Альфа и омега

По дороге домой.

Я ковыляла по улице, ничего не видя перед собой и цепляясь за могучую ручищу Дона.

Мое дыхание вырывалось изо рта густыми белыми клубами пара, в голове нарастала

пульсирующая боль, но не она заставила меня на время ослепнуть. «Прежде я ни за что бы не

поверила, что обрадуюсь такому спутнику», — подумала я и про себя вознесла хвалу Богу за

то, что Дон вызвался меня проводить.

Я догадывалась, что он хочет мне что-то сказать, судя по бормотанию и вздохам, но

никак не может набраться храбрости. Мы уже дошли до веранды, когда он, наконец,

решился:

— Вы придете завтра на раздачу подарков в приюте?

— Нет. — Я провела ладонью по щеке, пытаясь скрыть слезы. — Завтра вечером я иду

на рождественский бал. Меня пригласили.

— Вот жалость, — Дон пнул ступеньку. — Я-то надеялся, что вы там будете.

— Почему?

— Хотел, чтобы вы увидели, — неохотно сказал он. — Я купил тридцать два

рождественских окорока, чтобы пожертвовать их приходу.

— Тридцать два! — Слезы почему-то хлынули с удвоенной силой. — Наверное, они

стоили целое состояние.

— Я отдал за них все деньги из своей копилки, — гордо заявил Дон. — В этом году я

решил помочь беднякам, а не тратиться на подарки.

— Как благородно. — Я невольно улыбнулась — Дон и сам был почти что нищим.

— Для вас у меня тоже кое-что есть, — пропыхтел Дон, запустив руку в карман. —

Пастор советовал подождать до Рождества, но я хочу отдать его вам прямо сейчас. Может, это

хоть немного вас утешит. — Разжав огромный кулак, он протянул мне крохотную

деревянную фигурку.

— Спасибо. — Вытерев остатки слез, я поглядела на подарок. На первый взгляд

казалось, что статуэтку вырезал ребенок, но я сразу узнала в ней ангела в струящихся

одеждах с перистыми крыльями.

— Какой красивый! — сказала я, ничуть не покривив душой.

— Это ангел небесный. Такой же, как вы.

Я вновь помрачнела. После разговора с Дэниелом я чувствовала себя кем угодно, только

не ангелом.

— Вы тем самым ножом его вырезали? — спросила я. — Значит, вы так и не вернули

его на место.

Дон огляделся по сторонам.

— Вы ведь никому не расскажете? Обещаете?

— Клянусь.

— Как есть ангел. — Дон обнял меня, чуть не задушив в своих объятьях. — Я бы для

вас что угодно сделал.

— Вы хороший человек, Дон. — Я осторожно погладила его по руке, опасаясь нового

проявления чувств. — Спасибо, что проводили меня домой. Не стоило так беспокоиться.

— Я не хотел, чтоб вы шли домой с тем парнем. — Дон скорчил гримасу. — Он злой.

Дразнит меня, обзывает тупицей, когда никого рядом нет. — Лицо Дона пылало от гнева в

свете фонаря. — Он для вас недостаточно хорош, мисс Грейс. — Склонившись ко мне, он

доверительно прошептал, словно речь шла о большом секрете: — Иногда мне кажется, что он

и есть монстр.

Слова Дона удивили меня, не считая последней фразы. Пожалуй, мне легче будет

вычеркнуть Дэниела из своей жизни, зная, что он издевался над Доном.

— Мне жаль, что он так подло с тобой поступал. Не волнуйся, я больше не стану

встречаться с Дэниелом, — заверила я Дона, положив деревянного ангела в карман.

— Нет-нет, я не про Дэниела! — затряс головой Дон. — Дэниел помогает вашему отцу,

выручает мистера Дея. — Он тяжело спустился с крыльца и побрел прочь, потом

остановился и уточнил: — Я говорил о том, другом.

Поздним вечером.

Я обшаривала кладовую в поисках ибупрофена или других таблеток от головной боли,

как вдруг из гостиной раздался протяжный вой. Прибежав туда, я обнаружила, что Черити

опять торчит перед телевизором. На экране все та же пара волков терзала свежую добычу.

Меня передернуло.

— Зачем ты опять это смотришь?

— В пятницу я делаю доклад, — отозвалась Черити. Младшие классы уходили на

рождественские каникулы на два дня позже остальных. — Хочу ощутить себя в волчьей

шкуре, чтобы легче было дописывать!

Волчья шкура… Если б сестра знала, о чем говорит.

Я с тоской смотрела, как волк-пария отчаянно стремится урвать кусок добычи и

получает отпор. Вот могучий вожак схватил его за горло и опрокинул в снег с угрожающим

рыком. Изгой перекатился на спину, подставляя противнику беззащитное брюхо. Разве это

жизнь?

Я вспомнила, как папаша Дэниела срывался на него по любому пустячному поводу.

За ужином Дэниел долго не решался прикоснуться к своей тарелке, хотя все остальные

уплетали за обе щеки, и нехотя приступал к еде лишь после шутливых уговоров моего отца.

Я припомнила все его синяки и ссадины. Калби-старший избивал сына до полусмерти,

стоило тому нарушить запрет и взяться за кисти с красками. Как Дэниелу удалось выжить

рядом с таким извергом?

«Он и не выжил», — с горечью подумала я. Чудовище одолело его. Когда мука стала

невыносимой, Дэниел упал на спину и сдался, как тот волк. Странно, что он так долго

продержался. Теперь ему суждено провести всю жизнь в обличье монстра, и даже смерть не

принесет облегчения — ведь он обречен на вечное проклятие.

Возможно, Дэниел заслужил такую участь. Но теперь события предстали передо мной в

новом свете, как полотно Сера, если посмотреть на него под другим углом. Дэниел натворил

немало зла, но разве нет способа все исправить? Любой грешник может раскаяться и

получить прощение, отец повторяет об этом в каждой проповеди. Господь благ, в честь этой

благодати я и получила свое имя.

Но что, если некоторым душам отказано в спасении? Например, духи ада — не кто

иные, как падшие ангелы, навеки сосланные в преисподнюю. Поддавшись жажде крови,

Дэниел, возможно, совершил смертный грех. Но это не значит, что он превратился в демона

— скорее демон вселился в него. Зверь стремится погубить его душу, не дав ей обрести

вечное блаженство.

Дэниел сам сказал: волк держит его душу в заложниках. Значит, ее нужно выкупить. Но

как? Чем придется пожертвовать, чтобы вырвать Дэниела из объятий тьмы и вернуть его в

мир простых смертных?

Папа сказал, что больше ничем не может помочь Дэниелу, но не говорил, что спасти его

невозможно. Он сам вручил мне книгу и велел сделать выбор. Значит, есть надежда, что

лекарство существует.

Влетев вверх по лестнице, я кинулась в свою комнату и выдвинула заветный ящик, но

там было пусто. Сердце бешено колотилось. Я смахнула на пол все, что лежало на

письменном столе, надеясь отыскать книгу среди школьных учебников, потом сбросила с

кровати подушки и одеяло. Куда она подевалась? Тут на глаза мне попался рюкзак, и я

досадливо хлопнула себя по лбу. Конечно, я ведь брала ее с собой в библиотеку. Достав

фолиант, я раскрыла его. Из-под старинного переплета опять вспорхнуло облачко бумажной

пыли.

Я осторожно перелистнула несколько страниц в поисках послания, на котором

остановилась в прошлый раз, но обнаружила, что оно уцелело лишь наполовину —

пребывание в недрах моего рюкзака не прошло даром для хрупкого томика. Папа и его

православный коллега наверняка меня убьют. Я перешла к последнему письму, отмеченному

закладкой. Брат Катарины упоминал о лунных камнях. Нашел ли он хоть один, чтобы уберечь

любимую сестру от самого себя? Удалось ли ему выиграть время и раздобыть противоядие?

О Катарина,

я пропал.

Волк крепко держит меня в своих когтях.

Мои пальцы судорожно впились в переплет. Поборов желание отбросить книгу прочь, я

заставила себя читать дальше.

Из города доносится запах смерти и крови. Он влечет меня все сильнее. То,

что прежде вызывало у меня отвращение, теперь лишь будит мой аппетит.

Зверь чует мою любовь к тебе. Он велит мне возвращаться домой. К этому

письму я прилагаю серебряный кинжал. Если я явлюсь тебе в обличье волка, прошу

— пусть Сент-Мун попытается меня убить. Я не могу решиться на самоубийство,

но Саймон не должен колебаться. Пусть он вонзит кинжал волку прямо в сердце.

Только так он может уберечь тебя от гибели и защитить наших, людей от

ужасной напасти.

О Катарина! Немыслимо просить тебя об этом, но у меня нет выхода. Если

тебе хватит мужества, пронзи волчье сердце своей рукой, ибо слепой мудрец

поведал мне, что лишь ты можешь вырвать меня из дьявольских лап. Зверь,

сидящий у меня внутри, жаждет твоей смерти, ведь он в опасности, пока ты жива.

Моя душа обретет спасение, только если я паду от руки человека, любящего меня

больше всех на свете… Это должен быть акт бескорыстной любви.

Вот почему все изменилось, когда я призналась Дэниелу в любви. Причина здесь, в

выцветших бурых строках на желтоватой бумаге. Вот о чем Дэниел не смел меня просить. Он

пугал меня с одной целью — чтобы я держалась от него подальше.

В тот вечер, когда мы сидели под ореховым деревом, он уже знал правду. Должно быть,

папа открыл ему тайну незадолго до нашей встречи. Дэниел впал в отчаяние — он ведь

думал, что никто не любит его, а значит, надежды нет. Но в еще больший ужас его привело

мое признание.

Спасти его под силу только мне, но как он может толкнуть меня на убийство?