Запретный плод. Там они меня взяли.

А Роберт не пытался их остановить?

Почему-то мне казалось это важным. Роберта я видела только раз, но почему-то возмутилась, что он не защитил Филиппа. Он оставался ответственным, когда отсутствовал Жан-Клод. И одним из предметов его ответственности был Филипп.

У него сил не хватило.

Я потеряла равновесие, и мне пришлось упереться ладонями в его израненную грудь. И тут же отдернулась, отставив окровавленные руки.

Филипп закрыл глаза и привалился к стене. Кадык у него ходил вверх-вниз. На шее было два свежих укуса. От этих укусов он умрет от потери крови – если успеет.

Он опустил голову и попытался взглянуть на меня, но волосы упали ему уже на оба глаза. Я вытерла кровь о штаны и опять встала рядом с ним почти на цыпочки. Я отвела волосы с его глаз, но они снова упали. Меня это начинало доставать. Я причесала ему волосы пальцами так, чтобы они не падали на лицо. Волосы были мягче, чем казались на взгляд, густые и теплые от жара его тела.

Он почти улыбнулся. И треснувшим голосом шепнул:

Еще недавно я за такие вещи деньги брал.

Я уставилась на него, потом до меня дошло, что он пытался пошутить. О Боже. У меня горло перехватило.

Пора идти, – сказал Бурхард.

Я посмотрела в глаза Филиппа, чисто карие, в зрачках которых, как в черных зеркалах, танцевал свет факелов.

Я тебя здесь не брошу, Филипп.

Он метнул взгляд на человека на лестнице и снова посмотрел на меня. От страха его лицо стало молодым и беспомощным.

Увидимся позже, – сказал он.

Я отступила от него.

Можешь не сомневаться.

Неразумно заставлять ее ждать, – сказал Бурхард.

Вероятно, он был прав. Еще пару секунд мы с Филиппом смотрели друг на друга. Пульс на его горле бился, будто хотел выскочить наружу. У меня саднило в горле, стискивало грудь. Трепыхалось перед глазами пламя факела. Я отвернулась и пошла к ступеням. Мы, крутые как сталь вампироборцы, не плачем. По крайней мере, на публике. По крайней мере, тогда, когда можем себя сдержать.

Бурхард открыл передо мной дверь. Я оглянулась и помахала Филиппу, как идиотка. Он смотрел мне вслед, глаза его вдруг стали слишком большими для его лица, как у ребенка, которого родители оставляют в темной комнате, куда тут же хлынут чудовища.

Николаос сидела в резном деревянном кресле, болтая в воздухе крошечными ножками. Очаровательно.

Обри прислонился к стене, обводя языком губы и снимая с них последние капельки крови. Рядом с ним неподвижно стоял Валентин, устремив на меня глаза.

Рядом со мной встал Винтер. Тюремщик.