Глава двадцать первая

Сестры Гриффина оказались очаровательным женским ураганом. Они напомнили Венере лесных нимф. И еще они напомнили ей о том, почему она не слишком много времени проводила в обществе этих самых лесных нимф. Милые маленькие существа были слишком утомительны.

— Эй! Мы уже сто лет твердили Гриффину, что он просто обязан что-то сделать со своими штучками! Ведь круто, правда? Но он от этого не перестает быть настоящим мачо. Он ведь не какой-нибудь там дизайнер по интерьерам или что-то в этом роде. Он настоящий пожарный! И большего мачо просто не найти! — заявила Алисия, глядя вслед брату, которого увел куда-то владелец галереи.

Алисия была младшей из сестер, и Венера подумала, что эта девушка чем-то напоминает спаниеля — она была самой легкомысленной из всей компании.

— Ты просто не поверишь, как нам трудно было организовать эту выставку! — сказала Шерри, самая старшая и самая хорошенькая сестра.

Она была очень похожа на брата — с темными густыми волосами и изумительными голубыми глазами.

— Да, Шерри тайком сделала слайды работ Гриффина, а потом явилась с ними к владельцу вот этой галереи, сделав вид, что она представляет интересы скульптора, — сообщила Кэти.

Венере очень понравилась ее короткая стрижка, благодаря которой шея девушки выглядела воистину лебединой. И еще богине любви понравились искры в голубых глазах Кэти, потому что они тоже напоминали ей Гриффина. А еще Венеру заинтересовала работа девушки. Кэти была комментатором на «радиостанции мягкого рока». Венере очень хотелось бы расспросить Кэти, что это означает, в особенности потому, что это дало бы возможность послушать ее голос, такой женственный, что слышать его уже было истинно сексуальным переживанием.

— Я не делала вида, — возразила Шерри, отбрасывая за спину длинные волосы, и усмехнулась, посмотрев на Венеру. — Я действительно импресарио и журналист. Просто обычно я продвигаю рок-группы, а не художников.

— К тому же Гриффин не платит тебе за работу, — уточнила Стефания.

У нее тоже были темные, как у Гриффина, волосы, но глаза выглядели скорее зелеными, чем голубыми. Стефания объяснила, что она сейчас работает над тем, чтобы получить ученую степень по юриспруденции в университете Талсы. Венера не знала, что такое юриспруденция, но звучало это солидно, и к тому же богине любви понравились серьезность и энергия Стефании.

Шерри рассмеялась.

— Да, он мне не платит. Но он готов менять масло в моей машине еще пятьдесят тысяч миль!

— Эй! Он должен сменить масло в моей машине! — взвизгнула Алисия.

— Эй, девочки, вы снова из-за меня спорите? — усмехнулся подошедший к ним Гриффин и протянул Венере бокал шампанского. — Прошу, моя богиня! Думаю, тебе хочется выпить после того, как ты пообщалась с этой компанией.

— Твоя богиня? Звучит весьма самонадеянно с твоей стороны! — тут же сказала Шерри.

— Да, разве не нужно спросить позволения богини, прежде чем объявить ее своим личным божеством? — почти промурлыкала Кэти.

Венера улыбнулась и бросила на Гриффина дразнящий взгляд.

— Ваш брат принадлежит к тем мужчинам, которые предъявляют свои права на все, что им нравится. Полагаю, это хорошо, что Венера — богиня любви, а не войны. У любви более покорный характер.

— Покорный? У тебя? — Губы Гриффина насмешливо изогнулись.

— Она вовсе не говорила, что она покорна, болван! Она сказала, что она всего лишь более покорна, чем дурацкая богиня войны, а это значит — тебе следует быть поосторожнее.

— Это точно, — согласилась Венера.

— Да я уже понял, что она скорее немножко хулиганка, чем милая барышня.

— Это что, оскорбление? — спросила Венера у Шерри.

— Нет, не думаю. Скорее, это такой своеобразный комплимент в стиле Гриффина.

— Эй, я вообще-то рядом стою!

Все четыре сестры одновременно уставились на брата.

— Вы, красотки, утащили у меня Венеру, а со мной обращаетесь как с каким-то бесстрастным, одиноким существом, неким ненормальным старым пожарным-художником, который все свободное время тратит на то, чтобы менять масло в машинах своих сестер!

— И в чем тут, собственно говоря, проблема? — сладким голоском спросила Шерри.

— Эй, а ты не мог бы начать сутулиться и говорить с французским акцентом, как Кевин Кляйн во «Французском поцелуе», и бормотать что-нибудь вроде: «От этих девчонок у меня настоящий геморрой!», и еще курить вонючую сигарету и постоянно пить красное вино? — спросила Кэти.

— Кэт, тебе надо отказаться от подписки на «Нетфликс». Ты слишком много смотришь разные фильмы, — сказала Шерри.

— Я люблю кино, — надула губки Кэти.

— Тебе не хочется удрать со всех ног отсюда? — спросил Гриффин Венеру.

Богиня любви рассмеялась.

— Мне хочется познакомиться поближе с твоими сестрами.

Но ей уже было ясно, что сестры до безумия любят Гриффина и восхищаются им так же, как он восхищается ими. До чего же он оказался сложным человеком! Пожарный и воин, художник и любящий брат... Сестры продолжали спорить о том, в чьей машине надо поменять масло в первую очередь. Венера понемножку попивала шампанское и через край бокала смотрела на Гриффина, ловя его взгляд. Когда он посмотрел на нее, богиня любви взяла надетую на край бокала ягодку клубники и лизнула ее. И увидела, как у Гриффина перехватило дыхание. Да, он безусловно был человеком глубоким, многомерным, и в нем кроме всего прочего таилась, скрываясь под самой поверхностью, и основательная доза страстности, которую Венера уже успела познать. Страстности, которую богине любви хотелось ощущать снова и снова...

— Эй-эй, милые пташки! — со смехом воскликнула Алисия. — Угомонитесь вы наконец?

Гриффин тоже добродушно рассмеялся. А потом предложил руку Венере.

— Ну, моя богиня, ты проголодалась? Я могу отвезти тебя домой и как следует накормить.

Венера улыбнулась, снова услышав от него такое обращение, и вдруг поняла, что как бы она ни волновалась из-за свидания, она действительно ужасно голодна, и ей весьма понравилось, что он приглашал ее домой.

— Да, есть хочется.

Она приняла руку Гриффина, с удовольствием положив ладонь на его локоть, — как будто он был воином-джентльменом, сопровождавшим свою возлюбленную, принадлежавшую ему и только ему. И снова подумала о том, как ей нравится, что с ней обращаются как с обычной женщиной, а не как с божеством. Потом она вспомнила, где, собственно, они находятся, и добавила:

— Но ты ведь не можешь уйти с собственной выставки!

— Почему нет? Моя представительница остается здесь. Она куда лучше разбирается во всех этих делах, — сказал Гриффин, улыбаясь сестре. — Ладно, девочки, увидимся позже.

Он увлек Венеру к выходу из здания.

— До свидания, девушки! — тоже попрощалась с сестрами Венера.

Сестры помахали им вслед и послали воздушные поцелуи.

Снаружи было полно людей — они входили на выставку и уходили с нее, а заодно заглядывали в маленькие магазинчики неподалеку, оставшиеся по такому случаю открытыми допоздна. Вечер стоял прекрасный, безоблачный, но дул ветерок, навевавший заметную прохладу, и Венера прижалась поближе к Гриффину.

— Эй, возьми-ка это. — Гриффин снял пиджак и набросил его на плечи богине любви. — И давай-ка я пойду с наружной стороны тротуара. Никогда не знаешь, не выскочит ли какой-нибудь пьяный идиот с мостовой прямо на прохожих.

Он снова взял Венеру под руку — чтобы она шла слева от него. Богиню словно окутало теплом его заботы, он защищал ее... такие ощущения были совершенно незнакомы богине чувственной любви. Обычно она вносила их в жизнь других. Но разве когда-нибудь кто-нибудь, хоть бог, хоть смертный, тревожился о таких простых вещах, интересовался, жарко ей или холодно, старался ее защитить? Венера слишком хорошо знала ответ. Ей поклонялись бесчисленные столетия. Люди отправлялись в паломничество, чтобы просить ее даров, благословения на любовь в их жизни. Но никогда не заботились о ней самой, никогда не защищали ее. Она была великой богиней — и им даже в голову не приходило, что она может нуждаться в их заботе или желать ее.

Что ж, они здорово ошибались.

— Спасибо, что была так терпелива с моими сестрами. Я знаю, когда они собираются все вместе, это перебор.

Слова Гриффина прервали размышления Венеры.

Она улыбнулась.

— Они расстроились, что ты ушел так рано.

— Нет, просто мне придется поменять жуткое количество масла в машинах.

Он наклонился к Венере и прошептал ей на ухо:

— Но скажу тебе по секрету, я ничего не имею против этого. Девочки всегда так благодарны, и мне нравится думать, что они не лишены заботы. Я и в маминой машине меняю масло каждые три тысячи миль пробега.

Венера не совсем хорошо представляла себе, зачем нужно постоянно менять масло или на что именно его нужно обменивать, но ей нравилось, что Гриффин так много делает для женщин, и почти так же ей нравилось, как его дыхание щекочет ей ухо.

— Плохо, конечно, что ты сегодня не встретилась с моей мамой. Она отправилась в круиз с подругами. Она с ума сойдет, когда вернется и узнает, что пропустила открытие выставки.

— А твой отец?..

Выражение лица Гриффина изменилось, утратив открытость и теплоту.

— Он бросил нас, когда я был еще подростком. Нашел себе женщину помоложе и создал новую семью.

— Извини... — тихо сказала Венера.

Так значит, он был для своих сестер не только братом, но еще и отцом, и он был мужчиной, на которого полагалась его мать. Нечего и удивляться, что он так хорошо понимает женщин.

Гриффин пожал плечами.

— Незачем извиняться. Это случилось слишком давно.

— Он многое потерял, — покачала головой Венера.

— Именно это я и повторяю обычно девочкам, когда они заводят разговор на эту тему.

Они остановились у огромного грузовика Гриффина. И Венера внезапно сказала:

— Ты хороший брат, Гриффин Ди Анжело. Будь благословен за доброту к своим родным...

И она нежно поцеловала его в щеку, посылая вместе с благословением частицу своей магии — не так много, чтобы Гриффин мог это заметить, но достаточно, чтобы ему необычайно везло в ближайшие дни.

Венера думала, что Гриффин улыбнется и откроет перед ней дверцу, чтобы помочь взобраться в нутро грузовика. Но он удивил ее, обняв и наклонившись, чтобы прижаться губами к ее губам. Через плечо Гриффина Венера увидела полную зимнюю луну, которая, казалось, нарочно проливала на них свой серебряный свет. «Это знак, — подумала богиня любви, в то время как ее глаза сами собой закрылись, а губы отдались жадному поцелую Гриффина. — Луна влюбленных светит только для нас, и это прекрасное предзнаменование. Оно означает, что я должна позволить себе возлюбленного, который ни о чем не просит и который не принадлежит к бессмертным. Оно означает, что я должна позволить себе любить». А потом она уже не могла ни о чем думать, кроме губ Гриффина, как безупречно они сливаются с ее губами, и она закинула руки ему на шею и прижалась к Гриффину всем телом.

— Едем ко мне домой, — хрипло прошептал Гриффин.

— Да, — шепнула она в ответ.

Двухэтажный дом Гриффина располагался совсем недалеко от маленького аккуратного домика Пии. Гриффин отпер дверь и впустил Венеру в просторную, неярко освещенную комнату. Огромная, пушистая трехцветная кошка завертелась у его ног, радостно мурлыча. Гриффин наклонился и почесал ее за ухом.

— Венера, позволь представить тебе Кали-Али. Она вообще-то не слишком породистая, но в целом хороша. Я пойду налью ей молока, иначе она от меня не отстанет. Располагайся, чувствуй себя как дома.

Он направился в глубь дома, но приостановился.

— Ох, верхний свет включается вон там, у двери. Извини, мне надо было сделать это самому...

Гриффин исчез за дверью кухни, как предположила Венера, а она протянула руку и щелкнула выключателем. Повернувшись, чтобы осмотреть жилище Гриффина, богиня любви застыла от изумления и недоверия, увидев огромную железную скульптуру, главенствовавшую в этой комнате. Хотя тема была позаимствована у другого художника, сама работа принадлежала Гриффину, это Венера поняла сразу. Она обладала тем же изяществом и чувственными линиями, как и все его скульптуры. Она была необычной, и Венера удивилась так, как никогда за многие столетия.

— Это моя любимая, — негромко сказал Гриффин, протягивая Венере бокал с белым вином. — Я не стал выставлять ее сегодня, потому что никогда не соглашусь продать.

— Это же Боттичелли, «Рождение Венеры»! — Ее голос прозвучал вполне обычно. — И в то же время нет.

— Да, меня вдохновила его картина, только Венера Боттичелли никогда не казалась мне правильной. — Гриффин нервно рассмеялся. — Поэтому я немножко ее исправил. Ну, по крайней мере, попытался.

— Ты ее действительно исправил, — сказала Венера, не отводя глаз от скульптуры.

Морская раковина была сделана как будто из цельного листа меди, но Гриффин состарил ее и лишил блеска, так что она приобрела зеленый налет цвета мха, напомнивший Венере о морских волнах. Сама Венера, поднимавшаяся из океана, тоже была медной, только этот металл был отполирован так, что сиял, как грани драгоценных камней. Линии тела богини были плавными и эротичными. Гриффин сделал ее волосы из тончайших металлических пластинок, набегавших одна на другую и создававших эффект русалочьего хвоста, как бы обтекавшего щедрые округлости тела богини. Эта Венера ничуть не походила на нимфу. Наоборот, она обладала сексуальностью взрослой женщины, зрелой, опытной и загадочной...

Венера подошла поближе к фигуре.

— Трудно поверить, что все это сделано из металла. Она кажется такой теплой... такой живой.

— Это похоже на то, как меняются женщины, тебе не кажется? Они выглядят мягкими и слабыми, но на самом деле они куда сильнее, чем обычно думают мужчины.

Венера через плечо оглянулась на Гриффина и увидела на его лице дерзкую улыбку. Но ей она показалась скорее сексуальной, чем самоуверенной. Этот мужчина действительно понимал женщин. И богиня с улыбкой спросила:

— Но почему именно Венера?

Гриффин усмехнулся в ответ.

— Разве ты не помнишь? Когда мы встретились, я сказал тебе, что она — моя любимая богиня.

Венера чуть заметно кивнула. Она этого не помнила. Она вообще-то и не думала об этом.

— Да, она меня заинтриговала, — продолжил Гриффин, глядя на скульптуру. — Богиня любви, рожденная из моря... ей не понадобился мужчина, чтобы появиться на свет. Мне кажется, это звучит немного грустно.

— Грустно? Что ты хочешь этим сказать? — Мысли Венеры заметались, как перепуганные бабочки.

— А ты сама подумай. Богиня любви не нуждается в мужчине. Она сеет любовь вокруг себя, творит ее для других людей, но ни капельки не оставляет для себя самой. И от этого выглядит недоступной и неприкосновенной. — Гриффин коснулся своим бокалом края бокала Венеры, и на его лицо вернулась дерзкая улыбка. — Но ты ведь увлекаешься мифологией. Что ты думаешь о своей тезке?

Венера долго молчала, прежде чем ответить. А потом сказала с предельной откровенностью:

— Я думаю, ей бы понравилась твоя скульптура. Гриффин подошел ближе и одним пальцем отвел с ее лба выскользнувший из прически серебристый локон.

— Итак, моя богиня, ты уже решила, что я собой представляю?

— Что ты собой представляешь?

От близости Гриффина дыхание богини любви участилось.

— Перед тем как мы приехали в галерею, ты говорила, что мужчина, который одновременно и художник, и воин, — исключителен... необычен... — Он сделал паузу, наматывая на палец локон Венеры. — И что еще ты сказала?

Венера слегка вскинула брови.

— Я сказала, что они необычные, отклоняющиеся от нормы или просто своеобразные.

— И каково твое решение для меня, моя богиня? — В голубых глазах Гриффина светилось мальчишеское озорство.

— Я склоняюсь в пользу необычности и своеобразия.

Гриффин придвинулся еще ближе к ней.

— Давай посмотрим, смогу ли я склонить тебя в пользу исключительности.

Он не дал ей возможности ответить. Он обхватил ее лицо ладонями и наклонился, чтобы завладеть ее губами. Венера позволила ему впиться в ее рот поцелуем, от которого вся кожа богини загорелась огнем. Богине невероятно нравилось, что этот мужчина берет ее без колебаний, не играя в поклонение и обожествление, которые закончились бы просьбой о даровании какой-нибудь милости. Она ведь слышала это так много раз, бесконечными веками: «Прими мое тело как подношение, о великая богиня любви, и молю, даруй мне ответ на мою просьбу: пусть девица, которую я желаю, полюбит меня!» Даже бессмертные не отказывались от того, чтобы попросить о какой-нибудь помощи. А Вулкан, как это ни забавно, женился на ней потому, что хотел спрятаться от любви. Венера была сыта всем этим по горло. И сегодня она не желала быть богиней Венерой. Сегодня она желала стать обычной смертной женщиной, которую любит смертный мужчина, а это значило, что ей незачем демонстрировать Свое знаменитое самообладание перед Гриффином.

А Гриффин, не говоря ни слова, забрал у нее бокал и поставил рядом со своим на низкий металлический кофейный столик. Потом он взял богиню любви за руку и повел по широкой лестнице на второй этаж, в похожу ю на обычный чердак спальню с аркой вместо двери. Кровать у него была широкой, с железными спинками, и на ней лежали толстое темное одеяло и подушки королевских размеров. Гриффин не стал включать люстру, поскольку в спальню проникал свет из нижней комнаты, создавая особый эффект, как будто где-то рядом горели свечи. Он сел на кровать и притянул к себе Венеру, так что она оказалась стоящей между его ногами. А потом запустил пальцы в ее волосы и быстро выдернул шпильки; локоны Венеры рассыпались по спине и плечам.

— Мне хотелось это сделать с того самого момента, как я увидел тебя сегодня вечером, — тихо сказал он.

Венера встряхнула головой, окончательно освобождая волосы. Руки Гриффина скользнули к ее шее, а потом медленно, очень медленно двинулись вниз, гладя ее тело так, словно он хотел запомнить каждый изгиб. Венера вздрогнула, подумав, что его руки обладают даром творить столь прекрасные, чувственные произведения искусства... и что они сумели создать ее безупречное изображение, хотя он и сам того не знал.

— Тебе холодно? — прошептал он.

Его ладони обхватили бедра богини, скользнули к нижней части живота, и вот уже его большие пальцы ласкали сердцевину ее женственности... Венера вздохнула и застонала от наслаждения.

— Я тебя согрею, — пообещал он, и его голос стал вдруг таким напряженным и хриплым, как будто ему было очень трудно говорить.

Венера качнулась вперед, навстречу его крепкому прикосновению, уже переполненная возбуждением, которое вызвали его руки, ласкавшие сквозь ткани брюк и трусиков.

— Я помню каждый миг того вечера... Я не в силах был выбросить тебя из головы. Ты как наркотик, наполнивший мою кровь... — Голос Гриффина был низким, дыхание участилось. — Я помню, какой горячей и влажной ты была, и как я скользнул в тебя, и как чувствовал твой отклик...

Венера посмотрела в его пылающие страстью глаза, и жар желания, который она увидела в них, заставил еще сильнее вспыхнуть ее разгоряченное тело.

— А ты думал обо мне, когда потом мастурбировал?

— Снова и снова. — Гриффин застонал. — Я ведь думал, что потерял тебя.

— А я думала, что ты попользовался мной, а потом бросил, — призналась Венера.

— Никогда! — Глаза Гриффина горели огненным желанием. — Я бы никогда и ни за что не поступил так с тобой. Иди ко мне, Венера...

Он потянулся к ней, поцеловал в губы. Венера приоткрыла губы и с готовностью приняла вторжение его языка, словно желая, чтобы Гриффин поглотил ее целиком. Продолжая целовать богиню любви, Гриффин повернулся и, приподняв Венеру, опустил ее на кровать. Его руки скользнули вниз, чтобы расстегнуть «молнию» ее брюк, а богиня выгнулась, чтобы Гриффину легче было снять с нее слаксы, одновременно сбрасывая туфельки на высоких каблуках; они упали на пол рядом с брюками. Пальцы Гриффина на несколько мгновений распластались на ее животе, потом не спеша, дразняще передвинулись вниз, к крошечным черным шелковым трусикам, забрались под них и погладили нежные волоски лобка, после чего принялись мягко, очень мягко гладить складки божественной вагины, и это все сильнее и сильнее возбуждало богиню любви...

— Ты такая влажная, у тебя даже трусики промокли, — сказал Гриффин.

Богиня любви застонала от разочарования, потому что рука Гриффина оставила ее тело; он несколькими быстрыми, нетерпеливыми движениями сорвал с себя одежду.

Гриффин был воистину прекрасно сложенным мужчиной. Он был смуглее и мускулистее, чем Адонис, выше и крепче, чем Ахиллес. Венере так отчаянно хотелось, чтобы он наконец овладел ею, что от захлестнувшего желания у нее даже слегка закружилась голова. Когда Гриффин снова лег на кровать рядом с ней, богиня любви сразу нащупала его твердое копье и стала поглаживать его, отдав при этом губы во власть дразнящего языка Гриффина. Пожарный хихикнул и схватил богиню любви за запястье.

— Нет, я не хочу, чтобы все кончилось слишком быстро. Этой ночью мы не должны спешить, наслаждаясь друг другом.

— Не знаю, смогу ли я еще ждать, — пробормотала Венера, дыша судорожно, неровно.

Гриффин улыбнулся.

— Я — смогу. Я могу ждать. И ты тоже можешь. На этот раз я буду твоим наставником.

И он начал расстегивать кофточку на ее груди, и каждое неторопливое движение его пальцев сопровождалось прикосновением губ и языка к коже Венеры. Когда же наконец Гриффин добрался до черного шелкового бюстгальтера, он сначала очертил языком круг по ее пышной груди и лишь потом добрался до твердого бутона напрягшегося соска. Он щекотал его языком и посасывал сквозь тончайший шелк, а богиня любви дышала все быстрее и прерывистее. Его рука талантливого художника при этом ласкала живот и бедра богини, осторожно снимая с нее трусики. А потом Гриффин крепко обхватил ее ягодицы и прижал Венеру к своему восставшему естеству. Но вместо того, чтобы погрузиться в ее влажные глубины, он прижал конец своего естества к таинственной щели так, чтобы он скользил от клитора вниз, тут же возвращаясь обратно. При этом Гриффин крепко прижимал к себе богиню любви, а она, задыхаясь, хотела быть еще, еще ближе к нему...

— Ты моего петушка совсем намочила, — прошептал Гриффин, не отрывая губ от соска, который он продолжал дразнить языком и зубами.

— Войди в меня! — простонала богиня любви. — Прошу...

— Не сейчас, моя богиня, я хочу, чтобы ты первой дошла до финала.

— Ох да, — воскликнула она. — Ох, Гриффин, да!

Она потерлась своей мягкой влажной щелью о его твердое копье, двигаясь все быстрее и быстрее, пока не ощутила, как между ее ногами назревает восхитительный взрыв, тут же захвативший все ее тело.

Но Гриффин, вместо того чтобы остановиться после ее оргазма, снял с богини бюстгальтер и, обхватив ладонями ее груди, начал крепко ласкать их, одновременно снова прижав свое мужское естество к ее влажному жару. На этот раз он держал конец пениса ниже, скользя над бархатным входом, но по-прежнему не проникая в него.

— Я помню, чему ты учила нас сегодня в классе... — Голос Гриффина звучал хрипло от страсти. — И как говорила, что если мужчина действительно заботится о том, чтобы доставить женщине наслаждение, он может вызвать у нее один оргазм за другим. Он просто должен поддерживать в ней возбуждение, и тогда он доведет ее до взрыва несколько раз подряд...

Он крепче прижал фаллос к ее нежной пылающей плоти.

— Так тебе хорошо?

— О да!.. — простонала богиня любви.

Гриффин все скользил и скользил по ней, взад-вперед. Одной рукой он крепко сжимал ягодицы богини любви, поддерживая ритм ее движений, а другой продолжал дразнить ее грудь, прижимая сосок к горячим губам. Когда Венера снова достигла оргазма, она невольно выкрикнула его имя.

— Пора, — пробормотал он, ложась на богиню любви всем телом и заглядывая ей в глаза. — Вот теперь я должен взять тебя...

И он тут же проник в ее глубины, ворвавшись в разбухшую вагину с такой яростной силой, что Венера громко застонала от наслаждения. Ощущение наполненности было таким острым, что ей казалось — это просто невозможно выдержать. Его тяжелое дыхание в безупречной гармонии слилось с ее судорожными вздохами, и Венера ощутила мускусный запах слившихся противоположностей. Гриффин поймал губами ее губы, и богиня любви полностью погрузилась в его солоноватый, сексуальный вкус. Все это объединялось, усиливая ее желание наслаждаться Гриффином снова и снова. Она просунула руку между их телами и принялась мягко, дразнящее поглаживать его мужское естество, наслаждаясь тем, что влага, покрывавшая могучий фаллос, была ее собственной влагой.

— Ты моя, — низким гортанным голосом произнес Гриффин, оторвавшись от ее губ и целуя длинную шею, покусывая нежную кожу, как будто он и в самом деле был диким самцом, метящим свою самку.

До предела возбужденная тем, что он наконец обладал ею, богиня любви приподняла бедра, отвечая на его движение. Она все еще поглаживала его, когда его копье начало содрогаться — и он вошел в нее так глубоко, что мгновенно добрался до центра наслаждения, наконец-то высвободив все переполнявшие его чувства и ощущения, — и восторженный крик богини любви эхом повторил крик самого Гриффина.