Глава 24. – Довольно дорогое занятие обеспечивать вам кров, – сказал Бранд устало.

– Довольно дорогое занятие обеспечивать вам кров, – сказал Бранд устало.

Шеф не ответил. Он мог бы возразить, что занятие это по временам довольно выгодное, но следовало сделать скидку на настроение Бранда. Шеф не был уверен, сколько дней прошло с момента сражения – в высоких широтах такие вещи трудновато определить. Все находившиеся в поселке люди самозабвенно работали, больше чем было в их силах, останавливаясь, только когда во сне валились с ног. Однако – и это был недобрый знак – темнота возвращалась на небо. Лето кончалось, приближалась зима. В Галогаланде она наступает очень быстро.

Сколько бы дней ни прошло, поселок все еще выглядит едва обжитым. Все три корабля в гавани были потоплены или разрушены. По чистому невезению Квикка и его команда ухитрились правильно установить прицел и выстрелить как раз в тот момент, когда битва была выиграна, попав камнем в «Журавль» точнехонько в основание мачты. Охваченная ужасом перед китами, его команда сумела на веслах подвести корабль к берегу, но никогда больше «Журавль» не сможет отправиться в плавание. «Морж» по-прежнему лежит на дне гавани, его мачта сиротливо торчит над водой. «Чайка» была охвачена пламенем и сгорела дотла. Хотя имеются маломерные суда всех видов, из них нет ни одного достаточно большого, чтобы доплыть на юг до Тронхейма, ближайшего порта, и вернуться с провизией. Со временем большой корабль можно было бы изготовить из уцелевших досок и бревен – потому что хороший корабельный лес, конечно, не найти на этих пустынных берегах и продуваемых всеми ветрами островах. По той же причине трудно отстроить сгоревшие хижины, при всем местном искусстве использовать в строительстве камень и дерн. Большая часть свалившегося на жителей благодаря гриндам богатства исчезла в пламени пожара, а вместе с ним и содержимое складов и хранилищ, где Бранд хранил не только меха, пух и кожи из финской дани, которыми он торговал, но также мясо, сыр и масло, которыми сам кормился.

А ведь помимо команды Шефа и команды Гудмунда добавилось еще около семи десятков спасшихся с «Журавля». Им было обещано сохранить жизнь, и никто не собирался нарушать это обещание. Однако всех их нужно кормить. Вряд ли все до одного переживут надвигающуюся на остров зиму, как бы старательно ни добывать рыбу и тюленей. Многие галогаландцы уже преспокойно разъехались по родным хуторам и фермам, дав тем самым понять, что их не касаются трудности Бранда. Они-то выживут. Это чужаки и их хозяева, если сдуру поделятся едой, будут умирать.

– По крайней мере, у нас есть серебро и золото, – продолжал Бранд. – Они не горят. Самое лучшее, что мы можем сделать, это собрать из кусочков корабль, хоть какую-нибудь посудину, напихать в него как можно больше людей и отправить на юг. Если он пойдет вдоль берега, рано или поздно попадет куда-нибудь, где найдется запас провизии. Потом отпустим Рагнхильдовых фолдцев, накупим, сколько сможем, еды и повернем назад на север.

И опять Шеф ничего не ответил. Если бы Бранд не был таким усталым, он бы сам заметил недостатки в своем плане. Фолдцев будет достаточно много, чтобы справиться со своей охраной, забрать деньги и оставить поселок по-прежнему без еды. А в ином случае их охрана потребовала бы слишком много сил. Фолдцев придется отослать одних. Если только им как-нибудь удастся преодолеть страх перед китами и снова выйти в море.

– Извините меня, – сказал Бранд, покачав своей тяжелой головой. – На меня слишком много всего свалилось, чтобы я мог выработать разумный план. Мой родич – марбендилл! Я это знал, но теперь знают все. Что скажут люди?

– Они скажут, что тебе повезло, – вмешался Торвин. – В Швеции живет один жрец Пути, его призвание – служить богине Фрее. Он занимается разведением животных, вроде того как скрещивают разные породы коров, чтобы лучше доились, или овец, чтобы давали больше шерсти. Он часто разговаривал со мной о мулах, о помесях собаки и волка и прочем таком. Как только он узнает, он приедет сюда. Потому что мне кажется, что мы и морской народ больше похожи на собак и волков, чем на лошадей и ослов.

Ведь твой дед Бьярни сошелся с одной из их женщин, и у нее родился сын, твой отец Барн. Но у Барна тоже был ребенок, это ты, и ваше родство сразу заметно, если вас поставить рядом. Если бы Барн был как мул, бесплодный мул, этого бы не могло произойти. Значит, мы и марбендиллы не очень далеки друг от друга. Может быть, в нас больше крови марбендиллов, чем мы думаем.

Шеф кивнул. Эта мысль приходила ему в голову и раньше, когда он смотрел на северян, с их массивными костяками, надбровными дугами, их волосатой кожей и кустистыми бородами. Но он ни с кем не делился этими мыслями. Он заметил, что местные жители редко употребляли слово «тролли», предпочитая говорить «морской народ» или «марбендиллы», словно они тоже догадывались о каком-то родстве.

– Ладно, может быть, и так, – сказал Бранд, несколько приободрившись. – Я не знаю, что нам делать. Я хотел бы, не побоюсь об этом сказать, хотел бы получить совет от своего родича.

Но Эхегоргун исчез вскоре после того, как вытащил Бранда на берег. Кажется, его на какое-то время позабавило внимание, которое он привлек, и определенно его порадовала благодарность Бранда. Но потом, видно, шум надоел ему, и он исчез так, как умеет только Потаенный Народ. С собой он забрал Кутреда, их видели плывущими через пролив обратно на материк. Кутред произвел впечатление на Эхегоргуна.

– Не совсем Хлипкий, – высказался он. – Во всяком случае, сильней, чем Мистарай. А посмотри на шерсть у него на спине! Его хорошенько смазать жиром, и будет плавать как тюлень. Мистарай он понравился. Был бы для нее хорошей парой.

От такого сообщения Шеф вытаращился, а потом заговорил, с трудом подбирая слова.

– Мне показалось, Эхегоргун, ты говорил, что знаешь, что случилось с Кутредом. Ну, что с ним сделали другие Хлипкие, отрезали ему, ну, не то, что делает его мужчиной, а то, что…

Эхегоргун его прервал:

– Я знаю. Для нас это значит меньше, чем для вас. Знаешь, почему ваша жизнь так коротка? Потому что вы спариваетесь все время, а не только в сезон. Каждый раз, как вы это делаете, часть вашей жизни уходит. По тысяче раз на каждого ребенка, я ведь подслушивал под многими окнами. Ха! Мистарай ищет в мужчине другое.

И с этим они ушли. Шеф успел только переговорить с Кутредом и наказал ему попросить Эхегоргуна, чтобы тот похоронил свою человеческую добычу, как человек, а не коптил трупы, как… как марбендилл.

– Передай ему, что мы заплатим свиньями, – сказал он.

– У вас нет свиней, – ответил Кутред. – Но я-то все равно предпочитаю свиней людям.

Возможно, нам всем до конца зимы пригодилась бы такая кладовая, как у Эхегоргуна, подумал Шеф. Пока разговор Торвина, Бранда, Гудмунда и других продолжался, он задумчиво поднялся и вышел. Он взял с собой копье, которое нашел в коптильне, – более удобное, чем «Гунгнир», и дорогостоящий меч. Он давно обнаружил, что коль скоро сталкиваешься с неразрешимой задачей, лучшее, что можно сделать, – спрашивать всех подряд, пока не встретишь того, кто знает ответ.

* * *

Он увидел, что Квикка и его команда, прервав свой ежедневный труд по сбору уцелевших обломков кораблекрушения, уселись за скудный обед. При его приближении они почтительно встали. Шеф несколько удивился. Иногда они вели себя так. А иногда, сбитые с толку его акцентом, если он говорил по-английски, они забывались и обращались с ним как с равным. Последнее как будто случалось все реже и реже.

– Садитесь, – сказал он, но сам остался стоять, опираясь на копье. – Еды не много, как я погляжу.

– И будет еще меньше, – согласился Квикка.

– Идут разговоры о том, чтобы пленников отослать на корабле, когда мы его построим. Если сможем построить два корабля, мы отправим кого-нибудь за провизией на юг.

– Если сможем построить два, – усомнился Вилфи.

– Если будет кому плыть на нем, – добавил Озмод. – Сейчас все так напуганы китами, что выбросятся на скалы, едва завидят фонтан.

– Вот именно, – горячо вмешался Карли. – Я хочу сказать одну вещь, господин. Ты знаешь, что я видел одну из этих тварей, когда удирал на плоту с Дроттнингсхолма? В воде прямо рядом с собой. Так вот, здесь был тот же самый кит. Я узнал его по следам зубов на плавнике. Это он. Похоже на то, как будто… ну, как будто они нас преследуют.

«Или преследуют тебя», – подумал, но не сказал Карли. Бывшие английские рабы рассказали ему немало странных историй о своем государе, которого одновременно считали своим в доску и благоговели перед ним. Почти ни в одну из них Карли не поверил. А сейчас он начал сомневаться. Он опасался, не будет ли наказан человек, который приветствовал богорожденного ударом в челюсть? Пока вроде бы ничего такого не намечалось.

– Что ж, если мы ничего не сделаем, мы все умрем с голоду, – сказал Шеф.

Бывшие рабы задумались над грозящей бедой. Она была им знакома. Рабы, как и многие бедняки, умирали зимой от холода, или от голода, или от того и другого сразу. Они все знали, как это бывает.

– У меня есть кое-что, – сказал Удд и замолк из-за своего обычного смущения.

– Что-нибудь насчет железа? – осведомился Шеф.

Удд энергично закивал, скрывая волнение.

– Да, господин. Помнишь руду, которую мы видели в Каупанге в святилище? Такую, что требует очень мало работы для выковки из нее железа, потому что в ней так много металла? Это руда из Ярнбераланда, Страны Железа.

Шеф одобрительно кивнул, совершенно не представляя, к чему клонит Удд. Железом сыт не будешь, но насмешка бы только сбила Удда с его мысли.

– А еще есть место, которое называют Коппарберг, Медная Гора. Так вот, и то и другое находится там, по другую сторону, – Удд показал на горные хребты за гаванью. – По другую сторону гор, я имею в виду. Я думаю, раз мы не можем плыть, мы можем пойти. Это должно быть где-то по ту сторону гор.

Шеф взглянул на изрезанный неприступный берег, вспомнил об ужасном, доведшем его до судорог подъеме по склону ущелья Эхегоргуна. О тропе, на которую они вышли. О легком спуске, который показал им Эхегоргун, чтобы вывести к берегу напротив острова.

– Спасибо, Удд, – сказал он, – я об этом подумаю.

* * *

Шеф пошел искать Гудмунда Шведа. Тот пребывал в неожиданно хорошем настроении. Он потерял свой корабль, и над ним нависла самая что ни на есть реальная угроза голодной смерти. Но с другой стороны, добыча с «Журавля» оказалась просто изумительной. Рагнхильда, чтобы выплатить жалованье своим людям и обещанную награду тем, кто отомстит за нее, возила с собой половину унаследованных ею сокровищ, все это удалось достать со дна. Да и погибшие во время налета увеличили долю оставшихся в живых. Гудмунд приветствовал своего юного короля с улыбкой. Его называли Гудмунд Жадный. А мечтал он, чтобы его прозвали Гулл-Гудмунд, Гудмунд Золотой.

Улыбка исчезла, когда Шеф рассказал о предложении Удда.

– Да, это наверняка где-то там, – согласился Гудмунд. – Но я точно не знаю где. Вы, ребята, просто не понимаете. Швеция тянется на тысячу миль от края до края, от Скаане до Лаппмарки. Если Скаане относится к Швеции, – добавил он. – Сам-то я из Голланда, я настоящий швед. Но я думаю, сейчас мы так же далеко на севере, как и Ярнбераланд.

– С чего ты взял?

– По тому, как падают тени. Если измерить тени в полдень и знать, сколько дней прошло от солнцестояния, можно определить, как далеко на севере находишься. Это одно из знаний Пути, мне однажды рассказал об этом Скальдфинн, жрец Ньёрда.

– Значит, если мы пойдем отсюда точно на восток, мы придем в Швецию, в страну Ярнбераланд.

– Необязательно всю дорогу идти, – ответил Гудмунд. – Я слышал, что здесь в Киле, в срединной части, есть озера, и они тянутся на запад и на восток. Бранд мне говорил, что, когда финны с этой стороны нападают на тамошних финнов – их зовут квены, – они делают лодки из коры и плывут на них.

– Спасибо, Гудмунд, – сказал Шеф и двинулся дальше.

* * *

Бранд посмотрел с недоверием, когда Шеф изложил ему и Торвину, который так и сидел на прежнем месте, результаты своих расспросов.

– Не получится, – сказал он сухо.

– Почему?

– Лето уже кончается.

– Через месяц после солнцестояния?

Бранд вздохнул.

– Ты не понимаешь. В горах лето долгим не бывает. На берегу – другое дело, море на время задерживает приход снега и льда. Но ты сам подумай. Вспомни, что было в Гедебю, ты говорил, настоящая весна. Потом пришли в Каупанг, а там еще везде был лед. И сколько между ними расстояния? Триста миль на север? А досюда тебе еще шестьсот миль. Несколько миль от берега – а дальше я сам не заходил, даже гоняясь за финнами, – больше половины года земля лежит под снегом. А поднимешься выше, там еще хуже. На вершинах снег вообще никогда не тает.

– Значит, проблема в холоде. Но ведь Удд прав, по ту сторону гор лежит Ярнбераланд, может быть, всего милях в двухстах. Десять дней пути.

– Двадцать дней пути. И то если очень повезет. В плохие дни мне случалось здесь проходить всего мили три. Если ты не собьешься с дороги и не умрешь, пока будешь кружить и плутать.

– Однако, – вмешался Торвин, поглаживая бороду, – есть одно обстоятельство, о котором знают немногие. А именно, что Путь очень силен в Ярнбераланде. Естественно, ведь мы все кузнецы и ремесленники. А кузнецам нужно железо. Там есть жрецы Пути, они работают с людьми, которые добывают железо. Некоторые говорят, что там чуть ли не второе святилище. Вальгрим был против этого. Он говорил, что святилище должно быть только одно.

А во главе его сам Вальгрим, подумал Шеф. Ошибки Вальгрима в конце концов его доконали. Он оказался в лодке, которая возвращалась на «Журавль»; из тех, кто в ней плыл, остались в живых только двое. Бранд и молодой парень, который с тех пор, как его вытащили на берег, так и лежит, сжавшись в комочек и попискивая от страха. Рагнхильда тоже могла бы умереть там, сказал себе Шеф. Просто несчастный случай. Еще один из тех, что происходят вокруг него. Часть его удачи, сказал бы Олаф, Эльф Гейрстата, да и король Альфред тоже.

– Итак, если мы пересечем горы, – продолжал Шеф, – на другой их стороне мы даже сможем найти помощь.

– Но вы не сможете пересечь горы, – с раздражением повторил Бранд. – В горах полно финнов и…

– И Потаенного Народа, – договорил за него Шеф. – Спасибо, Бранд, – он встал и двинулся дальше, отбивая шаг своим копьем.

* * *

Решающие слова Шеф услышал от человека, имени которого не знал, от одного из моряков с «Журавля», который, потея под лучами бледного солнца, грузил вместе с другими пленными камни на волокушу, чтобы перевезти их в поселок и построить еще несколько хижин на зиму. Галогаландцы с некоторого удаления наблюдали за ними, сжимая в руках тюленьи гарпуны. Шеф, по-прежнему не зная, куда направить свои стопы, на минутку остановился понаблюдать за работающими.

Один из них оглянулся. Родственник Кормака, он заговорил с горечью:

– Сегодня мы надрываемся, а вы смотрите. Нас победили – но не люди, а киты! Такого два раза не бывает. В следующий раз вы не найдете себе защитников. Рогаландцы все равно тебя ищут, и род Рагнхильды выплатит награду за месть. И не забывай, что есть еще Рагнарссоны. Сигурд Змеиный Глаз заплатит за тебя не меньше Рагнхильды. Если пойдешь на юг, на кого-нибудь да наткнешься. Ты никогда больше не увидишь Англию, одноглазый. Чтобы пройти через то, что тебя ждет, нужно иметь железную шкуру. Как у Сигурда Фафнироубийцы. А ведь даже у него осталось уязвимое место!

Шеф смотрел задумчиво. Он знал историю о Сигурде, который убил дракона Фафнира, – часть ее он сам видел в своих видениях, видел чучело головы дракона. Еще он знал, что Сигурд был предан своей любовницей и убит ее мужем и родственниками, как только они обнаружили, что драконова кровь, сделавшая его неуязвимым, в одном месте не попала на кожу из-за приставшего листка и Сигурда можно поразить в это место на спине. У него, Шефа, тоже была сердитая любовница, хотя она уже умерла, как и ее муж. И ему тоже довелось убить дракона, если можно считать таковым Ивара Бескостного.

Сходство было до жути полное. И не приходилось спорить, что Северный Путь вдоль берегов Норвегии был единственным путем на юг, и перекрыть его было слишком легко.

– Я услышал твои слова, – ответил Шеф. – И благодарю тебя за предупреждение. Но сделал ты его по злобе. Если тебе больше нечего сказать, в следующий раз помалкивай, – он осторожно дотянулся и концом копья пощекотал сердитого викинга под самым адамовым яблоком.

Человек устроен странно. От страха начинается кровотечение из носа. Паралич лечат шоком, дряхлая старуха в годину беды встает с кровати и поднимает огромное бревно, придавившее ее сына. Родственник Кормака знал, что высказался слишком дерзко. Знал, что если одноглазый проткнет его своим копьем, жаловаться будет некому. Едва острие коснулось горла, его голосовые связки сковал страх. Скованными они и остались.

Когда Шеф ушел, один из моряков сказал ему вполголоса:

– Ты сейчас здорово рисковал, Свипдаг.

Свипдаг повернулся к нему, вытаращив глаза. Попытался заговорить. Попытался еще раз, и еще. Ничего не получилось, лишь хриплый клекот. Люди увидели в глазах Свипдага ужас, когда тот понял, что хочет заговорить, но не может, словно бы вокруг горла ему затянули петлю.

Другие пленники посмотрели в спину удаляющемуся Шефу. Они слышали истории о нем, о смерти Ивара, о Хальвдане, о том, как король Олаф передал всю свою удачу и удачу своей семьи в руки этого человека. Они знали, что он носил на шее амулет какого-то неизвестного бога, своего отца, как говорили некоторые.

– Он сказал «помалкивай», – пробормотал один из викингов. – И теперь Свипдаг не может слова вымолвить!

– Я ж тебе говорил, и китов тоже он науськал, – подхватил другой.

– И Потаенный Народ ему помогает.

– Знать бы об этом раньше, Рагнхильда охрипла бы, но не высвистала меня в этот проклятый богами набег.

* * *

– Ты, видишь ли, не должен этого делать, – ответил Бранд, когда Шеф сообщил ему о своем решении. – Мы придумаем что-нибудь еще. Избавимся от этих жадных гадов с «Журавля», и все будет выглядеть совсем по-другому. Мы можем послать ребят на юг в лодках, может быть, купим в Тронхейме груз провизии и судно, чтобы его перевезти. Тебе нет необходимости уходить в снега, даже если кому-то и придется.

– Но именно это я в любом случае и сделаю, – ответил Шеф.

Бранд смутился. Он понимал, что раньше расписывал обстоятельства слишком мрачно, чем и вызвал это безумное решение. Он вспомнил, как впервые взял Шефа под свою защиту, после того как тот лишился глаза. Он научил его норманнскому языку, научил правильно сражаться на мечах, научил пути drengr 'а, профессионального воина. А Шеф многому научил его самого. Привел его к славе и к богатству – ведь нынешние трудности были вызваны нехваткой еды, топлива, кораблей, но никак не денег.

– Послушай, я не знаю никого, кто зашел бы хоть чуть-чуть в глубь этих гор и вернулся, не говоря уж о том, чтобы перейти на другую их сторону. Может быть, финны ходят, но финны – другое дело. Там волки, медведи и холод. И где ты окажешься, если пройдешь через все это? В Швеции! А не то в шведской Финнмарке или еще где-нибудь. Я не могу понять, почему ты хочешь это сделать.

Прежде чем ответить, Шеф на несколько мгновений задумался.

– Думаю, у меня две причины, – сказал он. – Первая такая. С тех пор, как этой весной я пришел в собор и увидел, как Альфред и… и Годива поженились, я все время ощущал, что события вышли из-под моего контроля. Люди меня подталкивали, и я двигался. Я делал то, что должен был делать. И на отмели в Элбер-Гате, и на рынке рабов в Каупанге, и с королевой на Дроттнингсхолме. На пути через Уппланд и вплоть до этого места. Преследуемый Рагнарссонами, Рагнхильдой и даже китами. Теперь я считаю, что уже дошел до края. Отсюда я намерен вернуться. Я далеко заходил во тьму, побывал даже в коптильне Потаенного Народа. Теперь я должен идти к свету. И я не собираюсь возвращаться по пути, по которому пришел.

Бранд выжидал. Подобно большинству людей Севера, он истово верил в удачу. То, что сказал Шеф, означало, что он хотел бы изменить свою удачу. А может быть, что его удача изменила ему. Кое-кто сказал бы, что у этого юноши удача есть, и с избытком. Однако никто не в состоянии судить о чужой удаче, это-то ясно.

– А вторая причина? – напомнил Бранд.

Шеф вытащил из-за пазухи свой амулет-лесенку.

– Я не знаю, уверен ли ты, что это что-нибудь означает, – сказал он. – Ты считаешь, что я сын бога?

Бранд не ответил.

– Ладно, – продолжал Шеф. – Мне, знаешь ли, по-прежнему являются видения. Иногда во сне, иногда наяву. Я знаю, что кто-то пытается мне кое-что объяснить. Иногда это очень легко. Когда мы нашли Кутреда, мне показали человека, который вращал огромный жернов. Или я уже услышал скрип мельничного жернова? Не знаю. Но в тот раз и тогда, когда Квикка проломил стену королевского чертога, чтобы вызволить меня, я получал предупреждения. Предупреждения о том, что как раз и случалось позднее.

Это все очень легко понять. Но я видел и другие вещи, которые не так легко объяснить. Я видел умирающего героя и старуху. Я видел, как солнце превращалось в колесницу, которую преследуют волки, и в лицо Бога-отца. Я видел героя, едущего на Слейпнире, чтобы вернуть Бальдра из мира Хель, и я видел, как Белого Христа убили римские солдаты, говорившие на нашем языке. Я видел героев в Вальгалле, я видел, как там встречают тех, кто не герои.

Ведь всеми этими видениями мне пытались что-то объяснить. Что-то сложное. Верное не только для одной стороны, для язычников или для христиан. Я думаю, что мне пытались сказать – или я говорил сам себе, – что есть какая-то неправда. Неправда в том, как все мы живем. Мы идем к миру Скульд, сказал бы Торвин. Добро ушло от нас, от всех нас, и христиан и язычников. Если этот амулет означает хоть что-нибудь, он означает, что я должен попытаться исправить это. По одному шагу зараз, как взбираются на лестницу.

Бранд вздохнул:

– Я вижу, что ты уже все решил. Кто пойдет с тобой?

– Ты.

Бранд покачал головой:

– У меня здесь слишком много дел. Я не могу бросить своих сородичей без припасов и крова.

– Квикка и его команда, наверное, пойдут, и Карли тоже. Он присоединился ко мне ради приключений. Если он вернется назад, в Дитмарш, он будет там самым великим рассказчиком всех времен. Удд точно пойдет, возможно, Ханд, возможно, Торвин. Я должен еще раз поговорить с Кутредом и с твоим родичем.

– Есть островок, где я могу оставить известие, – нехотя признался Бранд. – Твоя удача чрезвычайно возрастет, если он пойдет с тобой. Но может быть, он считает, что уже достаточно порадел для тебя.

– Как насчет провизии? Сколько вы можете нам уделить?

– Не много. Но ты получишь лучшее из того, что у нас еще осталось, – ответил Бранд. – И вот что. Почему ты все носишь это старое копье? Я понимаю, ты подобрал его в коптильне, когда у тебя больше ничего не было, но посмотри же на него. Оно старое, золотые накладки вывалились, наконечник тонкий, крестовины нет. И половины Сигурдова «Гунгнира» не стоит. Дай его мне, я найду тебе получше.

Шеф задумчиво взвесил в руке оружие.

– Я считаю его хорошим копьем для победителя, – сказал он. – Я оставлю его у себя.