Глава тридцатая. — Ты должен отвести меня к Ахиллесу, — сказала Катрина.

— Ты должен отвести меня к Ахиллесу, — сказала Катрина.

— Но это значит, что ты будешь убита, если не хуже. Ты стала слишком близка к Ахиллесу. И берсеркер легко тебя узнает и сделает своей целью. А если такое случится, то смерть будет наилучшим для тебя исходом.

— Дерьмо собачье! Наилучший исход — это возвращение Ахиллеса! Веди меня к нему, немедленно!

— Поле сражений — вон там. Дюны постепенно сменились пшеничной нивой, а нива — рощей чудесных оливковых деревьев, среди которых стояли разнообразные храмы; дальше, за храмами, высились могучие стены Трои. Когда Катрина торопливо шагала к великому городу, ей показалось, что она узнала тот самый храм Геры, в котором они с Джаки совершили переход в этот мир.

— Я подведу тебя так близко, как смогу, но все-таки держись в стороне от поля боя, — сказал Одиссей, — Это не место для женщин.

— Одиссей, я не хочу тебе лгать. Я не намерена держаться в стороне от сражения. Как раз наоборот, я собираюсь добраться туда, где находится Ахиллес, и все на этом.

— Ты ведь не оракул Афины?

Одиссей отвлек внимание Катрины, сосредоточенное на том, чтобы не наступить на собственный подол, потому что ей приходилось бежать трусцой рядом с быстро шагавшим воином.

— Нет, — ответила она, — Я не оракул Афины.

— Ты принадлежишь к бессмертным?

— Хотелось бы. Что значит — нет, черт побери. Я просто женщина.

— И даже не жрица Афины?

Нечто странное, прозвучавшее в голосе Одиссея, заставило Катрину посмотреть ему в лицо, и она увидела в его глазах глубочайшую печаль и тут же вспомнила, как он смотрел на Афину. А потом вспомнила еще и то, каким было лицо Одиссея, когда он сказал, что его богиня солгала ему. Что Афина с ним сделала? «Он любит ее», — поняла вдруг Катрина.

— Ну, не совсем так. Я выполняю задание сразу трех богинь. Но думаю, можно сказать, что ближе других мне все-таки Венера. Послушай, тут столько всего намешано, и все уж слишком перепуталось...

Кэт совсем не собиралась как-то заявлять о своей принадлежности к миру Олимпа, просто очень трудно было объяснить истинное положение дел.

— Богиня не осчастливила меня своим доверием. А я-то думал, что она...

Одиссей отвел взгляд, ему было трудно продолжать.

Катрину ужаснуло его состояние. Она не слишком много знала об Одиссее и об Афине, но умела видеть сердечную боль и страдание от предательства. И еще она умела узнавать достойного человека, и ей безусловно нравился Одиссей.

— Именно Венера заварила эту кашу с превращением Патрокла в Ахиллеса. Афина не имела к этому никакого отношения. Она, скорее всего, даже и не подозревала ни о чем.

— Надеюсь, что это так. Надеюсь, она не использована меня... — невнятно пробормотал Одиссей, и Катрина прекрасно поняла, чего ему стоило признание в подобной ранимости.

Да, она много раз видывала такое в своем кабинете, и всегда это были мужчины, любившие искренне, глубоко. Катрина понадеялась, что Афина достойна столь чистой и бескорыстной любви.

Она решила сказать Одиссею всю возможную и всю известную ей правду.

— Я видела вас с Афиной вместе и могу сказать, что между вами существует некая связь, только ей нелегко это признать и проявить.

Одиссей окинул ее долгим взглядом.

— Это очень и очень трудно — любить богиню. Ты ведь знаешь, у меня есть жена. Она почти десять лет ждет, когда я наконец вернусь в нашу страну.

— А ты ее любишь?

— Афина недавно задала мне этот же самый вопрос. И я ответил так же, как отвечу тебе сейчас. Я почитаю Пенелопу как свою супругу и уважаю ее как мать моего сына. Но любовь?.. Я не мог предложить любви никому с тех пор, как был совсем молодым.

— И что же тогда случилось? — спросила Катрина, хотя была почти уверена в том, какой услышит ответ.

— Я встретил Афину и сразу же посвятил свою жизнь любви к ней и служению ей.

— Но понимал ли ты тогда всю серьезность своего выбора? — спросила Кэт.

— О да, я это понимал... и был рад принять такую судьбу. Я принадлежу Афине с того самого момента, как впервые ее увидел. И я никогда не сожалел о своей любви к ней, даже когда мне казалось, что я лишь один из многих ее поклонников и любимцев. Я ничего не имел против того, чтобы стать пешкой в ее руках... Я и был ее пешкой, и мне этого хватало. До сих пор. Но сегодня я впервые за всю жизнь пожалел о том, что полюбил богиню.

Одиссей говорил так, словно потерпел полное крушение, и даже при том, что мысли Катрины разрывались между Ахиллесом, Джаки и Патроклом, ей захотелось помочь итакийцу.

— Вы с Афиной стали любовниками.

Одиссей кивнул и хмыкнул.

— Да. Хотя я прекрасно понимал, что совершаю поступок весьма немудрый, я все равно радостно и охотно упал в ее объятия. Помни, царевна, или кто ты такая, когда смертные любят богов, это всегда стоит очень дорого, а платят, как правило, именно смертные. Ахиллес как раз и есть результат такой любви, и я все время вижу и его человеческую природу, и его смертность, и его бесконечные страдания.

— Я этого не забуду, но мне кажется, ты говоришь о том, что Ахиллес при этом еще и жертва.

— Он уже не Ахиллес. Сама скоро увидишь.

Больше им не о чем было говорить, и Катрина снова сосредоточилась на том, чтобы не отставать от Одиссея, гадая, что же ей, черт побери, делать, когда она наконец найдет Ахиллеса. Прямо там, в гуще сражения. Полностью подчиненного берсеркеру. Кэт как будто наяву услышала голос Джаскелины, называющей ее чертовой дуррой.

И вдруг ее оглушило шумом, в котором соединились крики множества мужчин, ржание лошадей, звон мечей. Сражение шло на склоне холма, увенчанного оливковой рощей. Одиссей взял ее за локоть, чтобы помочь подняться на гребень, и в следующую секунду Катрина остановилась, потрясенная.

— О черт! — вырвалось у нее.

Перед ней протянулась стена Трои — толстая, высокая, невероятно величественная. Стена была сложена из известняка сливочного цвета, и полуденное солнце придавало ей мягкий, нежный желтый оттенок. Катрине была видна часть города, скрытого за стеной, — и главным в этом зрелище был изящный дворец с колоннами, тянувшийся вдоль городской стены влево, к огромным центральным воротам. Прекрасные сводчатые окна выходили на увитые виноградом и цветами балконы, с которых, конечно же, открывался изумительный вид, прежде мирный и безмятежный, — в ворота входили и въезжали купцы, крестьяне и жители Трои. Но теперь с пустых балконов можно было увидеть лишь хаос битвы.

— Как много людей, — пробормотала Катрина, глядя на толпу воинов, кричавших, рубивших мечами и умиравших перед городской стеной.

«Да как я вообще найду его здесь?»

Но прежде чем Катрина успела произнести этот вопрос вслух, из середины свалки послышался чудовищный рев, настолько могучий, что без труда заглушил шум битвы.

— Ахиллес, — негромко произнесла Кэт.

— Не Ахиллес, — поправил ее Одиссей, — Ты сейчас имеешь дело не с человеком. Ты имеешь дело с безумным чудовищем.

— Внутри этого чудовища все равно скрыт человек, — Упрямо возразила Катрина.

— Возможно, но я уже не раз видел, как это происходит.

Одиссей немного помолчал и осторожно положил руку на плечо Катрины.

— Когда берсеркер начал им завладевать, он попросил меня кое-что передать тебе. Ахиллес сказал, что сны закончились и что ты должна вернуться домой. Это было его последнее желание, и еще он просил тебя его простить. Подумай об этом, царевна. Представь, что с ним будет, если он узнает, что снова убил женщину, которую любил.

У Катрины запершило в горле от слез. Она слишком хорошо помнила историю, рассказанную Ахиллесом, — о том, как берсеркер изнасиловал и убил его юную невесту, которая была двоюродной сестрой Одиссея.

— Я понимаю, ты говоришь разумно, — сказала она, — И я понимаю, как все должно выглядеть в твоих глазах: я веду себя безрассудно и проявляю глупое упрямство, но правда вот в чем, Одиссей. Я пришла из другого времени. Я даже не из твоего мира. Я совершенно не такая, как женщины, которых ты видишь здесь, и за мной стоит сила независимых мыслящих поколений, образованных матерей и сестер, дочерей и подруг, — и все это сосредоточено во мне. Я верю в ту власть, которую несет в себе женщина. И это дает мне совсем другую силу — силу, которая знакома Венере, Афине и Гере и которая как раз и нужна была им здесь. Мне только нужно верить в себя и уповать на то, что Ахиллес тоже доверится мне.

Одиссей внимательно слушал Катрину, пристально глядя ей в глаза.

— Ты заставляешь меня верить в свою правоту, царевна, — сказал он наконец.

— Катрина, меня на самом деле зовут Катриной. Мои друзья называют меня Кэт.

Одиссей улыбнулся.

— Хорошо, Кэт, должен ли я проводить тебя в этот хаос?

Катрина слегка присела в коротком реверансе.

— Мало найдется мужчин, чью компанию я предпочла бы, добрый господин.

Поле битвы не походило ни на что такое, что Кэт могла бы даже вообразить. Одни только запахи приводили в ужас, а к ним еще добавлялись картины и звуки, пугающие до дрожи. Как только они добрались до края поля сражения, Одиссей отправил гонца, чтобы тот собрал как можно больше мирмидонян — всех, кого сможет найти. Катрина нетерпеливо ждала, страстно желая, чтобы здесь вдруг появились современные средства связи и транспорта, а крики сражающихся снова и снова перекрывал рев берсеркера, наполняя воздух звериной яростью и злобой, отчего мужчины, сражавшиеся и умиравшие неподалеку от Катрины, казались уж слишком мирными.

Мирмидоняне откликнулись на зов Одиссея куда быстрее, чем могла предположить Кэт, и вскоре на нее уже со всех сторон смотрели удивленные глаза, и почти все перепачканные кровью лица были ей знакомы, и воины уважительно кивали ей...

— Мы отведем ее к Ахиллесу, — громко крикнул Одиссей.

Мирмидоняне не на шутку смутились.

— Но он ведь больше не Ахиллес, — напомнил кто- то Одиссею.

И как будто для того, чтобы подчеркнуть слова воина, над полем брани вновь разнесся оглушительный рев, и воины Ахиллеса содрогнулись.

— Я все знаю о берсеркере, но думаю, что смогу дотянуться до Ахиллеса, — сказала Кэт, переводя взгляд с одного воина на другого, — Патрокл не умер. И все, что мне нужно сделать, так это докричаться до той малой части

Ахиллеса, что осталась в берсеркере, и заставить его это понять.

— Патрокл жив! — воскликнул кто-то, и ближайшие воины поспешили передать эту весть дальше.

Улыбающийся воин повернулся к Катрине.

— Приведи Патрокла сюда, царевна! Даже захваченный берсеркером Ахиллес узнает своего двоюродного брата! А когда он увидит, что тот жив, он вернется!

— Да, — подхватил другой воин, — Мы даже можем успеть добраться до Ахиллеса прежде, чем он убьет Гектора и вынудит пророчество осуществиться!

Все они выжидающе смотрели на Кэт, даже Одиссей. Катрине чертовски хотелось предъявить им живого, подвижного, говорящего Патрокла, но, конечно, это было невозможно. Даже если молодой воин действительно остался в живых, он, скорее всего, сейчас в операционной. И вытащить его из современного мира значило убить так же наверняка, как убил бы его меч Гектора.

— Патрокла нельзя перенести прямо сейчас сюда, на поле боя. Это его убьет. Он жив, но он очень тяжело ранен. Нет, у вас есть только я. И вы должны отвести меня к Ахиллесу.

— Ахиллес не увидит тебя, моя госпожа, — сказал все тот же воин. Катрина вспомнила, его звали Автомедоном, — Тебя заметит только берсеркер, и мы не сможем тебя спасти, если тварь надумает тебя убить.

— Я это знаю. Вы и не должны меня спасать. Я сама о себе позабочусь.

Все до единого мужчины уставились на нее так, словно она только что заявила, будто намерена выпустить крылья и полететь быстрее, чем несется стрела.

— Просто отведите меня к нему, — со вздохом произнесла Катрина. — Остальное предоставьте мне. А если дела пойдут плохо, никто не станет винить вас в моей гибели. Как только я окажусь рядом с ним, вы все должны будете отойти подальше. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пострадал.

Она видела их недоверчивые взгляды, слышала, как воины негромко переговариваются: «Она не хочет, чтобы мы пострадали?»

Но Катрина ни на что не обращала внимания. Им все равно не понять, откуда она черпает уверенность.

— Хорошо, — сказал наконец Одиссей. — Отведем ее к Ахиллесу.

Мужчины тут же сделали то, что и должны были сделать опытные, хорошо обученные воины. Они выстроились в фалангу, поставив Кэт в середину. И начали продвигаться через поле сражения, медленно пробивая себе дорогу, уверенно идя вперед, все приближаясь и приближаясь к тому месту, откуда раздавались звериные крики существа, еще недавно бывшего Ахиллесом.

Впоследствии Катрина так и не смогла решить, показалось ли ей это кошмарное путешествие через поле битвы очень коротким или очень долгим. Она будто очутилась в таком месте, где время не имело значения, в какой-то сумеречной зоне, среди картин смерти, крови, жестокости... но ее душа отказалась воспринимать то, что видели глаза. Позже на нее нахлынут воспоминания, и в основном это будут черно-белые сцены беспредельного ужаса, похожие на старые фотографии, — но прямо сейчас она лишь мимоходом удивилась, как умеет человеческий ум отрицать то, что мешает ему выжить.

Вскоре шаг воинов изменился, замедлившись, и наконец они остановились. Одиссей очутился рядом с Катриной, он тяжело дышал, обратившись к ней:

— Остался лишь один ряд людей между нами и берсеркером. Мы легко пройдем сквозь него.

— Ладно, хорошо. Дайте мне возможность подобраться к нему поближе.

— У тебя может оказаться слишком мало времени до того, как он на тебя набросится, — предупредил Одиссей.

— Позволь мне самой об этом побеспокоиться.

Одиссей кивнул и крикнул окружавшим их воинам:

— Пробиваемся сквозь последнюю линию и сразу освобождаем дорогу царевне!

Катрине было страшно до тошноты. Когда она снова двинулась вперед вместе с мужчинами, она подумала, что ее может вырвать, и покрепче стиснула зубы, — и тут темные щиты, прикрывавшие ее, раздвинулись и она увидела дневной свет и полное безумие вокруг.

Он стоял посреди целой поляны мертвых тел. Кровь превратила землю в ржавую глину. Катрина оказалась за его спиной и успела осмотреться. Одиссей и прочие были правы: эта тварь не Ахиллес. Его тело стало огромным, пропорции исказились, а туника, которую в последний раз видела на нем Катрина, лопнула, свалилась с плеч и повисла на бедрах подобием юбки, открыв взгляду обнаженный торс. Должно быть, Катрина невольно издала какой-то звук, потому что он внезапно повернулся к ней лицом. Катрина ощутила, как мгновенно напряглись воины. Она посмотрела на Одиссея и сказала:

— Уходите!

И сделала шаг вперед.

Тварь заревела. Катрина сделала еще несколько шагов, отдаляясь от сопровождавших ее воинов, а потом остановилась и посмотрела в его пылающие красные глаза. Израненное тело было сплошь покрыто кровью. Она стекала грязными ручьями и с его перепутанных волос. А лицо... это было совсем не его лицо. Как и тело, оно исказилось, будто под кожей скрывалось нечто, отчаянно рвущееся на свободу.

— Ахиллес, это я, Катрина.

Катрина заставила свой голос звучать ровно и спокойно, как будто перед ней находился обычный пациент, только что заявивший, что подумывает о самоубийстве. Но разве не это же самое затеял Ахиллес? Он был уверен, что стал причиной гибели своего двоюродного брата, и потому намеревался заплатить за смерть Патрокла собственной жизнью.

— Ахиллес, — повторила его имя Кэт, — Патрокл не умер.

Ахиллес растянул губы, обнажив клыки. Он начал приближаться к Кэт, медленно, однако с убийственной и почти соблазнительной грацией. Катрина подумала, что сейчас он похож на огромную ядовитую змею. Ей хотелось развернуться и убежать, скрыться в море людей, спрятаться среди воинов. Но вместо того она глубоко вздохнула, вознесла короткую мысленную молитву Венере, прося о помощи, и собралась с духом.

— Ахиллес, — решительно произнесла она, — Ты должен меня выслушать. Патрокл жив. Он жив, и с ним все будет в порядке.

Он начал обходить ее, и при этом издал странный звук, от которого у Катрины мороз пробежал по коже... она поняла, что вот так тварь смеется.

— Ахиллес, — еще раз повторила она, поворачиваясь, чтобы все время видеть его глаза, — Я знаю, ты где-то там. Я знаю, ты меня слышишь. Патрокл не умер!

— Я тебя попробую...

Его голос оказался настолько ужасным, настолько нечеловеческим, настолько непохожим на голос Ахиллеса, что Катрине пришлось крепко сжать кулаки, чтобы не было слишком заметно, как дрожат руки.

— Нет, не думаю, что ты это сделаешь, — И голос Катрины, и ее лицо были абсолютно спокойными, — Ахиллес любит меня, и он не позволит причинить мне зло.

Его смех был грозен и язвителен.

— Глупая женщина, я не Ахиллес!

Он уже был почти на расстоянии вытянутой руки. Катрина ощущала запах крови и пота и еще чего-то звериного и мужского.

— Ну, это слишком очевидно.

Она вскинула голову, вспоминая весь свой клинический опыт, чтобы оставаться спокойной, чтобы не поддаваться страху...

— Ахиллес... — заговорила она опять.

Но он ее перебил:

— Нет! Ахиллеса больше не существует!

И ринулся к ней. Катрина резко отступила, и ее уверенность пошатнулась.

— Ахиллес! — закричала она, — Ты должен вернуться ко мне!

Она заметила, как в его глазах мелькнуло нечто... будто он узнал ее наконец, и красный огонь притух, а монстр стал двигаться чуть менее уверенно.

— Да! Ахиллес!

Катрина улыбнулась, и от облегчения у нее закружилась голова, но, прежде чем она успела сказать что-либо еще или двинуться навстречу Ахиллесу, кто-то резко дернул ее за руку, и она отлетела на несколько шагов в сторону, не удержавшись при этом на ногах.

— Ох, боги, а мы думали, ты погибла! — воскликнул красивый мужчина с добрыми глазами, подняв ее и посадив на спину черного жеребца, — Поликсена! Сестренка!

Катрина посмотрела в глаза Гектору, а берсеркер яростно взревел и бросился вперед.