Ты мужественный, мудрый и благородный правитель. Давай забудем вражду и будем жить в мире. Мы покидаем твою страну и уходим к себе. Согласен ли ты мириться? 7 страница

— Эти три слова, — деловито объяснила Клу-Клу, — произнес грузчик, когда взваливал на спину нашу клетку. А эти четыре он сказал, когда споткнулся и чуть не упал. А так говорил наш сторож, когда приносил еду. А так кричали пьяные матросы.

— Милая Клу-Клу, как жалко, что первые слова, которые ты услышала от белых людей, оказались такими скверными! — сокрушался профессор. — Забудь их поскорей! Мы, белые, умеем разговаривать друг с другом вежливо и красиво. Я с радостью буду учить тебя, милая, храбрая, бедная Клу-Клу!

С этого дня и до конца торжеств Клу-Клу была в центре внимания. Во всех витринах красовались ее фотографии. Стоило ей появиться на улице в автомобиле, как мальчишки начинали неистово кричать «ура» и подкидывать кверху шапки. А когда на открытии детского парламента Клу-Клу без единой ошибочки произнесла: «От имени моих черных братьев и сестер приветствую первый в мире детский парламент!» — ее слова были встречены такой бурей аплодисментов, такими восторженными воплями и ревом, что даже энергичный, никогда не терявшийся Фелек в первую минуту растерялся. И, позабыв о своем высоком сане, подскочил к самому горластому депутату и закричал на весь зал:

— Заткнись, не то в зубы дам!

Белые короли были шокированы таким непарламентарным обращением с депутатами, но из вежливости промолчали.

С удовольствием описал бы я подробнейшим образом, какие забавы, пиры, веселые празднества устроил Матиуш в честь знатных гостей, но тогда не хватило бы места для более важного: ведь в книге о короле-реформаторе нельзя писать о всяких пустяках. Вы ведь помните, что Матиуш пригласил королей не для забавы, а ради важных политических целей.

Среди гостей был и Старый король со своим сыном — лютым врагом Матиуша, и Печальный король, который подолгу беседовал с Матиушем.

— Дорогой Матиуш, — говорил он, — надо отдать тебе должное: начал ты очень смело, с размахом, и твои замечательные реформы имеют огромное значение. Пока у тебя все идет хорошо, можно сказать, блестяще. Но запомни: реформы даются дорогой ценой — ценой тяжкого труда, слез, крови. Ты делаешь только первые шаги. Не обольщайся, что и дальше все пойдет так же гладко. Смотри не зазнавайся!

— О, я знаю, как это трудно! — воскликнул Матиуш и рассказал, по скольку часов в день он работает, сколько ночей провел без сна, сколько раз ел остывший обед...

— Вот был бы у меня порт... А так они чинят мне препятствия с перевозкой золота, — пожаловался он.

Печальный король задумался.

— Знаешь, Матиуш, сдается мне, Старый король уступит тебе один порт.

— Что вы! Ему сын не позволит.

— А я думаю, позволит.

— Ведь он ненавидит меня... Завидует, подозревает в каких-то кознях. Одним словом, не может простить мне победы.

— Это верно. И все-таки он согласится.

— Почему? — удивился Матиуш.

— Он тебя боится. На мою дружбу он больше не рассчитывает. — Печальный король улыбнулся. — Другой твой сосед доволен, что ты не вмешиваешься в его дела и делишься с ним дарами африканских вождей. Это очень благоразумно с твоей стороны. Успех многих портит, и они начинают задирать нос...

Тут в комнату вошел Старый король с сыном.

— О чем это вы так оживленно беседуете?

— Да вот Матиуш горюет, что у него нет своего порта. Горы, леса, поля, города есть, а моря и кораблей — нет. А порт ему очень нужен, особенно теперь, когда он подружился с африканскими королями.

— Я тоже так считаю, — промолвил Старый король. — Но это дело поправимое. В последней войне Матиуш победил нас и не потребовал контрибуции. С его стороны это очень благородно. Теперь наш черед доказать, что мы ценим его великодушие. Ведь правда, сын мой, мы можем без ущерба для себя уступить Матиушу часть моря и один порт?

— За корабли только пусть заплатит, — поспешно вставил сын. — У него теперь богатые друзья.

— С удовольствием! — обрадовался Матиуш.

Во дворец срочно вызвали министра иностранных дел и статс-секретаря. Они сочинили нужный документ, и все короли подписали его. Потом церемониймейстер принес шкатулку с королевской печатью, и Матиуш дрожащей рукой приложил печать.

Тут начался фейерверк. С делами пора было кончать, зрелище стоило того. На улицы высыпал весь город. В дворцовый парк пропускали только депутатов парламента, офицеров и чиновников. Особые места отвели журналистам, которые съехались со всех концов света. Еще бы! Такие чудеса стоило описать в газетах. На балконах, террасе и в окнах дворца теснились короли, а сыновья негритянских вождей и даже некоторые вожди влезли на деревья, чтобы лучше видеть. Вот озарилась золотым сиянием башня. Заискрились бенгальские огни, взметнулись в небо шутихи, полетели зеленые, красные шары. Темноту зигзагами прорезали огненные змеи. Рассыпались каскадами разноцветные звезды. А когда вспыхнул и, переливаясь, побежал огненный водопад, у зрителей вырвался крик восхищения.

Воздух сотрясали несмолкаемые выстрелы и пушечная пальба.

— Еще! Еще! — кричали в восторге африканские вожди, называя Матиуша «Повелителем огня» и «Владыкой семицветного неба».

Но пора было спать: гости рано утром уезжали.

На улицах играло сто оркестров, когда автомобили мчали королей на вокзал. Десять поездов увозили гостей из столицы Матиуша.

— Мы одержали победу на дипломатическом поприще, — потирая от удовольствия руки, промолвил государственный канцлер, когда они возвращались с вокзала.

— А что это значит? — спросил Матиуш.

— Вы просто гений, ваше величество! Сами того не подозревая, вы одержали огромную победу. Побеждают не только на поле боя. Там все ясно: победил и требуй чего хочешь. А вот без войны выторговать то, что нужно, — это и есть дипломатическая победа. Мы получили порт. Это самое главное.

Матиуш вставал теперь в шесть часов утра. Иначе не переделать всех дел! И распорядок дня он изменил: выкроил два часа для занятий. К прежним обязанностям прибавились новые: заседание парламента и потом, кроме писем, приходилось еще читать две газеты — взрослую и детскую, чтобы быть в курсе событий.

Но однажды дворцовые часы пробили восемь, а из королевской опочивальни не доносилось ни звука. Во дворце переполошились.

— Наверное, заболел.

— Неудивительно, этого давно надо было ожидать.

— Ни один взрослый король столько не работает.

— В последнее время он очень похудел.

— И почти ничего не ест.

— И сердится из-за пустяков.

— Да, в последнее время он стал раздражителен.

— Послать за доктором!

Приехал испуганный доктор и без доклада, без стука не вошел, а вбежал в королевскую опочивальню.

— Что случилось? Который час? — с беспокойством спросил Матиуш, протирая глаза.

Доктор немедля приступил к делу. Он торопился, точно боялся, что Матиуш не даст ему договорить до конца.

— Мой милый мальчик, я тебя знаю с пеленок. Я старик и жизнью своей не дорожу. Можешь повесить меня, расстрелять, посадить в тюрьму — мне ничего не страшно. Твой отец, умирая, поручил мне заботиться о тебе. Так вот, я запрещаю тебе вставать с постели! Всех, кто придет надоедать тебе делами, я велю спустить с лестницы! Ты за один год хочешь сделать столько, сколько другие делают за двадцать лет. Это никуда не годится. Посмотри, на кого ты стал похож? Не король, а жалкий заморыш. Толстяку обер-полицмейстеру полезно похудеть, а тебе вредно, потому что ты растешь. О других детях ты позаботился. Завтра двадцать тысяч ребят едут отдыхать. А ты? Ну посмотри на себя! Мне, старому недотепе, так стыдно, так стыдно... — С этими словами доктор протянул Матиушу зеркало. — Ну взгляни на себя, — повторил доктор и расплакался.

Матиуш взял зеркало. Лицо — белое как бумага, губы — синие, взгляд — печальный, под глазами круги, а тощая шея кажется длинной, как у жирафа.

— Заболеешь и умрешь, — всхлипывая, говорил доктор. — И не кончишь начатого дела. Ты и сейчас уже болен...

Матиуш отложил зеркало и закрыл глаза. Какое блаженство! Доктор ни разу не назвал его «королевским величеством», запретил вставать с постели и поклялся спустить с лестницы всех, кто придет к нему по делам.

«Как хорошо, что я болен», — промелькнуло в голове у Матиуша, и он поудобнее улегся в постели.

«Ну ясно, это от переутомления пропал у меня аппетит и сон, — утешал себя Матиуш, — и кошмары мучают по ночам». Ему снилось, то будто он попал под горячий дождь, который обжигает, как кипяток; то будто ему отрезали ноги и выкололи глаза; то бросили в колодец, приговорив к голодной смерти. Часто у него болела голова. На уроках он плохо соображал, и ему было стыдно перед Стасиком и Еленкой, а особенно перед Клу-Клу, которая уже через три недели свободно читала газеты, писала под диктовку и показывала по карте, как проехать из столицы Матиуша в страну ее отца, короля Бум-Друма.

— Летом у депутатов парламента каникулы. Деньги есть. Порт и корабли тоже есть. Дома для детей готовы. С остальными делами справятся министры и чиновники. А ты два месяца будешь отдыхать, — сказал доктор.

— Я должен осмотреть свой порт и корабли.

— А я не разрешаю. Это сделают без тебя канцлер и министр торговли.

— А маневры?

— Ничего. Военный министр справится один.

— А как же письма ребят?

— Фелек прочтет.

Матиуш вздохнул. Нелегко поручать дела другим, когда ты привык все делать сам. Но Матиуш действительно нуждался в отдыхе.

Завтрак ему принесли в постель. Потом Клу-Клу рассказывала интересные негритянские сказки. Потом он поиграл со своим любимым Петрушкой, посмотрел книжки с картинками. Принесли яичницу из трех яиц, стакан горячего молока и белый хлеб с маслом. И только после того как он все съел, доктор разрешил ему встать, одеться и посидеть в кресле на террасе.

Сидит Матиуш на террасе и ни о чем не думает. Тревог и забот как не бывало! И никто его не теребит, не пристает с делами: ни министры, ни церемониймейстер, ни журналист. Ни одна душа.

Сидит и слушает, как птички поют в парке. Слушал-слушал да заснул и проспал до обеда.

— А сейчас мы пообедаем. — Добрый доктор улыбался. — После обеда покатаемся немного по парку в экипаже. Потом поспим. Потом примем ванну — и в постельку. А там поужинаем — и спать.

Матиуш спал, спал и никак не мог выспаться. Страшные сны снились ему все реже. И аппетит вернулся. За три дня он прибавил полтора кило.

— Вот это я понимаю! — радовался доктор. — Если и дальше так пойдет, через неделю я снова буду называть тебя «ваше величество». А пока ты не король, а заморыш, сирота несчастный, который за всех болеет душой, а о нем некому позаботиться, потому что у него мамы нет.

Через неделю доктор опять дал ему зеркало.

— Ну как, похож на короля?

— Нет еще! — ответил Матиуш. Ему хотелось продлить это блаженное состояние. Еще бы! Доктор возится с ним как с маленьким и не называет «королевским величеством».

Матиуш ожил и повеселел, и теперь доктор с трудом загонял его в постель после обеда.

— А что пишут в газетах?

— В газетах пишут, что король Матиуш болен и, как все дети в его государстве, уезжает завтра отдыхать.

— Завтра? — обрадовался Матиуш.

— Да, ровно в полдень.

— А кто еще поедет?

— Я, капитан, Стасик, Еленка, ну и Клу-Клу — ведь нельзя оставить ее одну.

— Конечно, Клу-Клу поедет с нами.

Но перед отъездом Матиушу все-таки пришлось подписать две бумаги: по делам взрослых его заместителем назначался канцлер, а по ребячьим делам — Фелек.

Две недели Матиуш ничем серьезным не занимался, только играл. Верховодила в играх Клу-Клу. То придумает игру в охоту, то в войну, то сплетет шалаш из веток и ребят научит, как это делается.

Сначала Клу-Клу ни за что не хотела надевать туфли.

— Что за дикий обычай — носить одежду на ногах! — сетовала она.

Потом восстала против платья:

— Почему у вас девочки одеты иначе, чем мальчики? Что за дикость! Оттого они такие неловкие. Попробуй-ка влезь в юбке на дерево или перепрыгни через забор! Проклятая эта юбка вечно путается и мешает.

— Да ты и так лазаешь по деревьям, как обезьяна. Деревенские мальчишки по сравнению с тобой неповоротливые увальни. А Стасик и Матиуш тебе в подметки не годятся!

— Разве это деревья?! — расхохоталась Клу-Клу. — На такие палки только двухлетним малышам карабкаться, а я уже большая.

Как-то раз дети с интересом наблюдали за белкой, которая ловко перепрыгивала с дерева на дерево.

— Подумаешь, и я так умею! — воскликнула Клу-Клу.

И не успели дети опомниться, как она стащила с себя платье, скинула сандалии — скок на дерево, и погоня началась. Белка — с ветки на ветку, Клу-Клу — за ней. Белка — прыг на другое дерево, а Клу-Клу — за ней. Погоня продолжалась минут пять, пока наконец измученная, загнанная белка не кинулась на землю. Клу-Клу — тоже, ребята обмерли: сейчас разобьется. Но она с такой ловкостью то цеплялась за ветки, то отводила их в сторону, что благополучно скатилась вниз и еще успела схватить белку, и не как-нибудь, а за спинку, чтобы та ее не укусила.

— А эти северные обезьяны ядовитые?

— Что ты! У нас только змеи ядовитые.

Клу-Клу подробно расспросила, как они выглядят, посмотрела картинки с изображением ядовитых змей и отправилась в лес. Она пропадала целый день. Где только ее не искали! Но все напрасно. Лишь под вечер явилась она домой: голодная, вся в ссадинах и царапинах, зато в банке принесла трех живых змей.

— Как это тебе удалось? — удивились ребята.

— Очень просто, — простодушно ответила Клу-Клу.

Деревенские ребята сначала побаивались Клу-Клу, но потом привыкли и полюбили ее.

— Вот это девчонка! Любому мальчишке нос утрет. Интересно, какие же у вас в Африке мальчишки?

— Не хуже и не лучше меня. Это у вас девочки носят длинные волосы и юбки и поэтому не умеют ничего делать.

Клу-Клу не только лучше всех метала камни в цель, стреляла из лука, собирала грибы и орехи — но была лучшей ученицей по ботанике, зоологии, географии и физике. Увидит на картинке какое-нибудь растение или насекомое и без труда отыщет его в поле или в лесу. Услышала она как-то про цветы, которые растут только на болотах, и айда в деревню, разузнать у мальчишек, где здесь болота.

— Далеко. Верст пятнадцать отсюда.

Кому далеко, а кому — нет. Клу-Клу взяла ломоть хлеба, кусок сыра — и только ее и видели!

Теперь, когда она пропадала, ее даже не искали.

— Опять Клу-Клу хозяйничала в буфете, значит, в поход отправилась.

Вот уже вечер, а Клу-Клу все нет.

Оказывается, она заночевала в лесу, а утром возвращается с триумфом и несет букет кувшинок и в придачу лягушек, тритонов, ящериц и пиявок.

Гербарий у нее — самый лучший, коллекция насекомых, бабочек и камней — самая большая. Аквариум свой она содержит в образцовом порядке, и ни у кого улитки и рыбки не размножаются так хорошо, как у нее.

И всегда она улыбается, сверкая ослепительно белыми зубами. Но Клу-Клу умеет быть и серьезной.

— Знаешь, Матиуш, когда я любовалась замечательным фейерверком и огненным водопадом, то пожалела, что этих чудес не видят африканские дети. У меня к тебе огромная просьба.

— Говори, какая.

— Пригласи к себе в столицу пятьдесят наших ребятишек. Пусть они учатся, как я, а потом вернутся домой и других научат всему.

Матиуш ничего определенного не ответил. Он решил сделать Клу-Клу сюрприз и в тот же вечер написал письмо в столицу.

Дорогой Фелек! — писал он. — Когда я уезжал, на крыше устанавливали беспроволочный телеграф и работу собирались закончить к первому августа. Беспроволочный телеграф нужен нам для связи с Бум-Друмом. Пожалуйста, сообщи ему в первой же телеграмме, чтобы он прислал к нам пятьдесят негритят, Я открою для них в столице школу. Пожалуйста, не забудь об этом.

Матиуш.

Он послюнявил конверт и хотел уже его заклеить, но тут открылась дверь и в комнату собственной персоной вошел Фелек.

— Фелек! Вот здорово, что ты приехал, а я как раз собирался отправить тебе письмо.

— Я, ваше величество, по делам службы, с ответственной миссией, — сухим официальным тоном заявил Фелек и, достав золотой портсигар, протянул Матиушу. — Попробуйте, ваше величество, сигары — высший сорт, экстраприма, аромат прямо-таки королевский.

— Я не курю, — заметил Матиуш.

— Вот то-то и оно! — назидательно сказал Фелек. — Это очень плохо. Короля должны уважать. Миссия, с которой я прибыл к вашему величеству, состоит в том, чтобы ратифицировать мой контрпроект. Я предъявляю ультиматум! Пункт первый: отныне я не Фелек, а барон Феликс фон Раух. Пункт второй: детского парламента нет, а есть Прогресс-парламент, сокращенно Пропар. Пункт третий: до каких пор вас будут называть Матиушем? Вам, государь, уже двенадцать лет, вы должны торжественно короноваться и потребовать, чтобы вас величали императором Матиушем Первым. Не то все ваши реформы полетят к чертям.

— А у меня был другой план, — сказал Матиуш просто. — Пусть взрослые выберут себе другого, взрослого короля, а я останусь Матиушем — королем детей.

— Не смею возражать против примитивной конфекции (он перепутал «концепцию» с «конфекцией») вашего величества. Дело хозяйское. Но лично я желаю именоваться бароном фон Раух, министром Пропара.

Матиуш согласился.

Дальше — больше. Фелек потребовал собственную канцелярию, два автомобиля и жалованье в два раза больше, чем у канцлера.

Матиуш и на это согласился.

Но это еще не все. Фелек потребовал графского титула для редактора Прогаза, то есть Прогресс-газеты (так будет называться газета для детей). Матиуш и на это дал свое согласие.

Фелек привез заготовленные заранее указы и грамоты. Матиуш подписал их.

От этого разговора у Матиуша остался неприятный осадок. И он готов был согласиться на все, лишь бы поскорее отделаться от Фелека.

Матиушу жилось так привольно, что он и думать забыл о государственных делах, о разных совещаниях и заседаниях. Вспоминать о том времени, когда он работал, выбиваясь из последних сил, не хотелось: не хотелось думать, что будет, когда кончатся каникулы. Поэтому ему не терпелось, чтобы Фелек поскорей уехал.

Выручил его доктор.

— Фелек, я просил оставить Матиуша в покое! — ворвался в комнату рассерженный доктор, узнав о приезде Фелека.

— Господин доктор, попрошу не повышать голоса и называть меня настоящим именем.

— А какое же твое настоящее имя?

— Барон фон Раух.

— С каких пор ты стал бароном?

— С тех пор как его величество милостиво пожаловали мне этот титул. — И Фелек величественным жестом указал на столик, где лежали бумаги со свеженькой, еще не просохшей подписью Матиуша.

Многолетняя служба при дворе приучила доктора ничему не удивляться.

— Господин барон фон Раух, — спокойно, но твердо сказал он, — его королевское величество находится на отдыхе, и ответственность за его здоровье несу я. Поэтому, господин барон фон Раух, извольте немедленно убираться туда, куда Макар телят не гонял!

— Я тебе это припомню, противный старикашка! — проворчал Фелек, сгреб бумаги в портфель и, надувшись как индюк, удалился.

Матиуш был бесконечно благодарен доктору за вмешательство. Тем более, что Клу-Клу придумала новую игру: ловить лошадей с помощью лассо. Делалось это так.

К длинной прочной веревке привязывался свинцовый шарик. Дети, притаившись за деревьями, как настоящие охотники, ждали, когда конюх выпустит из конюшни десять пони. Тогда они набрасывали на них лассо, вскакивали им на спину и мчались вскачь.

Сначала Клу-Клу не умела ездить верхом. У нее на родине есть верблюды и слоны, а лошадей нет. Но скоро она скакала не хуже остальных. Только не любила ездить в седле и особенно по-дамски.

— Седло годится для стариков, у которых болят кости. Когда едешь верхом, сидеть надо на лошади, а не на подушке. Подушка хороша для спанья, а не для игры.

Весело жилось деревенской детворе в то лето! Почти ни одна игра не обходилась без них. Клу-Клу научила их новым песенкам, сказкам, показала, как мастерить лук, как сделать шалаш, сплести корзинку и соломенную шляпу, как лучше искать и сушить грибы. Но не только этому научились деревенские ребята. Клу-Клу, еще два месяца назад не умевшая говорить на их языке, учила пастушат читать.

Чтобы легче было запомнить, она каждую букву сравнивала с каким-нибудь растением или насекомым.

— Как? — поражалась Клу-Клу. — Знать столько разных червячков, мушек, паучков, бабочек, трав и цветов и не запомнить каких-то несчастных тридцати букв! Вам только кажется, что это очень трудно. Так всегда бывает, когда учишься кататься на коньках или ездить верхом. Надо себе сказать: это легко, и сразу станет легче.

Ребята повторяли: «Читать легко» — и скоро научились читать. Их матери разводили от удивления руками.

— Ай да девчонка! Учитель целый год горло драл, аж охрип. И линейкой их лупил, и за вихры таскал, и за уши драл... И все нипочем — сидели олухи олухами. А она сказала: буквы похожи на жучков да паучков, и ребята все поняли.

— А корову как она доила — любо-дорого смотреть!

— Послушайте, заболела у меня телка. Так она, даром что девчонка, посмотрела на нее и говорит: «Ваша телка больше трех дней не проживет». Я и без нее это знала: у меня на глазах не один теленок сдох. А она говорит: «Если у вас растет одна такая трава, я теленка вылечу». Я пошла с ней из любопытства в лес. Искала она, искала, видимо-невидимо трав перенюхала да перепробовала. «Нет, говорит, у вас такой травы. Попробую эту, она тоже горькая». Принесла траву домой, как заправский лекарь перемешала с золой, высыпала в молоко и дала выпить телке. А та будто почуяла, что в горьком пойле ее спасение. Мычит, но пьет и облизывается. И что вы думаете? Выздоровела! Разве это не чудо?..

Лето подходило к концу. Жителям деревни жаль было расставаться с королем Матиушем, с вежливыми, послушными детьми капитана, с доктором, который их бесплатно лечил. Но больше всего жалели они, что расстаются с Клу-Клу.

Недоброе предчувствие, с которым Матиуш возвращался на родину, не обмануло его. Столица встретила короля неприветливо. Уже на вокзале он заметил: что-то неладно. Вокзал оцеплен солдатами. Флагов и цветов меньше, чем обычно. У канцлера озабоченное лицо. Встречать Матиуша явился почему-то обер-полицмейстер, хотя это не входило в его обязанности.

Автомобиль ехал окольным путем, по окраинным, незнакомым улицам.

— Почему мы не едем по центру?

— Там демонстрация рабочих.

— Рабочих? — переспросил удивленный Матиуш, вспомнив веселое шествие детей, которые выезжали летом за город. — А куда они уезжают?

— Никуда, наоборот, они недавно вернулись. Они строили дома для детей, а теперь дома готовы и у них нет работы.

Тут Матиуш сам увидел демонстрацию. Рабочие шли с красными флагами и пели.

— А почему у них знамена красные? Ведь наш государственный флаг другого цвета.

— Они говорят: «Красное знамя — знамя рабочих всего мира».

Матиуш задумался. «Хорошо бы, у всех на земле детей — белых, черных, желтых — тоже был свой флаг. Только вот какого цвета?»

Автомобиль ехал в это время по узкой пыльной улице. Глядя на унылые, серые дома, Матиуш вспомнил зеленый лес, зеленые луга и сказал вслух:

— А нельзя, чтобы у детей всего мира тоже был свой флаг — зеленый?

— Конечно, можно, — промямлил канцлер.

Матиуш сам не свой бродил по дворцу, а за ним по пятам, как тень, — печальная Клу-Клу.

«Пора приниматься за дело! Пора!» — твердил он себе, но делать ничего не хотелось.

— Барон фон Раух, — доложил лакей.

Вошел Фелек.

— Завтра после летнего перерыва — первое заседание Пропара. Ваше величество, наверно, пожелает выступить с речью?

— А что я им скажу?

— Короли в таких случаях обычно говорят, что рады услышать глас народа и желают успешной работы.

— Хорошо, приеду, — пообещал Матиуш.

Ехать, однако, не хотелось. Матиуш представил себе орущих ребят, взгляды, устремленные на него, и поежился.

Но, обведя глазами зал, битком набитый детворой, приехавшей со всех концов страны, чтобы обсудить, как сделать жизнь интересной и веселой, и, заметив в толпе деревенских ребятишек, он вспомнил недавние игры, воодушевился и произнес пламенную речь.

— Вас, депутатов, много. А я был один. И хотел сделать так, чтобы всем жилось хорошо. Но разве может один человек знать, что нужно всем? Вам это легче сделать. Одним из вас известны желания городских ребят, другим — деревенских. Маленькие знают, что нужно малышам, большие — большим. Я надеюсь, недалеко то время, когда со всего мира съедутся дети — белые, желтые, черные — и, как недавно короли, обсудят свои дела. Например, к чему жителям жарких стран коньки, если у них не бывает зимы? У рабочих есть знамя. Оно (красного цвета. Пусть будет и у детей свое знамя. Может, выбрать зеленое? Дети любят лес, а лес зеленый...

Долго говорил Матиуш. И ему было приятно, что его внимательно слушают.

Когда он кончил, выступил журналист. Для детей, сказал он, ежедневно выходит газета, в которой можно прочесть разные интересные новости, а кто хочет, может сам писать статьи. В конце речи он спросил: как жилось им в деревне?

Тут поднялся невообразимый галдеж: и ничего нельзя было разобрать. Фелеку пришлось прибегнуть к крайним мерам: он вызвал полицию. Только тогда депутаты угомонились.

— Крикунов буду выставлять за дверь, — пригрозил Фелек. — И вообще полагается говорить по очереди.

Первым взял слово босоногий мальчуган в поношенном пиджаке.

— Я как депутат заявляю: жилось нам плохо. Играть и гулять не разрешали, кормили впроголодь, а когда шел дождь, с потолка лило из ведра, потому что крыши были дырявые.

— И белье не меняли! — выкрикнул кто-то с места.

— И на обед давали не суп, а помои!

— Как свиньям!

— И никакого порядка не было!

— В чулан запирали безо всякой вины.

Снова поднялся крик.

Пришлось на десять минут прервать заседание и навести порядок.

За дверь выставили четырех самых горластых депутатов. Журналист в короткой, но выразительной речи объяснил, что ни одно начинание не обходится без недостатков, следующим летом будет лучше, и попросил вносить свои предложения.

Опять закричали все сразу:

— Я хочу голубей держать!

— А я — собаку!

— У всех ребят должны быть часы!

— Пусть нам не запрещают звонить по телефону!

— Не хотим, чтобы нас целовали!

— Сказки пусть рассказывают!

— Мы любим колбасу!

— Зельц!

— Не хотим рано ложиться спать!

— Каждому — велосипед!

— И свой шкафчик!

— И карманов побольше. У моего отца тринадцать карманов, а у меня только два. И ничего не помещается, а потеряешь платок — ругают.

— Свистки хотим!

— Револьверы!

— В школу на автомобиле ездить!

— Долой девчонок и малышей!

— Я хочу быть волшебником!

— Всем — по лодке!

— Каждый день хотим в цирк ходить!

— Чтобы каждый день была пасха!

— И рождество!

— Всем детям — по отдельной комнате!

— Хотим туалетным мылом умываться!

— Душиться духами!

— Чтобы каждый имел право раз в месяц разбивать окно!

— Разрешить курить!

— Долой контурные карты!

— И диктанты!

— Установить день, когда взрослые будут сидеть дома, а дети ходить куда хочется!

— Пусть королями везде будут дети!

— Взрослые пусть ходят в школу!

— Апельсины вместо шоколада!

— И ботинки!

— Автомобили!

— И пароходы!

— И дома!

— И поезда!

— Деньги! Сами будем покупать, что нам надо!

— Корову в каждый дом, где маленький ребенок!

— И лошадь!

— И по десять моргов земли!..

Так продолжалось около часу. Журналист ухмылялся и быстро-быстро записывал все в блокнот. Деревенские ребята сначала стеснялись, но потом разошлись и тоже стали орать. Матиуш очень устал.

— Ну хорошо, вот вы записали все, а дальше что?

— Надо их воспитывать, — сказал журналист. — Завтра напечатаем в газете отчет и объясним, что можно сделать, а чего нельзя.

По коридору прошел депутат — противник девочек.

— Господин депутат! — обратился к нему журналист. — Что вы имеете против девочек?

— У нас во дворе есть одна противная девчонка. Никому житья от нее нет. Сама первая пристает, а тронешь ее пальцем, орет и бежит ябедничать. Вот мы и решили положить этому конец.

Журналист остановил другого депутата:

— Господин депутат, почему вы возражаете против поцелуев?

— Посмотрел бы я, что бы вы сказали, будь у вас столько теток, сколько у меня! Вчера был день моего рождения. Так они до того меня всего обслюнявили, что даже крем шоколадный в горло не полез. Пусть взрослые лижутся, если им это нравится, а нас оставят в покое: мы этого терпеть не можем!

Журналист записал его ответ в блокнот.

— Господин депутат, подождите минутку! У вашего папы в самом деле столько карманов?

— Сосчитайте сами. В брюках два кармана по бокам и один сзади. В жилете четыре маленьких кармашка и один внутренний. В пиджаке — два внутренних, два боковых и наверху один. Даже для зубочистки отдельный карманчик. А у меня для биты кармана нет! Кроме того, у них разные ящики, письменные столы, шкафы, полки. И еще хватает нахальства хвастаться, что они ничего не теряют и все кладут на место.