимать враждебные действия против гражданина дружественного государства на основе ваших необоснованных утверждений.

Он вытащил из кармашка золотые часы и внимательно изучил циферблат.

– Благодарю за визит, мисс Баллантайн. – Кемп намеренно избегал обращения «доктор». – Надеюсь видеть вас у себя завтра вечером. А теперь позвольте нам с капитаном Кодрингтоном остаться наедине.

Робин поднялась, чувствуя, как вспыхнули ее щеки.

– Благодарю, господин адмирал, вы были очень любезны и терпеливы, – резко проговорила она и покинула кабинет.

С Кодрингтоном Кемп был не столь мягок. Молодой капитан стоял перед ним навытяжку, адмирал наклонился вперед, вцепившись в подлокотники «трона», вены на руках набухли синими веревками.

– О чем вы думали, сэр, приводя сюда девиц, когда обсуждаются дела флота? – рявкнул он.

– Сэр, мне необходимо было вас убедить…

– Хватит, Кодрингтон, я слышал достаточно! А теперь слушайте вы.

– Есть, сэр.

– Неужели вы настолько наивны? Вам что, неизвестно, что американским президентом скорее всего будет избран Линкольн?

– Известно, сэр.

– Тогда, может быть, даже вы имеете смутное представление о том, что от этого зависит. Министерство иностранных дел уверено, что новая администрация в корне изменит отношение к работорговле.

– Да, сэр, – коротко кивнул Кодрингтон.

– Вы представляете, что будет для нас значить полное право на досмотр американских судов в открытом море?

– Да, сэр.

– Мы его получим, как только мистер Линкольн принесет присягу, – если до тех пор какой-нибудь младший офицер своими необдуманными действиями не повлияет на отношение американцев к предмету нашей дискуссии.

– Да, сэр.

Капитан стоял не шевелясь и смотрел поверх плеча адмирала на обшитую панелями стену, где красовалась полуодетая Венера, написанная маслом.

– Кодрингтон, – с холодной угрозой проговорил Кемп, – вы чудом избежали кары за авантюру в Калабаре. Клянусь, если вы еще раз дадите волю своему необузданному нраву, я выгоню вас со службы.

– Да, сэр.

– Я строжайше запрещаю вам приближаться к торговому клиперу «Гурон» менее чем на кабельтов. Если же вы встретитесь с ним снова, то отсалютуете ему по всем правилам и уступите дорогу. Я выражаюсь достаточно ясно?

– Да, сэр.

Кодрингтон едва шевелил губами.

Адмирал шумно перевел дух.

– Когда вы отправляетесь в плавание? – спросил он уже спокойнее.

– Согласно вашему приказу, с субботним приливом, сэр.

– Раньше не можете?

– Могу, сэр, но это означало бы отправиться в путь с неполным боезапасом. Мы ожидаем баржу с порохом на рассвете в субботу.

Кемп покачал головой.

– Мне спокойнее, когда вы в море, – проворчал он. – Ну что ж, отлично, в субботу на рассвете я буду ждать ваш флаг отплытия.

Робин Баллантайн тем временем сидела в одолженном у Картрайтов экипаже под портиком адмиралтейства. Кодрингтон спустился по лестнице, держа под мышкой треугольную шляпу, и сел рядом на обитое кожей сиденье.

Кучер-готтентот хлестнул лошадей по лоснящимся крупам, коляска дернулась и покатила по подъездной аллее. За воротами кучер слегка придержал лошадей, спускаясь по склону холма к Лизбекскому мосту.

– Что нам теперь делать? – спросила Робин.

– Ничего, – ответил Клинтон Кодрингтон.

Через двадцать минут у подножия горы, откуда открывался вид на бухту со стоящим на якоре «Гуроном», Робин снова заговорила:

– Неужели вы не можете придумать, как остановить это чудовище?

– А вы? – резко спросил он.

До самого причала ехали молча.

На берегу стояли рыбацкие лодки, рядом на песке серебром и рубинами сверкал свежий улов. Домохозяйки и слуги торговались со смуглыми босоногими рыбаками, рог трубил, вызывая из города новых покупателей. Пассажиры коляски наблюдали за суматохой с нарочитым вниманием, избегая встречаться взглядами.

– Вы будете завтра на балу в адмиралтействе? Кемп упомянул, что вы собираетесь.

– Нет. – Робин яростно тряхнула головой. – Терпеть не могу такие сборища с их глупой болтовней и тем более не хочу быть в гостях у этого человека.

Впервые с той минуты, как они въехали на причал, Кодрингтон обернулся к ней. Привлекательная женщина: высокая, сильная, с нежным глянцем кожи и умными темно-зелеными глазами под темными дугами бровей. Капитан успел убедиться в силе ее духа и проникнуться уважением, которое легко могло перерасти в восхищение.

– А если я уговорю вас передумать? – тихо спросил он, и Робин с испугом взглянула на него. – Могу предложить себя в качестве собеседника и достойного партнера для танцев.

– Я не танцую, капитан.

– Рад слышать, – признался с улыбкой Кодрингтон, – я тоже обычно избегаю танцев.

Робин не могла припомнить, видела ли прежде его улыбку. Лицо капитана разительно изменилось, из бледно-голубых глаз исчез холод, и они потемнели от радости, две веселые складочки протянулись от уголков рта к тонкому прямому носу.

– У зануды Кемпа чудесный повар, – упрашивал Клинтон. – Хорошая кухня и серьезная беседа, а?

Его зубы ярко выделялись на фоне темного морского загара – белые, как фарфор, и очень ровные. Уголки губ Робин сами собой потянулись вверх. Кодрингтон усилил натиск:

– У меня могут быть новости или появятся планы насчет «Гурона», все равно придется обсудить.

– Тогда сдаюсь. – Робин рассмеялась с удивительной непринужденностью, так что даже случайные прохожие улыбнулись в ответ.

– Я за вами заеду. Когда? Куда?

Только теперь капитан осознал, насколько она привлекательна.

– Нет. – Робин положила ладонь ему на руку. – Меня проводит мой брат, но я буду с нетерпением ждать нашей важной беседы.

Дьявол снова проснулся в ней, и она крепко сжала руку капитана, ощутив удовольствие от его мгновенной реакции на ее прикосновение, – мускулы под ее пальцами напряглись.

– Погоди, – сказала она кучеру, провожая взглядом высокую стройную фигуру, шагающую по берегу к ожидавшему вельботу.

Для визита к адмиралу Кодрингтон надел парадную форму. Эполеты с золотым шитьем подчеркивали ширину его плеч, портупея делала талию выше. Внезапно Робин захотелось узнать, какого цвета волосы у него на груди, такие ли они светлые, как косичка на затылке… Ее охватили стыд и волнение. Прежде такая мысль никогда не пришла бы ей в голову. Что значит «прежде»? Ответ был только один – до той ночи на «Гуроне». Мунго Сент-Джон во многом виноват. На этом Робин успокоилась, отвела взгляд от стройной мужской фигуры и наклонилась к кучеру:

– Домой, пожалуйста.

Она окончательно решила не ходить на бал к адмиралу и принялась твердить про себя христианские заповеди.

 

Зуга, однако, разрушил все ее благие намерения, и благоухающим осенним вечером в открытой коляске они направились на бал в компании старшей незамужней дочери Картрайтов, родители которой следовали сзади в карете и обсуждали важные дела.

– Я уверена, что он всерьез увлечен Алеттой, – утверждала миссис Картрайт.

– Дорогая, у него же нет ни пенни за душой.

– А перспективы? – мягко возразила миссис Картрайт. – На этой экспедиции он заработает тысячи. Он из тех молодых людей, кто добивается успеха, я в этом нисколько не сомневаюсь.

– Я предпочитаю деньги в банке, дорогая.

– О нем все только и говорят: серьезный и разумный молодой человек, и такой привлекательный. Они с Алеттой составят прекрасную пару, а ты подыщешь ему место в фирме.

Адмиральская резиденция встречала гостей ослепительным золотым заревом огней. В саду на деревьях были развешаны разноцветные фонарики.

Оркестр морских пехотинцев в алых, с золотом, мундирах превратил беседку в открытую эстраду. На открытом воздухе была устроена танцевальная площадка, где в быстром вальсе уже кружились первые танцоры, радостно приветствуя опоздавших, экипажи которых один за другим подъезжали по извилистой аллее к портику главного входа.

Лакеи в парадных ливреях, в шелковых чулках и туфлях с пряжками откидывали подножки и подавали руку дамам, помогая спуститься на разостланный красный ковер. Мажордом густым басом представлял каждую группу гостей.

– Майор и доктор Баллантайн! Мисс Картрайт!

Робин так и не привыкла к мутным всплескам женского злословия, которые сопровождали любое ее появление на общественных собраниях колонии. Прикрывшись веерами, дамы обменивались быстрыми взглядами, кивали и шептались. У Робин заколотилось сердце, а душу заполнило чувство горького презрения.

– Ты принесла тампон, сестренка? Они так и ждут, что ты им в кого-нибудь запустишь, – усмехнулся Зуга. Она пихнула его в плечо, чтобы он замолчал, но брат продолжил: – Или сбросишь юбки и побежишь вверх по лестнице в брюках.

– Противный! – Робин наконец удалось расслабиться, она благодарно улыбнулась.

Вокруг шумела толпа, сверкало золотое шитье на синих морских мундирах и красных армейских, черноту фраков оживляли широкие галстуки и кружевные манжеты шелковых рубашек. Дамские платья из тафты и узорчатого шелка с оборками венчали собой целые пирамиды пышных нижних юбок. Однако все наряды по меньшей мере года на два отставали от лондонской моды, и лишь самые отчаянные из дам осмеливались обнажить плечи, напудрив их до мертвенной белизны.

Простое шерстяное платье мисс Баллантайн не содержало никаких уступок моде. Носилось оно уже не первый год и было единственным ее нарядом, мало-мальски подходящим к случаю. Узкая юбка, лиф без жемчуга и блесток. Ни алмазной пыли в волосах, ни страусовых перьев – и в то же время Робин не выглядела убого, а, напротив, выгодно выделялась на общем фоне.

Она и в самом деле не танцевала, но лишь потому, что никогда не имела возможности, и теперь с завистью следила, как Зуга кружил Алетту Картрайт в изящном вихре вальса.

Робин понимала, что никто не пригласит ее на танец, а если и пригласит, она наверняка опозорится. Она украдкой огляделась в поисках знакомого или хотя бы дружелюбного лица, не желая остаться одна в толпе и горько сожалея, что изменила своему решению и не осталась дома.

Спасение пришло так быстро, что Робин едва удержалась, чтобы не кинуться капитану на шею. Вместо этого она произнесла ровным голосом:

– О, капитан Кодрингтон. Добрый вечер.

Рядом с ней был, безусловно, один из самых привлекательных мужчин в зале. Ощутив на себе негодующие взгляды бесчисленных соперниц, Робин с достоинством приняла руку капитана, однако, к ее удивлению, он сразу повел ее в сад.

– Он здесь! – тихо проговорил Кодрингтон, когда они отошли подальше от посторонних ушей.

Спрашивать кто, не было нужды. Робин вздрогнула и на мгновение замолчала.

– Вы его видели?

– Он прибыл за пять минут до вас, в карете губернатора.

– Где он сейчас?

– Пошел в кабинет Зануды, вместе с губернатором. – Капитан сверкнул ледяным взглядом. – Доволен собой дальше некуда.

Приблизился слуга с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским. Робин рассеянно покачала головой, а Кодрингтон взял бокал и осушил в два глотка.

– Черт возьми, знает прекрасно, что никто не посмеет его пальцем тронуть!

Опускалась вечерняя прохлада, морской оркестр перебрался на оркестровую лоджию над бальным залом и продолжал наигрывать танцевальные мелодии в энергичном военном стиле на радость танцующим. Один из них выделялся среди толпы, и не только благодаря своему росту. Многие танцоры раскраснелись и едва переводили дух, а Мунго Сент-Джон кружился, приседал и скользил с размеренной, спокойной грацией, совершая круги по залу быстрее всех. В его объятиях неизменно оказывались самые хорошенькие женщины – красотки смеялись, их щеки пылали от возбуждения, а подруги со скрытой завистью поглядывали на него через плечи партнеров.

На огороженном колоннадой балконе собралась компания морских офицеров – сослуживцев Клинтона – и их спутниц. Кодрингтон и Робин присоединились к ним, но не участвовали в общей болтовне, а наблюдали за Сент-Джоном. Робин втайне надеялась, что тот посмотрит на нее, и она взглядом выплеснет ему в лицо свою ненависть, однако он ни разу оглянулся. Она даже подумала, не предложить ли Кодрингтону потанцевать, изменив прежнее решение, но тут же передумала. В качестве танцора капитан не выдержал бы сравнения с элегантным американцем.

Идя к ужину под руку с Клинтоном Кодрингтоном, она заметила впереди Сент-Джона. Он вел блондинку, вдову, слывшую в колонии самой красивой, самой богатой и самой ненасытной. Ее пышная прическа блистала алмазной пылью и страусовыми перьями, голые плечи сияли, парчовый лиф, усыпанный жемчугом, больше открывал грудь, чем скрывал. Традиционный черный фрак Мунго Сент-Джона производил куда большее впечатление, чем самые пышные мундиры окружающих.

На глазах у Робин вдова хлопнула его веером по плечу, чтобы привлечь внимание. Сент-Джон церемонно склонился к ней. Дама привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.

– Бесстыжая шлюха! – прошипела Робин.

Сдержав удивление, Кодрингтон кивнул.

– А он – сам дьявол.

Словно услышав, Мунго оглянулся. Он с улыбкой поклонился Робин, столь интимно и понимающе, будто снова раздевал, как тогда, на «Гуроне». Она невольно сжалась, испытав то же чувство беспомощности.

Собрав всю силу воли, Робин отвернулась. Кодрингтон наблюдал за ней, но она была не в силах встретиться с ним взглядом, боясь, что в ее глазах он все прочтет.

 

К двум часам пополуночи оркестр моряков перешел к более плавным мелодиям для влюбленных и романтиков, которые продолжали кружить по бальному залу, тогда как большинство гостей поднялись в залы игорные, расположенные на втором этаже, – если не поиграть, то хотя бы потолкаться вокруг столов. Затаив дыхание, они наблюдали за игрой, разражаясь аплодисментами при особенно дерзких ходах и крупных выигрышах.

В самом большом зале адмирал Кемп и гости постарше играли в вист. В другом молодежь резалась в легкомысленную «железку». Заметив в толпе сестру, Зуга улыбнулся ей из-за стола. Он играл один на один с Алеттой Картрайт, и девушка радостно взвизгнула, подгребая к себе целую пригоршню серебряных шиллингов.

Робин и Клинтон прошли в третий зал, самый маленький. Там шла игра, прежде популярная лишь в Америке, но с недавних пор вошедшая в моду при дворе. Сначала увлеклась королева, а следом за ней и вся империя, не повредило даже странное название – покер, «кочерга».

Несмотря на интерес со стороны ее величества, новая игра дамам не приличествовала, тем более в смешанной компании. За зеленым сукном сидели одни мужчины, а любопытные дамы порхали вокруг, как яркие бабочки.

Мунго Сент-Джон сидел лицом к двери, и Робин заметила его, едва войдя в зал. Он лениво развалился в кресле, держа карты тугим веером у белоснежного кружевного жабо; тщательно причесанные и уложенные волосы, точно вырезанные из эбена, волнами ниспадали на плечи. В зубах американца торчала длинная сигара. На глазах у Робин пышная блондинка-вдова перегнулась через его плечо, продемонстрировав бархатистую ложбинку между грудями, и поднесла к сигаре восковую спичку.

Прикурив, Сент-Джон выпустил длинное облачко голубоватого дыма, взглядом поблагодарил спутницу и объявил ставку.

Он явно выигрывал – перед ним по столу небрежно рассыпалась горка золотых монет с профилем королевы Виктории, отчеканенным в античном стиле. Королева на монетах выглядела намного моложе своих сорока лет.

Сент-Джон снова выиграл.

Атмосфера азарта вокруг него достигла почти осязаемой плотности. Женщины, столпившиеся вокруг стола, радостно восклицали при каждой сделанной им ставке и разочарованно вздыхали, когда он бросал карты, отказываясь от борьбы. То же возбуждение передалось и пяти партнерам, сидевшим за столом. Это было видно по блеску в глазах и побелевшим костяшкам пальцев, сжимавших карты, по опрометчивых ставкам и упорном продолжении игры, даже если удача явно поворачивалась спиной. Каждый из них соревновался с Сент-Джоном, и если тот пасовал, напряжение тотчас шло на убыль.

Робин чувствовала действие тех же чар и на себе. По мере того как делались ставки и кучка золота в центре стола росла, она все крепче сжимала руку Клинтона, а когда в конце партии карты открывались, слышала, словно со стороны, собственный вздох облегчения.

Незаметно для себя она приблизилась к столу, таща за собой и Кодрингтона.

Один из игроков решительно отодвинул стул и подобрал со стола свои монеты.

– Пятьдесят гиней за один вечер – достаточно. Прошу прощения, джентльмены.

Робин отодвинулась, пропуская его, и с удивлением взглянула на Кодрингтона, который высвободил руку и скользнул в опустевшее кресло.

– Разрешите составить вам компанию, господа?

Игроки, поглощенные картами, утвердительно кивнули. Сент-Джон поднял глаза и вежливо спросил:

– Капитан, вам известны ставки?

Кодрингтон молча вынул из внутреннего кармана пачку пятифунтовых банкнот и положил перед собой. Количество денег удивило Робин – не меньше сотни фунтов стерлингов. Впрочем, Клинтон Кодрингтон считался одним из самых удачливых патрульных на невольничьем побережье – брат говорил, что за последние годы он успел заработать не меньше десяти тысяч фунтов призовых денег. Странно, но капитан совсем не выглядел богачом.

Это молчаливый вызов, поняла Робин. Клинтон бросил перчатку, а Мунго Сент-Джон с вежливой улыбкой поднял ее.

Робин встревожилась. Не слишком ли смело? Уж больно опытного и умелого противника избрал себе Клинтон Кодрингтон. Даже Зуга, неизменно пополнявший свое полковое жалованье картами, едва ли мог играть с Сент-Джоном на равных, а Клинтон к тому же был не в духе и весь вечер беспрерывно пил, что обязательно скажется на верности его суждений.

Сент-Джон почти незаметно изменил стиль игры: удваивал ставки перед каждым прикупом, смело шел в наступление, опираясь на преимущество своих немалых выигрышей, а Кодрингтон, напротив, терял уверенность в себе, нервничал и пасовал, не решаясь ставить на кон больше нескольких гиней. Похоже, ему недоставало характера, чтобы достойно встретить натиск американца.

Робин слегка отодвинулась, чтобы видеть обоих сразу. Сквозь морской загар Клинтона просвечивала бледность, ноздри побелели, губы сжались в тонкую линию. Видимо, дюжина бокалов шампанского сыграла свою роль. Он мешкал и путался, а зрители разочарованно перешептывались, обсуждая его нерешительность. Сотня фунтов, брошенная широким жестом на стол, обещала драматический поединок, однако постепенно череда мелких проигрышей заставила пачку почти растаять, и внимание присутствующих переключилось на оживленный поединок между Сент-Джоном и одним из сыновей Клюте, винодела из Констанции, владельца большей части знаменитых виноградников.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.