Воспринимаемо нормальные среды событий игры

Теперь необходимо назвать еще несколько черт базисных правил, дабы показать, что события, изображаемые в базисных правилах игры (т. е. конститутивном порядке событий игры), предоставляют человеку, который старается действовать в согласии с этими базисными правилами, определение нормальных событий ведения игры.

1. События, изображаемые базисными правилами, суть категорические возможности. Являясь таковыми, они определяют среду событий игры как область возможных соблюдаемостей (observables), которые — точно таким же образом, как и события идеализированного эксперимента, в том смысле, в каком использует это понятие при обсуждении образцового пространства Феллер (1950), — состоят в правилах релевантности, посредством которых распознаются существенные черты конкретных актуальных соблюдений. События, которые предусматриваются базисными правилами, являются преднамеренными событиями — такими событиями, которые очерчивают сущностное единообразие во всех актуальных соблюдениях, могущих быть подведенными под юрисдикцию преднамеренных событий в качестве частных случаев этих преднамеренных событий.

2. Представляя собой категорические возможности, события, предусматриваемые базисными правилами, обладают свойством оставаться инвариантными к изменяющимся актуальным состояниям игры.

3. Будучи инвариантными к актуальным курсам ведения игры, эти ожидаемые единообразия служат стандартами, то есть определениями правильной игры. Тем самым они служат и основой для опознания странного хода — хода, находящегося “вне игры”.

4. Суть подведения актуальных соблюдений под юрисдикцию преднамеренных соблюдений, обеспечиваемых базисными правилами, состоит в процедурах обоснования притязания на то, что актуальные-соблюдаемые-внешние-явленности-намерения и намерение-которое-имелось-в-виду-конкретными-актуальными-внешними-явленностями соответствуют друг другу. Проблематичный характер этого соответствия заключается в предусмотрении правил, с помощью которых относительно этих двух [вещей], на самом деле находящихся в отношении обозначения, т. е. знаковом отношении, может быть принято решение касательно того, в чем именно это отношение обозначения состоит. Например, является ли указанное знаковое отношение отношением метки, знака, символа, индекса, иконы, документа, тропа, глоссы, аналогии или свидетельства? Или, прежде всего, актуальное соблюдение не является событием “в игре”?

Базисные правила обеспечивают решение проблемы юрисдикции, наделяя себя значением “адекватного опознания” актуальных явленностей как признанных явленностей-намерения. Специфицируя область возможных в игре действий, базисные правила определяют область “возможных в игре действий”, которым может приписываться переменная “просто поведений”[913]. Базисные правила заключают в рамку набор тех возможных событий ведения игры, которые могут обозначаться наблюдаемыми поведениями.

Например: игроки в бридж реагируют на действия друг друга как на события бриджа, а не как на поведенческие события. Они не истолковывают тот факт, что другой игрок выпускает из своей руки карту и кладет ее на стол, как событие “бросания на стол игральной карты” или “осуществления перемещения положения карты”. Вместо этого, посредством перемещения положения карты игрок сигнализирует, что “сыграл тузом пик как первой картой, берущей взятку”. С точки зрения игрока, вопрос: “Что на самом деле может происходить? ” — правильным образом решается для него в терминах базисных правил.

5. Каждый различный набор базисных правил определяет отличную область возможных событий игры, с которой может быть приведена в соответствие идентичная в иных отношениях поведенческая явленность.

6. С точки зрения игрока, в терминах этих правил правильным образом определяется, насколько это касается игрока, не только “Что может происходить? ”, но и “Что произошло? ”. Базисные правила служат теми рамками, в которых характер событий ведения игры не только может быть осознан, но и, насколько это касается игроков, с необходимостью должен осознаваться. В более общем плане, они служат набором тех пресуппозиций — названных Шютцем (1945) “схемами интерпретации и самовыражения” игрока, — посредством которых как собственное поведение игрока, так и поведение другого лица идентифицируется игроком как данное (datum) действия.

Это свойство в его общей форме можно сформулировать в виде следующей теоремы. Знак правильным образом соответствует референту в рамках принятого конститутивного порядка, который сам по себе определяет “правильное соответствие”.

Что касается отношения между знаком и референтом, касается также отношений между термином и словом, термином и понятием, фонемой и лексемой, словом и значением, поведением и действием, предложением и пропозицией, явленностью и намерением. Все эти пары формально эквивалентны. Поведение обозначает действие в категориях принятого нормативного порядка.

Последние несколько моментов можно обобщить следующим образом: Базисные правила придают поведению смысл действия. Они суть те термины, в рамках которых игрок принимает решение, правильно или неправильно он определил “Что произошло? ” Именно в рамках этих правил поведение “наделяется” “субъективным смыслом”.

Поскольку игрок обращается к другим игрокам в целях обеспечения правильности своих решений относительно значений правил как значений, знаемых им сообща с ними, постольку мы можем говорить об объективном характере правил, а тем самым и об объективном характере событий игры. Поскольку игрок обращается в целях обеспечения правильности своих решений относительно значений правил к персональным интерпретациям правил — либо своим, либо других игроков, — постольку мы можем, как это делает Кауфман (1944), говорить о субъективном характере правил, а тем самым и о субъективном характере событий игры.

7. Для человека, старающегося быть в согласии с конститутивным порядком игры, действие — а оно обязательно должно быть только одно, — которое нарушает базисные правила, особым образом неконгруэнтно, и его проявление вносит нарушение в игру как порядок деятельностей.

(А) Действие, которое осуществляется вразрез с предписываемыми базисными правилами игры, специфическим образом лишено смысла; иначе говоря, оно приобретает воспринимаемые свойства непредсказуемости, произвольности, неопределенности, отсутствия в нем каузальной текстуры, характера средства и моральной необходимости. О человеке, поведенческая среда событий которого проявляет эти свойства, мы говорим, что он “в замешательстве”. В поведенческом плане от него нам следует ожидать, что он будет действовать так, как было описано в начале этой главы.

(Б) Свойством действия, нарушающего конститутивное ожидание, является то, что игрок не может опознать это действие, не изменив при этом “конститутивный акцент”, который придается событиям игры, т. е. не сделав их преференциальными. Допустим, например, что конститутивный порядок последовательного играния в “крестики-нолики” таков — А, В, А, В,... Игрок В мог бы ходить А, В, В, В. Когда конститутивный порядок предусматривает, что игроки делают ходы в последовательности А, В, А, В, А..., обеспечивается ожидание того, что эта нормативная последовательность будет соблюдаться и актуальная последовательность будет производиться независимо от мотивов игрока, его желаний, калькуляций личного интереса и т. п. Игрок, делающий свой ход “вне очереди” — т. е. А, В, В..., — презентирует своему оппоненту неконгруэнтную возможность того, что последовательность А, В, А, В, А... отдается на личное усмотрение игрока.

(В) Беспорядок заключается в следующем: Действие, нарушающее базисное правило, приглашает к истолкованию самого себя в качестве конститутивного для порядка игры. Однако наделение его конститутивным акцентом синонимично изменению правил игры. Говоря социологическим языком: оно приглашает к переопределению “социальной реальности” или, иными словами, “нормальной игры”.

8. Поле событий игры может быть лишено смысла даже при условии устойчивости и определенности поля физических стимулов.

Здесь нам, возможно, сумеет оказать помощь проведение различия между двусмысленностью и бессмысленностью. Говоря, что поле событий игры становится двусмысленным, я имею в виду, что распределение разных вариантов определения игроком того, “что произошло”, в наборе альтернативных возможностей становится более равновероятным.

Под состоянием бессмысленности поля событий игры подразумевается то, что игрок лишен рамки возможностей, относительно соответствии которой поля физических стимулов могло бы быть принято решение. В случае двусмысленного поля событий игры человек неспособен решить, какую из набора альтернатив имел в виду другой в своем игровом ходе или высказывании. В бессмысленном поле человек хотя и слышит высказывание, сделанное на ясном и правильном английском языке, не распознает его как английское высказывание. Что верно для высказывания, верно и для любого другого поведения, поскольку отношение “знак — референт”, имеющее силу в отношении связи между высказываниями и пропозициями, в равной степени обладает силой и в отношении связи между поведением и действием.

Разницу между двусмысленностью и бессмысленностью можно проиллюстрировать при помощи следующей процедуры. Испытуемым предлагалось сыграть в крестики и нолики. После того, как испытуемый делал свой ход (Х), экспериментатор делал свой ход (О) таким образом:

В некоторых случаях испытуемые отвечали упреками в адрес экспериментатора: “Кончай дурить. Ставь значок в клетку”. В других случаях, однако, испытуемые реагировали вопросом: “В какую ты играешь игру? ”

9. Если игрок придерживается конститутивного порядка игры, аномические эффекты нарушения базисного правила не смягчаются знанием игроком того, что было нарушено базисное правило.

10. Независимо от того, чтo конкретно предусматривается правилами в качестве возможных событий — специфицируются ли ими девять клеток в крестиках и ноликах, 64 позиции на доске в шахматах, пять карт на руку в покере, скрытые планшеты в тактических учениях на карте и т. п., — для актуального содержания правил инвариантны три определяющих свойства базисных правил.

Из этой их черты вытекают два важных следствия. (а) Что касается вопроса о том, что должно быть сделано для производства замешательства, то она позволяет нам распознавать в различных полях событий игры, т. е. в разных играх, события, нарушение которых будет приводить к идентичным последствиям — как мы надеемся, это будет замешательство. (б) Условием замешательства является то, что участники должны быть взаимно идентифицированными членами одного и того же сообщества, т. е. должны трактовать друг друга как лиц, предположительно связанных одним и тем же конститутивным порядком действий, т. е. “игрой в одну и ту же игру”.

11. Игру определяет набор “Все базисные правила”. Из этого свойства вытекают важное следствие и важная задача. (а) Важное следствие — это то, что конститутивные структуры являются неотъемлемыми составляющими всех игровых событий. (б) Важная невыполненная задача — задача исследования логических свойств набора “Все базисные правила” игры.

Относительно каждого из этих пунктов необходимо высказать дополнительные замечания.

(А) Важное следствие. Понятие о том, что конститутивные структуры являются неотъемлемыми составляющими всех событий игры, отличается от практикуемых ныне социологических концепций правил действия. Согласно нынешнему социологическому обычаю, правила действия классифицируют действия как дизъюнктивные наборы. Например, события действования, изображаемые в правиле, запрещающем инцест, являются членами “нравов”. Правила, которые предписывают распределение обязанностей в домашнем хозяйстве, являются членами “народных обычаев” (folkways). Инструкции, сопровождающие комплект радиоаппаратуры, представляют собой технические правила. Эмили Пост описала правила этикета.

Как следствие такого обычая, в текущих представлениях об условиях социального порядка — и это общая их черта — в качестве решающего условия стабильного социального порядка подчеркивается та степень, в какой правилам оказывается сакральное уважение. Однако окажись дело так, что конститутивные свойства событий не ограничиваются играми, и тогда пришлось бы предположить, что единообразные черты событий, находящие отражение в нравах, народных обычаях и т. п., конституируются посредством набора “более фундаментальных” пресуппозиций, в рамках которых поведенческие случаи привлекают внимание актеров как случаи преднамеренных действий, которые, как полагает член группы, “может увидеть каждый”. Далее линия рассуждения пролегает как непосредственное следствие этого и ввиду того, что она не поддается примирению с текущими понятиями, предлагает нам перспективу решающего эксперимента. Альтернативное рассуждение таково. Если эти конститутивные свойства распространяются на повседневные события, то решающим феноменом, с точки зрения проблематичного взаимоотношения между нормативным регулированием действия и стабильностью согласованного действия, является не “интенсивность аффекта”, “инвестируемая” в “правило”, и не уважаемый, сакральный или моральный статус правила, а воспринимаемая нормальность окружающих событий, поскольку эта нормальность есть функция тех пресуппозиций, которые определяют возможные события.

Когда мы приступали к работе с играми, мы принимали как само собой разумеющееся, что всерелевантность нормативного регулирования специфична для игр и что именно эту черту часто имели в виду ученые, в частности Хёйзинга (1950), когда противопоставляли хорошо регулируемый и упорядоченный характер событий игры характеру событий “серьезной жизни”. Однако когда процедуры, индуцирующие неконгруэнтность, были применены в ситуации “реальной жизни”, мы с расстройством для себя обнаружили кажущееся бесконечным многообразие событий, вносивших свой вклад в производство реально неприятных сюрпризов. Эти события располагались в диапазоне от тех, которые, согласно социологическому здравому смыслу, являются “пограничными” — как, например, стояние в непосредственной близости к человеку при одновременном поддержании непринужденной беседы, — до других, которые, согласно социологическому здравому смыслу, являются “тривиальными” — как, например, произнесение приветствия “здравствуйте” по завершении разговора. Обе процедуры возбуждали тревогу, негодование, сильные чувства со стороны экспериментатора и испытуемого, а равно с тем унижение и сожаление, требования испытуемыми объяснений, и т. д. Отсюда было выдвинуто предположение, что конститутивную структуру могут иметь все действия как воспринимаемые события и что, возможно, именно угроза нормативному порядку событий как таковому служит решающей переменной в возбуждении негодования, а вовсе не пробоина в “священности” правил. Концепция эта правдоподобна, по крайней мере если учесть, что общим фактором, присущим как угрозе нормативному порядку событий, так и попранию священности, является допущение человеком того, что он, также как и его партнер, является компетентным членом того же самого сообщества, а это сокращенная отсылка к трем определяющим свойствам базисных правил.

(Б) Невыполненная задача. Что касается набора “Все базисные правила”, то относительно него хотелось бы узнать, каковы свойства границ этого набора. Точнее говоря, является ли этот набор хорошо упорядоченным или упорядоченным лишь частично? И имеет ли какое-нибудь значение для осуществления актуальными игроками легитимных играний в узнаваемые игры то, упорядочен этот набор или нет?

Здесь, по-видимому, стоило бы зафиксировать несколько моментов.

Что касается хорошо упорядоченного характера, то я не смог найти ни одной игры, чьи официально признанные правила были бы достаточны для того, чтобы охватить собой все проблематичные возможности, которые только могли бы возникнуть и которые не мог бы создать в царстве игры человек, проявив минимум остроумия. Взять, к примеру, шахматы: хотя они, казалось бы, защищены от такого рода манипуляций, человек может, когда подойдет его очередь делать ход, поменять фигуры, повернув доску на 180 градусов — так чтобы, хотя положения фигур в целом не изменились, клетки оказались бы заняты другими фигурами, — и уже затем делать свой ход. В нескольких случаях, когда я так поступал, мои оппоненты утрачивали присутствие духа, пытались меня остановить, требовали от меня объяснения того, что это я такое задумал, чувствовали неуверенность относительно законности произошедшего (но, несмотря на это, стремились отстоять его незаконность), недвусмыленно давали мне понять, что я порчу им всю игру, а на следующем этапе игры заставляли меня обещать, что я не буду “на этот раз ничего делать”. Их не удовлетворяло, когда я просил их показать, где те правила, которые запрещают делать то, что я сделал. Не удовлетворялись они и моими указаниями на то, что я не изменил физические расположения фигур и что, более того, данный маневр никак не влияет на мои шансы выиграть. Если они не были удовлетворены, то они не могли также и сказать к своему удовлетворению, что именно здесь было неправильно. Явно пытаясь справиться с ситуацией, они говорили о непонятности моих мотивов. Один испытуемый заметил, что это напомнило ему о том, как играли в баскетбол “Гарлемские Бродяги”, и что он никогда не считал, что они играют в настоящий баскетбол.

Я предполагаю, что здесь человек находится в области игровой версии “невысказанных условий соглашения”, состоящих, возможно, еще из одного правила, которое завершает любое перечисление базисных правил, подводя их под статус соглашения между людьми играть в соответствии с ними, — правила, которое формулирует такой перечень как соглашение с помощью заключительного “четко пропечатанного” признания: “и так далее”.

Что касается вопроса о том, имеет ли его хорошо упорядоченный характер какое-нибудь значение для осуществления узнаваемой игры или нет, то я поражен тем фактом, что, хотя правила научного исследования легко сопоставимы с базисными и преференциальными правилами в играх, во всех научных исследованиях фигурирует знание исследователями тех условий, при которых им позволено ослаблять базисные и преференциальные правила и вместе с тем претендовать на то, что конечный продукт является адекватным научным решением проблемы исследования. В играх же еще только необходимо было найти те условия, при которых игроки могут ослаблять базисные и преференциальные правила и вместе с тем признавать свою игру как легитимное играние в игру. По крайней мере, до сих пор мне не удалось найти ни одного случая, в котором было бы так, и это странно, если учесть, что определяющий эффект правила “и так далее” легко различим в каждой игре, которую я рассматривал.

И наконец, мне не удалось обнаружить ни одной игры, позволяющей определять время осуществления, длительность и фазирование ходов всецело как вопрос предпочтения игрока.

Окажись вдруг так, что границы набора сущностно неопределенны, что степень эксплицитности правил не имеет никакого значения, что их набор упорядочен по существу лишь частично, что каждая игра содержит свои “невысказанные условия соглашения” и что время является параметром смысла хода, — и у нас были бы существенные основания для оптимизма. Это свойства именно тех ситуаций событий, на которые социологи ссылались как на “определения ситуаций” “серьезной” жизни актерами и которые были настолько запротоколированы исследователями, что наличие этих свойств можно с надежностью допустить. Также остается открытой чрезвычайно важная возможность: что конститутивный акцент является неотъемлемой чертой всех событий независимо от того, идет ли речь о событиях в царстве (у Шютца — “конечной области значения”) игр, научного теоретизирования, театра, спонтанной игры, сновидения или чего-то еще.

И вновь проблема

Независимо от того, что именно предусматривают базисные правила в качестве специфически возможных событий, специфицируют ли они девять клеток в “крестиках и ноликах”, 64 позиции в шахматах или пять карт на руку в покере, — для актуального содержания правил инвариантны три конститутивных ожидания. Они позволяют нам опознавать в разных играх те события, которые функционально тождественны с точки зрения вопроса о том, что надо сделать, чтобы произвести замешательство. Следовательно, операция, которая должна произвести замешательство в одной игре, будет производить его и в любой другой игре. Если вести речь о конститутивных ожиданиях в повседневных ситуациях, то операция, которая производит замешательство в одной конкретной обстановке, будет производить его и в любой другой конкретной обстановке. Действенность этих конститутивных ожиданий в играх или в повседневных ситуациях служит, тем самым, важным условием стабильных черт согласованных действий.

Моя цель — показать с помощью экспериментальных демонстраций, что события, нарушающие конститутивные ожидания, умножают аномийные черты среды игровых событий, а также дезорганизованные черты структур игрового взаимодействия; что эти эффекты варьируют в непосредственной связи со степенью мотивированного согласия с конститутивным порядком игры; что эти эффекты проявляются независимо от личностных качеств игроков; и что эти суждения верны не только для игровых взаимодействий, но и для взаимодействий “серьезной жизни” тоже.

Итак, мы спрашиваем:

1. Является ли нарушение базисного правила в игре первоочередной детерминантой аномийных эффектов?

2. Является ли аналогичной первоочередной детерминантой нарушение базисного правила в повседневной жизни?

Изучение базисных правил на примере “крестиков и ноликов”

В роли экспериментаторов (Э) выступили 67 студентов-гуманитариев, посещавшие некоторые из моих курсов. Каждый сыграл в крестики и нолики с тремя или более лицами, составившими в сумме 253 испытуемых (И), среди которых были дети, подростки, молодые люди и взрослые обоих полов. Испытуемого, который находился в различных степенях знакомства с Э (от членства в одной семье и различных степеней дружбы до полной чуждости), просили — после того, как он принимал предложение Э сыграть, — делать ход первым. После того, как И помещал в поле свой значок, Э стирал этот значок, переносил его в другую клетку и ставил в освободившееся место свой собственный значок, пытаясь в то же время ничем не показывать И, что игра каким бы то ни было образом необычна. Экспериментаторов попросили документально зафиксировать поведенческие детали того, что делали и говорили испытуемые, а также получить от испытуемых — и представить относительно себя — информацию о том, какие чувства они испытывали, когда происходило приглашение сыграть, когда делался некорректный ход, на протяжении всего хода игры и после игры. 67 экспериментаторов представили отчеты о 253 случаях игры.

Процедура подсчета. Для описания поведения И непосредственно после хода Э всеми экспериментаторами использовалась стандартная форма отчета.

Если Э сообщал, что И:

(1) выказывал удивление, был встревожен, поднимал взгляд — то сообщение засчитывалось как “да”; в противном случае — как “нет”;

(2) проявлял или выражал замешательство или был озадачен — то сообщение засчитывалось как “да”; в противном случае — как “нет”;

(3) выказывал раздражение, мучение или гнев — то сообщение засчитывалось как “да”; в противном случае — как “нет”;

(4) ухмылялся, улыбался или смеялся — то сообщение засчитывалось как “да”; в противном случае — как “нет”;

(5) выражал подозрение или требовал объяснений — то сообщение засчитывалось как “да”; в противном случае — как “нет”;

(6) выказывал какую-либо реакцию, не перечисленную выше, — то сообщение засчитывалось как “да”.

Когда протоколы не содержали информации, достаточной для того, чтобы вынести определенное суждение, сообщение засчитывалось как “нет информации”.

Степень замешательства И рассчитывалась далее следующим образом:

(1) Если не отмечалось никакой реакции и смеха и/или испытуемый выказывал удивление, был встревожен или поднимал глаза, но не более того, то замешательство классифицировалось как “отсутствующее или слабое”.

(2) Если И выказывал реакции (1) и любые две другие из числа альтернатив (2), (4) и (5), то замешательство классифицировалось как “среднее”.

(3) Если И выказывал реакции (1), (2), (4) и (5), замешательство классифицировалось как “сильное”.

Иногда смысл, вкладываемый испытуемым в ход экспериментатора, можно было извлечь из поведения испытуемого и его спонтанных замечаний по окончании игры. Иногда экспериментатору приходилось выявлять его, задавая испытуемому вопрос: “Что ты об этом думаешь? ” Экспериментаторы поступали по-разному: одни спрашивали об этом до того, как раскрывалось экспериментальное намерение, другие — после.

Замечания испытуемых оценивались следующим образом:

(1) Если И: (а) действовал так, словно ничто не требовало объяснений или словно не возникло никакой проблемы, и/или (б) если он, по его словам, чувствовал, что экспериментатор испытывает новый способ игры, помешан на крестиках и ноликах либо играет в новую игру или ее испытывает, — это засчитывалось как отказ испытуемого от “крестиков и ноликов” как порядка и избрание им нового порядка.

(2) Если И говорил, (а) что тут содержится какая-то скрытая хитрость (например, что это был обманный прием, что экспериментатор действовал как незаурядный чудак или шутник, что это был тест или какого-то иного рода эксперимент) и/или (б) что экспериментатор играл в какую-то “неведомую игру” (например, что экспериментатор водил И за нос или играл на самом деле не в крестики и нолики, что это была какая-то хитроумная уловка или шутка, сыгранная над И, что экспериментатор использовал этот способ ведения игры как завуалированный сексуальный намек или указание на тупость испытуемого, или что экспериментатор действовал как этакий зазнавшийся наставник), испытуемый засчитывался как воспринимающий экспериментатора играющим в неизвестную игру. Оба пункта 2 — (а) и (б) — рассматривались как отказ испытуемого от порядка крестиков и ноликов, но без принятия решения в пользу альтернативного порядка.

(3) Если И говорил, что Э играет в крестики и нолики, но при этом жульничает, это засчитывалось как удержание испытуемым порядка крестиков и ноликов.

И мог играть дальше, отказаться от продолжения игры или играть в “не-игру”, т. е. отомстить аналогичным ведением игры или начать взаимно вредничать (например, дублировать способ игры Э или действовать, словно бы говоря своими действиями: “ты играешь как тебе вздумается, ну так и я могу играть как мне вздумается”, “ты срываешь игру мне, ну так и я буду срывать игру тебе”, или “ты думаешь, что сможешь таким образом выиграть, ну так и я сейчас поставлю сразу все мои значки и выиграю”).

Открытия. В таблицах 7-1 — 7-7 содержится отчет о полученных результатах. Нижеследующие простые открытия прорисовались достаточно очевидно, чтобы отнестись к ним, по крайней мере, с предварительным доверием.

ТАБЛИЦА 7-1

Какое значение имел “неправильный” ход?

ТАБЛИЦА 7-2

Мотивировал ли ход немедленную попытку понять, что происходит?

ТАБЛИЦА 7-3

На кого испытуемый возлагал ответственность за характер игры?

ТАБЛИЦА 7-4

Как зависела степень замешательства испытуемого от природы

присоединения испытуемого к определенному нормативному порядку?

Х² = 55, 43 при 6 d.f. p < 001 при условии, что степень замешательства и выбор нормативного порядка изменялись независимо друг от друга.

ТАБЛИЦА 7-5

Как зависела степень замешательства испытуемого

от возрастной группы испытуемого?

Х² = 11, 39 при 6 d.f..10 < p >.05 при условии, что возрастная группа и степень замешательства варьировали независимо друг от друга.

ТАБЛИЦА 7-6

Как зависела степень замешательства испытуемого от степени знакомства

между испытуемым и экспериментатором?

Х² = 3, 89 при 6 d.f..70 < p >.50 при условии, что степень знакомства и степень замешательства варьировали независимо друг от друга.

ТАБЛИЦА 7-7

Как зависела степень замешательства испытуемого от того, были ли

испытуемые и экспериментаторы одного или разного пола?

Х² = 0, 67 при 6 d.f. p >.99 при условии, что соотношение полов испытуемого и экспериментатора и степень замешательства варьировали независимо друг от друга.

1. То, что “неправильный” ход оказывал воздействие на поведение испытуемых, ясно видно из таблицы 7-1.

2. Таблица 7-2 показывает, что три четверти испытуемых были непосредственно мотивированы неправильным ходом на попытку понять, что происходит.

3. Таблица 7-3 показывает, что три четверти игроков возлагали ответственность за характер игры на экспериментатора.

4. Таблицы 7-4 — 7-7 побуждают нас пойти еще дальше. В идеале, нам достаточно было одного лишь факта неправильного хода, чтобы произвести аномийные эффекты — при условии, что человек пытался восстановить нормальный характер хода в рамках нормативного порядка крестиков и ноликов.

Таблица 7-4 показывает, что лица, интерпретировавшие этот ход как ход, относящийся к новой игре, выказывали низкую степень замешательства. Те, кто отказывался от крестиков и ноликов, но без принятия решения в пользу альтернативного порядка, выказывали большее замешательство. Те, кто предпринимал попытку нормализации в рамках порядка крестиков и ноликов, выказывали наибольшее замешательство.

Таблицы 7-5 — 7-7 показывают, что степень замешательства варьировала независимо от возрастной группы испытуемых, степени знакомства между испытуемым и экспериментатором, а также того, были ли испытуемые и экспериментаторы одного или разного пола.

Открытия, полученные с помощью крестиков и ноликов, поддержали два важных теоретических положения. Во-первых, поведение, расходившееся с конститутивным порядком данной игры, сразу же мотивировало попытки нормализовать это расхождение, т. е. истолковать наблюдаемое поведение как частный случай легально возможного события. Во-вторых, при условии нарушения легальной игры несогласующееся с ней событие казалось лучшим способом произвести бессмысленную ситуацию, если игрок пытался нормализовать расхождение, пытаясь одновременно оставить без изменения конститутивный порядок, т. е. не отказываясь от этой игры и не принимая ориентации на “новую игру”.

Кроме того, мы обнаружили, что крестики и нолики производили убедительное и устойчивое недоумение у детей, особенно в возрасте от 5 до 11 лет. Менее эффективной была эта процедура для производства недоумения у взрослых, хотя в этом случае она была очень эффективной в производстве двусмысленной ситуации событий. Между тем, протоколы экспериментов как со взрослыми, так и с детьми были полны выражений недоверия. Это положение дел сохраняется независимо от их возраста, пола и степени знакомства с экспериментатором.