Первая часть.

Сквозь зеркало к тебе войду.

Я буду черен и опасен,

Я удержу тебя в плену.

В твоих глазах увижу слезы,

Когда познаешь холод мой.

Когда увидишь молний грозы,

Я заберу тебя с собой...

Но ты не ценишь злых объятий

И вновь пытаешься сбежать.

И шепчешь: " Отпусти же, хватит! "

А я хочу тебе сказать,

Что даже в самом дальнем мире

Тебя найду я в темноте.

И на столе, на черном пире,

Ты вновь отдашься, скромник, мне.

И песни все твои, и сказки

Один лишь буду я читать.

Моей кровавой, злобной ласки

Тебе, мой принц, не избежать.

(взято с https://karold.diary.ru/? tag=46423)

Король гоблинов

Авторы - Карольд, Элаир, Ликаона

Рейтинг - НЦ21, присутствует насилие. Жанр - темная сказка.

В давние времена, в городе Таруте, жил подземный король. Кровожадный и ужасный. Зимой он выпускал своих поданных, чтобы утаскивать в норы людей и пожирать их там.

Но была у короля слабость... жадная, на грани голода.

Первая часть.

Городские окраины ближе к осени напоминали о щедром урожае, собранном в окрестных селениях Таруты. Крестьяне съезжались сюда, чтобы или обменяться товаром, или подзаработать деньжат, которые пойдут не только на налоги, но и позволят перезимовать суровые месяцы колючей зимы. Шумные толпы заполонили придорожные таверны, гостиницы старого монастыря прислужников Солнца были переполнены, как и многие дома, где сдавали угол. Но в самой столице жизнь не кипела столь бурно, потому что, поговаривали, король не выносит лишнего шума.

На самом деле шума не выносили его чванливые вельможи, которые прятали денежки по сундукам и готовились к зиме лучше, чем белки, делающие запасы. Их не волновало то, что надвигающиеся холода напомнят про прошлогодние напасти, и тогда веселье сменится ожиданием кошмара.

Не теперь, сейчас люди хотели веселиться, пить сладкий мёд, играть и смотреть на представления проезжих актеров, которым дали разрешение оставаться в Таруте не больше недели. По вечерам те открывали повозку, переодевались в духов природы и смешили простой люд до колик в животах. А после веселые компании разбредались по питейным заведениям, чтобы почти до утра хвалиться разными историями и байками, услышанными от путешественников или от знакомых, приукрашивали происходящее и добавляли деталей.

Одной из баек, что ползла неприятным слушком, касалась подвалов старого замка, в котором жил молодой король Вильгельм, отец которого почил неожиданно несколько лет назад. Наследник оказался замкнутым правителем, зато любил охоты и войну, от чего налоги на содержание армии собирал исправно, укрепляя границы и, утверждали слухи, намереваясь напасть на соседнее государство.

Был у Вильгельма и младший брат Карл, который сильно отличался от нового правителя. «Ему бы девушкой родиться, – говорили кухарки, которые прижились при замке. – Стройный, статный, волосы русые и густые, глаза синие как реки глубокие. Ни драться не умеет, ни меч держать, только песни поет да птиц разводит». Вот как шептались. Да только никто вслух не произносил, потому что любил Вильгельм брата сильно и обижать его даже слухами не позволял, а характер у короля был железный.

Так вот слышали, что железную власть получил наследник из подвала, откуда вернулся не сам не свой и где, как утверждали глупые люди, таилось древние капище. Мол, нельзя было на горе древней замок ставить – плохо для всего рода закончится. Карл не верил слухам так же, как и его брат. Что может быть нелепее людских пересудов и сказках о драконах, гоблинах и вампирах, которых уже лет семьсот никто не видел, и ум юного кронпринца занимали только развлечения, охота и музыка. Сегодня, проснувшись поздним утром, Карл как истинный потомок рода Алмигейро, покровительствовавшему всяким искусствам, с королевским достоинством выдержал утренние переодевания и причесывания, после чего взял в руки лютню и пошел гулять по замку в поисках уютного местечка для уединения.

Его сопровождала только тишина каменных коридоров, через бойницы которых ветер любил гудеть чуть ли не как через военные трубы. Снаружи слышался храп лошадей королевских рыцарей, что отправлялись патрулировать столицу в неспокойные дни осенних ярмарок, из-за приоткрытой двери кабинета слышался голос казначея, который подсчитывал нужды маленького государства, чтобы представить цифры королю.

Тот сидел в огромном рыцарском зале внизу, еще с лестницы можно было заметить, что Вильгельм совершенно не в духе и что он слушает докладчика с донесением с границ с каменным выражением лица. Но при появлении Карла на галерее мутные зеленые глаза мужчины потеплели, и он даже улыбнулся, как улыбаются солнечному свету, проникшему в подвалы темницы к узнику.

Карл тоже улыбнулся брату и, приложив руку груди, картинно поклонился, больше дурачась, чем соблюдая этикет. Он направился к трону, ступая по мягкой алой ковровой дорожке, шагая вперед сквозь вереницу солнечных лучей, то попадая в тень колонн, то снова входя в объятия утренней золотой дымки, сиянием обнимающей его русые светлые волосы. Сейчас он очень походил на свою покойную мать-красавицу, по которой уже два года почти не грустил. Королева Адальмина не любила быть ласковой с сыном, да и вообще ни с кем, и до сих пор обстоятельства ее внезапной кончины оставались для всех загадкой.

– И не надоедают вам дела, ваше величество? – Карл перехватил лютню из одной руки в другую и, выражая крайнее разочарование тем фактом, что брат вечно занят чем-то. – Пошли бы, прогулялись, Вильгельм. Погода сегодня так прекрасна – словно и не осень вовсе.

Король благосклонно выслушал юношу и поманил того приблизиться. В темной длинной рубахе, подпоясанной широким кожаным поясом, светлых штанах, заправленных в высокие сапоги, мужчина не выглядел таким устрашающим, как его рисовали на фамильных портретах, закованным в латы и со сверкающим нездорово взглядом. Скорее, уверенный в себе, привыкший приказывать и не терпящий неподчинения. Вильгельм отдавал всем по заслугам, а честность и верность ставил выше чувств и любви, питая добрые чувства лишь к этому мальчику. Да и то, лишь после смерти отца король так изменился к Карлу, что даже вызвал неоправданную череду слухов в замке, которые, правда, никак не подтверждались.

– Я могу идти, мой король? – спросил солдат, привезший донесение, низко кланяясь подошедшему юноше.

– Иди, отдохни с дороги, – Вильгельм поднялся и, заложив руки за спину, окинул взглядом с головы до пят младшего брата. – Если только вечером я смогу немного побыть с тобой. Надеюсь, ты не скучаешь? В городе полно чужаков. Мы могли бы пригласить труппу, чтобы они повеселили нас.

– Ты просто мысли мои читаешь, – улыбнулся Карл, заинтересованно поглядывая на донесение. Больше, чем бездельем, младший Альмигейро страдал разве что любопытством. – Я и правда скучаю, Вильгельм. Придворные снобы все время мне льстят, стражники точно из камня сделаны – все стоять бы им по струнке вытянувшись да сухие комментарии отсыпать. Только ты мои песни слушаешь с тем выражением благого умиления, которое я желал бы видеть в любом, кто слышит музыку. Но я терпеливо вынужден ждать, пока твои дела окончатся. Три дня вот жду, братик, а тебе все письма тащат и тащат. – Карл взглядом указал на бумагу в руках короля. – Что там, кстати?

– Донесение с границ, ничего, что тебе было бы интересно. – Вильгельм обнял юношу, обхватывая его в области плеч и прижимая к себе. – Я бы тоже скучал, если бы не ты. Возможно, в твоих песнях мне только и радость. И сам знаешь, сколько врагов желает получить наши плодородные земли. Форты к зиме укрепляем, делаем рвы, чтобы лошади не прошли. Надеюсь, что и Тарута защитим до зимы. Здесь смогут укрыться, если что крестьяне из ближайших деревень. Но тебе не интересно это, радость моя, – король поцеловал брата в висок безо всякого намека, а как любимого сына. – А насчет театра можешь распорядиться, я разрешаю.

– Ты как всегда любезен. – Карл почувствовал, как зарделись щеки приятным теплом. Ему нравилось, что брат печется о нем и понимает, что было важнее, конечно же. – Что ж, я приглашу лучших музыкантов и лицедеев в замок.

– Только проследи, чтобы с ними не пришли и наши враги, – король посмотрел во двор, не замечая, как его брат краснеет и что в его глазах появилось предвкушение удовольствия. Мужчину волновали дела насущные, в том числе и то, чтобы слуги хорошо укрепили стены замка, запасли достаточно провианта на долгие зимние месяцы и стужу. Теперь же охотники отправлялись за олениной, которую вскоре засолят и отправят в подвалы доходить до зрелости, когда вкус становится невероятно сочным и даже специй не требуется. – Я пошлю горбуна, он выберет артистов, которых можно пустить. И если хочешь прогуляться по ярмарке, то будь осторожен, – советы Вильгельма походили на советы отца, который усердно опекает ребенка. Но Карл давно пересек рубеж юности и мог отвечать за свои поступки, хоть и не стал до конца полноценным воином, скорее – бардом, воспевающим чужие подвиги.

Зато король пользовался правом не женить мальчишку и до сих пор так странно для остальных держал его подле себя как будто птицу в клетке.

– Не будь параноиком, – рассмеялся Карл, перекидывая ремень лютни через голову и руку, чтобы начать наигрывать веселую песенку. «Там. Тарам-пам-пам. Тарам-пам-пам-пам. Пам». – Я прикажу начальнику стражи все проверить… Дважды. И горбун… Куда же без него.

Вильгельм только улыбнулся на песенку, не выражая при этом никакого восторга. Карл так и остался безмятежным доверчивым ребенком, который не боится ничего, впрочем, так и должно быть. Король без утайки любовался юношей, пока тот перебирал струны, но по окончании пожелал видеть горбуна.

Того звали Рауль, и появился он в доме не так давно, зато уже втерся в доверие к хозяину, который поручал ему изготовление ядов и проверку пищи, а еще – брата, если следовало присмотреть.

Рыжий взгляд карлика не раз прожигал в кронпринце дырки, и даже последняя собака знала, что он облизывается на Карла, да только никогда не укусит сочное яблоко, потому что не по зубам такая добыча, разве что за золотые девки с ним лягут.

– Мой король! – Рауль явился по первому зову и довольно заулыбался, заприметив младшего Альмигейро.

– Проводишь моего брата до ярмарки и будешь следить за его благополучием, – сразу приказал Вильгельм, отлично зная, как ловок бывает горбун и шустр, какой силой обладает, если только заприметит опасность.

Карл сменил мелодию на более пафосную и сделал скучающий вид, какой изображал всякий раз, когда Борна приставляли следить за ним. Но против такой компании возражать юный принц вряд ли стал – он давно научился воспринимать это спокойно, даже безразлично.

– Борн, ты артистов любишь, м?

Рыжий Рауль только плечами передернул. Пройдохи и философы не были в чести у уродца, потому что те так и норовили его подколоть, а раньше – и своровать для цирка уродов. Теперь горбун умел защищаться и носил при себе ножи и отравленные иглы, которые прятал на запястье.

Но красавчику-принцу он учтиво поклонился и не выразил никакого неудовольствия.

– Если это будет угодно моему принцу, – Борн скосился на короля, считая прогулку по городу не слишком хорошей идеей. – Вы позволите взять еще несколько человек, мой государь?

– Конечно. – Вильгельм вновь обнял Карла. – Теперь уж до вечера, – улыбнулся ему тепло. – И слушайся Рауля. Я прикажу, чтобы за вами шли еще люди.

– Чудесовато, – Борн подтянул пояс на коротком теле. – Изволите сейчас отправиться, мой принц? – Темные глаза вновь пожирали тонкую фигуру, и мысли у горбуна явно были не платоническими.

На все ваша воля, ваше величество. – Снова паясничая, Карл выскользнул из рук короля и, заведя лютню за спину, сделал реверанс. Поднявшись, принц зашагал к выходу, нисколько не заботясь, успевает Рауль следом или нет. – Не отставай, Борн. Я уже хочу на ярмарку.

Горбун только зубами заскрипел: надменный мальчишка знал о его нежных чувствах, но не воспринимал совершенно. Приходилось поспевать за его проворностью и еще успевать обдумывать действия, если лазутчики нападут. Таких немало шляется по королевству в надежде узнать хоть что-то про стратегию короля и найти карты для того, чтобы прорвать оборону.

Синеглазый принц уже вышел во двор. Рауль не отставал ни на шаг.

– Вы спешите познакомиться с чернью? Хочу заметить, что вы забыли самое главное.

– Это что же? – отмахнулся Карл, поглядывая на карлика свысока. Конечно, он нравился Борну – это читалась в глазах горбуна, но странно было не любить своего принца, тем более что сам Карл – душа компании и никому ничего плохого не делал. К тому же принц понимал, что очень красив, а люди всегда любят красоту.

– Несколько золотых. – Рауль достал свой кошелек и бросил юноше. – Отдадите потом, – сказал так, словно желал получить не деньги, а что-то совершенно иное. Затем приказал повернуть колесо, поднимающее решетку, и опустить мост, который вел в город. – Я не отстану ни на шаг, – предупредил Карла.

Горбун действительно мог передвигаться очень быстро и становиться почти как кошка. В этот раз его присутствие способствовало и личным интересам – Борн мечтал о том дне, когда напоит принца любовным напитком и завлечет в сети хотя бы на ночь. А ярмарка – чем не повод, чтобы подлить незаметно средство в нужный стакан, пока Карл зазевается.

– Не искушай меня, Рауль, проверять это. Я бы не прочь посмотреть, как ты за мной успевать будешь, если я решу побегать. – Карл весело зашагал к воротам, а там остановился, ожидая, когда Борн организует сопровождение.

Но тот лукаво прищурился и рванул по мосту с такой прытью, что уже вскоре был на том берегу рва.

– Идемте же, мой принц, у вас не будет шансов, даже если вы помчитесь быстрее ветра, – уверил Рауль со смешком. – А люди короля нас найдут сами.

«Странный этот карлик», – подумал Карл, устремляясь следом, с улыбкой сбегая вниз по улице. Впрочем, о Борне он так думал довольно часто – и в этом не было ничего необычного. Сейчас Карл не слишком увлекался спорами с горбуном – принца больше интересовали музыканты и лицедеи, а все они сейчас ошивались у городского рынка. Узкие улочки лабиринтом потянулись вниз по склону, разноцветные от цветущих астр и гладиолусов. На них все чаще попадались веселые гуляки, которые праздно шатались возле ярмарки с кружками сладкого меда, чтобы вновь пополнять свои чарки, а затем и вовсе из ниоткуда наплыла та самая – большая и веселая, как балаган, торговля, с шумными кликами продаваемого товара, с корзинами привезенных фруктов и овощей, пахнущими сладко тыквами, гогочущей и крякающей птицей, пытавшейся выбраться из клеток, многочисленными торговцами обуви и других глупостей.

Карл совал свой нос во все мало-мальски стоящие лавочки, к которым можно было протиснутся, и совсем не думал об охране. О Рауле он тоже не думал и особо не волновался, что его затопчут в толчее ненароком. Принц просто наслаждался мимолетной свободой и разнообразием ассортимента.

– Борн, гляди-ка, какая красивая кукуруза! Постой, я куплю немного. – Карл спросил у толстого продавца, очевидно фермера, сколько он желает получить за початок, и потянулся за деньгами на поясе.

– Сразу корзину берите, там за початок у него сдачи не найдется, – Рауль появился из ниоткуда, просочившись между корзинами и кинул медяк ошарашенному крестьянину. – Сырую изволите есть? Отнесите корзину к замку короля, – приказал сурово. – Здесь рядом видел дикую ягоду. Черника еще не отошла совсем... – Он преподнес Карлу ягоду и улыбнулся. Уж как Борн умел улыбаться, только девки и ведали. Заискивающе, да так озорно, словно не угощение подает, а уже раздел, отымел и еще добавки просит.

– Здорово! – Карл взял ягоду и, не оценив стараний карлика должным образом, проглотил. – На вкус какая-то странная, – сказал он, морщась, а после снова переключился на кукурузу, успев урвать из корзины крестьянина один золотой початок. Принц улыбнулся и, заев чернику горстью золотых семян, пошел дальше вдоль прилавка. – Ты видишь музыкантов, Рауль? – спросил он, глянул на горбуна и усмехнулся собственным словам, получившимся неудачной шуткой. – А впрочем, что я говорю? Ты мне по пояс, что ты там видеть можешь.

– Если бы вы смотрели внимательнее, то давно бы заметили фургон вдалеке, у самой стены. О, у вашего высочества глаза только на еду и смотрят. Ваш брат оценит целую корзину кукурузы и еще в придачу музыкантов – будет знатный... – Рауль заржал и не продолжил свою хамскую мысль, указывая на закрытый фургон, возле которого суетился молодой человек.

Карл посмотрел на этого полунищего юношу, то ли признавая, то ли не признавая в нем актера. Бедные коричневые одежды, застиранные до заплат, немытые спутанные волосы и легкая щетина по бледному лицу. А вот глаза – серые и большие, без капли радости, показались отчего-то очень красивыми. Принц усмехнулся и слегка пихнул карлика в плечо.

– А он красив, не находишь? Не ухожен, но очень даже ничего себе…

– Да вам и кошки кажутся красивыми, если худы да серы, – Борн бодро направился к актерскому фургону. – Эй, человек, – кликнул важно. – Кто заправляет театром? Я от короля, который дал вам кров.

Человек удивленно моргнул, но богатые одежды Борна, как и молодой вельможа, стоявший у него за спиной, заставили отнестись к заявлению серьезно. Богатые и есть богатые, от короля или нет – не важно. Потому мужчина поклонился.

– Тарнон ушел, я пока за него.

– С вами изволит говорить кронпринц Альмигейро, – пафосно заявил Борн, теперь уже предоставляя слово Карлу, который вот зачем-то решил притащить оглоедов в дом. Вечно потакает ему Вильгельм.

– Ох, – вздохнул Карл, – да ладно тебе, Борн, уймись. Развел тут официальщину. – Принц подошел к молодому человеку и приветливо улыбнулся. – Как твое имя?

– Адриан, – немного заторможено ответил тот.

– Вот что, Адриан, – Карл чуть приобнял человека за плечо и отвел в сторонку, – понимаешь, в замке такая скукотища, что хоть на стены лезь. Мы с его величеством сегодня хотели бы развлечься: хорошими песнями, танцами, игрой лицедеев. Пусть ваша трупа покажет нам что-нибудь, а мы умеем быть щедрыми.

– Я передам хозяину, – поспешно заверил мужчина и, поблагодарив принца за оказанную честь, поспешил в толпу – искать господина Тарнона.

Карл же, проводив молодого человека долгим взглядом, усмехнулся.

– Учись с людьми разговаривать, Рауль.

Горбун только фыркнул. Стал бы этот пройдоха вообще с ним говорить, если бы не полный кошель, висящий за поясом! Вот ведь неразумное дитя! Действительно, такого одного в город отпускать не следует.

– Учусь, мой принц, учусь. Вашей мудростью полнюсь, – Борн едва не облизнулся, вновь любуясь статью Карла. – Куда теперь изволите пойти? Или тут будем стоять?

– Не знаю, – ответил принц, расшнуровывая золотой узел рубахи. – Душно как-то, – пожаловался он, стараясь не обращать внимания на то, что в паху сладко тянет. Надо же, возбудиться от вида этого оборванца Адриана и так, что вскоре будет заметно. – Давай вернемся в замок. Мне что-то не по себе.

– Как изволите, мой принц. – Борн на самом деле считал, что Карл принадлежит ему, и в своих извращенных фантазиях на протяжении двух лет рисовал, как овладеет им и возьмет в одну из ночей. Капелька пота, появившаяся на шее и скатившаяся вниз в ямочку между ключицами, выдала действие любовного зелья, которым щедро опрыскал горбун ягоду. К ночи, если только удастся, он самолично уведет юношу уложить спать, а потом... Рауль сверкнул глазами. – В такой чудесный солнечный день, конечно, приятнее сидеть в крепости, чем прогуливаться по базару с оборванцами.

– Сам-то давно ли выше их стал? – рассмеялся принц, и весь путь назад до замка он неустанно поддевал Борна по поводу и без. Ему нравилось подтрунивать над этим горбуном отчасти потому, что Карл мог себе это позволить. Однако ума Раулю было не занимать, а иначе бы он не поднялся так высоко за такое короткое время. Они шли назад другой, более мрачной и грязной улицей, и теперь в сопровождении десятка гвардейцев. Карл не любил грязь, а потому усиленно смотрел под ноги, перескакивая через лужи, по поверхности которых ветер рябью тревожил отражения домов и высокое по-осеннему лазурное небо. – Кстати, Рауль, все спросить хотел, где ты так клинками владеть научился?

– Ну, наверное, не на лютне играя, – горбун при своем не слишком высоком росте обладал невероятной силой и ловкостью. Его позвоночник хоть и был изуродован, но руки и ноги при этом крепко служили, и всему причиной была судьба боев уродов, так что Борн много мог бы порассказать про грязных дельцов из бродячих театров, которые как скотов держат иной раз выкупленных детишек, из которых делают жонглеров, канатоходцев и обучают мастерству слова. На востоке таких называли «обезьянками» – хозяин говорит, а зеркало повторяет. – Я был во многих местах, дрался за свою жизнь каждый день, в отличие от вас, неженка принц, – заметил Борн, наблюдая, как исхитряется Карл не вляпаться в грязь, особенно интересовала Рауля филейная часть принца.

– Я и не хочу ни с кем драться, – беззаботно подметил Карл, с улыбкой поглядывая на собеседника. В конце улицы, на вершине горы уже показался замок, а принцу до дрожи хотелось остаться одному. Свою кукурузу он уже давно доел и выбросил кочерыжку куда-то в траву. Карл зашагал быстрее. – К чему кровь, битвы и пот, когда можно обойтись без этого. Нет, можешь сколько угодно махать кинжалами, а мое дело – лютня и поэзия. Я не воин и мне вовсе не зазорно быть неженкой. Но если будешь обзываться, подсыплю в суп тебе слабительного.

– Стану я с вами обедать! У меня свои запасы, так что придется сперва ко мне в мастерскую пожаловать, только, боюсь, лютня в дверь не пролезет. – Борн огладил взглядом зад Карла, когда тот оказался на мосту замка, и так бодренько направился внутрь. «Знаем, для чего уединиться желаешь, – подумал с удовлетворением, – но потом опять захочешь. Сладкая ты ж моя принцеска».

– А я к тебе не пойду, много чести, – парировал принц. Он понимал, что все эти пререкания похожи на детские споры, но ничего не мог поделать – они забавляли. – Ну вот, мы пришли. Короткая прогулка вышла. Жаль, но ничего не поделать. Зато вечером повеселюсь. – Карл снова поудобнее перехватил лютню и пошел через весь широкий мощеный камнем двор к жилым постройкам, насвистывая себе под нос веселую песенку и раздумывая, где уединится.

Борну ничего не оставалось, как проводить юношу долгим и слишком откровенным взглядом: его покачивающиеся бедра при ходьбе навевали все больше пошлостей в голову, но произносить такое вслух помощник короля не смел. Если Вильгельм поймет, то головушка полетит точно, но разве только сам мальчишка не смолчит, если что-то да произойдет. Пока же горбун предпочел тоже удалиться восвояси – сперва отчитаться государю, что предмет мебели доставлен, а затем, чтобы заняться ядами, которые обещал приготовить.

А Карл отправился к себе и заперся в собственной спальне, приказав слугам не входить. Прикрыв дубовую тяжелую дверь, юный принц подошел к столу и налил в стеклянный бокал с тонкой ножкой разбавленного вина. В окно ярко светило солнце и желтые канарейки в большой круглой клетке порхали с жердочки на жердочку, заливаясь звонкой трелью. Иногда Карл любил их выпускать – полетать по спальне, но птички почти всегда устремлялись к стене, обвитой диким плющом, что рос из большой кадки у окна. Даже зимой здесь, в покоях принца всегда был свой кусочек вечной весны и света. Карл держался еще некоторое время, пока не осознал, что без разрядки его тело не успокоится. С роду с ним не случалось такого, чтобы так приспичило. Он поставил полупустой бокал на стол и, глядя в окно, провел рукой по паху. Прикосновение сегодня показалось особенно приятным, но уже скоро его захотелось усилить – и Карл просто запустил руку в штаны. Ему стало стыдно за свою распущенность, но желание уже сжигало юное тело, и противиться ему оказалось очень сложно. Дыхание принца сбилось, он прикрыл глаза, подумав, что потом покается в своем грехе и забудет о нем.

Не ведал он лишь того, что приступ сладострастия сгустил темноту, и та обвила сразу же тонкие щиколотки Карла, проникая между ног и собираясь подняться выше, оглаживая под коленями и по бедрам. Она легким туманом выползала через камни и все усиливалась, готовая захватить принца до конца, если бы в дверь не постучали.

– Любезный брат, вы заперлись так скоро? – голос Вильгельма звучал строго. – Я бы хотел войти!

Альмигейро вздрогнул так, словно на него плеснули ледяной воды. Задыхаясь, с раскрасневшимся лицом и предательским блеском глаз, он минуту помешкал и шагнул к двери. Он не мог и не имел право не впустить короля. И чтобы прикрыть свой позорно торчащий член, по пути Карл прихватил свой белый атласный парадный плащ с кресла – эта вещь, расшитая золотом и бледными топазами просто радовала глаз, а потому всегда оставалась на виду. Облизав пересохшие губы, Карл открыл засов и потянул дверь на себя. Увидев брата, он стыдливо отвел взгляд, выдавил улыбку.

– Простите, ваше величество, – вымолвил он, краснея еще гуще, – я не думал, что могу понадобиться вам в разгар дня. Вы обычно так заняты в это время.

Вильгельм вошел, чуть наклонившись, так как был очень высок – почти два метра ростом и в плечах так широк, что принц рядом казался хрупким и очень нежным.

– Я отвлек тебя от птиц? – король коснулся плетеной клетки, наклоняясь и смотря на золотых певуний, что притихли, когда огромная тень накрыла их. – Я думал, ты расскажешь мне о том, как прошел разговор с артистами... И хотел еще раз обнять моего любимого брата.

Карл неловко прижал к груди перекинутый через предплечье плащ – это выглядело так, словно он собирался перевесить его, или примерить, или просто разглядеть, как бывало, любил, но все, что сейчас понадобилось принцу от этой вещички – просто прикрыть возбужденную плоть.

– Да, конечно… Я был не занят. – Карл вновь неловко улыбнулся. Проклятое возбуждение не проходило и требовало своего, даже мягкие касания ткани к обнаженной плоти заставляли разум Альмигейро мутнеть. – Я позвал артистов к вечеру. Они обещали быть… А даже если и не придут, не страшно.

Вильгельм перекинул взгляд с птиц на юношу и улыбнулся.

– Ты что-нибудь прикупил себе? Борн сообщил, что есть хорошие теплые ткани. Я послал за несколькими рулонами, чтобы пошить штанов и рубах, – король словно не замечал скованности брата. – И заказал тебе бумаги для сочинительства. Зима будет долгой. Жрецы Солнца утверждают, что нам осталось не больше трех недель до первого снега.

– Я… да, хорошо. – Карл почувствовал, как от взгляда Вильгельма бегут мурашки по спине, и сглотнул. – Я не особенно, что купил. Кукурузы немного… А ткани – это хорошо.

Вильгельм чуть свел брови.

– Что-то не так? Если есть что сказать, не скрывайся, – король ожидал, видя, что Карл абсолютно не управляет эмоциями и покраснел до корней волос. Королю не нравились секреты, тем более от брата, к которому мужчина благоговел.

– Все хорошо, – прозвучало это совершенно неуверенно, и принц виновато опустил глаза. Ну как в таком сознаешься? Обидно и стыдно до слез. – Правда, все хорошо.

Вильгельм заложил руки за спину, и хотя он не поверил брату, но, замечая за тем странности, решил оставить того одного.

– Я жду тебя на пир, Карл, а пока даю возможность остаться одному. Мне кажется, я отвлек тебя от музы. – Мужчина подошел к двери и ласково улыбнулся.

Его высочество тоже улыбнулся, но больше неловко.

– Тогда до вечера? – сказал он. На висках Карла выступила испарина, дыхание сбилось, и он снова облизал губы так, словно его мучила жажда. В известном смысле так оно и было, только он желал вовсе не воды. «Да что же со мной такое?»

Уже было шагнувший за дверь мужчина, вернулся.

– Ты заболел? – он взял юношу за плечи и заглянул в лицо. Блестящие глаза, дрожащие губы выдавали нездоровье. – Надо лечь спать, и я пришлю к тебе Борна, чтобы приготовил лекарство.

– Нет! Не надо никого присылать! – испуганно попросил Карл, снова заливаясь краской стыда. Волнение только добавило в кровь похоти, и то, что принц впервые заметил, как приятно сильны руки брата, повергло его в смятение. – Я здоров, Вильгельм, правда… Просто… Я не знаю почему, но… мне, наверное и правда надо побыть одному.

– Тогда я сам принесу отвар. Боюсь, что в таком состоянии тебе лучше отлежаться, – Вильгельм настаивал. Он наклонился и коснулся лба принца губами: тот был влажный и горячий, а Карла вообще трясло.

– Нет, не надо. Я просто полежу – и все. – Его высочество едва не застонал, поняв, что сейчас любое прикосновение усиливает возбуждение, и неважно, чье оно. – Вот что, братец, ты это… ступай лучше. Я обещаю, что со мной все будет хорошо… через пару часов. – Карл попятился от короля, будто от чумы.

– Хорошо. – Вильгельм отпустил юношу, и покачал головой. – Я загляну позже... Ладно? – он мягко настаивал и все же вышел, а когда покинул комнату, то сразу, как дверь закрылась, вернулась тьма. Невесомая взвесь ее ластилась к Карлу и ласкала его между ног, вылизывала его мошонку и собирала капли нектара с головки. Она уже коснулась чувственности и желала большего, забивая ноздри едва уловимым плесневелым запахом из подвала, задуряя голову почти видениями и дремой, от которой невозможно избавиться. И хоть на дворе еще стоял день, в покоях кронпринца потемнело, а самого его изводило страстью.

Карл не помнил, как упал на постель, свернулся там калачиком и занялся рукоблудием, но его грех становился все слаще и томительнее. Желание поработило его тело, а потом и разум – и принц представлял себе то, что и должен был. Что он скоро женится и, наверное, на супружеском ложе это будет так же здорово, как теперь. Его невеста будет темноволосой, обязательно очень темноволосой, с белой кожей и небесной синью глаз.

Тьме тоже нравились фантазии принца. Она оглаживала его по спине, массировала основание позвоночника и проходила ладонью по его мошонке вновь и вновь, устремляясь выше и помогая пальцам Карла действовать смелее. До ночи было еще далеко, но очень хотелось вытворять вновь те сласти, которые дозволяет ночь, когда тело принца подчиняется и выгибается навстречу, когда он стонет и дает себя ласкать и изводить любовными утехами.

Тяжелые вздохи лились с губ Карла, когда весь вспотевший и измученный, он пролился на собственные пальцы. Чуть отдышавшись и проведя чистой ладонью по лицу, юноша растянулся на алом покрывале, глядя в потолок и пытаясь понять, что только что произошло. Такое сильное возбуждение никогда не приходило к нему. Карл не находил ответа на вопрос: с чего вдруг его так прихватило посреди рыночной площади?

Тьма же отступила, удовлетворенная столь сильным всплеском и просочилась через камни до вечера, когда уже прибыли актеры, которым позволили установить небольшую сцену в зале для пиров и даже накормили внизу, в кухне, чтобы на хозяйский стол не заглядывались.

Суетливые тени слуг носили до самой темноты все новые яства, прибыли несколько гостей – из благородных рыцарей, чьи замки стояли в нескольких милях от города, а затем явился и Вильгельм, вечером переодевшийся в красную рубаху, как знак Солнца, что благоприятствует правлению Альмигейро много столетий.

Карл же на все пиры являлся в белых одеждах, и среди гостей его тонкая фигурка мелькала подобно ангелу, спустившемуся с неба, только без крыльев. Он не особо стремился оставаться принцем и большую часть вечера ошивался у помоста, разговаривая с актерами о музыке и песнях – он словно выплескивал все то, что не смел выразить, живя в замке. Лицедеи видели в Карле не только любовь к искусству, но и талант менестреля, и от того любили его как одного из себе подобных. В такие моменты ему всегда хотелось снять тонкий серебряный обруч со своей головы и сбежать на рассвете с бродячими актерами, но кто ж его отпустил бы.

Борн тоже наблюдал за кронпринцем и следовал за ним незримой тенью, которая вездесущая и так и норовит оказаться под ногами. Только лицедеев горбун держался подальше, сидя на одной из балок и наблюдая, как эти прохвосты дурят голову юноше нелепыми сказками о дорогах и городах. Вкус свободы Рауль нанюхался вволю, так что его не сманишь костром и краюхой хлеба с глупостью напополам. А вот Карл... за этим голубком лучше наблюдать постоянно. Щеки ведь так и алеют, глаза блестят. Борн принюхался к жаркому на столе Вильгельма, который уже выпил первую чарку за государство и рыцарство, и решил на минуточку отлучиться, чтобы выбрать себе кусок пожирнее.

А тем временем Карл решил спеть – не много-не мало. Он взял в руки лютню и выступил в центр залы; позади его столпились актеры, впереди за столами притихли рыцари и знать – нет, не из большого уважения к музыке. Карл считал, что иногда очень неплохо быть принцем и пользоваться этим, добывая себе немного внимания, а потом еще немного, и еще чуть-чуть.

– Приветствую доблестных рыцарей северных провинций! – сказал он, улыбаясь трем знатнейшим лордам, знакомым ему с младенчества и преданным короне. Первый: сэр Мориган – бородатый сорокалетний весельчак и великан, с восточными чертами лица. Второй: сэр Арчибальд – рыжий и тощий будто жердь, он был в бою хорош только с копьем и не в меру вертляв. Третий же: доблестный молодой Робин Алчи – большой охотник до женских юбок, красавец блондин с карими как ночь глазами. Все они приветливо встали и поклонились. Карл приветствовал так же шестерых рыцарей юга, трех с запада и двоих с востока. – Песню эту я сочинил сегодня днем, – тут Карл соврал, это было вчера, но, в самом деле, какая разница, – для сегодняшнего праздника. И посвящена она событиям тысячелетней давности: победе доблестных предков наших фамилий над королем-гоблином. – Принц взял лютню в руки и запел нежным, еще не огрубевшим по-мужски голосом, звеня переливами и лаская слух глубиной и силой:

Зимой холодной леденеет кровь,

Страх растекается по жилам яркой гранью

И тьмою беспросветной сердце ранят

Не сны и не печали страшных слов...

Явился в город тенью жуткий сон,

Он из подземелий поднялся Таруты.

Текли вином волшебные минуты –

И город в сновиденья погружен,

Был им захвачен – жадный зверь пришел,

Чтоб промышлять беспутством и злодейством.

И одно лишь было от напасти средство,

Чтоб рыцарь захватил его престол.

Тогда бы кровью не питались норы,

Тогда бы гоблины ушли в чертоги скал,

И Альмигейро армию собрал,

Он прекратил тогда переговоры...

Декабрь безнадежный наступал...

И наступали на Таруту люди...

Кровь и вино – никто войну не судит.

Ждал гоблинов их чаянья провал.

И их костер так ярко запылал,

Что шерстью полыхала вся округа...

Джордано то великая заслуга –

Тарутского он в горы прогонял.

Вильгельм слушал внимательно, и взгляд его пытливый, суровый, вроде как теплел, когда песня лилась из уст прекрасного светлоокого юноши, и даже рыцари, сидевшие за столом, притихли, потому что не каждый день услаждали слух такой прекрасной музыкой.

Борн тоже забыл запустить зубы в сочное мясо. Он млел от одного присутствия принца, а тут и вовсе воспылал страстью, даже еду оставил, вот что делала любовь с горбуном.

Когда же юноша закончил балладу, то рыцари осушили кубки за Карла и его мастерство, а король, поднявшись из-за стола, направился к брату и обнял его за плечи.

– Вижу, жар твой из-за песен случился, – шепнул на ухо ласково. – Ни один менестрель не сравниться, да и тягаться ли шутам с моим мальчиком?

– Благодарю вас, ваше величество. – Карл совсем смутился от слов брата, но они стали ему искренне приятны, и он поднял голову, широко ослепительно улыбаясь от счастья. – Ваша похвала дороже мне всех сокровищ мира.

Большая ладонь погладила мягкие пряди, искорки в глазах Вильгельма плясали весело от выпитого вина. Мужчина обнял принца и повел к столу, усадив рядом и явно гордясь им.

– Это мой брат! – сказал громко. – Мой любимый и единственный брат, который сочиняет самые достойные песни! Налейте ему вина!

Слуги сразу подбежали с кувшинами и плеснули в чарку, подставленную королем.

– Выпей за нас. – Вильгельм протянул серебряный кубок Карлу, а Борн, который вернулся к поглощению мяса, ехидно облизнулся. Когда у юноши алеют щеки, он становится только соблазнительнее. Вот бы взглянуть на него голого ночью.

Принц принял кубок из рук короля и выпил до дна – таким прытким Карл бывал редко, а виноградный напиток оказался крепким, а на вкус весьма недурным. Праздник продолжился – и снова зазвучала музыка, песни и смех. До поздней ночи гости пировали, вспоминая о битве короля Джордано Альмигейро первого с королем гоблинов, а так же о делах земных и насущных: о податях, поборах и красавицах-девках в округе.

Карл скоро захмелел и начал клевать носом, со скукой слушая пьяные россказни вассалов своего брата.

Кажется, даже представление никого не заинтересовало, зато Борна веселило то, что юноша фактически разлегся рядом с тарелкой, так и хотелось поддеть его и назвать лучшим блюдом на столе для рыцарей.

Уже поздней ночью слуги помогли Карлу подняться. Вильгельм пожелал брату добрых снов, а сам повелел устроить гостей и тоже отправился спать.

Юношу уложили в его комнате, прикрыли дверь, но едва люди ушли, как та заскрипела, и на пороге показалась невысокая согбенная тень, она приближалась к кровати, сверкая в темноте желтыми глазами.

– Значит, король гоблинов не по нраву тебе? – Тьма придавила Карла сверху, впиваясь в шею длинными крепкими пальцами. – А вот мне как раз сойдет за радость целовать твои жаркие уста.

Холодная гадкая дрожь побежала по телу принца, и он вынырнул из глубокой дремы в реальный мир на секунду, а потом, стремительно сорвавшись вниз, упал в бездну своего давнего кошмара. Это чудовище приходило к нему во сне с четырнадцати лет, раз или два в месяц, а в последнее время и вовсе зачастило. Оно просило юного принца о любви, оно требовало, оно злилось, получая отказ за отказом, а у бедного Карла ком вставал в горле, и все сжималось в груди от страха всякий раз, когда он видел чуть светящиеся в темноте золотые глаза над собой и эту мерзкую острозубую улыбку.

– Уйди! – сипло потребовал принц, пытаясь встать, но не смог даже пошевелиться, будто он лежит в могиле, а его тело заложено тяжелыми камнями. Страх. Только ужас и страх в сердце. – Убирайся вон, мерзкая тварь…

– Слишком ты слаб, чтобы мне перечить. Побежишь жаловаться королю, так братик тебя не спасет от моих ласк. – Жуткое чудовище потянуло вниз покрывало, холодными пальцами погладило белую шею и попробовало пульс, который так частил, что выдавал несчастного и его липкий ужас. – Ты принадлежишь только мне. Коль скоро ты согласишься стать моим любовником, так скорее станешь и моим супругом в темноте моего царства. Я не отступлюсь, светлый принц. И никуда не уйду. – Тварь лизнула длинным языком сладкую кожу юноши, держа в почти железных оковах тьмы.

Это было так отвратительно, что Карла затошнило и он забился, пытаясь вырваться прочь – ему так казалось, на самом же деле, он только и мог, что мотать головой на подушках и слабо выгибаться.

– Нет! Никогда! – шептал он отчаянно. – Никогда этого не будет! Ты – просто сон… тебя не существует. Сгинь! Оставь меня, я не хочу…

– Ты хочешь, я видел, как ты сегодня ласкал себя, я чувствовал, как ты сладко пахнешь. Я никогда не дам тебе жениться и буду убивать всех твоих невест и возможных любовников. – Тварь залезла под одеяло к принцу и прижалась к нему всем телом, которое было холоднее, чем горные ручьи, добиваясь дрожи и страха, который так любила.

Карл зажмурился от отвращения и почти заплакал от бессилия. Солнце. Скорее бы взошло Солнце – и тогда мерзкий гоблин уйдет, отступит вместе с тьмой ночи и новым утром, а пока оставалось терпеть и бороться. Но чем дольше это длилось – тем сложнее было оставаться гордым и смелым.

– Убирайся. – Карл стиснул зубы от ненависти и злости. – От тебя воняет как от дохлой рыбы… и сам ты как дохлая сельдь… Твои слова противнее, чем твой голос. Не смей ко мне прикасаться!

Но гоблин и не думал уходить, его поцелуи ложились на плечо прекрасного юноши, у которого глаза были синее неба, а тело манило так давно. Возможно, человек и смог бы бороться, если бы столкнулся с обычным существом из мрака, но рядом лежал король гоблинов, изгнать которого могла только очень сильная магия. И с каждым годом она лишь усиливалась.

– Ненавижу тебя, – пискнул Карл, дрожа и немея от горечи. Он ничего не смог бы поделать с этой тварью, но будь у него хоть один шанс, один единственный шанс, он взял бы меч в руки и всадил в горло мерзкого гоблина, не задумываясь. Принц отвернулся и зажмурился, чтобы не видеть всего этого. – Оставь меня.

– Зачем же оставлять, если до утра так много времени? – засмеялся тихо гоблин. – Еще никому из людей не удавалось противостоять мне. А ты столь желанное яблочко, что я готов надкусить тебя в любой момент. – Холодная рука гладила живот принца и проводила по ногам, присборивая рубаху.

– Да ты только и можешь, что заставлять, – рыкнул Карл в ответ. Это раньше он бесился от подобных слов, унижений, обещаний, а теперь просто научился выслушивать их. – Ты знаешь, что я никогда не соглашусь стать твоим супругом… никогда не лягу с тобой в постель по собственной воле… Ты ничего не можешь поделать с этим со всей твоей могущественной магией, гоблин.

– Это мне не помешает тебя трахать каждую ночь. Скоро, очень скоро ты будешь моим... – существо ласково обвило плоть принца через рубашку, показывая, как близка опасность и насколько реально происходящее, когда дверь чуть скрипнула и приоткрылась.

Гоблин сразу повернул голову. Слуги не закрыли? Нет, он ощущал присутствие человека, который пришел сюда не за тем, чтобы поболтать.

– Сон навеваю на тебя. Слова произнести не сможешь, – король гоблинов юркнул в темноту, когда свет свечи приблизился к кровати. Горбун Борн вглядывался в спокойное лицо принца, которого сковало ледяным холодом, поправил на нем одеяло. Хоть Карл и смеялся над ним, но Рауль испытывал к господину самые нежные чувства, и слабость его вечером воспринял очень серьезно.

– Ах, принц-принц, – пожурил шепотом, вздыхая, – не надо вам было пить, – карлик поправил подушку юноши и вышел восвояси, закрывая плотно дверь.

Утро сегодня выдалось дождливым: ливень до самого обеда хлестал в стекла дворцовых окон. Карл проснулся с тяжелой головой. Он проспал завтрак, и поэтому старый слуга Дорейн по обыкновению подал ему в постель стакан молока и плюшек. Принц хмурился, поел без аппетита, несмотря на то, что пекари расстарались, а сдоба получилась на славу ароматной и мягкой.

– Вчера видел Борна у вашей спальни, мой принц, – слуга недовольно нахмурился. – Наказать бы его, чтобы не ходил сюда. Слишком уж подозрительный. Король Вильгельм совсем не понимает, что за урода приволок в дом. По мне, так он – колдун.

Карл, выслушав слова Дорейна, свел брови еще сильнее.

– Колдун? – переспросил он. Ему вспомнился ночной кошмар и гоблин… и в чем-то сходство между им и Раулем действительно было: в росте, в сутулости, хотя нет, походка и голоса отличны… Впрочем, чем нечисть не шутит, когда морок наводит. Карл укусил от булочки и сказал: – Помоги-ка мне одеться, Дорейн, а потом пошли за Раулем, он мне нужен. И накорми голубей в голубятнях. Лучшим зерном.

– Рауля теперь и не сыщешь, – недовольно старик заворчал. – Я уже стар за ним по голубятням бегать. Говорил вам, он ваших птиц душит. Не кошки. Вчера только нес на поясе. Я попробую мальчонку послать. Он шустрее меня будет. Авось застукает на месте преступления.

Принц со вздохом закатил глаза.

– Не понимаю, зачем ему это делать, – сказал он устало. Он тоже считал Борна неприятным типом, в чем-то заносчивым, в чем-то пошлым, но не верил тому, что наговаривали на него слуги. – Все знают, как он ко мне… тепло относится. Рауль не ангел, характер у него тяжелый, но он не стал бы убивать моих птиц, и не стал бы меня так расстраивать. И что у нашей прислуги за манера всех горбунов называть колдунами… Другое дело король гоблинов – вот кого боятся надо, а Борн – он безобиден.

– Может, он и есть гоблин. Зима скоро, а этот карлик второй год у нас ошивается, и все два года дети пропадают, – начал зудеть недовольный старик, убирая вещи принца. – Была бы жива ваша матушка, не допустила бы, чтобы в королевском гнезде черной магией занимались, – с этими словами слуга покинул комнату принца, а пока тот умывался, на пороге объявился Рауль. Перепачканный в саже и совершенно недовольный, он зыркнул на Карла снизу вверх.

– Вот вы уже чисты, как ясный день, а мне можно адскую повозку заказывать, – заявил вместо приветствия. – Какого черта, принц? Я занят был.

– Чем это, позволь узнать? – Карл усмехнулся, взял полотенце и приложил к лицу, собирая остатки воды, потом отшвырнул в сторону и повернулся к карлику. – Мне сказали, что ты приходил ночью. Опять. Я хочу знать, когда это кончится?

Борн нахмурился. Небось крысы набежали доложить, что сильно досками скрипел.

– Не слишком мы шумели вроде, чтобы ваше высочество гневалось, – рассмеялся горбун, прислоняясь плечом к косяку двери. – А вот на вашем месте, я бы двери запирал.

– Шутишь, да? – Принц был в скверном расположении духа сегодня. – А ну как я расскажу Вильяму, что ты лапал меня ночью? Я не гневаюсь, мне просто это уже надоело, Борн, и терпение у меня заканчивается.

– Кто еще за вами приглядит, если не я? – Горбун и сам вдруг посерьезнел. – Говорите, если хотите. На ваши глупости королю я сотни доводов найду. В замке гости, и все они с оружием. А чтобы достигнуть договоренности Вильгельму потребуется немало ума, ведь чем-то придется делиться за поддержку в холода. А на вас уже двое, как минимум, глаз положили, пока вы вчера голоском своим пленяли.

Карл стиснул зубы от досады, подвязал серебряным кушаком синюю льняную рубаху, а потом взял лютню. Ему было так обидно, так обидно, что он не нашелся, что ответить. Не умел он ни угрожать по-настоящему, ни людей уничтожать.

– Иди и на глаза мне сегодня не попадайся, – сказал он обиженно, собираясь весь день просидеть в голубятне. – Думаешь, если втерся в доверие к моему брату, то теперь и в штаны мне лезть можно? К твоему сведению: мне не понравилось, и гоблин из тебя тоже так себе… и никуда я с тобой не пойду никогда, и пить с тобой больше не буду. Я – пока еще принц, а не уличная девка, которая тебя ради золота терпит…

– Совсем спятили? – Борн стал хмурнее тучи и топнул ногой. – Не ведите себя, как барышня. – Горбун закрыл дверь изнутри и, сверкая глазами, направился к принцу. – Будете прятаться, только хуже сделаете. Пусть видят, что мы готовы к войне и никого не боимся. А надо, я всех отравлю гостей. И кстати, к вам в штаны, принц, я еще ни разу не лазил, разве что вы об этом мечтаете.

– То есть, сегодня ночью не ты меня лапал? – спросил Карл с вызовом, и подумал, что все это продолжается уже три года, а Рауль в замке только два – может и правда, это не он, просто приснилось и все.

– Совсем вам вино голову вскружило. – Борн даже взъелся. Может, он и хотел полапать принца в свое удовольствие, да только никогда бы не посмел и даже вида не показал бы. Разве что помечтал или понаблюдал со стороны.

Карл расстроенно опустился в кресло.

– Уходи, – тихо попросил принц, не поднимая глаз. Ему хотелось побыть одному и продолжать разговор дальше не имело смысла. Может, он одержим сексом, раз вчера днем занимался рукоблудием, а ночью спьяну нафантазировал себе гоблина.

– Я уйду, когда вы ум на место поставите. Принц, я не враг вам. – Борн расстроенно покачал головой. – Если уж и есть к кому вам обратиться, то ко мне. Хоть вы и не верите мне из-за внешности.

– Я не знаю, кому верить, Рауль, – со вздохом признался принц. – Ладно, прости, что я на тебя накричал… Просто ночь была… тяжелая. – Карл тряхнул головой, прогоняя дурные мысли и поднялся. – Пойду в голубятню, сочиню пару песенок – и все будет хорошо.

– А что случилось ночью? – Рауль внезапно припомнил, как заметил, что покрывало Карла было откинуто, и что тот лежал не шевелясь.

Принц усмехнулся. Ему так давно хотелось рассказать кому-нибудь о своем кошмаре, но он не смел, боясь, что его заподозрят в извращенных наклонностях, а то и в связи с мужчиной. В будущем Карлу надо было править южными землями, а соответственно жениться на одной из дочерей местных вельмож, а подобная репутация ему только бы навредила. Разве что брат мог выслушать его и утешить, но Вильгельму теперь не до того, в замке полно гостей и дел.

– Просто дурные сны о гоблинах. О короле гоблинов, – сказал Альмигейро запоздало, надеясь, что дальше Борн и сам все поймет. Признаться в том, что тебя трогают уже столько лет, добиваются любви, мучают – не было сил, а потому Карл просто крепче сжал гриф лютни и посмотрел в сторону окна. – Дождь кончился.

Рауль напрягся. Конечно, среди бедноты столицы ходили истории о зимних месяцах, когда подземное царство оживает и в долгие ночи делает людей своими рабами, ворует их детей и красивых девушек, чтобы потом они приносили потомство. Слышал и про подвалы замка нехорошие истории, но он был там недавно и кроме нескольких узников-предателей не наблюдал ни подземных лазов, ничего, что намекало бы на спуски в город гоблинов.

– И давно вам снятся дурные сны, мой принц? – Борн тоже взглянул в окно. Намек понятен – Карл смущается и желает поскорее уйти, но разговор уже начат. – Я никому не скажу.

– Три года, – просто ответил Аймигейро – и ему будто бы полегчало чуток. – Я не могу говорить об этом… не могу говорить об этом вслух, Рауль. – Карл поморщился так, словно это он был тут слушателем, а Борн признавался в грязных делах. – Ты только не говори никому, – попросил он, – особенно Вильгельму, я не хочу, чтобы он волновался.

– Я знаю, три года назад умер ваш отец, – горбун и не думал подтрунивать над юным принцем, слишком тот выглядел растерянным птенчиком, чтобы видавший много зла помощник короля не внял чужим страхам. – Он сюда приходит? Наяву или во сне все же? Вы так дрожите, что на сон не слишком похоже.

Рауль открыл окно, чтобы впустить немного воздуха в покои принца, ибо бледность его наводила на мысли дурные, а когда карлик волновался, то начинал думать, а если думал, то и след искал.

Карл со вздохом поставил лютню у ножки стола и сел на постель, очевидно, передумав идти в голубятню. Он взглянул на подушку, потом снова нахмурился, вспомнив свой сон, вспомнив трагическую гибель своего отца Генриха, который упал с крыши. До сих пор никто не знал, зачем он поднялся туда и как сорвался вниз с двадцатиметровой башни.

– Я очень хочу думать, что это сон и что он когда-нибудь пройдет, Рауль. Но он бывает так реален, что мне становится страшно. – В синих глазах Карла появилась настоящая детская доверчивость, и он спросил: – Это точно не ты был? Может быть лучше, если бы ты… мне бы не так страшно было.

– Я приходил вчера ночью, но вы спали... Я всегда проверяю коридоры, когда в доме чужаки. Ваша дверь была открыта. Я испугался, что... – Борн не произнес вслух свои подозрения насчет любовника, – и я зашел, чтобы укрыть вас получше. Конечно, это непростительно с моей стороны. Но я не гоблин. Обыкновенный человек. – В подтверждение Рауль потянул кинжал из-за пояса и порезал палец, на котором выступила красная кровь.

– А еще ты любитель крайних мер, да? – Принц устало улыбнулся и, достав из-за пояса платок, протянул карлику. – На, перевяжи. Я тебе и так верю, просто… надо же было на ком-то недовольство растянуть, а ты – лучший вариант для этого. – Карл смутился. – Ты когда-нибудь видел гоблина, Борн?

– Никогда, и если честно, то не слишком верю в них. Во что угодно: в жадность, предательство, похоть, а вот в гоблинов, которые обитают под землей... Но если он и есть, то должен быть и способ поймать. – Рауль с благодарностью принял платок и поднес к носу, вместо того чтобы перевязывать палец. Он любил принца и уже злился от одной мысли, что кто-то пугает его по ночам.

– Я тоже не верю в них, но, – задумчиво произнес Карл и, помолчав немного, продолжил: – У него такая холодная кожа… слишком гладкая – настолько, что кажется склизкой, хотя и сухая. У него на пальцах толстые когти как у собак, а на костяшках растет чешуя. Он сутул и низок ростом… чуть выше, чем ты, но мне иногда кажется, что он становится огромным. Он смеется надо мной хриплым противным голосом. Даже смех у него такой, что кровь леденеет в жилах. – Карл невольно поежился и провел ладонями по своим плечам.

– Звучит уже неприятно. – Борн подцепил булку с тарелки принца, что стояла на столе, и сунул в рот. Он всегда начинал есть, когда нервничал или размышлял, а сейчас принц рассказывал настолько невероятные вещи, от которых у горбуна по спине пробегали неприятные мурашки. Если существует такая тварь на самом деле, что она способна сделать с Карлом? – И вчера он приходил? Что нужно гоблину от тебя?

Карл густо покраснел и стыдливо отвел взгляд.

– Он говорит, что заберет меня в царство тени, что станет со мной… Ну, как бы это сказать…

Рауль высоко вздернул правую бровь, а затем понимающе кивнул. Чего объяснять старому извращенцу о том, что желают гоблины и не только они.

– А пусть выкусит это дерьмо подземное. – Борн явно злился и уже на себя. Кто же это под него рядится? Кто желает его смерти настолько, что к принцу ходит в образе уродливом и что подсыпает юноше, чтобы он думал про гоблинов. – Выследим урода.

– Как? – Карл усмехнулся. – Как можно выследить сон? Это смешно, Рауль. А даже если это не сон и не морок, а правда гоблин, то все еще сложнее – он тут всех заколдует, как заколдовывает меня, когда приказывает спать.

– Если принц верит в гоблина, то и Борн верит. Существуют же методы защиты. Существует же что-то уничтожающее нечисть...

На этих словах дверь открылась, а в комнату заглянул Вильгельм, который без удовольствия оглядел чумазого карлика.

– О какой нечисти идет речь и почему ты не явился, когда я звал? – Король направился к Карлу и погладил того по голове. – Чем ты вздумал пугать моего мальчика с утра?

– Мы обсуждаем мою вчерашнюю песню, – ловко выкрутился Карл и тепло улыбнулся брату. – Я, наверное, совсем заболтал нашего горбуна со своим творчеством, но он такой прагматик… не верит вот, что гоблина можно было сразить мечом.

– Я вообще не верю во всю эту чертовщину. Всему есть рациональное объяснение. – Борн соскочил с подоконника и поклонился королю, который водил пальцами по мягким волосам Карла.

– Возможно, и нет, но легенды гласят, что маленький народец до сих пор не любит людей. Тогда как ты объяснишь пропажу младенцев?

– Да хоть тем же голодом. Родители избавляются от лишних ртов, – цинично выдал Борн.

– И кто им запретит? – поддержал принц, пожав плечами. – Многие зимой голодают – вот и идут на крайние меры, а гоблинов придумали, чтобы честным людям головы морочить, верно, Рауль?

– Люди всякое придумывают, чтобы скрыть свои преступления. – Горбун подхватил еще одну булку и сунул в рот. – Идемте, ваше величество, я думаю, что ваши оружейники порадуются взрывчатой смеси, которую я придумал.

– Не переводи тему. – Вильгельм опустился рядом с Карлом на кровать и обнял крепко. – Ты считаешь, что даже смерти нашего отца есть рациональное объяснение?

– А причем тут это? – озадачился принц, ничуть не возражая против объятий брата. Раньше так его обнимал только отец, но когда его не стало, Карл сильно затосковал по таким вот крепким близким объятиям, он оставался ребенком, и после смерти матери с отцом еще больше нуждался в родительской любви. Вильгельм дал ему ее, дал вместе с заботой и защитой.

– При том, что вы говорите о необычных явлениях, которые обрастают слухами. Отца, говорят, сбросило с крыши Зло. – Король поцеловал принца в висок со всей возможной нежностью. Славный воин и холодный расчетливый правитель, он с особым тщанием оберегал брата от любой обиды.

Горбун даже в ус не подул, когда выдал ответ:

– Если вы думаете, что это несчастный случай, то это одно дело, если замешиваете влияние потусторонних сил – другое, но чаще бывает третий вариант... И он вам не понравится.

– Какой же? – полюбопытствовал Вильгельм.

– Убийство, – без улыбки выдал Борн, который разумно промолчал, что именно родные дети чаще всего способствуют кончине надоевших и стоящих на пути родителей.

Уже было разомлевший от ласки брата Карл, вздрогнул и удивленно уставился на карлика.

– Убийство? Но кому нужно было убивать отца? Его все уважали и любили. Он был хорошим добрым королем и заботился о стране как должно.

– Не волнуйся так, – Вильгельм погладил юношу по плечу, – Рауль любит преувеличить опасность, на то он и стратег, чтобы рассматривать все варианты. Но, увы, дорогой мой кудесник, на башне не обнаружено следов, кроме следов короля.

– Значит, он сам прыгнул, по вашему мнению?

«Час от часу не легче», – подумал Карл, взглядом умоляя Борна не продолжать. Он вообще не понимал смысла подобных разговоров. Столько лет прошло – к чему ворошить старое? Принц снова загрустил.

– Может быть, это был король гоблинов? – вдруг сказал он, виновато взглянув на брата. – Отец не прыгнул бы сам, никогда, я точно знаю. Хотя, все это сказки… про гоблинов. Наверное.

– Карл, давай-ка лучше прогуляйся по саду, на тебя дурно влияет чтение баллад. – Вильгельм умилился и расцеловал юношу. – А тебя, прохвост, иногда хочется отлупить хорошенько. – Мужчина поднялся и потянул принца за собой, не отпуская от себя. Борну оставалось только поклониться и сделать глупую физиономию.

Карл неловко улыбался Раулю, когда брат потихоньку увлек его к двери. Они спустились вниз, а после вышли на садовую аллею, на пьянящий свежий воздух. После дождя травы и цветы пахли совсем по-другому, а этот ливень был теплым – точно летний. Принц неторопливо шел плечом к плечу с Вильгельмом, все еще размышляя о своей жуткой ночи.

Хранил молчание и король, который укрыл краем красного плаща хрупкую фигурку юноши и любовался красотой всходящего утра, иногда в его глубоких глазах появлялись крупицы света, отраженного так глубоко, что казалось, янтарь переливается в глубокой зелени.

Борн недовольно шествовал следом, размышляя о недавнем признании принца. Ему хотелось получше изучить следы. В комнате должно что-то остаться. Бедный принц не должен страдать... хотя для тонких натур склонность преувеличивать обычна, но тогда почему он доверился тому, кого на самом деле старательно избегает?

– Зачем вашему величеству взрывчатая смесь? – между делом поинтересовался принц, любуясь большим алым кленом в конце аллеи.

– Он и это тебе разболтал. – Вильгельм чуть обернулся и покачал головой, а горбун только сделал умильное лицо, мол, ничего не знаю. – Для того чтобы не дать пройти коннице, если что. Часть границ – это леса с болотами, а там, где мы ставим форты, то роем ямы, чтобы не проехали обозы и конница, закладываем в землю смесь, которая обязательно остановит возможных лазутчиков.

– Понятно, – кивнул Карл, поправляя челку, хотя ему мало что оказалось понятно – стратегия и битвы не его стихия. – Вообще-то, Борн мне ничего не говорил. Просто вы полчаса назад упомянули это вскользь в разговоре. А кто на нас напасть пытается?

– Соседние королевства. – Вильгельм остановился у скамьи и сел рядом с принцем. – Иди, Борн, я зайду позже, – приказал он так, словно третий лишний мешался. Признаться, у Рауля давно были подозрения, что король неровно дышит к родному брату, и это несколько коробило горбуна, но несмотря на все, доказательств нежной привязанности между родственниками он не находил.

Карл вдруг понял, что совсем не хочет, чтобы горбун уходил – и, поймав себя на этой мысли, задумался о том, какую невероятную тайну он доверил Раулю. Принцу даже стало не по себе: а вдруг Борн разболтает? Тем не менее, возражать Вильгельму и удерживать карлика Карл не осмелился, только посмотрел в рыжие глаза как-то многозначительно и дольше, чем делал это обычно.

Рауль же сделал вид, что вообще ничего не понимает и засеменил прочь, позволяя Вильгельму остаться наедине с братом, еще полчаса расспрашивавшем юношу о здоровье и рассуждающего о том, что не следует так много вкушать хмельного напитка. Затем король удалился по делам, наградив Карла еще одним отеческим поцелуем, оставляя совершенного одного. Только скучать принцу не дали менестрели и актеры, все еще остававшиеся в замке. Те без дела бродили по двору, и некоторые даже успевали репетировать прямо здесь для благородных господ. Что нельзя было сказать про уединившуюся парочку из этого сброда. Два молодых повесы-простолюдина жарко целовались в кустах, шепчась, словно голубки, нашедшие гнездышко. Именно на них набрел Карл, когда направлялся в голубятни – оставаясь незамеченным в тени сиреневого куста, он почему-то побоялся выдать свое присутствие и пойти дальше. Сердце в груди его билось часто, а щеки горели, но он как завороженный не сводил глаз с влюбленной парочки.

Те устроились под деревом и теперь что-то бурно обсуждали, обнимаясь и одновременно целуясь. Молодой актер запустил в темные пряди любовника пальцы, касался губами его лица, а тот со стоном прижимался все ближе и, кажется, постепенно терял рассудок.

Карл нахмурился. Неужели им хорошо вдвоем? Они любят друг друга? Сердце юноши еще не познало страсти, но сейчас он попытался представить себе нечто подобное со своим участием, а его избранник… Принц вдруг понял, что просто никого не может представить себе. Наверное, он не способен любить ни мужчину, ни женщину. Вздохнув, Карл развернулся и побежал в голубятни, где обнаружил нескольких голубей со свернутыми шеями. Не похоже было, что это сделала кошка или другой зверь. Словно кто-то специально убил несчастных птиц, и если бы принц призадумался, то мог бы провести параллель между ночным отказом и сегодняшней мелкой местью. Ведь все говорили, что гоблины собственники и эгоисты.

– Нет! Нет! – Карл бросился к мертвым птицам и заплакал. Белоснежная голубка Агнес и чернокрылые Полет и Перо. Он взял одного голубя в руки и прижал к груди, рыдая навзрыд. Уберечь голубей не помогала ни охрана, ни надежные замки. Пальцы принца осторожно поглаживали перья, а день совсем померк. Карл похоронил мертвых голубей, а оставшихся четверых посадил в клетки и отнес в свою спальню. Из своей комнаты принц не вышел ни к обеду, ни к ужину, чем окончательно разволновал Борна, что освободился от дел к трем, а потом все выискивал среди гостей юношу. Признаться королю, что вел переговоры с рыцарями, о страхах Карла горбун не посмел, зато он сделал другое. Он успел достаточно почитать легенд про древних тварей, и обнаружил, что те заключают с человеком договор. Так, последняя легенда гласила, что некий рыцарь отправился к гоблинам, чтобы продать своих детей, за что получил взамен вечную красоту, а более древняя утверждала, что детей гоблины как раз едят, а своих подкладывают в люльки к матерям. И если уж дело дойдет до общения с их королем, то тот обманом заманивает человека в ловушку и забирает у него самое ценное. А еще твари боятся света солнца и не выносят, когда их заставляют глядеться в зеркала.

– Мой принц, – к вечеру Борн постучался в покои юноши, притащив огромное зеркало, которое отыскал в уборной королевы.

Карл неохотно открыл дверь, и глаза у него были заплаканные.

– Что это? – спросил он, глядя, как Рауль тащит в комнату зеркало, выше своего роста почти вдвое.

Советник короля,