Глава тридцать вторая

Аполлон и Памела молча шли рука об руку по тропе, огибавшей фонтаны Белладжио. В это время вода была тихой и темной, но прогулочная дорожка заполнена веселыми болтливыми смертными, и примыкавшие к фонтанам улицы битком забиты стремительно мчавшимися автомобилями. Аполлон думал, что их резкие сигналы и визжащие тормоза куда больше отвлекают, чем сверкающие огнями здания, что выстроились на другой стороне улицы. Он не обращал внимания на неутихающую боль в пострадавшей руке. Это было не важно... это было нечто такое, что должно скоро кончиться. И по сравнению с тяжестью, давившей на его сердце, вообще ничего не значило.

Солнце уже должно было вот-вот закатиться. Этот мир не был миром Аполлона, но он все равно был вечно связан с солнечным светом. Он ощущал, когда солнце восходит по утрам, и он всегда точно знал, когда оно скрывается за горизонтом. Времени у него оставалось очень мало.

Ему следовало остаться здесь. Он мог это сделать. Это было бы совсем просто. Как только откроется портал, к нему вернется его сила. Он мог бы затуманить ум Памелы, а потом внушить ей, что она должна попросить его остаться... Ум Аполлона, как злобный эльф, подсказывал сердцу разные возможности... Он может забрать ее с собой. Боги не раз похищали смертных. На горе Олимп было более чем достаточно невообразимых чудес и бесконечной красоты. Наверняка Памела будет счастлива там. Наверняка она любит его достаточно сильно, чтобы простить.

Но тогда чем он будет отличаться от ее мужа? Если Аполлон и научился чему-то у Памелы, так это тому, что нельзя любить по приказу, нельзя требовать любви и держать ее под замком. Он не может приковать Памелу к себе; он может только любить ее.

Неужели всего неделю назад он думал, что завоевал любовь? Как же наивен он был. Смертные, бессмертные... любовь не знает различий по чинам и привилегиям. Любовь касается только души, бестелесной, невещественной, не поддающейся прихотям людей или богов.

Аполлон замедлил шаг, а потом подвел Памелу к ближайшей скамье. Шумная компания, шедшая позади них, вдруг остановилась. Как суетливое стадо, люди нетерпеливо топтались и громко окликали друг друга.

— Это же улица; они ждут, когда сменится сигнал светофора, — сказала Памела, садясь рядом с ним и глядя на темную воду.

Она говорила почти как обычно, если не считать того, что оживление исчезло с ее лица, как будто погасла внутренняя лампочка, — и Памела стала бледной и подавленной.

— Но их слишком много... пожалуй, чтобы все перешли улицу, понадобятся две смены сигнала.

Грустными глазами она смотрела на Аполлона. Наверное, после того как они провели неделю в пустыне, у них развилось нечто вроде клаустрофобии.

— Мы можем посидеть тут минутку, а уж потом идти дальше?

— Да, — кивнул он, обнимая ее за плечи.

Она положила голову ему на плечо и прижалась к нему.

— Мы не обязательно должны подойти туда точно в ту минуту, когда портал откроется снова. У нас есть время.

— И сколько времени?

— Немного. Я не хочу гневить Зевса еще больше, он ведь может подумать, что я пренебрег его приказом появиться перед ним.

— И что ты собираешься ему сказать?

— Правду. — Он поцеловал ее в лоб. — Что я нашел свою истинную любовь, свою половинку в современном мире и что мое единственное желание — не разлучаться с ней.

— Я надеюсь, твое желание исполнится с такой же легкостью, с какой исполнилось мое.

Памела подняла голову и посмотрела на Аполлона. Он поцеловал ее, она вдохнула его запах. Близость Аполлона успокаивала ее. Когда он ее касался, она верила, что его слова, повторенные так много раз, были правдой... что все действительно будет хорошо.

Он неохотно оторвался от ее губ.

— Похоже, эта толпа наконец ушла, — сказал Аполлон.

Памела глянула на внезапно опустевший тротуар.

— Такое впечатление, что они ужасно спешили куда-то. Даже пугает немного.

По ее коже вдруг пробежал легкий холодок, шевельнулись волоски на руках и на затылке. Интуиция требовала от Памелы остаться здесь, на этой скамье, рядом с Аполлоном. Но прежде чем она успела что-либо сказать, он уже встал. И Памела с огромной неохотой призналась себе, что просто не хочет, чтобы он уходил... вот и все, о чем говорила ее так называемая интуиция.

Бог света рассеянно махнул в сторону опустевшей дорожки.

— Нам тоже нужно идти, — сказал он.

Он подал ей руку, помогая подняться со скамьи, обнял за плечи, и они медленно направились к светофору, где в одиночестве дождались, пока красный свет сменится зеленым. Это еще не прощание, твердил себе Аполлон. Он будет обнимать Памелу, пока они не дойдут до «Дворца Цезаря», и не отпустит, пока не очутится перед самым порталом. Да и потом их разлука будет всего лишь временной. Эту мысль он высказал вслух:

— Мой отец смягчится. Он столько раз становился жертвой любви, что не сможет отказать в нашей просьбе.

— Жертвой любви или жертвой страсти? — спросила Памела.

Аполлон улыбнулся.

— Для моего отца любовь и страсть — одно и то же блюдо, а Зевс любит попировать.

Памела совсем не по-дамски саркастически фыркнула. Аполлон расхохотался, прижимая ее к себе. Он не мог ее потерять. Памела подняла голову и посмотрела на него, и в тот самый миг, когда Аполлон наклонился, чтобы поцеловать ее, фонтаны ожили. Аполлон и Памела застыли на месте, глядя друг на друга, а потом лицо Памелы осветилось радостью.

— Удивительно! — воскликнула она. — Ничего более замечательного и быть не могло!

Фэйт Хилл снова, казалось, пела только для них.

— Это наилучший знак, какой только можно вообразить! Все будет хорошо! — радостно воскликнул Аполлон.

Он обернулся и посмотрел на танцующую воду.

И тут же, как будто музыка подтолкнула его вперед, он шагнул к перилам, отделявшим дорожку от воды. В воздухе что-то ощущалось... нечто такое, в чем Аполлон заподозрил чью-то бессмертную руку. Должно быть, это какой-то знак, посланный Зевсом... Оглянувшись через плечо, он улыбнулся и махнул рукой Памеле, подзывая ее к себе.

Она тоже улыбнулась и кивнула, но осталась на месте... всего на мгновение, чтобы полюбоваться Аполлоном. Он смотрел на искрящиеся струи воды, взлетавшие в воздух в такт волшебной песне. Он был так великолепен, этот удивительный бог, каким-то непонятным образом оказавшийся любовью всей ее жизни. И вдруг она всем сердцем поверила, что он сумеет все устроить. Бог света — ее половинка, и он найдет способ вернуться к ней.

Ах... этот поцелуй, этот поцелуй... это

невозможно!

Нет ему конца... этот поцелуй, этот поцелуй.

Памела только оторвала ногу от земли, чтобы шагнуть вперед, и тут краем глаза заметила какое-то движение. Нахмурившись, она повернула голову — как раз вовремя, чтобы заметить автомобиль, но слишком поздно, чтобы успеть увернуться от него...

Аполлон, полный новых надежд, улыбался, глядя на мирную воду, когда вдруг услышал ужасающий скрип и визг. Он был настолько поглощен танцем воды и музыкой, что ему показалось: шум прозвучал где-то далеко. Он оглянулся, чтобы посмотреть, что задержало Памелу... И в безмолвном ужасе увидел, как железная тварь ударилась о ее тело.

— Памела! — закричал он.

Удар отшвырнул ее прямо на мостовую, под колеса мчавшихся мимо автомобилей. Завизжали тормоза, водители резко поворачивали, пытаясь избежать столкновения с Памелой и врезаясь в другие машины... Аполлон ринулся вперед. Уворачиваясь от людей и машин, он мчался по кровавому следу туда, где наконец упала Памела — безжизненной куклой прямо на осевой линии дороги.

Яростно крича, Аполлон рухнул на колени рядом с ней и подхватил на руки ее искалеченное тело. Его пылающие, полные слез глаза уставились на огненный шар, все еще висевший низко над горизонтом.

— Уйди с неба! — бешено закричал он угасающему солнцу. — Верни мне мои силы!

Памела ничего не чувствовала, ее охватило лишь легкое ощущение неправильности происходящего. Как будто она проснулась в темной комнате в чужой постели... она ничего не видела и не знала, где ее одежда. Потом она услышала крик, разорвавший ее душу. Она знала, что это Аполлон. Она попыталась открыть рот и позвать его, но тело больше не подчинялось ей. Она старалась справиться с ним, но ее глаза закрылись окончательно за мгновение до того, как скрылось солнце.

Аполлон знал, когда она умерла. Это произошло за долю секунды до того, как боль в его руке исчезла, а тело наполнилось бессмертной силой. В ужасе он опустил Памелу на цементную мостовую и приложил руки к ее окровавленной груди.

— Живи! — приказал бог солнца, хотя и знал, что уже слишком поздно.

Даже вся его бессмертная сила не могла повернуть время вспять. Он не мог изменить то, что уже произошло.

— Нет!

Его слезы смешались с ее кровью.

— Нет! — кричал он.

— Кто-нибудь, позвоните «девять-один-один»!

— Боже, боже... где же «скорая»?!

— Тут есть какой-нибудь врач?

Аполлон слышал испуганные голоса смертных вокруг себя. Они могли подойти и забрать у него Памелу...

— Нет! — в бешенстве выкрикнул он.

Встав, он широко раскинул руки.

— Молчать!

Его приказ ударил по толпе, как молния, создав стену силы, заставившей всех разом оглохнуть и онеметь, превратившей смертных в неподвижные статуи с раскрытыми ртами.

А потом бог света посмотрел вниз, на свою погибшую любовь.

— Нет... — на этот раз шепотом произнес он. — Этого не будет.

Решение пришло мгновенно. Он должен. Если он промедлит сейчас, он опоздает. Плевать на последствия, путь только один. Аполлон простер руки над телом Памелы.

— Иди ко мне. Приказываю тебе не покидать эту сферу.

Тело Памелы под руками Аполлона начало светиться, а потом шар света поднялся и повис между ладонями бога.

— Аполлон!

Он услышал за спиной чей-то крик и, удерживая в руках светящийся шар, быстро повернулся. Артемида стремительно неслась между разбитыми автомобилями и застывшими смертными и наконец очутилась достаточно близко к брату, чтобы увидеть, что лежит у ног ее брата и что он держит в ладонях. Богиня задохнулась и прижала руку ко рту. Следом за ней подбежал Эдди, двигавшийся с удивительной скоростью. Когда писатель осознал смысл увиденного, его лицо побелело.

— Не надо было снимать с него чары, — прорычал Аполлон.

— Я не знала... я не думала... Ох, брат мой! Что ты сделал?

Она перевела взгляд с тела Памелы на светлый шар, который решительно держал Аполлон.

— Я опоздал, — горестно произнес он. — Солнце село слишком поздно. Они убили ее.

Артемида медленно приблизилась к нему, как будто Аполлон был одним из ее диких лесных зверей.

— Но что ты затеял? Ты держишь ее бессмертную душу!

Аполлон придвинул шар к груди.

— Я не потеряю ее.

— Аполлон... — заговорила Артемида.

— Нет! Я не потеряю ее! — От гневного выкрика бога над улицей сверкнула молния. — Будь прокляты все законы Вселенной! Сколько раз было сказано, что любовь сильнее всемирных сил!

Аполлон бешено уставился на писателя.

— Ты — аэд этого мира. Разве не это ты постоянно провозглашаешь?

Э. Д. Фост, не в силах говорить, смог только кивнуть.

— Вот я и говорю, что моя любовь к ней превыше законов Вселенной!

— Аполлон, но ты не можешь держать ее вот так! Ее бессмертная душа не найдет покоя в этой сфере! — сказала Артемида.

— Я не собираюсь удерживать ее в этой сфере.

Богиня поняла его.

— Гадес!

— Он подскажет, что делать. Он должен знать, что делать! — воскликнул Аполлон.

— Да. — Голос богини надломился. — Иди к своему другу, мой брат. Я молюсь, чтобы он нашел для тебя ответ. Для вас обоих.

На лице Аполлона вдруг отразилось ошеломление: бог света только теперь заметил, что натворил вокруг себя; он оглядел и разбитые машины, и застывших истуканами смертных.

— Я тут сама наведу порядок, — сказала Артемида. — Иди. Ты нужен Памеле.

— А Зевс?

— Я сама предстану перед нашим отцом. Это ведь из-за меня ты пришел в это королевство. Я все это затеяла. Мне и разбираться.

Аполлон покачал головой.

— Дело не в тебе, Артемида. Проклинай богинь судьбы, если уж на то пошло. Мы с Памелой должны были встретиться.

— Тогда ты должен доставить ее в Подземный мир и обратиться с прошением к Гадесу.

— Спасибо, сестра-Голос Аполлона затих.

Все так же крепко держа сияющую душу, бог света несся ко «Дворцу Цезаря» с такой скоростью, что глаза смертных не смогли бы уследить за ним. Он спешил к уже открывшемуся порталу.

А Артемида медленно подошла к телу Памелы.

— Как могло в столь хрупкой оболочке жить нечто настолько сильное? — Богиня оглянулась на своего друга, и по ее щекам потекли слезы.

— Мое сердце не ошиблось с самого начала, — почтительно произнес Эдди.

Он подошел к богине и опустился на одно колено.

— Ты и в самом деле богиня Артемида...

— Да, — ответила она, опуская руку на плечо писателя, — но я совсем не чувствую себя богиней. Я чувствую себя женщиной, которая только что потеряла очень хорошего друга.

Артемида глубоко вздохнула, всхлипнула...

— Посмотри на нее, Эдди. Она вся искалечена...

Эдди на мгновение заколебался. Но потом все же ласково похлопал богиню по руке.

— Ее здесь нет, Артемида. Она с Аполлоном. Да, ты прав. Я знаю. Просто... просто как-то странно... как будто я не успела с ней попрощаться, или мне чего-то жаль... или я не поблагодарила тебя...

— Иногда, — тихо проговорил Эдди, — мы не успеваем сказать многого. Это и значит быть смертным. Мы можем только стараться жить так, чтобы наслаждаться радостью и страстью, а когда наше время кончится, оставить после себя больше хороших воспоминаний, чем дурных.

— Я не понимала этого прежде, но теперь понимаю. Думаю, во мне есть какая-то маленькая частица, которая всегда ощущала себя немножко смертной.

Артемида грустно улыбнулась, глянув на тело Памелы.

— Пожалуй, лучшая моя часть.

Поддавшись порыву, Артемида наклонилась и взяла монету с изображением ее брата, все еще висевшую на шее Памелы. И резким движением сорвала цепочку с тела.

— Аполлон будет рад, если я сохраню это для нее. Артемида сжала ладонь, и монета исчезла. А потом богиня опустилась на колени рядом с телом подруги.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Эдди.

— Что могу, — тихо ответила Артемида.

Она подняла руки, и они начали светиться прохладным белым светом полной луны.

— Прощай, моя подруга, — тихо говорила Артемида, а свет с ее сияющих рук стекал вниз, на тело Памелы, изменяя его... восстанавливая... и делая то, что казалось правильным Артемиде.

Когда свет угас, искалеченное тело смертной снова стало прекрасным и юным. Артемида устало выпрямилась.

— Проводи меня, Эдди. Я должна вернуться и предстать перед моим отцом.

— Конечно, моя богиня.

Взяв богиню под руку, писатель осторожно повел ее прочь от тела погибшей смертной. Они почти уже дошли до мостовой, когда Артемида вдруг остановилась. Принюхиваясь, как лесной зверь, она повернула голову и прищурилась. Тот самый автомобиль... Он был смят спереди и залит кровью, и на нем отчетливо виднелись следы столкновения с телом Памелы.

Артемида подошла ближе и заглянула в машину. Женщина, замороженная чарами Аполлона, обеими руками вцепилась в руль. Она была надежно пристегнута ремнем и не пострадала, но ее широко раскрытые глаза были полны невыразимого ужаса. Артемида еще раз с силой втянула воздух.

От этой смертной воняло спиртным, но не только спиртным... Острый нюх Артемиды различил еще и сладкий дух амброзии, смешанный с похотью, и отчаянием, и наркоманией... Бог вина оставил здесь свой след, но не такой отчетливый и сильный, какой была связь Артемиды с Памелой. Эта связь была более скрытой, хотя и не менее действенной. Артемида прикрыла глаза, борясь с приступом бешеного гнева. Он заплатит, пообещала она себе. Она увидит, как Бахус заплатит за это.

Потом она открыла глаза и увидела, что Эдди пристально наблюдает за ней.

— Ты знаешь, почему это случилось.

— Да, — ответила Артемида.

Лицо Эдди вспыхнуло гневом.

— Заставь их заплатить, богиня.

— Заставлю, мой воин. Заставлю.

Артемида решительно повернулась лицом к чудовищной мешанине машин, возникшей из зависти и злобы. Она заговорила голосом, мощным от наполнявшей его бессмертной силы, и ее слова разнеслись над Лас-Вегасом; прекрасная Охотница утешала, исцеляла, а потом уничтожила последние следы мерзких чар Бахуса.

Пусть освободится их дух

И этой ночью никто больше не умрет.

Эта женщина — чудо, которое они увидят,

Хотя и не поймут, почему и как оно случилось.

Пусть прольется мое благословение на их

смертные души,

Пусть оно смоет их воспоминания... и облегчит

их боль.

Артемида уронила руки, и столпотворение вокруг них ожило. Крики «Вы можете в это поверить? Нет, вы видите?..» заполнили ночь, люди заметались по улице, а воздух вдали прорезал вой сирены «скорой помощи».

Среди всей этой суматохи Артемида взяла Эдди за руку. И они ушли, никем не замеченные, окруженные полем бессмертной безмятежности.

— Ты сделала доброе дело, моя богиня. — Эдди погладил Артемиду по руке, когда они уже вышли на дорожку ко входу во «Дворец Цезаря».

Артемида улыбнулась.

— Спасибо. — И тут же склонила голову набок, о чем-то размышляя.

— Богиня? — окликнул ее писатель.

— Эдди, я, возможно, не смогу больше вернуться сюда. На Олимпе могут счесть все эти события слишком большим вмешательством в жизнь смертных.

— Я понимаю.

Он немного помедлил и наконец позволил маске эксцентричного литератора соскользнуть с лица, открыв сердечную боль, ясно читавшуюся в глазах.

— Я с самого начала знал, что ты не останешься со мной. Но я выбрал любовь к тебе. И я не сожалею о своем выборе. Я буду хранить в сердце память о тебе, пока жив.

— Возможно, есть способ сохранить не только память обо мне в твоем сердце, — медленно произнесла Артемида. — Эдди, ты когда-нибудь слышал о королевстве Талса, что в Оклахоме?