Общество и социетальное сообщество

Исходя из понимания того, что все социальные системы суть системы взаимодействия, среди многочисленных их типов лучшей отправной точкой для общих теоретических целей является общество. Определение этого понятия представляет значительные трудности, истории которых из-за недостатка места мы не можем уделить здесь внимание. Для текущих целей я определю общество как категорию социальной системы, воплощающую на надлежащих уровнях эволюционного развития и контроля над окружающими условиями наивысшую среди всех типов социальных систем степень самодостаточности.

Под самодостаточностью (критерием, который отчетливо фигурировал в западной мысли в связи с этой темой, по крайней мере, со времен Аристотеля) я имею в виду способность системы — приобретаемую благодаря ее внутренней организации и ресурсам и благодаря ее доступу ко входам из ее сред — к автономному функционированию в осуществлении ее нормативной культуры, прежде всего ее ценностей, но также ее норм и коллективных целей. Ясно, что самодостаточность — это степень генерализованной адаптивной способности в том смысле, в каком этот термин употребляется в биологической теории.

Термин «среда» употребляется здесь во множественном числе, дабы подчеркнуть, что среда, о которой идет речь, является не просто физической, как в большинстве формулировок биологической теории, но также включает три основные подсистемы действия, кроме социальной, которые были в общих чертах описаны выше.

Основополагающую структуру общества я буду называть социетальным сообществом. Если конкретнее, то на разных ступенях эволюции ее называют племенем, «народом», полисом (в древней Греции) или нацией (в современном мире). Это такая коллективная структура, в которой члены объединены, или, в некотором смысле, ассоциированы. Ее важнейшим свойством являются тип и уровень солидарности (в дюркгеймовском смысле), которые характеризуют отношения между ее членами.

Солидарность сообщества есть по существу та степень, в которой (и те способы, посредством которых) его коллективный интерес будет ожидаемым образом преобладать над единичными интересами его членов, где бы они друг другу ни противоречили. Она может заключать в себе взаимное уважение единиц к правам друг друга, связанным со статусом членства, подчинение институционализированным в коллективе ценностям и нормам или позитивный вклад в достижение коллективных целей. Характер солидарности меняется в зависимости от уровня дифференциации общества — дифференциации, которая обнаруживает себя в структурах ролей, в которые данный индивид вовлечен, подколлективов системы, а также ее норм и специфицированных ценностных ориентаций. Наиболее известной основой классификации типов солидарности служат две категории Дюркгейма: [категории] механической и органической [солидарности] (см. Parsons 1960 a).

Оба типа солидарности характеризуются общими ценностями и институционализированными нормами. В случае механической солидарности, однако, паттерны действия, ожидаемые от единиц, еще и единообразны для всех единиц в системе: относительно друг друга единицы являются сегментами, поскольку они функционально не дифференцированы. Дюркгейм анализировал преступление как нарушение обязательств, прототипическое для механической солидарности. У полноценных членов сообщества, сколь бы общество ни было высокодифференцированным, отношение к преступнику должно быть в идеале всегда одинаковым независимо от того, кто совершает преступление, даже если реальность часто и всерьез отклоняется от этого идеала. На уровне социетального сообщества в дифференцированных обществах ядро системы механической солидарности содержится в паттернах гражданства в том смысле, в каком их понимал Т. Х. Маршалл (Marshall 1949). Эти паттерны удобно подразделять на компоненты: гражданско-правовое, политическое и социальное гражданство. В современном американском обществе институтами, наиболее непосредственно относящимися к этой области, являются билль о правах и связанные с ним конституционные структуры, такие, как 14-я поправка.

Органическая солидарность связана с теми аспектами социетальной системы, в которых роли, подколлективы и нормы дифференцированы на функциональном базисе. Хотя общие ценностные паттерны и сохраняют здесь первостепенную важность для различных подсистем на релевантных уровнях спецификации, ожидания в отношении поведения различаются в зависимости от роли и подколлектива. Солидарность, следовательно, предполагает интеграцию этих дифференцирующихся ожиданий соответственно различным основаниям совместимого функционирования, от взаимного невмешательства до позитивного взаимного подкрепления.

Органическая солидарность, видимо, особенно важна в трех первичных структурных контекстах. Самый известный [среди них] тот, который особенно подчеркивал сам Дюркгейм: экономическое разделение труда, где важнейшими институциональными паттернами являются договор и собственность. Второй — это то, что мы обычно называем сферой политической дифференциации. Сюда входят как организация господства и лидерства, так и различные способы участия в принятии коллективных решений, содержащие в себе взаимодействие информации и влияния, опирающееся на коллективное действие. Третий [контекст] — это сфера связей общества с его культурными вовлечениями. Речь идет о сочленении общества прежде всего с религиозной системой, но также (и чем более это так, тем более дифференцированы общество и культура) с искусствами, с системой интеллектуальных дисциплин и с взаимоотношением между паттернами морального обязательства и паттернами права.

Органическая солидарность и плюрализм. Во всех трех контекстах органическая солидарность ассоциируется с феноменом, обычно называемым плюрализмом. Ни в одном из этих случаев структура подсистемы, сочлененной с социетальным сообществом, не приписывается структуре последнего. Напротив, чем выше уровень дифференциации между сочленяющимися подсистемами, тем более возрастает гибкость, облегчающая конкретные связи, устанавливающиеся относительно специфическими процессами. Так, прежде всего, есть плюрализм экономических интересов, который, если бы над ним не было контроля, вел бы к разрушению солидарности социетального сообщества; на самом деле можно даже предположить, что преувеличенная тревога по этому поводу лежит в значительной мере в основе той современной социалистической догмы, что только главному социетальному коллективу, государству, может быть доверен любой интерес, представляющийся важным для общественного благополучия. Есть, между тем, еще второй плюрализм — [плюрализм] «групп интересов» в политическом контексте, — который, хотя, конечно, и связан с экономическим плюрализмом, ни в коем случае ему не тождествен. Политический процесс как процесс, ведущий к принятию коллективных решений, является отчасти «политической борьбой» между такими группами интересов. Следовательно, он заключает в себе внушительный потенциал для разрушения социетальной солидарности. Однако последняя может не только сдерживать борьбу, но и — в еще большей степени позитивно — упрочивать интеграцию разных групп посредством различных механизмов интегративного контроля. Наконец, более дифференцированное социетальное сообщество имеет тенденцию быть также и культурно плюралистическим. Это особенно бросается в глаза в тех немногих западных обществах, которые достигли определенного уровня религиозного плюрализма. По крайней мере, сегодняшнее американское общество является многоконфессиональным, иудео-христианским обществом, включающим также светских гуманистов, предпочитающих не принадлежать ни к какой открыто религиозной ассоциации. В каком-то смысле оно «превзошло» исторические основания религиозного конфликта, раздиравшего западный мир много веков. Основой этого служит подлинный деноминационный плюрализм, существующий не только по закону, но и благодаря принятию в сообществе.

Сюда очень тесно примыкает плюрализм интеллектуальных дисциплин, который достиг институционализации в современном обществе, особенно в университетской системе (Parsons 1965). Подъем наук был изначально глубоким симптомом этой плюрализации. Теперь он стал основным фактором будущего развития современного общества в разных его аспектах. Проблема «этического» плюрализма в аналитическом плане сложнее и запутаннее. Похоже, мы уходим от того особого рода морального единообразия, который был характерным для обществ с преобладанием механической солидарности. Главное значение имеет уровень генерализации, на котором определяются общие моральные стандарты: чтобы плюралистическое общество интегрировало многообразие образующих его единиц в солидарное социетальное сообщество, то, что рассматривается как моральное обязательство, не может определяться в терминах, специфичных для каждого вида единиц, но должно быть достаточно общим для применения к широкому ряду дифференцированных классов единиц. Нравоучение (moral ism) связывает мораль со спецификой подгруппы или особой стадии социального развития, и его надо отличать от заботы о поддержании контроля над действием в соответствии с более генерализованными моральными стандартами.